Я погружаюсь в туман

Однажды в дом Тростниковых пришла одна женщина. Рита была слишком мала, чтобы помнить всё в мельчайших деталях, но одно знала наверняка — это случилось солнечным утром. Стоял самый обычный день позднего лета. Совершенно неожиданно тёмную прихожую сотряс стук в дверь. Родители сидели в гостиной, а Рита чем-то занималась на кухне; приход постороннего оказался для неё полной неожиданностью. Голос встревожил ещё больше — такой мягкий и мелодичный. Слишком живой, слишком незнакомый. А затем гостья появилась сама. Следом за мамой она вошла в залитый светом коридор, стройная и совсем невысокая. Завитки волос цвета пшеничного поля переливались в ярких лучах, а нежная кожа отражала свет. На маленьких губах женщины не угасала улыбка, а глаза… Рита больше ни у кого не видела таких ярких глаз — светло-карих, как каштановый мёд или как тягучая смола на стволе абрикоса. Но сильнее всего врезался в память не внешний облик, а нечто другое: едва уловимое чувство чего-то тёплого и согревающе ласкового. Незнакомка сияла им, и на мгновение Рите показалось, что она маленькое солнышко, а не обычная женщина. Мама говорила с ней быстро и без ответной улыбки. Мама была чем-то встревожена, поначалу вела себя спокойно, как всегда, но чем дольше длился разговор, тем резче становился её голос, тем мрачнее становилось лицо. А гостья улыбалась всё так же непоколебимо. Вблизи они казались абсолютно разными, но, когда Рита последила за ними издалека, обе женщины показались чем-то друг на друга похожими. Взгляд незнакомки скользнул к гостиной, а затем перепрыгнул на кухню так внезапно, что Рита вздрогнула. Женщина широко улыбнулась: — Ой! А кто это у нас тут стоит такой маленький и красивый? Иди-ка я тебя обниму. Она наклонилась и раскинула руки, а Рита настолько перепугалась, что отскочила и спряталась в укрытии за дверным косяком. — Говори с ней на равных, — строго сказала мама, — она уже взрослая для сюсюканья. — Ну, насколько я помню, ей всего четыре, — ответила женщина и снова обратилась к Рите. — Ты что, боишься меня? Не надо бояться, я тебя не съем. Голос гостьи звучал настолько ласково, что любопытство пересилило тревогу, и Рита снова высунулась в коридор. Женщина присела на корточки и стала ещё меньше, теперь её рост лишь слегка превосходил рост самой Риты. — Смотри, у меня для тебя есть подарок, — незнакомка расстегнула сумку, а затем протянула что-то круглое и плоское. Рита оглянулась, увидев спокойствие на лице мамы, приняла подарок из рук незнакомки и… замерла на месте от изумления. Странная вещица оказалась карманным зеркальцем. Рита уже видела подобные зеркала, но это отличалось от остальных: внутри крышки за слоем прозрачного стекла пряталось настоящее чудо! Десятки маленьких разноцветных блёсток плавали в воде и переливались на солнце всеми цветами радуги, как грани на драгоценных камнях. От каждого движения зеркальца они тут же принимались выплясывать, складываясь в причудливый волшебный узор. Сердце Риты затрепетало в восхищении. Она посмотрела на незнакомку широко открытыми глазами, и та залилась звонким смехом. Рита так и не узнала, кем была та женщина. Даже её образ сохранился в памяти лишь частично, как старое выцветшее фото. Она больше не приходила — в тот день Рита видела её в первый и в последний раз, но даже этой короткой встречи хватило, чтобы навсегда запомнить необыкновенное чувство тепла, способного согреть даже самую замёрзшую душу. Ей нравилось смотреться в зеркальце, корчить рожицы и улыбаться самой себе. Нигде и ни у кого Рита раньше не видела ничего подобного. Большинство игрушек в её детстве были старыми: как раз в то время семья потеряла деньги — кафе отца разорилось, а маминой зарплаты на многое не хватало. Приходилось довольствоваться тем, что имелось, но даже те старые игрушки не принадлежали Рите полностью. Она хорошо помнила, как однажды играла в песочнице вместе с какой-то маленькой девочкой, и как та потянула руку к её любимому плюшевому зайчику. А ещё лучше Рита помнила, что сказала мама, после того как она вырвала свою игрушку у малышки и довела до слёз. «Не будь жадиной, Марго! Надо делиться с другими, иначе с тобой никто не будет играть». И Рита делилась. Сквозь нежелание, скрипя зубами, но слушалась. Казалось, если делать всё правильно и быть хорошей, другие люди на твоё добро ответят тем же. Однако, своё зеркальце Рита никогда никому не отдавала. Оно было слишком ценным и хрупким — к несчастью, она убедилась в этом совсем скоро. Тогда её уже отдали в самую обычную группу государственного детского садика. Рита сторонилась и воспитателей, и других ребят, и самого места их общего сборища. Здесь никто не спрашивал, хочется ли ей есть и хочется ли ей спать — расписание не оставляло выбора. Первые дни она как-то пыталась влиться в новый распорядок дня, веселиться и играть с другими девочками, но те почему-то с ней играть не хотели. Приходилось гулять по площадке одной в поисках интересных занятий. Больше всего Риту привлекали кусты с ягодами и маленькая лужайка, усеянная сорной травой. Она подолгу сидела там и наблюдала за жизнью букашек. Белая бабочка встряхнула крылышками, сорвалась с сердцевины ромашки и вдруг поднялась высоко-высоко, растворяясь на фоне неба. Рита проводила её взглядом и осмотрела траву в поисках нового объекта интереса. Им оказался блестящий, как лакированный ботинок, жук-носорог. Она совсем не замечала, что за ней тоже наблюдают. — Девочка, — в нескольких шагах впереди на траве возникли два мыска туфель, и Рита подняла голову. Перед ней стояла самая молодая воспитательница. — Тебя зовут Рита? Почему ты сидишь тут одна, когда другие ребята играют? Рита оглянулась на кричащих, носящихся по двору мальчишек и девчонок из своей группы и вздохнула. — Они не хотят со мной играть. Воспитательница озадаченно хмыкнула и махнула рукой. — Ерунда. Не бойся их. Все дети у нас хорошие, ты просто не пробовала с ними подружиться, — она наклонилась и погладила Риту по плечу. — Иди поиграй, незачем сидеть в одиночестве. Брови нахмурились сами собой, Рита растерянно оглядела двор садика. Сама бы она не вздумала ещё раз попробовать включиться в игру, но уверенный взгляд и улыбка воспитательницы сделали своё дело — старших нужно слушаться. На подрагивающих ногах Рита поплелась к ребятам. На детской площадке веселились девочки из её группы, но она не решилась сделать хотя бы шаг в их сторону — вместо этого пошла к песочнице, где собирались дети помладше. Старшие же играли в догонялки, носились по пыльной сухой земле, уклоняясь от высокой девочки-воды. Риту никто не замечал. Время шло, а она всё стояла в сторонке, переминаясь с ноги на ногу. От нахлынувшего волнения сердце быстро стучало в груди. Очень хотелось развернуться и отступить, но Рита чувствовала, что не может уйти просто так. Человек — стадное существо. Пока она наблюдала, насколько весело было другим, ей и самой вдруг захотелось поиграть. — Эй, ребята! Я тоже хочу с вами! — на одном духу выкрикнула она. Сразу несколько голов обернулись к ней, дети остановились. Игра внезапно оборвалась, мальчики и девочки сбежались к новой участнице, обступили еë кругом. — Привет, — с широкой улыбкой сказал первый прибежавший мальчишка, а девочка с тёмными хвостиками спросила: — Как тебя зовут? Рита успокоилась и повеселела. Только раскрыла рот, чтобы ответить — толпа вдруг расступилась. Отвешивая подзатыльники всем, кто стоял на пути, кольцо тел прорвала та самая высокая девочка. — Ты ещё кто такая? — прогрохотала она, смерив Риту взглядом. Её тёмные брови сползли к переносице, а лицо скривилось, но Рита всё равно улыбнулась ей и протянула руку для приветствия: — Меня зовут Рита. Давай дружить. Девочка её энтузиазма не разделила. Она угрюмо молчала, и Рита вдруг заметила, что вместе с ней один за другим умолкли и все остальные, даже мальчишки. — Что у тебя с лицом, малявка? Рита вздрогнула. А что с ним не так? Пальцы неловко погладили веснушчатые щёки. — Как будто вымазалась в грязи. Она не знала, с какой стороны послышался хохот и язвительный возглас. Показалось, что это звучало слева, но затем замечания посыпались отовсюду. — Ага! Как в луже обвалялась! — О! Взгляни на её волосы. Они такие кучерявые! Прям как тряпка на швабре! — Уродина! Слова сыпались градом и били не менее больно. Горечь жгла глаза, Рита совсем потерялась, исступлённо оглядываясь по сторонам, не знала, что говорить и что делать. Прежде она ни разу не задумывалась, что кто-то может быть некрасивым, что она сама может быть некрасивой. Трясущиеся пальцы нащупали в кармане крышку зеркальца. Рита совершенно не представляла, что случится, если кто-нибудь увидит его — даже ахнуть не успела, когда рослая вырвала зеркальце из её рук. — Ого, смотрите какая красота! — воскликнула та, осматривая добычу. Рита не могла пошевелиться: от шока тело покрылось ледяной коркой. — М-моё зеркальце, — взвизгнула она, с трудом удерживаясь от того, чтобы броситься на более сильную противницу. — Пожалуйста, осторожнее. Оно хрупкое. Она молила о пощаде. Что нужно сделать, чтобы они перестали? Она выполнит всё. Рослая почуяла эту покорную готовность, обернулась, снова окинула взглядом с головы до ног, а потом… на её мягких губах заиграла злобная усмешка. — Правда что ли? — она сжала зеркальце в руке и замахнулась. Рита осознала происходящее слишком поздно, кинулась вперёд, но ничего не успела сделать. Зеркальце очертило дугу и упало на землю. Сверкающее стекло с треском разлетелось на сотни осколков. Режущий уши звон рванул за шиворот, вытаскивая из забытья. Рита вздрогнула и распахнула опухшие глаза. Шея затекла, пока голова лежала на твёрдой парте. — Эй, — голос Ирины звучал с соседнего места. — Просыпайся, пора на следующий урок.

***

Проводить разговоры с педагогами он решил на переменах, потому как посчитал, что будет поспешным выносить случай на всеобщее обсуждение во время педсовета. Александр хотел тщательнее разобраться в деле и опросить коллег, прежде чем об этом узнает директор. Они посещали его кабинет в течение всего дня, заходили по одному. Каждой преподавательнице он задавал один и тот же вопрос: «Правда ли, что восьмой «А» устроил коллективную травлю одной ученицы?» Ответы не отличались ни разнообразием, ни чуткостью: «Да, на моих уроках некоторые ученики нарушали дисциплину и обсуждали эту девочку, но я не понимаю, почему вас это беспокоит. Знаете ли, среди подростков подобные выходки — не редкость», «Это действительно так. И я уже делала замечания, но не думаю, что это им как-то мешает. Даже если на уроке дети молчат, я не знаю, что происходит за дверями класса. Сожалею, но что тут можно поделать?», «Не поймите меня неправильно, но я считаю, что учителя не обязаны обращать внимание на детские разборки. Моё дело — преподавать свой предмет, а не решать посторонние проблемы. Если насмешки задевают девочку, почему бы в это не вмешаться родителям?» Когда Огарёва рассказала о том, что каждый день прямо здесь, в стенах четвëртой гимназии, творится произвол, Александр не сразу поверил ей. Точнее, он не сразу захотел поверить. Как такое возможно, что настолько грубое нарушение правил Устава прошло мимо него? Почему никто не доложил, даже не заикнулся об этом? Однако к концу бесконечного рабочего дня, после многочисленных расспросов, всё стало ясно. Так происходило потому, что большая часть ответов сводилась к одному и тому же: «Это не моё дело. Я не считаю унижения проблемой. Пусть разбираются сами». Никто не то что не хотел, а даже не считал нужным что-либо делать, использовать влияние, чтобы пресекать беспредел. А сделали бы они что-нибудь, если б знали то, что знает он? Если б им было известно, кто именно стоит за всем этим? Александр прощупывал почву. Он сознательно не спрашивал о Сорокиной и уж тем более об Оленберг и не пожалел, что избрал именно такую стратегию. Им не требовалось знать об этом — ни теперь, когда корни зла достигли невообразимых глубин. Поздно полагаться в решении вопроса на кого-то ещё, кроме самого себя. Александр ярко осознал, что отныне вся ответственность за ситуацию ляжет на его плечи. И только Богу известно, насколько тяжела эта ноша. В стенах гимназии был только один человек, с которым он мог говорить открыто и задавать конкретные вопросы. Любовь Андреевна со свойственной ей грацией присела на стул для посетителей и ответила на все вопросы. Он нарочно опрашивал её последней. — На моих уроках почти все ученики ведут себя внимательно, — задумчиво говорила она. — У нас с ребятами хорошие отношения, может, поэтому мне повезло не заметить никаких ссор между ними. Саша, если бы на моих глазах действительно происходило такое, я бы не скрывала от тебя. Я же знаю…чем это может обернуться. «Уже обернулось», — подумал Александр, устало потирая виски. Он посмотрел в её глаза, полные скрытой тревоги. Светло-голубые, как весеннее небо, самые добрые и пронзительные из всех. Перед ними он чувствовал себя безоружным, нагим. Ничто не могло укрыться от них. В моменты личных разговоров один на один Люба читала его, как открытую книгу. Александр отвернулся к окну. — Что скажешь о Татьяне Сорокиной из того же восьмого «А»? Он лишь мельком оглянулся на неё. Взгляд Любы задумчиво блуждал по столу, остановился на фоторамке. — Что я могу сказать о Татьяне? Она не самая ответственная ученица, но старательная, и дисциплину сильно не нарушает. Не думаю, что надписи — её работа, — с абсолютной уверенностью ответила она. Он кивнул, не отрываясь от окна. За стеклом ржавые крыши домов и скелеты деревьев обсыпало белой пудрой. Снег с самого утра падал не переставая, обещая к вечеру завалить улицы хрустящими холмами. В этом году зима пришла слишком рано. Холодно… — А что ты думаешь о Лилии Оленберг? — Ты начал называть имена… Он знал, что Люба всё поняла, но не стал отступать: — Думаешь ли ты, что она способна на это? Люба тихо и невесело усмехнулась. — Нет. Она… Оленберг никогда… — А если так? — Александр повернулся к столу и ловким движением достал телефон из выдвижного ящика, коснулся кнопки проигрывания, и аудиозапись разговора двух девочек негромко зазвучала в стенах комнаты. Люба слушала внимательно. Тонкие брови время от времени озадаченно хмурились, лишая мягкости изящные черты лица. Запись прокрутилась до конца и оборвалась, но оба ещё долго сидели в молчании. — Неужели… — тихо выдохнула Люба и взглянула на него. Она побледнела. Утвердительный ответ лишь подкрепил её реакцию. Люба понимала, что это значило. Она понимала всю сложность его положения — их положения. Александр снова отвернулся к окну. Он не хотел, чтобы Люба заметила его замешательство, и одновременно желал понимания. Совесть глубоко вгоняла жало: ему необходимо стать вершителем справедливости, взять в свои руки контроль над судьбами нескольких человек. Но здравый смысл накладывал лёд на рану. — Я уже решил, что делать с восьмым классом, — медленно проговорил он, — но Лилия Оленберг тоже нарушила правила. Я не должен и не могу оставить её безнаказанной… Люба ничего не ответила. Он услышал, как ножки стула тихо заскрипели о паркетный пол, а затем почувствовал мягкие ладони на затёкших от напряжения плечах. Знакомые, дорогие руки поглаживали жёсткую ткань его пиджака. — Я знаю, как ты относишься к своим обязанностям, — сказала она почти шёпотом, и он невольно прикрыл глаза. — Ты всегда поступаешь по справедливости и осознаёшь ответственность… Но… Саша, послушай меня внимательно. Оленберг влиятельны, у них большие связи и большие деньги. Если тронуть Лилю, пусть даже очень аккуратно, она начнёт защищаться. А родители, как всегда, скорее поверят собственному ребёнку, чем каким-то учителям. Чем тогда это может кончиться? — Я думал об этом, — Александр устало вздохнул, поглаживая её руки. Взгляд скользнул по столу и остановился на фотографии в светлой рамке. Маленькая девочка с двумя каштановыми хвостиками лучезарно улыбалась и смотрела на него большими серыми глазами, такими же, как его собственные. Одного восторженного взгляда, одной беззаботной, радостной улыбки дочери хватало, чтобы заразить радостью и его. Если что-то в этой жизни имело смысл, то только её маленькая тёплая ручка в его ладони. Лишиться возможности уберечь Стешу… он не допускал такой мысли. А что же Игнат Пирогов? Александр был у него на хорошем счету. Директор мог принять необходимость взыскания с Оленберг, и, возможно, он бы даже сохранил его в должности. Но если всё обернётся не лучшим образом, чью сторону займёт директор? С кем разумнее сохранить дружбу: с депутатом городской думы или с обычным завучем? — Если дело перерастёт в скандал, и директор выберет связи с семьёй Оленберг… — Тогда ты можешь лишиться работы, — Люба договорила за него. — Возможно, я тоже. И если это случится одновременно… — голубые глаза метнулись к фото и наполнились глубокой печалью. «Я буду сильной, папочка. Я одолею чудовище». «Не сможешь, милая. Рыцарь не сможет победить чудовище без меча, а ты не справишься без лекарства». На душе стало мерзко. Александр чувствовал себя маленькой мышью, которую загнали в угол. Его сердце сжалось от сожаления и безысходного отчаяния. — Нужно подумать ещё раз.

***

Коридор на первом этаже был забит настолько, что порой приходилось пробираться через толпы, как через заросли кустов. Будто все гимназисты внезапно собралась на одном куске здания — ещё один источник давления. Ирина тяжко вздохнула. Происходящее раздражало до безумия, но она держалась, пыталась быть хорошим другом, даже взяла на себя роль связующего. Всё без толку. — Может хватит, а? Эта ваша молчанка — полная хрень, — Ирина едва сдерживалась, чтобы не сорваться на ругань. Давка пробила брешь в стене терпения. — Ходим втроём, как раньше, но с такими кислыми лицами. А я, между прочим, тяну беседу за всех. — Ну так не тяни, — пробормотал Клёнов. Конечно, они её слышали, хоть и шли где-то позади. Ирина бросила взгляд за спину и встретилась с бесстрастными янтарными глазами. Рита молчала, полностью игнорируя всё вокруг. А Влад, следовавший за ней, даже не пытался держать маску безразличия и выглядел мрачнее, чем холодные воды под толщей льда. — Это он ходит за мной. Я тут ни при чём. — Тростникова поджала губы, и опухшее лицо приобрело надменное выражение. Ирина отвернулась, невольно нахмурившись. Рита явилась на учёбу с огромными мешками под глазами и бледными обескровленными щеками, как будто всю ночь где-то шлялась или рыдала в подушку. Второй подопечный выглядел не лучше — Клёнов превратился в тёмного духа, к которому ближе чем на метр не подойти, иначе есть риск изгадить себе настроение на весь оставшийся день. Больше всего в сложившихся обстоятельствах Ирину беспокоила неизвестность: что-то определëнно произошло между ними вчера, когда она ушла разговаривать с завучем, но что именно? Никто ничего и не объяснил и, похоже, объяснять не собирался. Это бесило и одновременно волновало. — Да плевать, кто за кем ходит, — фыркнула она, ещё раз зыркнув на них через плечо. — Не знаю, в чём дело, но уверена — виноваты оба. Поговорите как взрослые люди и помиритесь уже… Ирина оборвалась на слове и едва не застыла прямо посреди коридора. Впереди, в просвете между спинами, вдруг промелькнула знакомая сумка с брелоками. В окружении старших девочек у окна стояла Таня, а рядом с ней Лиля и… Любовь Андреевна. Пошарив позади рукой, Ирина поймала тонкое запястье Риты и потянула её за собой, отклонилась в сторону и сбавила шаг. Из-за столпотворения они могли пройти на близком расстоянии от компашки и при этом остаться незамеченными. — Здравствуйте, девочки, — сказала Любовь Андреевна. — Сорокина, можно тебя на минутку. Ирина глянула на смазливую одноклассницу. Ох, знала бы Танька, каким мертвенно-бледным стало её лицо. Легкомысленная Сорокина не совсем дура — сразу поняла, что дело не в домашке и не в оценках за проверочную. Она вышла вперёд на нетвёрдых ногах, и Любовь Андреевна увлекла её за собой, перед этим ещё раз окинув толпу взглядом и дольше других задержавшись на белобрысой макушке Оленберг. Намёк был понятен даже наблюдающей издалека Ирине: «ты будешь следующей». Однако насколько приятно видеть, как каждый получает то, что заслуживает. На душе становится легко и светло. И абсолютно нисколечки не жалко. — Вот и началась охота на ведьм, — Ирина не смогла сдержать улыбки. Она рассчитывала на благодарность. Да что там благодарность — хотя бы на спокойную улыбку облегчения на лице подруги, но, когда оглянулась на Риту, не получила и малой доли ожидаемого. Тростникова всё продолжала смотреть в спину удаляющейся Тани, а взгляд её как был каменным, так таким и остался. И опять у Ирины возникло чувство, будто подруга знает что-то такое, о чём она даже близко не догадывается. Учебный день близился к концу. Последний урок кончился, но Рита не пошла домой с друзьями. Теперь так будет каждую пятницу: мама настояла на дополнительных занятиях по алгебре. Она обосновывала это своим решением серьёзно взяться за подготовку Риты к экзаменам. Рита же чувствовала ложь и не сомневалась, что истинная причина вовсе не в будущих экзаменах; настоящая цель мамы — оставить ей как можно меньше свободного времени, которым она могла бы распоряжаться, как хочется, и тратить на то, что нравится. Отказ от дополнительных занятий грозил громкой ссорой, а Рита не любила ссориться с мамой. Во время жарких дебатов ей никогда не удавалось найти достойного ответа, и она в очередной раз чувствовала себя никчёмной и уязвимой. Аргументы появлялись в голове слишком поздно. Впрочем, сегодня она не злилась и не грустила: ей было совсем не до уроков и не до мамы. Внутри образовалось чувство странной пустоты. Начиная с того дурацкого фото и по сей день жизнь неслась вперёд стремительным колесом и вдруг замерла, остановилась прямо на лету, когда Рита увидела, как Любовь Андреевна уводит Таню в кабинет завуча. Неужели на этом всё закончится, и больше никто не тронет её? Хотелось верить в это, но одна мысль продолжала терзать её, не позволяла вздохнуть свободно: «Любовь Андреевна увела Таню, но Лилю никто не тронул». Именно так. Оленберг не получила никакого наказания, ей даже выговор не устроили. Рита была уверена в этом, ведь иначе по гимназии уже бы давным-давно поползли слухи, что сама Лиля попалась на нарушении Устава и ответила за это. Но все молчали. «Просто до Тани они смогли дотянуться, а Лиля слишком высоко. Как всегда. Влиятельному человеку позволено делать что угодно. Что бы ни сделала Оленберг, ей это простят. Наказания получают только мелкие сошки, как Таня», — так сказал Влад. Его слова случайно возникли в мыслях и запустили цепочку ещё совсем свежих воспоминаний. Рита тяжко вздохнула, она снова бежала по улице, не различая дороги из-за пелены слёз, а снежинки всё хлестали по лицу, оставляя незаметные, обжигающие порезы. Влад… В последнее время он вёл себя странно, но в тот день перешёл все границы. Сначала неловкий разговор, который она попыталась выпрямить, припомнив одни из самых счастливых дней общего детства, потом то странное прикосновение к её руке. Никогда раньше он так не делал, и уж тем более никогда не гладил её щёку. Всё это было так непривычно, так… несвойственно друзьям. В те моменты Влад вдруг становился непохожим на самого себя — другим человеком. Он становился… как Стас? «Ты правда любишь его?!» «Что за дурацкий вопрос?» — хотелось прокричать ей. — «Конечно, люблю! Что это ещё, если не любовь?» Но она так и не высказала этого. Не смогла позволить хоть одному слову сорваться с губ. «Ты правда любишь его?!» Да, наверное… «Ты правда любишь…» …А что такое любовь? Стук низеньких каблуков затих. Рита остановилась в тени коридора, соединяющего два крыла гимназии на втором этаже. Сейчас, когда все уроки уже закончились, здание почти полностью опустело и погрузилось в тишину. Небо прояснилось, и угасающее холодное солнце окрашивало лакированный паркет в огненно-оранжевый и жжёную умбру, бросало свет на засыпанный снегом широкий балкон. Безмолвие давило, стены сковывали. Липкое чувство одиночества и ненужности затягивало в трясину, не позволяло пошевелиться, всё больше утягивая на дно. Рита оперлась спиной о стену и, шумно вздохнув, сползла на пол. Присела, обнимая колени и прижимая к груди. Пару дней назад она была уверена, что Стас — это всё, что ей нужно, а что же теперь? Одна брошенная на ветер едкая фраза впервые заставила задуматься и пошатнула её абсолютную уверенность. Но чем больше Рита думала, тем сильнее терялась. Что есть любовь? Ответ должен быть где-то рядом — он точно был рядом, но почему она не могла увидеть его? Она настолько глубоко погрузилась в раздумья, что не сразу заметила вибрацию телефона в кармане платья. Наверное, смска. Ничего особенно не ожидая, Рита автоматически зажгла экран. «Привет. Как дела?» Сердце замерло, когда буквы сложились в знакомое имя: сообщение прислал Стас. Рита легонько улыбнулась и ощутила долгожданное облегчение. Они списывались лишь однажды, просто перекинулись парочкой ничего не значащих фраз, а последнее сообщение Риты и вовсе осталось без ответа. Она уж было заволновалась, что он умышленно проигнорировал её, чтобы закончить разговор. Вдруг она показалась ему скучной? Но позже выяснилось, что у Стаса просто появилось много дел по работе. Конечно же, Рита ответила ему: «Привет. Всё хорошо». Она начала строчить встречный вопрос о его самочувствии, но Воронцов прочитал сообщение сразу и опередил её своим ответом: «Извини, что долго не писал. Был очень занят». Пальцы сжали подол платья. Слова извинения подействовали как лечебный бальзам. «Я хотел спросить у тебя, что такое Зимний бал». Рита ненадолго впала в ступор. Зимний бал… Ах, он о вечере в честь Нового года? Точно, ведь это уже совсем скоро! Как она могла забыть? А впрочем, с чего бы ей помнить: она никогда туда не ходила. «Это такая традиционная новогодняя вечеринка. Там собираются сразу несколько классов. От пятого до седьмого и от восьмого до одиннадцатого», — ответила она. «Звучит интересно. Надо будет сходить. А ты пойдёшь?» Вопрос привёл в замешательство. Рита даже не помнила об этом празднике и уж тем более не раздумывала, стоит идти в этом году или нет. На вечеринке будет слишком много незнакомых людей, от одной мысли о толпе незнакомцев её пробирал мандраж. Да и девочки из её класса, как всегда, соберутся там. Для полного счастья не хватало только нажить новые неприятности и окончательно испортить новогодние праздники. «Мы с друзьями ни разу не ходили». «Чего так? Может, там весело?» Рита фыркнула. «Ага, очень весело», — подумала она не без брезгливости, но в памяти тут же зазвенел радостный смех одноклассниц, когда те обсуждали свои приключения на балу и делились праздничными фото. Им и правда было весело… Тем временем Воронцов продолжал писать сообщение: «Может, в этот раз стоит сходить? Если тебе не с кем, я готов составить компанию». Сердце снова замерло, а затем забилось быстрее. Рита перечитала сообщение несколько раз, чтобы убедиться, что ей не привиделось. Её только что пригласили на вечеринку? Только что Стас предложил ей пойти вместе? О, она согласится! Как тут откажешься? Вот только у неё даже нет подходящего наряда: в последний раз она надевала вечернее платье на выпускной из начальной школы. А что же Ирина и Влад? Что если и они вдруг захотят пойти? Рита не могла бросить друзей. И вообще, это всё так неожиданно. Совсем неожиданно. «Мне нужно подумать», — с пятой попытки написала она. Ничего страшного, если не согласится сразу. Она слышала, что парни не ценят лёгких побед. Похоже, это недалеко от истины: Стас прислал ей улыбающийся смайлик и короткое: «Хорошо». Губы Риты расплылись в широкой улыбке, а сама она обмякла, ощущая небывалую лëгкость в теле. Она вдруг стала невесомой, как лебединое пёрышко, а все проблемы, все сомнения и горести вмиг рассеялись. — Смотрите, вон она! Рита не сразу поняла, откуда доносился голос и к кому обращался. Осознание пришло внезапно и только когда она заметила, как три незнакомки быстрыми шагами направлялись к ней. То, с каким напряжением все трое глядели на неё, пустило по телу нервную дрожь. Рита не понимала, что происходит, но скрытое чувство подсказывало, что эти девочки пришли не просто так. Они зачем-то искали её. И нашли. Первая мысль — встать на ноги, вторая — бежать как можно быстрее. Но она не успела: смуглая девушка с крепкими, жилистыми руками и ногами оказалась рядом слишком быстро, нависла над Ритой скалой. — Ну, привет, — жёсткие пальцы впились в запястье и с силой рванули назад, как раз когда Рита попыталась сделать шаг к отступлению. — Что ты делаешь? — Рита не смогла подавить крик. Запястье горело. Она пыталась вырваться, но тиски пальцев сжимались ещё крепче. Смуглая девчонка с косой была почти вдвое крупней и сильнее её. — Отпусти. Мне больно! — Проследи за коридором! — послышалось за спиной. По позвоночнику пробежал холод. Риту резко развернуло. Девушка схватила обе её руки и заломила их за спину. — Тварь! — оглушило справа. — Не ори! Нас могут услышать. Противница громко дышала. Она наклонилась, и теперь Рита почти чувствовала, как чужие губы касаются уха. — Такая смелая, да? — прошипела незнакомка и встряхнула её, как тряпичную куклу. — Какого хрена ты настучала на Таню? Во рту пересохло. Внезапное понимание снизошло озарением. Нужно сказать хоть что-нибудь! Рита проглотила несуществующую слюну, попыталась извернуться, оправдаться, но голос подвёл, прозвучал как тихий писк загнанной в угол мыши. — Я… я не… Тело резко отбросило назад, и её ослепила вспышка боли. Будто голову раздирали сотни острых когтей. Жилистые пальцы вцепились в волосы, девушка намотала длинные хвостики на кулак и дёрнула на себя. Рита истошно закричала. Ладонь тут же заткнула ей рот, перекрывая дыхание. — Завуч доложил её родителям! Он угрожает Тане отчислением. Ты хоть понимаешь, что натворила? А? Сучка ты мелкая! — Может, выебать эту шлюху расчёской? Раз она так хочет поскакать на хую Воронцова. А, Тростникова? Раздвигай ножки. Глаза защипало. Хотелось разреветься прямо здесь, но Рита не могла этого допустить: она тут же размякнет, расквасится лужей и тогда уж точно не сможет выбраться. — Не… не трогай меня, — крикнула она, несмотря на кляп. Захваченное адреналином тело переставало слушаться, оно вдруг вспомнило, что правая рука осталась свободной, когда девушка с косой отпустила её, чтобы зажать рот. Пальцы сами метнулись к косе, схватились за плетение, рука со всей силы рванула чужие волосы. По коридору прокатился вопль. Хватка на хвостиках ослабла, и Рита не упустила шанса — вырвалась. Рука незнакомки снова метнулась к ней, но на этот раз Рита не позволила схватить себя — размахнулась ногой и ударила противницу по коленям. — Валя! — другая девчонка с опозданием полетела на Риту, и та бросилась бежать. — Эта сучка ударила меня! Она посмела меня ударить! Рита задыхалась, захлёбывалась слезами. Страх натягивал мышцы до боли, но убежать далеко всё равно не удалось. — А ну, стой! Не уйдёшь, мразь! Её снова рвали за волосы, снова раздирали голову. На этот раз Рита не смогла устоять на ногах — отшатнулась назад и рухнула на пол, больно ударившись коленями. Снова разрывающий горло крик. Снова потная рука затыкает рот. — Чего разоралась? Света, помоги мне! Её подняли не сразу — пол коридора волоком тащили по полу, стëсывая кожу на тонких ногах, а Рите не хватало сил, даже на вопли. Она больше не могла сопротивляться, чувствуя себя беспомощным зверьком в капкане, обливалась слезами и молилась. Молилась, чтобы это всё кончилось. Уже не важно как, пусть только этот кошмар быстрее закончится. Раздался щелчок. Холодный воздух хлестнул по лицу, а затем кто-то резко толкнул её в спину. Рита не успела опомниться, как оказалась в свободном полёте. Яркая вспышка света ослепила глаза, а затем тело словно окатили ледяной водой. Она с опозданием поняла, что это была вовсе не вода. Снег. Она рухнула прямо на толщу снега. Где-то сзади глухо, будто из глубокого колодца, звучал смех. — Это тебя остудит. Миллионы крохотных льдинок уняли жалящую боль на стёсанных в кровь коленях, но вскоре начали жечь. Холод пробирал сквозь промокшую тонкую одежду прямо до костей. Рита сжала дрожащие зубы. Нужно подняться. Но как только она попыталась встать, что-то резко прилетело прямо в живот. Воздух с шумом покинул лёгкие, и Рита не смогла вдохнуть ещё раз. Тело скривилось и снова рухнуло в снег. Глаза видели размыто, но уловили упавшую на лицо тень. Рослая стояла прямо над ней. — Только посмей ещё раз кому-нибудь настучать. Ты никому об этом не скажешь. Если меня тоже отчислят, я тебе такой добавки дам — мамка родная не узнает. Поняла? Щека онемела от холода. Рита не смогла бы пошевелить губами, даже если б очень хотела. — Пойдём отсюда. Здесь слишком холодно. О том, что мучительницы ушли, она узнала по хлопку двери. И только тогда поняла, где находилась: её выбросили прямо на заснеженный балкон. Тело ломило и пронзало болью даже от малейшего движения, но Рита всё равно пыталась встать. Хотя бы на четвереньки. Если она пролежит здесь ещё хоть немного, тогда уже точно не сможет подняться. Нужно доползти до двери, вернуться в коридор. В тепло. Но она не проползла и метра. Тело отказывалось подчиняться, с каждым рывком всё мучительнее призывая к капитуляции. Даже разум больше не мог оставаться ясным. «Может, не нужно никуда идти? Может, будет лучше, если меня найдут здесь вот такой? Может, хотя бы тогда кто-то сделает хоть что-нибудь? Найдёт этих тварей и накажет? Хотя бы тогда». Слёзы жгли щёки, оставляя за собой борозды. Рита вытирала окоченевший нос мёрзлой тканью промокшего рукава. Она не помнила, как ей удалось добраться до стены. Когда ладонь коснулась стеклянных высоких окон совсем рядом с дверями, силы окончательно оставили её. Отдых. Совсем немного отдыха. — Рита. Она было решила, что ей мерещится. Разум играет с ней злую шутку, подкидывая в придачу к общему поганому состоянию ещё и звуковые галлюцинации? Но Рита всё же повернулась к предполагаемому источнику звука и увидела, что это действительно была она: напротив дверей, прямо посреди балкона, стояла Лилия Оленберг. Откуда? Как она здесь оказалась? — Что тебе нужно? — голос больше походил на хрип, и от каждого слова живот выворачивало наизнанку. Лиля смотрела на неё едва моргая, словно пыталась запомнить увиденное. А когда их взгляды встретились, Рите показалось, что в синих глазах стоит пелена тоски. Она была здесь, туфлями утопала в сугробе, выдыхая прозрачные облачка пара и поглощая последние лучи солнца. — Ничего мне не нужно, — глухо ответила Оленберг и приблизилась. — Я проходила мимо и услышала, как эти девочки… Лиля присела рядом, согнув ноги в коленях. Рита не успела опомниться, как на макушку опустилась тёплая ладонь. Длинные белые пальцы поглаживали промокшие кудри, сбрасывая вниз мелкие комки снега, а она не могла думать ни о чём другом, кроме как об этой изнеженной руке и её владелице. Откуда Лиля узнала, где она? Как поняла, что нужно прийти сюда? Случайность? Те твари говорили про одну только Таню, но Сорокина ушла из гимназии сразу же после того, как завуч сопроводил её до ворот и передал родителям — она ни с кем не сговаривалась. А, может, это опять продуманный план? Они специально называли одно единственное имя, чтобы отвлечь внимание от настоящего «вожака». Рита сжала зубы. Ослабевшие ледяные пальцы сомкнулись на тонком запястье Оленберг и отшвырнули в сторону. — Не трогай меня, — огрызнулась она и неосознанно попыталась отползти от мерзавки. — Извини меня… — вдруг произнесла Оленберг, и голос её звучал так, будто она едва сдерживает слёзы. — В этом есть моя вина. Я совершила ошибку, но не думала, что всё может обернуться… вот так. Рита едва не закашлялась, задохнувшись от возмущения. Да как она вообще смеет раскрывать свой поганый рот и говорить такое? — «Извини»… Ты… Ты устроила всё это и теперь говоришь «извини»? — она перенапряглась, и её вновь охватил приступ кашля. Лиля молчала, но Рита чувствовала на себе её долгий взгляд. — Я причастна только к слуху, — наконец, проговорила Оленберг. — И клянусь, что это всё. Больше я ничего не делала. Ты до сих пор думаешь, что всё происходит по моей указке? Ты ошибаешься. Твои одноклассницы и другие девочки унижают тебя потому, что сами хотят делать это. Как бы они себя не оправдывали, настоящая причина в том, что ты им просто не нравишься. И раз потребовался всего лишь один слух — не нравилась всегда. Я уже говорила об этом. Живот снова пронзило болью, и Рита сжала челюсти. — Чтобы противостоять толпе, тебе нужно либо показать, что ты сильнее других, либо сидеть тихо и не высовываться. Если бы я была тобой — выбрала второе. Продолжишь выделяться, только взбесишь их ещё больше… Рита не понимала, что раздражало больше: слова или этот сострадательный тон. Лиля включает актрису? Хочет обмануть её? — Замолчи! Я знаю, чего ты… — Тебе нужно остановиться, Рита… — ровный голос внезапно стал твёрже. — Ты хотела привлечь внимание парня, и стала объектом для насмешек и издевательств. Но ты зря тратишь свои чувства и страдаешь тоже напрасно: Cтас не воспринимает тебя как девушку. Рита слышала, как кровь стучит по вискам. Что она только что сказала? — Тебе-то откуда знать? Он же каких-то десять минут назад приглашал её пойти вместе на бал… — Воронцов сам мне это сказал, — тихо ответила Лиля. — Ты ему дорога как друг и не более. Он видит в тебе беззащитного ребёнка, а не взрослую девушку. Но в этом нет твоей вины. Рита поражённо распахнула глаза, неотрывно глядя на сверкающий снежный покров. Она не могла поверить, что всё это происходит взаправду. Может, она видит кошмар? Нет, реальность не может быть настолько уродливой, настолько безжалостной. — Беззащитного ребёнка, — беззвучно прошептала она. — Рита… пожалуй, я впервые буду полностью честна с тобой. Знаешь, когда я смотрю на тебя, ты напоминаешь мне… меня, — Лиля замолчала, но лишь на несколько секунд. — Когда-то я была такой же, как ты. Наивной девочкой, которая верила, что мир всегда будет милостив к ней, а люди могут быть только добрыми и справедливыми. Сейчас я понимаю, что тогда сделала не совсем правильный выбор. Я всё время пыталась убедить других в том, что я идеальна. Показать, что я лучше их, что они обязаны слушать меня, если хотят приблизиться ко мне и почувствовать себя лучше, чем они есть на самом деле. Может, поэтому я чувствую себя такой одинокой. Тебе не нужно отчаиваться или пытаться прыгнуть выше головы, чтобы доказать другим, что ты ничуть не хуже их, или понравиться парню. Обязательно найдётся хотя бы один человек, который будет любить тебя, что бы ты ни сделала и каких бы ошибок ни натворила. А если повезёт, таких людей будет много. Стабильная и размеренная жизнь в окружении друзей — это хорошая жизнь. Пусть ты отличаешься от других — что с того? Я давно не встречала настолько доброго и искреннего человека, как ты… И тебе не нужен парень для того, чтобы… — Хватит! — Рита собрала все едва накопившиеся силы и поднялась на ноги. Чуть не свалилась обратно, но успела опереться о стену. Она уже давно перестала слушать бред, что рекой изливался из Оленберг. Надоело. — Хватит! Ты говоришь всё это только для своей выгоды! Говоришь, ты такая одинокая и несчастная… тогда почему бы тебе не измениться? Стань простой и наивной, раз это тебя так восхищает. Раздавать советы лучше, да? Удобно рассуждать, как хорошо ползать, когда у самой есть крылья! Она рассчитывала, что Лиля разозлится, что синие глаза снова обратятся в два кусочка льда, но этого не произошло. Оленберг тоже выпрямилась и вдруг сказала: — Знаешь, Рита… Если бы ты не мешала мне, если бы приняла всё как есть и отказалась от Стаса, быть может, тогда… ты могла бы стать моей первой настоящей подругой. Риту будто ударило разрядом тока. Эта мерзкая стерва всё никак не уймётся. — Подругой? — она едва удержалась, чтобы не выплюнуть скопившуюся слюну прямо на это изящное прекрасное личико. — Я ненавижу тебя. У неё словно открылось второе дыхание. Рита снова могла стоять на ногах, даже не опираясь о стекло окна, и больше не собиралась оставаться на холоде ни на секунду. Ноги и руки продрогли и посинели, требуя, чтобы их поскорее согрели. Она направилась к двери, и Лиля отступила, освобождая ей путь. Когда Рита добралась до выхода и нажала на ручку, Оленберг не пошла за ней. Она осталась посреди заснеженной площадки балкона. Одна.