***
Сава уже приготовился стучать в дверь, но вдруг ключи затрещали в замке, а затем из приоткрывшейся щели высунулась непричёсанная голова Ярика. Клёнов младшенький ухмыльнулся во всю рожу. — Приве-ет! Сава поздоровался с ним, старательно скрывая уныние за улыбкой. Он всё же надеялся, что Влад сам откроет ему, но тот, судя по всему, даже на порог не вышел. — Что-то принёс? — тонкая загребущая рука тут же рванулась вперёд, и Сава чудом успел спрятать пакет за спину. — Ах ты наглый коротышка! — он не удержался и всё-таки расхохотался вместе с мелким. — Где твой братик? Дверь вдруг распахнулась во всю широту. Едва не перед самым носом Савы выросла высокая фигура. Самый старший Клёнов времени не терял — сходу протянул ему руку: — Савелий. — Здрасте, дядь Коля, — своими короткими пальцами Сава пожал его большую ладонь. Отец Влада всегда жал руку твёрдо. Грубоватое лицо Николая Клёнова расплылось в жёлтозубой улыбке и от того чуть смягчилось, а мутные зелёные глаза, весьма выделявшиеся из-за коротких, русых с проседью волос, перестали походить на два бездушных камня, какими казались порой. Своеобразная приветливость лишала этого огромного мужика впечатления угрозы, взамен давая больше сходства с Владом, и всё же Влад больше в мамочку. Таким медведем ему точно не стать. — Давно тебя не видел, — сказал дядя Коля. — Как дела? Сава махнул рукой: — Всё хорошо. А Влад как? Не лучше, да? — В своей комнате, — дядя Коля мгновенно стал серьёзным. — Ну и напугал он нас с матерью. Когда припёрся домой, едва на ногах стоял. Но сейчас ему получше. Я уж позабочусь — на днях снова будет как огурчик. «Лучше не надо», — невольно подумал Сава, вспоминая некоторые рассказы Влада об этом человеке, но вслух весело ответил: — Главное, что не стало хуже. — И то верно. Ну что стоишь? Проходи. Они говорили так громко, что Влад слышал весь разговор с самого начала и узнал, что Сава вот-вот заглянет к нему, ещё до того, как тот приблизился к двери. Не теряя времени, он отбросил «Над пропастью во ржи» в сторону и сгрёб пачки лекарств со столешницы в ящик прикроватной тумбы. Тут и так воняло больницей, не хватало, чтобы и выглядело так же. Влад прятал последний пузырёк с сиропом, когда в приоткрытую дверь постучали. Из щели показалась сжимающая пакет рука. — Братишка, я тебе апельсинок принёс. Влад улыбнулся, хотя секунду назад совсем не собирался радоваться. Но он любил апельсины. — Сава, — всего одно слово, и его снова задушил кашель. — Придурок… Сава просунул в дверь свою крашеную голову и широко улыбнулся. Мог хотя бы предупредить, что придёт, да видимо побоялся, что не пустят. Влад чуть скривился, вспоминая, сколько всего наговорил ему тогда. Не то чтобы Сава совсем этого не заслуживал, но всё же следовало держать себя в руках вместо того, чтобы изливать всё накопившееся дерьмо исключительно на одного единственного человека. Тем более на друга. — Я войду? — вежливо спросил Сава. — Заходи, раз пришёл. Сава втиснулся в двери и упал на край кровати рядом с прикрытыми пледом ногами Влада. — Как ты? — спросил он с ходу, вглядываясь в него так открыто, что Владу стало немного не по себе. — Нормально, — соврал он, и хрипота в голосе, конечно, сразу выдала его с головой. — Я звонил после того, как вернулся домой тогда. Трубку взяла твоя мама. Сказала, у тебя случился приступ. Сава говорил немного сбивчиво, и глаза его тревожно бегали. Влад понял, что он, похоже, винил себя в случившемся, и престыдился ещё больше. Стрёмно признаваться, что проблема возникла даже не из-за их громкой ссоры, а лишь из-за его собственной тупости. В горле запершило, и Влад откашлялся прежде, чем сказать: — Я… Выкурил сигарету. Сава всплеснул руками и шумно выдохнул: — Ну ты и дебил. — Не думал, что приступ начнётся от одной и так сразу. — Кому сказки рассказываешь? Обычно ты думаешь слишком много, а на этот раз, наверное, не думал вообще никак. — Извини. Я накричал на тебя тогда. — Да всё путём, — Сава почесал затылок. — Я и сам хорош. Не рассказал, что мне нравится именно она. Так что не парься. Забыли и ладно. — Да. Забыли, — сказал Влад без колебаний. Он уже почти смирился с тем танцем с Лилей. Конечно, перспектива выслушивать больше всякого разного об Оленберг его мало прельщала, но раз уж Сава в неё влюблён… В конце концов, сердцу не прикажешь. — Ну с болячкой всё ясно и слава богу, — сказал Сава, а затем вдруг понизил голос: — Лучше расскажи, что случилось на балу? Всё прошло… не очень? Влад принялся разглядывать узор на махровом пледе. Не очень хотелось обсуждать вечеринку, трёх дней постельного режима по горло хватило, чтобы по сотому кругу вспомнить и обдумать всё, что произошло, и всё, что происходило раньше. Но, конечно, Сава не мог не спросить об этом. Он не дурак, да и, наверное, сам всё видел, а вопрос задал, только чтобы окончательно закрыть эту тему. Значит, он не отступит и будет клонить разговор в эту сторону, пока не вытрясет всё до последнего слова. — Я видел. Как она танцевала… с тем, — сказал Заозёрский, подтверждая догадки. — Да, я тоже видел, — Влад подавил тяжкий вздох и заставил себя взглянуть на Саву, не пряча глаз. — От начала и до конца. — Не загоняйся, слышь, — Сава вздохнул и хлопнул его по плечу, да так, что Влад чуть не упал на взбитые отцом подушки. — Всего лишь какая-то девчонка! Да, она тебе нравилась, но не убиваться же теперь из-за неё. Не унывай, ладно? А то ещё сдохнешь от горя, а не от кашля своего. Влад чуть отстранился, небрежно отмахиваясь от ещё одного дружеского постукивания по плечу. Он в очередной раз убедился, что от чужих утешений ему становится только хуже. Сава, разумеется, хочет как лучше, вот только что бы он ни сказал, это ничего не изменит и вопрос не решит. Это ему, Владу, нужно принимать судьбу и, что ещё тяжелее, решать, что делать дальше. Пожалуй, это самое сложное. — Нет, дело не в этом, — Влад облизнул губы и впился пальцами в край пледа, пытаясь лучше подобрать слова. — Она уже знала, что я собирался сделать. Знала, но ничего не сказала. Даже не отвергла, понимаешь? Просто убежала и сделала вид, что меня нет… Она могла бы сказать хоть что-то. Всё-таки мы так долго были друзьями… — Это ещё не конец. После каникул вы всё обговорите и забудете об этом неловком... — Боюсь, уже ничего не будет как прежде, — сказал Влад, наконец, облекая в слова то, что так долго зрело в мыслях. — Теперь, когда она знает о моих чувствах, я больше не смогу говорить с ней как раньше. Рита сама уже давно избегает меня, и теперь-то я понимаю, из-за чего. Похоже, само моё присутствие заставляет её чувствовать себя плохо. Может быть, даже наше общение для неё больше ничего не значит. — А для тебя? — серьёзно спросил Сава. — Для тебя оно ещё что-то значит? Влад промолчал. Ему с трудом давались эти слова. Они означали не только окончательное признание поражения, но и окончательное признание самого печального и горького факта человеческой жизни — однажды всему приходит конец. Их с Ритой дружба не стала исключением из этого правила: от былой близости остались только воспоминания. Он ещё на балу понял, что всё кончено, и всё же до сих пор боялся признать это прямо. Правда оказалась отвратительной, и ему до последнего не хотелось замечать её. Тяжкий вздох стал единственным ответом на вопрос, и Сава раздражённо запыхтел: — Будешь снова бегать за ней? А вот и второй вариант: продолжать следовать за Ритой и навязывать своё общество против её воли. Пожалуй, это даже более ничтожно, чем самому разорвать дружбу и стать просто человеком, который был очень близок ей когда-то давно. Да, именно так Рита и расскажет о Владе Клёнове, когда через пару лет окажется в вузе и будет обсуждать с одногруппниками детство: в пять лет мы играли вместе, но он просто старый знакомый. — Я… я не знаю, — выдохнул Влад и, не выдержав пристального взгляда Савы, снова опустил глаза на скомкавшиеся между пальцами складки пледа. — Я не буду тебя переубеждать или ещё чего, — сказал Сава после долгого задумчивого молчания. — Но я думаю так: если человек больше не ценит общение с тобой, или если общение с ним причиняет тебе боль, то, может, не стоит продолжать? Можно сколько угодно гоняться за девушкой, да только какой в этом смысл? Не знаю, как для тебя, но для меня это всё равно, что гнаться за трамваем. Кажется, ещё немного и у тебя получится поймать его, но это бред — даже если ты видишь зад вагона, всё равно тебе его не догнать. Имею ввиду, иногда… Нет — всегда. Всегда нужно ценить себя и своё самочувствие. Влад терпеливо выслушал его слова, но не стал концентрироваться на них прямо сейчас. Теперь, когда Сава узнал всё, что хотел, не составило труда взять разговор в свои руки и увести обсуждение в другое русло. Они ещё долго сидели в комнате и, поедая апельсины, говорили о несбывшихся и ещё имеющих шанс исполниться планах на эти новогодние каникулы, о том, какие игры выйдут в ближайшее время и когда можно будет собраться вместе, чтобы их оценить. В конце концов, Сава расслабился и даже решился затронуть тему своего отношения к Лиле, а Владу, к удивлению, не потребовалось особых усилий, чтобы выслушать его без зубного скрежета. В какой-то момент мысль о том, что он всё ещё имеет право и дальше относиться к Оленберг так, как сам посчитает нужным, даже если Сава от неё без ума, смогла заставить Влада иначе взглянуть на перспективу более тесного общения Заозёрского с этой девушкой. Конечно, если Сава не напридумывал себе не весть что, и Оленберг правда дала ему свои контакты из искреннего интереса, а не в насмешку. И только после того, как Сава вышел за порог комнаты, а отец запер за ним дверь квартиры, Влад откинулся на подушки и ещё раз обдумал всё, включая мнение Савы. Снова и снова он перебирал в голове варианты и к ночи принял окончательное решение: после каникул, когда уроки начнутся снова, он сделает свой ход. И тогда либо Рита пойдёт в ответ, либо эта изнурительная партия закончится окончательно.***
С самого Нового года тяжёлые, непроницаемо серые облака закрывали небо. Уже вечерело, бледный рассеянный свет потихоньку затухал, каждая тень становилась глубже и чернее из-за отблесков белого снега. Почти полное отсутствие красок и тихонько поскрипывающие над головой ветви деревьев наполняли сердце Лили тоской. Пока Эдди наслаждался прогулкой, степенно вышагивая по дорожкам парка, она то и дело беспокойно оглядывалась и думала только о том, насколько тяжело бывает жить среди сотен абсолютно непохожих друг на друга людей. Почему люди настолько сложны? Им нельзя дать точного определения, нельзя разделить на группы, рассыпав по коробкам, словно подобранные по цвету пуговицы, и никогда нельзя предсказать наверняка, как каждый поступит в конкретное время и в конкретном случае. Все, кто осмеливаются разбивать человечество на группы и цеплять кому модные, а кому позорные ярлычки — непроходимые тупицы. Всё равно каждый человек получит свой уникальный набор ярлычков. И Лиля тоже глупа, потому что ей, как и прочим, свойственно делить людей на категории. Так легче отсеивать «посредственных», «глупых», «наивных». Ненормальных. Хотя, в конечном итоге, всё сводится к тому, что лично ты сам считаешь нормой. Значит, нет никакой общепризнанной нормальности, есть только уникальность. Все по-своему ненормальные, проблема в том, что не каждому хватает духа признать это. — Человек — это хаос. А все парни — хаос в квадрате. Хотя нет, не все: большинство мужчин в некоторой степени схожи, откликаются на одни и те же нехитрые манипуляции. Вполне достаточно соответствовать общепринятым эстетическим вкусам, вести себя немного игриво, но при этом не казаться глупой, и всё — на этот час или на этот день, а, может, даже на долгие месяцы он твой, и делай с ним всё, что хочешь. Некоторые девушки от природы одарены умением очаровывать и, когда дают волю своей натуре, всегда делают это легко и с искренним удовольствием. Раз — и готово. Лиля давно поняла, что не относится к таким девушкам. Да, парни восхищались её красотой и её умом, её одарённостью и тем, как она преподносила себя, но на этом магия заканчивалась. Можно быть хоть сколько красивой и умной, но если ты холодна, как статуя, и не устаешь напоминать каждому, что, вообще-то, тебе в этом мире никто не нужен, то тебя, как и полагается драгоценному украшению, поставят в уголок верхней полки и будут молча любоваться, изредка смахивая пыль. С такими не сближаются и потому о таких не заботятся — любят только как вещь, как трофей. Любят, но совсем не так, как желала Лиля. Может, поэтому Стас повёл себя так? Для него она тоже лишь красивая статуэтка? Хотелось надеяться, что нет, но воспоминания о Новогоднем бале настаивали на обратном, не давали покоя. Да, Воронцов улыбался ей, словно искренне наслаждаясь её обществом, во время танца крепче прижимал её к себе, приобнимая за талию, тихонько, у самого уха, говорил: «Выглядишь потрясающе. Как всегда на высоте». Но всё это пыль, потому что потом он ушёл танцевать с другой. Так, может, и правда всё дело в самой Лиле? Подумать только, ей потребовалось полгода и этот чёртов танец Тростниковой, чтобы, наконец, чётко признать: она нуждалась в Стасе. Он нужен ей не как очередной поклонник, а как кто-то гораздо близкий. И, на самом деле, он тоже нуждался в ней — Лиля знала, что нуждался. Потому что они похожи. Потому что ей не нужны ни его влияние, ни его деньги, ни другие его достоинства и ресурсы. Потому что она бы не стала использовать его во имя собственного возвышения или другой корыстной цели. Зато она могла бы дать ему то, чего никто другой не предложит: близость и бескорыстную любовь. Разве это не самое ценное? Разве есть что-то более важное, чем осознание, что кто-то по-настоящему восхищается тобой? Любит тебя и предан тебе? Быть может, Стас был дорог ей ещё с того самого дня, когда они встретились в первый раз. Хотя тогда Лиля приняла его за очередного парня, теперь казалось, что всё было иначе, и Станислав Воронцов стал особенным сразу же, как ворвался в её жизнь. Они встретились в первый день учёбы. Тем утром на город обрушился сильный ливень, и из-за вечно забитых ливнёвок потоки воды захлестнули улицы, создавая километровые пробки на дорогах. Останься Лиля в машине, и тогда бы наверняка опоздала на учёбу — пришлось попросить Фёдора Григорьевича высадить её на ближайшем тротуаре. Благо, до гимназии оставалось не так далеко. Немного раздражённая пасмурным утром, Лиля без проблем преодолела пару кварталов, перескакивая плескавшиеся в ямках и углублениях лужи, но, стоило завернуть в переулок, и на неё налетел жуткий шквал ветра. Она с трудом удержалась на ногах, а вот её зонту повезло меньше: ветер вывернул его наизнанку и смял тонкие спицы. Несчастный зонт превратился в кусок бесполезного хлама. Хоть сейчас возьми и выбрось, что Лиля и сделала. — Проклятый дождь, — зашипела она, опуская бедный зонтик в мусорку и чувствуя, как десятки противных холодных капель падают на непокрытую макушку и струйками стекают по затылку. Пришлось ускорить шаг. Выбора не было, не могла же она повернуть назад и направиться к остановке: туда идти ещё больше, чем до гимназии. Оставалось надеяться, что она хотя бы не подхватит простуду. Наряд и макияж оказались окончательно испорчены. Лиля поняла это, когда, случайно забыв о косметике, потёрла мокрые глаза пальцами и с ужасом обнаружила тёмные следы туши. Она сдавленно зарычала, яростно отбрасывая с лица промокшую чёлку. — Ну и чёрт с ним! Сегодня без мейка. Плевать! — Эй! Лиля содрогнулась. Не ожидала, что кто-то мог слышать её возмущения. Она обернулась и увидела, что к ней быстрым шагом приближался высокий парень под чёрным зонтом. И угораздило же оказаться перед ним в самом худшем виде из всех возможных! Должно быть, Лиля походила на мокрую курицу. А впрочем, какая вообще разница, что он о ней подумает? Они же видятся в первый и в последний раз. — Привет, — он остановился совсем рядом и лучезарно улыбнулся. — Куда идёшь? Предсказуемый вопрос, к удивлению, ввёл её в лёгкий ступор, и Лиля с запинкой ответила: — Эм… В четвёртую гимназию. Зонт в его руке чуть качнулся, когда парень удивлённо распахнул глаза. — Здорово, нам как раз по пути. Давай я доведу тебя. Лиля ещё раз осмотрела его, но уже с большим вниманием. Несмотря на её не маленький рост, незнакомец возвышался над ней на пол головы. Действительно высокий, и к тому же стройный, с улыбающимися тёмными глазами и гармоничными, утончёнными чертами лица. Весьма симпатичный. И дождь не прекращается, так что будь он хоть зубастым прыщавым коротышкой, она не в той ситуации, чтобы привередничать. Но всё же они абсолютно не знакомы. Настораживало идти под зонтом с парнем, у которого в голове непонятно что. — Ах, спасибо, но… Она невольно отшатнулась от него, а он вдруг схватил её за запястье и сам потянул под зонт. Лиля растерялась, но только на секунду — упёрлась ногами и рывком попыталась освободиться, но ничего не вышло. Да как он посмел так хватать её! — Давай! — довольная улыбка тронула его губы. — Нам в одну сторону. Не бойся, ничего я тебе не сделаю. Разве я похож на маньяка? — Нет, но не слишком ли ты нахальный? — выпалила она, когда он чуть ослабил хватку, и ей удалось вырвать руку. — И нет, я не боюсь. Лиля мельком огляделась с напрасной надеждой, что дождь уже заканчивается, а затем осторожно шагнула под зонт, устраиваясь так, чтобы не стоять совсем близко к этому парню. Он благоразумно не стал сокращать дистанцию, и они спокойно пошли по улице. Под одним зонтиком. Кто-то мог уловить в этом романтичный подтекст. Сама Лиля задумалась о подобном чуть позже, но тогда, шагая плечом к плечу с незнакомцем, заботилась только о том, как будет сушить юбку и волосы, когда всё-таки доберётся до гимназии. Чёрт, да она даже не запомнила, что этот парень учился с ней в одном заведении — настолько ей было наплевать на него. — Кстати, я Стас. А ты… — Ясно. — …Я тоже теперь учусь в вашей гимназии. Сегодня мой первый день. В каком ты классе? Вот тут она на секунду сбилась: едва не забыла, что вообще-то уже не в восьмом. — В девятом. — Классно. А я в десятом. Уже старшая школа. — Угу, — безразлично бросила Лиля и тем самым оборвала разговор. «Ты слишком близко…» — вдруг осознала она, когда взглянула под ноги и заметила, что парень всё-таки умудрился придвинуться к ней и незаметно нарушить её личное пространство. Ну какой нахал! Хотя, если подумать, в этом не было ничего необычного: под зонтом не так уж много пространства. Но само осознание, что его тёплая рука находится так близко к её руке, что его предплечье почти касается её плеча, невольно смущало. Сегодня утром Лиля не была готова к такому и совсем не рассчитывала, что кто-то предложит ей пройтись вместе под одним зонтиком. Да ещё с такой настойчивостью. Настойчивые люди ей скорее нравились… И чего это она так разволновалась? Он хоть и симпатичный, но всё же самый обычный парень. — Как тебе учёба? — вдруг спросил он, снова пытаясь завязать разговор, но Лиле говорить не хотелось, и она ничего не ответила. Думала, это собьёт его решимость. Всегда так было. Однако с ним обычная тактика не сработала: парень продолжил беседу. Вопросы сыпались один за другим: — Ты далеко живёшь? — Как тебе учёба? — У тебя есть друзья? — А ничего, что тушь потекла? — Почему не взяла зонт? Упоминание зонта заставило вспомнить, как Лиля швырнула его в мусорку. А ведь это был её любимый зонтик… — Ах, отвяжись, — зашипела она, не в силах больше выдержать его болтовни. — Пока не ответишь хотя бы на один вопрос, не отвяжусь, — ответил он спокойно и с добродушной улыбкой. Да уж, что-что, а улыбаться он умел. — Ну ладно, — она обречённо вздохнула. — Меня зовут Лиля. — Здорово. Вот и познакомились. Стас отличался от других парней как минимум тем, что не отступал от своего, и вместо того, чтобы обижаться или расстраиваться, менял тактику до тех пор, пока не получал желаемое. И всё равно в первую их встречу Лиля преспокойно закрыла глаза на эту черту победителя и отмахнулась от Воронцова. Решила, что раз он учится в одной гимназии с ней, хорошо одет и аккуратно причёсан, то наверняка является самым обычным избалованным мальчишкой и без родительских денег не представляет из себя абсолютно ничего стоящего. Однако, она всё же запомнила его имя. Время шло, они действительно учились в одной гимназии и ходили по одним и тем же коридорам, изредка встречаясь в дверях какого-нибудь кабинета, столовой или библиотеки. Лиля слышала всё больше чужих рассказов об этом новом симпатичном парне и невольно всё больше начинала к нему присматриваться. Казалось, он тоже смотрел на неё. Все кому не лень рассказывали о Воронцове интересные вещи, в самом хорошем смысле этого слова. Не истории о том, как он лихачил на угнанной машине старшего брата или о том, как он специально пролил сок на официанта в кафе или о том, сколько девушек он успел оприходовать. В этом смысле Стасу, похоже, нечем было «похвастаться». Зато Лиля слышала и видела, как он умел притягивать к себе людей, как он в первых рядах записался в организацию сентябрьской ярмарки и как пытался помогать слабым по учёбе одноклассникам. Воронцов умудрился быстро завоевать авторитет, хотя был новеньким в уже давно устоявшемся коллективе. Кто-то однажды сказал ей, что она и Воронцов похожи как два отражения, но Лиля в этом сомневалась. В отличие от её наигранной участливости, доброта Стаса, похоже, была настоящей. По крайней мере, к концу первого месяца учёбы он не дал ни одного повода усомниться в своём искреннем уважении к другим людям и готовности заботиться о тех, кто в этом нуждался. Но Лиля не сделала ни шагу вперёд, даже когда признала, что он самый лучший парень из всех, кого ей доводилось встречать раньше, и даже когда он сам начал делать шаги к ней навстречу, осталась на месте. Одна мысль никак не давала покоя: а вдруг Воронцов всего лишь хороший обманщик? Стас уже не мог не знать, кто она такая, и, как Лиле казалось, не мог не нуждаться в лёгких дополнительных баллах к своей репутации. Отношения с ней стали бы для него этими баллами. Сколько уже было подобных парней? Каждый из них пытался затащить Лилю на свидание или подкараулить у входа в гимназию с шоколадом или цветами только для того, чтобы чуть позже по сети одноклассников до неё дошли слухи, якобы её новый ухажёр хвастался перед друзьями, как смог «заарканить такую кобылку». Будто этим людям больше нечем было заняться. Хотя о чём это она? У них всегда было всё, что нужно для сытой спокойной жизни и даже более того. Повседневность, в которой всё что угодно достаётся тебе без особого труда, расслабляет и лишает воли к большим достижениям, зато прекрасно нагоняет скуку и жажду особенных ощущений. Ей нужно было время. Больше времени, чтобы проверить запас прочности Стаса. Чтобы позволить и ему, и себе понять, а так ли сильно они друг другу нужны. И всё шло по плану ровно до того момента, как на пути Лили появилась рыжая девчонка. Разумеется, Тростникова не могла понравиться Стасу. Это было очевидно. В реальном мире каждый ищет пару себе под стать, ну какой популярный парень выберет невзрачную замухрышку? Так случается только в сказках и низкосортных сериалах. Однако, как бы то ни было, Рита ловко перехватывала внимание Воронцова, и настолько успешно, что это стало проблемой. Лиля сглупила, послушавшись совета всяких… как там звали ту девчонку, что подсела к ней на лавочке? А потом сглупила ещё раз, когда использовала Таню. Она рассчитывала, что сможет удержать дело под контролем, но не учла главного: у Риты Тростниковой была своя жизнь и свои проблемы. Лиля, сама того не понимая, подпалила бочку с порохом. А потом Стас заступился за Риту, но оправдал это вовсе не той причиной, которой Лиля опасалась. Казалось, их разговор на заднем дворе гимназии должен был стать началом чего-то большего. Она даже дала ему свой настоящий номер телефона, но Воронцов так и не написал ей, хотя у него было предостаточно времени, чтобы сделать это. Значит, оставалось что-то ещё. Стас жил на одной из улиц старого квартала, а покупать продукты ходил в магазин на центральном проспекте. Чего только не удаётся узнать, когда это по-настоящему нужно: Лиля ненавязчиво выудила у знакомых и одноклассников Стаса нужную информацию и даже слегка удивилась, когда поняла, что дом Воронцовых находился не так уж далеко от того парка, в котором она так любила гулять с Эдди. Лиля покинула плиточные дорожки, и ноги сами понесли её к неширокой, скрытой в зарослях акаций улицы. Сейчас деревья стояли голыми и ничто не скрывало от взгляда фасады старых домов с потрескавшейся штукатуркой и потемневшей кирпичной кладкой. Здесь, в окружении утраченного наследия города, стоял дом с обветшалой деревянной крышей, у порога которого росло изогнутое абрикосовое дерево. Должно быть, оно красиво цвело в апреле. Эдди отряхнулся, взлохматив чёрную шерсть, а на пороге дома вдруг показалась женщина. Она принялась вывешивать бельё на просушку, так же, как в тот раз, когда Лиля впервые пришла сюда. Издалека женщина не выглядела старой, казалось, ей не больше сорока лет. Лиля стояла на противоположной стороне улицы, и, конечно, никто не обращал на неё внимания. Она бы могла стоять здесь ещё сколько угодно, если бы не увидела, как кто-то быстрыми шагами направлялся прямо к дому, и не узнала этого человека. — Мам! — звонко сказал он ещё до того, как женщина заметила его. — Я вернулся. Лиля закусывала губы, наблюдая, как Воронцов подходит к своей матери и о чём-то говорит с ней. Когда она увидела эту картину в первый раз, поразилась настолько, что ещё долго не могла выкинуть из головы. Стас родился и вырос в этом месте, в доме, где не было даже нормальной ванной, потому что, когда такие дома строились, ванн никто не устанавливал. Возможно, Лиля была одной из немногих, кто знал об этом. Она могла бы испугаться того, что на самом деле Стас вышел из не самого благополучного района и был ей ровней вовсе не по всем пунктам. Но разве это было важно? Разве эта старая кровля не доказывала ещё больше, что всё, чего смог достичь Стас, стало результатом его собственного труда? Но, несмотря на своё положение, Воронцов сумел чего-то добиться и даже после того, как стал кем-то значимым, сумел сохранить свою человечность. Это удивительно. Может, в том и состояла скрытая причина, почему Стас перестал подходить к Лиле? Может быть, после многих отказов он, в конце концов, решил, что они слишком разные и не подходят друг другу? Может ли эта разница в положении семей отталкивать его от неё сразу, как только происходящее между ними становится серьёзнее игривых взглядов и случайных встреч? «Нет», — подумала Лиля, медленно шагая вперёд по улице и оставляя позади обветшалый дом с абрикосовым деревом у порога. — «Я сама виновата, что он отдаляется от меня». Даже если для других и для неё самой Стас был солнцем, ни одно солнце не может светить вечно. Ему надоело получать от неё только холодность, а она не могла дать ему настоящего тепла, потому что просто не умела этого делать. — Лиля?! — вдруг послышалось за спиной, и она обернулась. И снова он приближался к ней почти так же, как в то дождливое утро. Ей не следовало оборачиваться. Если бы она оставила оклик без внимания и ускорила шаг, Стас бы не стал догонять её, решил, что обознался. Но Лиля не двигалась с места, только смотрела на него, а Воронцов с каждым шагом подходил всё ближе. Увидел её издалека и даже перебежал через дорогу. — Привет, — сказал он рассеянно, и Лиля почувствовала, как кровь приливает к щекам. Он же не знал, что она специально пришла сюда, к его дому, перед тем, как уехать. — Что ты тут делаешь? «Просто надеялась случайно увидеть тебя». — Привет, — ответила она, привычно беря под контроль мимику и голос. — Просто проходила мимо. Тут рядом мой любимый парк. Стас многозначительно хмыкнул и, казалось, немного занервничал, с трудом удерживался от того, чтобы оглянуться назад, туда, где находился его дом. — Я хожу здесь каждый вторник, между прочим, — сказала Лиля, чтобы немного сбить его подозрительность. — Каждый вторник? — сказал он с нарочитым спокойствием, граничившим с безразличием. — Правда? — Да, — кивнула она, кожей ощутила возросшее между ними напряжение и сама нарушила неловкую паузу. — А ты что здесь делаешь? Выбивать почву из-под его ног как раз в тот момент, когда Воронцов так нервничает — бесчестный и грязный ход, но Лиля хотела убедиться в своих догадках. Если он соврёт ей вместо того, чтобы признаться, что живёт где-то здесь, значит… — Да ничего. Ездил кое-куда и вот возвращаюсь домой, — сказал Стас так же спокойно, как разговаривал с ней раньше в библиотеке или на улице. — Ладно, увидимся в гимназии, Лиля. Мне нужно спешить. Он улыбнулся ей на прощание, а затем быстро пошёл прочь по улице. Уставший стоять на одном месте Эдди с глухим ворчанием потянул Лилю вперёд, в противоположную от Воронцова сторону. Они разошлись спокойно. Будто бы ничего не случилось. «А что было бы, скажи я правду?» — думала Лиля, когда уже присаживалась на пассажирское сидение семейного автомобиля. — «Если б я хотя бы раз была с ним до конца откровенной и не скрывала своего восхищения? Что было бы тогда?» В следующий раз будет иначе. В следующий раз, когда она придёт сюда снова, не станет скрываться, перейдёт через улицу и приблизиться к дому, позовёт его и тогда… Может, тогда всё изменится и окончательно решится. Может быть.***
За отмечанием новогодних праздников и редкими одинокими прогулками по чёрно-белому городу, с россыпью красно-зелёных огней светофоров и горящими нарядными витринами магазинов, дни зимних каникул пролетели один за другим. Скучно и одиноко — вот и всё, что можно было сказать об этом времени. Большую часть каникул Рита просидела дома, так и не набравшись смелости позвать друзей прогуляться всем вместе, как они делали раньше после каждого Нового года. О том, чтобы попытаться связаться с Владом, не могло быть и речи. Она даже ни разу не написала ему и ежедневно молилась, чтобы он не вздумал написать ей. Молитвы сбывались — Клёнов не отправил ни смайлика. С одной стороны, это облегчало жизнь, позволяя откладывать в сторону размышления об их разговоре, который так или иначе должен произойти, а с другой, только больше давило на Риту, заставляя снова и снова с содроганием и стыдом вспоминать, как она повела себя с ним в тот вечер, на Новогоднем балу. Она не знала, что будет делать и говорить, когда снова встретится с Владом в классе. Что же до Ирины? Огарёва выходить гулять отказалась, откупившись сухим: «мне нужно готовиться к следующей постановке». И Рита не стала настаивать. То, с каким рвением Ирина снова принялась за репетиции, восхищало и вызывало лишь желание поддержать, даже если ради этой поддержки Рита должна была отказаться от собственных желаний и добровольно утопить себя в одиночестве. В конце концов, Ирина и без того потратила предостаточно времени на неё и её вечные проблемы. Должно быть, ей давно хотелось вернуться к заботам о собственной жизни, даже если она не говорила об этом вслух — Ирина имела на это полное право. Единственное, о чём Рита думала, пока шагала к гимназии по покрытому коркой льда асфальту, так это о том, чтобы до звонка на первый урок встретить как можно меньше знакомых. А главное, не наткнуться на Клёнова или Оленберг, или Воронцова. Особенно на Воронцова! На утро после бала, поедая тарелку хлопьев с молоком в попытках наполнить вывернутый желудок, Рита всё-таки вспомнила, что натворила, когда выпила третий бокал шампанского. Пока Стас танцевал рядом с ней, она взяла и всё ему выложила! Рита не могла полностью представить свой внешний вид в тот момент, но не сомневалась, что наверняка выглядела не лучше какой-нибудь уличной алкоголички! То ещё зрелище: невменяемая, потная и растрёпанная, с поплывшим слоем косметики на лице и заплетающимся языком. Как же отвратительно! И признаться Стасу в таком виде, вот так легко взять и сказать, что она вообще-то в него влюблена — последнее, что нужно было делать в тот вечер. Тогда её совсем ничего не смущало, зато сейчас, даже на секунду вспоминая об этом, она густо краснела от стыда. «Только бы не встретить его», — молилась она, и тут же лишь представляя, что тогда ей придётся говорить со Стасом, уходила в отрицание: — «И всё-таки это настолько глупо, что такого просто не могло случиться! Может, это всё-таки был сон? Мне просто приснилось, что я ему призналась, но на самом деле…» Она вовремя оторвала глаза от скользкой дороги и посмотрела на кованые ворота: прямо там стояла группа старшеклассников, а среди них и Стас собственной персоной. Рита чуть не поскользнулась на гололёде, но чудом успела ухватиться за кованый завиток ограды. Только не это! Обойти его не представлялось возможным: парни стадом столпились на подходе к воротам. Подойти ещё хоть на метр — всё равно что крикнуть на всю улицу, её тут же заметят. Значит, надо отступать. Потихоньку, будто её тут и не было. «Ага, давай. Быть невидимкой ты умеешь», — вдруг пронеслось в голове и заставило упрямо стиснуть зубы. Нет. Хватит! Она не отступила на балу, и теперь нельзя. Так что спину прямо, ноги расслабить и улыбаться. Да, улыбаться и вести себя как… как хозяйка этого чертового мира! Рита замерла, а затем вздохнула полной грудью и пошла вперёд, шаг за шагом приближаясь к воротам. Хоть ей удалось придать себе внешнее спокойствие, разум всё ещё метался в панике. Она не знала, как теперь говорить со Стасом, но кто сказал, что ей придётся общаться с ним прямо сейчас? Он же не один и наверняка занят. И вообще, ей нужно спешить в кабинет химии. Поговорить можно и позже, когда она лучше продумает план своих действий, а сейчас главное — пройти мимо него не бросаясь на бег. — О, Рита. Привет! Призрачные надежды, что Воронцов не уделит ей внимания, даже если заметит, рухнули в один миг. И с чего она вообще взяла, что он не попытается обсудить случившееся как можно скорее? Вот блядь. Толпа старшеклассников вокруг Воронцова уже начала распадаться. Рита обернулась с неловкой улыбкой и взглянула на Стаса лишь мельком, делая вид, что спешит: — Да, привет, Стас. Извини, я тороплюсь. Не прошло и пяти секунд, как она почувствовала прохладу чужих пальцев на своей ладони. Воронцов схватил её за руку! — Воу, куда ты так быстро? До урока ещё целых пятнадцать минут. Давай постоим. Пообщаемся. «Будьте прокляты эти пятнадцать минут. Надо было выйти позже и опоздать!» — подумала Рита, невольно вздрагивая и покрываясь мурашками от осознания, что Стас прямо сейчас держит её руку в своей руке, и его изящные длинные пальцы мягко, но решительно касаются её ладони. Слова как всегда спутались в голове, а щёки загорелись от смущения. — Ладно, — пробормотала она, и Стас только тогда отпустил её. И без того едва сдерживаемое волнение всё-таки вырвалось и превратило ноги в две деревяшки. Рите казалось, что происходящее сейчас происходит не с ней, словно она бродит во сне и только наблюдает за всем со стороны. Вот Стас возвращается на своё прежнее место, у ворот, а она послушно следует за ним и становится рядом. Вот он пока ещё не говорит ни слова, достаёт из кармана вейп и закуривает. Вот мимо них проходят мелкие компании учеников, и некоторые парни и девушки задерживают свои взгляды на Рите. Она тоже смотрела на них, но на самом деле ничего и никого не видела. — Ты как-то напряжена, — заметил Стас. — Расслабься. — Я и так расслаблена, — она пыталась ответить ровно, правда пыталась, но голос сам сорвался на нервный смешок. А Воронцов вдруг протянул ей свой вейп: — Хочешь? — Никогда не пробовала, — призналась Рита, но мигом вспомнила, что собиралась вести себя уверенно, и тогда, не долго думая, протянула пальцы к вейпу, молясь, чтобы они не дрожали слишком заметно. — Никогда не пробовала, но давай. Да, она ни разу не курила. И не имела даже малейшего представления о том, как это делается, потому втянула в рот пар и невольно глотнула. Сильный кашель не заставил себя ждать и набросился на неё сразу же, как сладковатый дым со вкусом то ли печенья, то ли химических фруктов, защипал горло. Мерзкое ощущение. — Аккуратно, — Стас чуть дотронулся до её локтя, но сквозь пуховик она этого почти не почувствовала. — Просто подержи пар во рту и затем выдыхай. Рита откашлялась и, встав перед выбором между тем, чтобы вернуть вейп, и тем, чтобы попробовать ещё раз, выбрала второе. Теперь делала так, как говорил Стас, прислушиваясь к его подсказкам. — Ну как, неплохо, да? — Стас мягко улыбнулся, когда у неё получилось сделать всё как надо. — Согласись, это хорошо расслабляет. — Не знаю, — потерянно бросила она, хотя и правда почувствовала приятную слабость в теле. Стас рассмеялся, но будто бы через силу. — Просто не распробовала ещё. Мне вот помогает. Она обернулась к нему, но он быстро сделал затяжку и опустил взгляд под ноги. От мимолётного расслабления не осталось и следа. — Извини, — Стас первым прервал молчание. — Мне не стоило предлагать тебе шампанское. Не думал, что ты ни разу не пила алкоголь. «Только не говори, что теперь я ещё больше выгляжу как лохушка». — Нет. Тебе не нужно извиняться. На самом деле мне было не так уж и плохо, ну… когда я выпила, — Рита заставила себя улыбнуться. — Всё бывает в первый раз, правда ведь? Глаза Стаса на секунду удивлённо распахнулись, но в них сразу же отразилось облегчение: — Это точно. Разговор снова оборвался. Точнее, ещё нет, но Рита чувствовала, что всё к этому вело, а потому, пока напряжение не заставило опять проглотить слова, выпалила первое, что вертелось на языке: — Стас, слушай. На вечеринке я же ничего такого не говорила? — Ты сказала, что любишь меня. Он ответил так прямо, что она едва не подавилась слюной: — Вот, значит… «Блядь…» — Всё в порядке, — вдруг сказал Стас. — На самом деле я хотел поговорить с тобой об этом. Он развернулся к ней и медленно осмотрел, задерживая взгляд то на лице, то на руках, то на коленях. Рита невольно сжалась, и на секунду ей показалось, что он смотрит на неё совсем не так, как должен смотреть парень на девушку, которая ему нравится. Даже если взять Влада… просто на секунду вспомнить… в его глазах, когда он смотрел на неё, всегда чувствовалось… приятное тепло. Во взгляде Стаса такого тепла совсем не было. Или это всё просто бред её нездоровой, глупой головушки. — Не воспринимай мои слова как отказ, хорошо? — сказал он сбивчиво. — Просто я думаю, нам надо узнать чуть больше друг о друге. Во вторник мы могли бы прогуляться после школы. Ты хочешь куда-нибудь сходить? — Да, конечно, — ответила она, ещё не до конца понимая смысл его слов. — ОК. Тогда как насчёт ледового катка в парке? Умеешь кататься? — Нет. Но мне всегда хотелось попробовать. — Отлично. Тогда встретимся завтра после уроков. Я буду ждать тебя тут у ворот. Хорошо? — Да. До встречи. В ответ на её слова Стас улыбнулся и скрылся во дворе гимназии, оставив после себя только запах сладковатого тумана. А Рита всё ещё медленно и с усилием понимала, что произошло. Что это было? Свидание? Он правда пригласил её на свидание? Правда? Она снова и снова повторяла себе слова Воронцова, но, как ни старалась, не могла понять, что чувствует. Разве не странно? Она так долго шла к этому, и вот, когда наконец услышала от него то, чего так жарко добивалась, вдруг не почувствовала… ничего. Только одна мысль никак не вылетала из головы: из-за своей неуклюжести она падала даже на ровной земле, а на скользком льду наверняка убьётся.