***
Лиля сидела на небольшом диванчике неподалёку от кабинета завуча и медленно вращала в руках айфон. По экрану расползлась внушительная трещина, а на углах красовались сколы. И это только один из следов приступа Тростниковой. Ох, как она раскричалась. Эти нечеловеческие визги до сих пор стояли в ушах, а ссадины на щеках продолжали ныть. Красноватые пятна могут остаться на несколько дней. Чуть корчась, Лиля коснулась их кончиками пальцев. Было ли это ожидаемо? И да, и нет. Разозлить Тростникову до такой степени, что та перестанет сдерживать эмоции и даст волю рукам, входило в планы, но вот всё остальное… Разумеется, Лиля не рассчитывала на настоящее избиение. То, что Тростникова не ограничилась парой ударов и никаких усилий не хватило, чтобы от неë отбиться, стало для Лили потрясением. В какой-то момент она испугалась по-настоящему. Даже не пришлось выдавливать из себя слёзы в конце: все эмоции были искренними. Чёрт возьми, руки до сих пор чуть дрожали. В конце коридора появилась невысокая темноволосая девушка. Нина приближалась дёрганной, рваной походкой. Неужели ей так страшно? Значит, всё сделано. — Ну что? — негромко спросила Лиля, хотя уже не сомневалась в ответе. Нина воровато оглянулась на дверь кабинета и качнула головой: — Сделано. Камера уже в мусорке. «Вот и отлично. Хоть это идёт точно по плану», — подумала Лиля и, наконец, вздохнула спокойно. Не будет улик — не будет причин верить словам Тростниковой о разбитой фотокамере, а это единственное, что могло всё загубить. Лиля заранее выбрала, где остановиться и куда швырнуть камеру, чтобы не попасть в зону уличного видеонаблюдения, и рассчитала, насколько нужно отступить к порогу, чтобы ответные действия Тростниковой оказались видны на записи. Всё просто: раздразнить Тростникову, вывести её из себя, записать на видео момент удара, и ни у кого не возникнет сомнений в том, кто начал первым. Кому какое дело, что это подобно фразе, вырванной из длинной речи? И последнее, что нужно было сделать — незаметно убрать камеру из-под лавки и избавиться от обломков. Нина любезно согласилась помочь с этим. Пока завуч пробирался к месту событий через шумиху и хаос, Лиля успела вырвать знакомую девчонку из толпы и отдать распоряжение. Нина согласилась сразу и без вопросов, но, судя по тому, какими глазами она пялилась на дверь завуча, позже у неё всё же возникли сомнения. — Спасибо тебе, — сказала Лиля, чтобы немного подбодрить сообщницу. — Не за что, — Нина нервно улыбнулась и заправила за ухо выбившуюся из-под заколки чёлку. — Надеюсь, эта девчонка получит своё. Она набросилась на тебя без причины и так избила, а ведь на твоём месте мог оказаться кто угодно… Она не должна остаться безнаказанной. — Не беспокойся. Она получит своё благодаря тебе. Нина молча кивнула и снова оглянулась — трусиха. Не желая более задерживаться здесь, она пожелала Лиле вынести этот ужасный груз страданий и, с чувством исполненного долга, быстренько пошла к лестнице на первый этаж. Но стоило ей уйти, как из-за поворота появились двое. Лиля узнала Огарёву, а следом за ней шёл худощавый парень с длинной стрижкой — приятель Тростниковой. Вот это неприятная встреча. Появление не кого-нибудь, а именно друзей Риты, запустило круговорот мыслей. «Что они делают тут? Ждут её? Или их позвал завуч? Они свидетели?» Чем больше Лиля думала, тем сильнее нервничала. Она невольно вздрогнула, когда двери кабинета распахнулись. — Оленберг, входите. Настал момент истины. Крепче сжимая телефон в руке, Лиля поднялась с места, в дверях пропустила Тростникову вперёд, попутно поймала на себе её пустой взгляд, но сразу отвернулась и вошла в кабинет. Слишком тихо, холодно, мрачно. Вокруг только плотно сомкнутые ряды шкафов и массивный стол в самом конце комнаты, бледно подсвеченной дневным сумраком. Завуч сидел в высоком офисном кресле и сосредоточенно перебирал листы склеенной пухлой папки. Секунды тянулись вечность, пока Лиля шла к столу и опускалась на стул «для гостей». Как только она оказалась в кабинете, план перешёл в следующую стадию: теперь необходимо собрать воедино и рассказать свою историю. Рассказать более убедительно, чем девушка, которая сидела на этом же самом месте всего несколько минут назад. Хорошо, что именно равнодушие — одна из самых привычных масок. Лиля на пару мгновений закрыла глаза, а когда снова открыла их, больше ничем не выдавала своего волнения. Завуч не смотрел на неё. По непроницаемому лицу было невозможно прочесть, о чём он думал. Его взгляд скользил по содержимому папки с приклеенной девяткой на уголке и надписью «Оленберг Л.В.» по центру. Александр Анатольевич долго изучал её личное дело, а затем совершенно без причины посмотрел вправо. Лиля невольно взглянула туда и заметила рамку. Там была чья-то фотография. — Вы совсем не нервничаете. Она мгновенно перевела взгляд на завуча. Александр Анатольевич выжидающе смотрел прямо на неё. Слишком внимательные, изучающие, пронизанные цинизмом глаза в один миг едва не разрушили её притворную стойкость. Будет непросто обмануть взрослого человека. Лиля крепче сомкнула руки в замок и опустила голову: — Извините, я… Я ещё не до конца пришла в себя. Эта девочка так внезапно набросилась на меня. Я просто в шоке. Завуч потянулся к стопке квадратных листков для заметок и достал ручку. — Расскажите, что случилось. — После уроков я пошла в библиотеку, — начала она с искусственной лёгкой дрожью в голосе, — немного почитала, а после собралась домой и вышла на улицу. Там я встретила эту девочку… Тростникова, кажется, так её… фамилия. Она была одна. Я поздоровалась с ней, попыталась завести самую обычную беседу, но она не захотела со мной разговаривать. Я подумала, что лучше оставить её в покое, и решила уйти… Она прервалась и внимательно посмотрела на завуча, пытаясь уловить хоть какую-то реакцию. Её показания совершенно точно расходились с рассказом Риты, но он ни разу её не поправил, не предъявил обвинений. Собирает информацию? «Вот почему он вызвал нас по одиночке» — сообразила она. — «Решил потратить больше времени, но услышать обе истории и проанализировать. Умно». — Продолжайте, — сказал Александр Анатольевич не отвлекаясь от заметок. — …но она преградила дорогу и схватила меня за волосы. Я пыталась отбиваться, у меня в руках был телефон, — Лиля опустила айфон на стол. — Он совсем новый, родители подарили пару месяцев назад. Она вырвала его у меня из рук и бросила на асфальт, а потом толкнула, и я упала. Она продолжила бить меня, а дальше… вы уже сами всё видели. «От начала и до конца вся история — ложь, но это не важно. Главное, чтобы он поверил мне, и чтобы остальные — те, что стоят за дверью, — не выдали правду». Лиля глубоко вдохнула. На худого угрюмого парня полагаться нельзя, даже если он ничего не видел, на Огарёву тоже не стоит, но… Ирина умная девочка. Что если… — Как вы думаете, почему она напала на вас? — Почему? Думаю, это всё из зависти. Я замечала, что она часто следила за мной. — Лиля посмотрела на покачивающиеся за окном голые ветви деревьев. Не хотелось говорить об этом, но придётся признать всё, как есть. Среди бочки лжи должна быть хотя бы ложечка правды. — Парень, который ей нравился, уделял мне больше внимания.***
Дверь закрылась всего десять минут назад, но казалась, что с тех пор прошло не меньше часа. Ирина всё говорила и говорила, ни на минуту не замолкая, то и дело поглядывала на дверь. Рита совсем не слушала. После того, как она проговорила всё вслух перед завучем, разум её прояснился, а на душе так полегчало, что вообразить сложно. Теперь стало окончательно ясно: сегодня произошло нечто необычное, странное. Мысли об этом до сих пор не давали покоя. — Поверить не могу, что избила её, — тихо произнесла Рита, и Ирина, наконец, умолкла. — В последнее время мне кажется… что бы я ни делала, это не приведёт ни к чему хорошему. Огарёва долго смотрела куда-то между стеной и полом, а затем вдруг пристально вгляделась в лицо Риты: — Но если тебе так плохо, почему ты продолжаешь улыбаться? На мгновение Рита замерла в растерянности. Чёрт, она ведь и правда улыбалась. Вот так просто, совсем без причины. Машинально. «Потому что… чужие страдания никому не нужны». — Да так. Наверное, привычка. Взгляд сам собой притянулся к человеку, опиравшемуся на стену. Влад листал учебник биологии и совсем не смотрел в сторону Риты. С того самого разговора в коридоре они ни разу не общались, и всё же сейчас он был здесь вместо того, чтобы идти домой. Влад запросто мог солгать о своей роли свидетеля, сказать, что ничего не знает, но не стал. И что же он думает обо всём увиденном? Что он думает о ней? Раньше Рита почти не задумывалась над тем, какой он видел её, не заботилась о его мнении, но сейчас, именно сейчас, оно почему-то стало едва ли не самым важным из всех. Рита не успела опомниться, как встала с дивана и направилась к бывшему другу. От волнения сердце билось быстрей с каждым шагом. Влад не мог не заметить, как она шла к нему, и всё же упрямо делал вид, что не видел ничего, кроме своего учебника. Но долго он не продержался, медленно поднимая голову, взглянул на неё, и, встретившись с ней взглядом, больше не отвернулся. Может, он тоже хотел сказать ей что-то, спросить о чём-нибудь? Она не ошиблась: их рты раскрылись одновременно... — Рита! — эхом пронеслось по коридору. Узнав голос, Рита вздрогнула и оглянулась — Воронцов стремительно мчался к ней. — Стас… Он оказался рядом за считаные секунды и заключил её в объятия, а она почувствовала только удивление. Что он делает здесь? — Как ты себя чувствуешь? Всё в порядке? Губы Риты растянулись в дежурной улыбке, той самой, что уже успела стать привычкой. С опаской она набралась смелости снова взглянуть на Влада, но у стены было пусто: Клёнов отошёл подальше и больше не смотрел на неё. Тяжёлая дверь кабинета приоткрылась. — Можете заходить, — сказал завуч, быстро оглядев собравшихся в коридоре. Как вовремя. Не пришлось искать хороший повод, чтобы освободиться из объятий Воронцова… Ирина первой юркнула в кабинет, Влад последовал за ней, и Рита поспешила присоединиться к ним. Стас вошёл последним и закрыл за собой дверь. Лиля сидела неподвижно, пока не услышала гул шагов, а когда оглянулась, первым, за что зацепился взгляд, стал Воронцов. У неё закружилась голова, она отвернулась и застыла. Без сомнений, его бы не вызвали, если бы он не был свидетелем. Нет-нет-нет! Как много он увидел? Неужели весь план — всё было зря? Лиля же специально подстроила всё так, чтобы выставить Риту агрессивной лгуньей, притворяющейся жертвой, и Воронцов должен был в это поверить! Но если он всё видел, значит... Пока Тростникова опускалась на ещё один, подготовленный завучем, стул, а остальные рассаживались на диване, Лиля небрежно поправляла галстук. Время тянулось бесконечно, а в голове всё стучало: «Что же теперь Стас думает обо мне? Что он собирается говорить?» — Я выслушал версии Оленберг и Тростниковой, — заявил Александр Анатольевич. — Ваши рассказы разнятся по нескольким пунктам. Ирина, Клёнов, Воронцов. Мне сообщили, что вы видели, как всё произошло. Ситуация неприятная, и виновница понесёт наказание, потому прошу отбросить субъективность и говорить только правду. Вы готовы ответить на вопросы? Собравшиеся почти в один голос сказали «да». Рита съёжилась, сжала в кулаки сложенные на коленях руки — пожалуйста, пусть всё будет хорошо. Она бросила короткий взгляд на Оленберг. Лиля сохраняла спокойствие, но покрытое пятнами лицо стало белее снега. В её окаменевшем взгляде что-то вспыхнуло, стоило завучу сказать: — Ирина, давайте начнём с вас. Огарёва вскочила на ноги, как солдат по команде: — Да. — Что вы увидели, когда вышли из гимназии? Рита чуть развернулась, чтобы видеть подругу. Ирина стояла так неподвижно и ровно, словно проглотила длинную жердь, а глаза её блестели от волнения. Она посмотрела на Риту только на пару мгновений и сразу же перевела взгляд на завуча. — Я увидела, как Рита набросилась на Лилю. Завуч и на этот раз делал пометки, не отвлекаясь от записей, задал следующий вопрос: — Вы знаете что-нибудь о фотокамере? — Фотокамере? — Тростникова говорит, что Оленберг разбила её фотокамеру. Сразу после потасовки я лично не видел обломков, а позже их там уже не было. Варианта два: либо разбитую камеру убрали, либо её там не было изначально. Отсюда вопрос: у Тростниковой была камера? Взгляд Ирины стал нервным, метнулся от Риты к Оленберг и обратно. А затем она сказала: — Нет. Не было. Сегодня она её не брала. Время остановилось. Всё вокруг замерло. Рита во все глаза смотрела на Огарëву и не знала, что сказать. — Ирина… — хрипло вскрикнула она, вскакивая на ноги. — Это-это ложь! — Тростникова! — завуч впервые строго одернул её. — Я не давал вам слова, — он оценивающе взглянул на Огарёву. — Далее. Это Тростникова разбила телефон Оленберг? — Да. — Когда Оленберг упала, Тростникова продолжила избиение? — Да. Я пыталась её оттащить. — Вы видели, кто начал драку, а если не видели, считаете ли, что Тростникова могла начать первой? — Да. Она могла. Рита почувствовала, что начинает задыхаться. Почему? Ирина… почему? «За что ты так со мной?» — В чём могла быть причина? — Они не поделили парня. Рита больше не могла спокойно сидеть на месте, впиваясь в Ирину горящими глазами, снова вскочила со стула. Да как она посмела так нагло лгать перед завучем, перед всеми! Как это низко и подло. Разве это Ирина? Ирина Огарёва, настоящая подруга, никогда бы так не поступила… — Тростникова! — завуч снова повысил голос. — Прошу, сядьте. Огарëва, благодарю за ответы. Ирина упала на своё место между Владом и Стасом, но сразу же спросила: — Теперь мне можно идти? Я чувствую себя не очень хорошо. — Вам больше нечего сказать? — Нечего. — Хорошо. Вы свободны. — Спасибо. С этими словами, она направилась к двери и вышла из кабинета. За каких-то десять минут на коридор наползла чернота, стало темно и тихо, как в могиле. Или это у неё темнело в глазах от того, что произошло только что. Ирина закрыла лицо руками, прижала пальцы к губам в немом крике. Она сделала это. Только что она оболгала свою подругу. «Рита… пожалуйста, прости меня», — повторяла она снова и снова, зная, что прощения не будет, как и обратной дороги к дружбе. Доверие между ними разрушено, его больше нет, а там, где нет доверия, не будет уже ничего. Стоило ли оно того? Думать об этом поздно, но Ирина уже не могла остановить вихрь мыслей, чувств и воспоминаний о том, как она впервые говорила с Оленберг дольше пары минут. Это произошло всего пару дней назад во время репетиции актёрского кружка. Ирина намеренно пришла раньше других, сразу же как кончились уроки. Актовый зал тонул в солнечном свете, слишком ярком для январского дня; искрящиеся лучики весело плясали на пустой тёмной сцене, бархатных шторах и спинках стульев. Здесь никого ещë не было, только Ирина стояла у помоста. Она репетировала и в глубине души допускала мысль, что прямо сейчас и этот огромный зал, и эта широкая сцена — всё, на что падает свет, принадлежит только ей одной. Весенняя постановка театра должна была стать особенной, единственной в своём роде премьерой. Основой сценария послужил отрывок первого тома «Унесённых ветром» от начала и до конца бала в Двенадцати дубах, ответственные члены кружка уже занимались поиском подходящих костюмов. Первое прослушивание должно было состояться сегодня, а финальное — всего через две недели. От одной мысли об этом у Ирины темнело в глазах. Довольствоваться второстепенной ролью в любимом сюжете и упустить бесценный опыт сложной игры? «Только не в этот раз!» — сказала она себе и начала готовиться к прослушиванию ещё на новогодних каникулах. К сегодняшнему дню Ирина знала текст лучше любой другой участницы труппы, но ещë ни на одной репетиции никто ни разу не похвалил её игру. — Решила прийти пораньше? От неожиданности Ирина содрогнулась всем телом. Оленберг прошла по актовому залу не издавая ни звука и, приблизившись, одарила её внимательным взглядом. Ирина рассчитывала найти высокомерное самодовольство в синих глазах, но уловила только сосредоточенность, и сухо ответила: — … Да. Репетирую. — Славно, — Лиля огляделась вокруг. — Знаешь, твоё упорство иногда поражает. Ты правда так сильно хочешь главную роль? Ирина едва удержалась от усталого вздоха. О чём тут спрашивать? Разве не очевидно: если бы ей было плевать, она бы не старалась и вела себя как Даша, например. — Это моя мечта. Оленберг тихо усмехнулась: — Так я и думала. Ты действительно относишься к этому серьёзно. Что ж, очень жаль. Ирина попыталась скрыть недоумение, но не успела за собственной реакцией — распахнувшиеся глаза выдали смятение, и Лиля этого не упустила. — Абсолютно все в театральном кружке воспринимают спектакли не более, чем развлечение, — пояснила она. — Все девочки, которые собираются здесь — легкомысленные посредственности, а не актрисы. Для них игра в театре — всего лишь повод восхититься собственной «уникальностью», почувствовать себя «глубокими» по сравнению со своими подружками. Ирина коротко усмехнулась. С какой самоуверенной лёгкостью Оленберг приписала всем поголовно одну единую мотивацию. — Ну а сама? Или ты не девочка из актëрского кружка? Ты очень хорошо играешь, Лиля, наверное, это дар. И что, для тебя это тоже развлечение? Оленберг кивнула: — Именно так. Я не планирую связывать с этим своё будущее. «Вот как! Впрочем, ничего удивительного. Зачем работать, когда у тебя и без того есть всё, что хочешь? А ещё красота… С таким лицом легко найти воздыхателя и преспокойно жить за его счёт», — подумала Ирина, но всё же спросила: — А что ты будешь делать, когда закончишь гимназию? Лиля отвернулась к окну, с долгой задумчивостью посмотрела сквозь стёкла на стаю птиц, летящих по чистому, глубокому небу, а затем ответила: — Наверное… буду проводить больше времени с семьёй, с моими сёстрами. Может, поступлю в ВУЗ на кафедру искусства и после выпуска буду работать в архиве или в галерее, на выставках. А потом найду близкого мне человека, мы поселимся в нашем доме и заведём собаку или пару кошек, а годам к тридцати, может, и детей. Кто знает? Ирине очень хотелось взглянуть Лиле прямо в лицо. Это она так шутит, что ли? Собака, кошки, дети и кухонная кабала в услужении у какого-то мужика? Совсем не смешно. Оленберг, наконец, обернулась к залу, и Ирина увидела, что она не насмехалась — выглядела совершенно серьёзной. Или хорошая актриса хорошо играет любую роль? — Не понимаю, — Ирина устало вздохнула, едва сдерживая пренебрежение, взявшееся неожиданно и словно из ниоткуда. — Разве это не… слишком просто? Тем более для тебя. У тебя же такой большой потенциал, и ты совсем не хочешь им воспользоваться? Не хочешь взять от жизни всё? «Помни, с кем ты разговариваешь, Ирина», — сказала она про себя. — «Лиля из тех людей, которые понятия не имеют, что такое настоящие бедствия и настоящая нужда. Уж точно никто не вдалбливал в её голову, что предел мечтаний для женщины — выйти замуж и нарожать детей. Она не знает какого это и поэтому говорит такие безумные вещи…» — Пожалуй, нет, — ответила Лиля. — Не хочу. Мир слишком лицемерен и жесток. Все в нём стремятся к лучшей жизни и ради тёплого места под солнцем готовы забыть обо всём на свете, пасть на самое дно морали ради одного только мимолётного чувства собственной значимости. Если кто-то хочет стать частью этого мира — пожалуйста. А я… уже устала от всего этого. Возможность жить на всю катушку, не ограничивая себя ничем и ни в чём, делает жизнь комфортной, но сама по себе не приносит счастья. Мне пришлось наблюдать за этим с рождения, чтобы понять. Для себя я решила, что не буду стремиться к многому. Мне не нужно «брать от жизни всё», чтобы быть счастливой. Единственное, без чего я не смогу обойтись — душевное спокойствие и по-настоящему близкие люди, которые искренне любят меня. Ирина молчала. Её жизнь и жизнь Оленберг совершенно не пересекались, были похожи не более, чем огонь похож на лёд. Что имело цену для одного, — для другого почти ничего не стоило. — Возможно, тебе не понять меня, — медленно проговорила Лиля, разрывая затянувшуюся тишину. — Но, думаю, я могу понять тебя: у тебя большие амбиции, ты хочешь стать актрисой, покорять десятки сцен и сотни чужих сердец, — слегка качнув пышной юбкой, она грациозно опустилась на одно из кресел. — Жаль расстраивать, но в этот раз роль вряд ли достанется тебе. — С чего ты взяла? — выпалила Ирина и устыдилась собственной несдержанности. — Я слышала, как Даша и девочки обсуждали тебя, — невозмутимо ответила Лиля. — Ты им совсем не нравишься, они презирают тебя, поэтому наша дорогая глава кружка не позволит тебе получить хоть какую-то интересную роль. «Ах вот в чём дело. Спасибо, что открыла глаза на очевидное», — подумала Ирина и невольно вспомнила всё, что услышала на Новогоднем балу, когда выпивка развязала языки всем местным «дивам». Нет, она не станет грустить об этом. Подумаешь, злые слова, сказанные людьми, с которыми она видится ни один раз в неделю и сидит в одном кабинете каждый божий день… — Но я могу тебе помочь, — Лиля вдруг поднялась на ноги и подошла совсем близко к сцене. — Видишь ли, Огарёва, велика вероятность, что в этот раз главная роль достанется мне. Элла Аркадьевна говорит, из меня получится прекрасная Скарлетт. А ты как считаешь? Но, так как я уже не один раз играла на главных ролях, мне ничего не стоит отдать эту роль кому-нибудь другому. Тебе, например. Да, Огарёва, в этот раз ты исполнишь главную роль в постановке. Я могу гарантировать это. Ирина не верила своим ушам. Что она только что сказала? Оленберг может гарантировать роль? Ей? С чего бы? «Да и так ли сильно это нужно? Я могу добиться всего сама и честным путём», — почти подумала она, но мысли оборвались, стоило вспомнить, чем всё обернулось в прошлый раз. Таня Сорокина получила свою роль очень заслуженно и очень-приочень честно. Ирине не хватало наивности, чтобы закрыть глаза на то, как на самом деле решались вопросы с выбором актрис. — Что тебе нужно? — спросила она, повернувшись к Лиле всем телом и пристально глядя ей в глаза. — Ты же не отдашь роль за просто так, верно я понимаю? Лиля выдержала её взгляд и легонько улыбнулась, беззаботно пожимая плечами: — Мне нужна только твоя поддержка. Я не стану ничего объяснять прямо сейчас, просто выслушай внимательно: если тебя вдруг вызовут к завучу и начнут задавать вопросы, ты будешь должна поддержать меня. Это всё, что от тебя требуется. Сделаешь так, и будь уверена, я отдам тебе роль. Ирина с трудом смогла подавить соблазн согласиться на всё прямо здесь и сейчас: — Ты что-то задумала, но не хочешь говорить, что именно, и это явно не просто так. Я не собираюсь участвовать в том, о чём не знаю. — Что ж, это твой выбор, — сказала Лиля. — В следующем году начнутся экзамены, и ты больше не сможешь уделять театральному кружку много времени, так что… возможно, это твой последний шанс сыграть главную роль на этой сцене. Подумай ещё раз, Огарёва. Можешь не отвечать сейчас или завтра. Я пойму, какой выбор ты сделала, когда придёт время.***
Дверь за Огарёвой закрылась, и Лиля почувствовала приятную волну расслабления. Всё-таки она получила один ответ в свою защиту. Один против нуля. «Спасибо, Огарëва. Возможно, ты спасла меня». Завуч медленно оглядел оставшихся свидетелей — двух абсолютно непохожих друг на друга парней. — Продолжим. Клёнов Владислав, так? Внезапный оклик как щипцами выдернул Влада из мыслей. — Да, — отозвался он чуть потерянно. Следует ли ему встать или лучше продолжать сидеть? Он немного подумал и решил подняться на ноги. «Она сказала неправду. Ирина оболгала Риту, а теперь…» — Правильно я понимаю: вы не видели, как началась потасовка? Завуч не дал ни секунды, чтобы привести мысли в порядок, и Влад с трудом усвоил услышанное, долго мялся в нерешительности и, должно быть, показался умственно отсталым. — Не видел, — наконец ответил он, сказал чистую правду, как и просили. — Вообще я… мало что видел. Когда вышел на порог, Рита уже избивала Оленберг. Оленберг упала и выронила телефон, он разбился, а Рита продолжила бить… Лилю, пока та лежала на асфальте. Вот, что я видел. Из-за слишком пристального взгляда завуча стало не по себе. Чувствуя, будто его пытаются раздавить, прижать носом к земле, Влад неосознанно выпрямился в полный рост. — Считаете, Тростникова могла первой начать потасовку? — спросил завуч. Влад перевёл взгляд на Риту, с трудом втягивая воздух в лёгкие. Она вся скукожилась на своём стуле, будто на неё навалилась вся тяжесть мира. Тихая, маленькая, почти незаметная. Сейчас. Но каких-то сорок минут назад он видел её совершенно иной. Жаль, что помнил об этом, иначе бы ни на секунду не посмел сомневаться в ответе. — Нет. «Наверное, нет». — У Тростниковой была фотокамера? — Должна была быть, — он невольно запнулся, потому что на самом деле не знал. — По крайней мере, раньше Рита носила её с собой каждый день. — Вы видели, что случилось с камерой? Влад замер. Вот он, этот вопрос. Ирина ответила, что Рита не брала камеру, и он не был уверен в обратном, но если сама Рита сказала, что это ложь… получается, камера действительно была. Но он не видел её. Чёрт возьми, он почти ничего не видел — вот вся правда! Но, если признаться честно, что случится тогда, к какому решению придёт завуч? А если солгать? Можно придумать что-нибудь, но если он промахнётся с догадкой, лишь глубже закопает Риту под враньём Ирины. Александр Анатольевич наверняка знает больше всех, знает, что произошло с фотоаппаратом на самом деле. Что если этот вопрос — просто проверка? Влад сжал руки в кулаки. Времени на раздумья не осталось. — Нет. Я не видел. Не до того было… — Если камера всё-таки была, как думаете, Оленберг могла разбить её? — Наверное, да… — ответил он, и в голове вдруг возник образ Савы, а затем и образ самой Лили, всегда спокойной, холодной Оленберг. Могла ли она дойти до такого края? — …не знаю. — Может, вы сами хотите что-то добавить? И всё, больше ни одного вопроса? Влад проглотил ком в горле. Похоже, это конец. Завуч решил, что он бесполезен, и, наверное, так и есть. Он говорил только правду, он действительно ничего не видел, но правильно ли поступил, когда отказался соврать, когда упустил единственный шанс повлиять хоть на что-нибудь? «Но это всё, что я видел». — Мне нечего добавить. — В таком случае у меня нет причин задерживать вас, — ответил завуч и сделал пометку на квадратной бумажке. — Можете идти домой. Влад коротко кивнул и, отворачиваясь, ещё раз посмотрел в спину Риты. Последнее, что ему хотелось делать — оставлять её одну прямо сейчас, когда рядом была Оленберг, а Ирина бессовестно бросила. Но он больше не мог находится здесь. К тому же на противоположной стороне дивана сидел он — другой человек, на которого Рита теперь полагалась куда больше. — До свидания, — Влад направился к дверям и вышел из кабинета. На лице завуча ни единого чувства, только непроницаемая невозмутимость, но Лиля всё равно позволила себе немного расслабиться.Чёрт, это было не так опасно, как она думала. Ненадёжный парень мог наврать, начать выгораживать Риту, но почему-то не стал. На том ему и спасибо. Однако осталось ещё кое-что, последнее: Стас всё ещё сидел на краю дивана у неё за спиной. — Воронцов, — Александр Анатольевич отложил записи и, поставив локти на стол, сложил пальцы домиком. — Это вы сообщили мне о случившемся и подтвердили фамилии других свидетелей. Вы видели потасовку от начала и до конца? Напряжение снова сковало тело. Стало нечем дышать, но Лиля не подала виду, упрямо качнула головой, отбрасывая от себя тревоги. — Да, так и есть, — медленно проговорил Стас. — Я стоял у ворот с друзьями, когда начался конфликт. Значит, вот оно что. Лиля едва сдержала нервный смешок. Какой глупый просчёт, наиглупейший. Она заметила, что кто-то стоял у ворот, слышала шумные голоса парней. Перед ней был выбор: рискнуть, сделав ставку на то, что они слишком заняты своими делами, чтобы оглядываться по сторонам, или рассудительно, но трусливо поджать хвост и упустить шанс поймать Тростникову одну в подготовленном месте. Ей и так пришлось ждать неделю — времени и терпения почти не осталось, в итоге Лиля решила рискнуть. Кто же знал, что Воронцов окажется среди тех ребят? Вероятность такого совпадения казалась слишком маленькой. Не в силах сидеть неподвижно, как прежде, Лиля чуть развернулась и тут же краем глаза уловила выражение печальной надежды в слезящихся глазах Тростниковой. Наверняка она думала: «Наконец-то. Стас расскажет всю правду». — У меня к вам всего один вопрос, — заговорил завуч, и сердце Лили забилось как сумасшедшее. — Кто начал первым? Стрелки часов на стене кабинета двигались беззвучно, но Лиля могла поклясться, что слышала тиканье. Монотонное механическое постукивание отмечало каждую секунду. Тик-так. Тик… — Драку начала Тростникова. Они обе почти одновременно оглянулись на него. Из-за нервного напряжения и замешательства голова Лили двигалась медленнее, она успела заметить бледную тень на измученном лице Тростниковой. Глаза Риты широко распахнулись, а рот приоткрылся в немом шоке. Воронцов продолжал: — И никакой камеры у неё не было. Она первой набросилась на Лилю и разбила её телефон. Оленберг пыталась защищаться, но безуспешно: Тростникова просто обезумела. На вашем месте я бы внимательней присмотрелся к ней. Эта девочка кажется безобидной тихоней, но в ней больше злости, чем в любом хулигане. Да ещё и пыталась обмануть вас. А Клёнов, кстати, её старый друг. Возможно, он тоже соврал, чтобы защитить её. Перед глазами слегка поплыло. На мгновение Лиле почудилось, что сейчас у неё случится обморок. Она должна была радоваться — Стас встал на её сторону. Но что это, что он такое говорит? Если Воронцов и правда видел всё с самого начала и до конца, это означало, что он врал. Прямо сейчас он врал без передышки и без стеснения, ни единым жестом не давая повода усомниться в своих словах. Так просто. «Это какая-то шутка? Воронцов… ты всё-таки не разочаровался во мне? Или же…» — внезапный ужас заставил застыть. Лиля вдруг поняла: его слова и его поступки противоречили друг другу. Перед ней на диване сидел Стас, но она его совершенно не знала. — «Воронцов... О чём же ты думаешь на самом деле?» Закончив свой рассказ и получив разрешение уйти, Стас, ни разу не оглянувшись, скрылся за дверью. Завуч тяжело вздохнул, и Лиля поймала его взгляд. — Оленберг, прошу простить за потраченное время и ложные подозрения. — Всё в порядке, Александр Анатольевич. Правда я не знаю, как теперь показаться родителям и что сказать им про телефон. Завуч обернулся к Рите, она так и не подняла головы. — Тростникова. Пока что я не отстраняю вас от занятий. Окончательное решение мы обсудим с вашими родителями. Передайте им, что я буду ждать их в самое ближайшее время — нет, — я лично им сообщу, — он снова взял ручку, достал белоснежный лист из ровной стопки бумаг и принялся что-то писать, а когда закончил, опустил записку в чистенький конверт и протянул Лиле. — Оленберг, передайте родителям письменные извинения. Прошу вас не беспокоиться, руководство гимназии уладит это дело. На улице внезапно потеплело и даже всплывшее из-за туч, склонившиеся к закату солнце, казалось, стало горячим, как поздней весной. Угасающий свет бросал ярко-оранжевые всполохи на мокрую дорогу, и обратившийся грязью снег мягко ласкал щёки, но Рита не обращала внимания. Она не чувствовала тепла. Шаг, за ним ещё один. Ноги сами несли её к воротам, она их не контролировала и не замечала ничего вокруг. Чувства потерянности и пустоты полностью захватили её маленькое, слабое тело. Собранные почти у макушки хвостики сильно растрепались, спутанные волосы висели как пакли и вот-вот угрожали выпасть из-под резинок. Она коснулась резинок пальцами, крылышки бантиков-бабочек сильно погнулись и лишились формы. Рита сняла их, и волосы свободно рассыпались по её плечам. Липкий блеск на губах раздражал как зуд, и она провела по ним тыльной стороной ладони, а затем растерла потёкшую от слёз тушь. Наверняка так стало только хуже, но ей было совершенно наплевать. На дворе гимназии никого не осталось — все давно разошлись по домам или остались на дополнительные занятия по необходимым для будущего поступления в ВУЗ предметам. Дорожка к воротам и улица тоже опустели, только поэтому Рита смогла ясно различить чей-то смех. Несколько человек — их не видно, потому что они где-то далеко за воротами. Она прошла под кованым сводом калитки и осмотрелась. Взгляд выловил четверых взрослых ребят в тридцати шагах впереди, а слух различил только обрывки фраз. — Это было угарно. — Реально. — Даже Лиля… — Да они просто… Один из них заметил её и толкнул приятеля — тот оборвался на слове и оглянулся. Все они умолкли, и среди них Рита нашла его. — Стас. Воронцов был единственным, кто не смотрел на неё, но, услышав оклик, сразу же обернулся к ней и улыбнулся как ни в чём не бывало: — Что, Рита? Извини, но у меня нет времени на разговоры. — За что?! — закричала она так громко, что собственный голос эхом зазвенел в ушах. — Почему ты это сделал?! Стас небрежно махнул друзьям и шагнул вперёд. Он приближался к ней: — Ладно. Надеюсь, когда всё расскажу, ты наконец-то отстанешь от меня.