Том 1. Глава 8. Of Wizards, Hedonists and No-Majs
Гарри в последний раз за этот семестр лег на свою кровать в башне Гриффиндора и тяжело вздохнул. Он отбросил с кровати две книги, которые дал ему Салазар, и посмотрел на заколдованное перо и книгу, зачарованную на то, чтобы в ней никогда не кончались страницы для записей на парселтанге. Он заметил, что его беседы с портретом принесли свои плоды. Он уже не мог представить, что у него будет заплетаться язык с кем-то из ровесников. Даже Дамблдор не умел так хорошо, как Салазар, располагать к себе, а после нескольких месяцев общения с Основателем он считал себя неплохим собеседником для подростков. Ему еще предстояло пройти испытание, но оно скоро наступит. Этим летом ему придется испытать свой недавно обретенный подвешенный язык. Размышляя о прошедшем дне, он не переставал задаваться вопросом о действенности морали. Он все еще не был уверен, что книги помогут ему, но Салазар был именно таким наставником. Просто говорить, что он думает, было бессмысленно. Ты должен был прийти к собственным выводам, и если ты ошибался, Салазар говорил об этом. Тем не менее, это было неожиданно. Слизерин был безжалостен, это было ясно даже из случайного разговора с его портретом, и Гарри не мог бы сказать, что он беспокоится о морали в своих поступках. И тем не менее, вот он, рассматривает две книги университетского уровня по этому предмету, лежащие на его кровати. Может, они и вводные, но Гарри все еще был подростком. Обидевшись на привычку Салазара сильно преуменьшать сложность любого материала для чтения – «Институты, будь они прокляты», - он осторожно взял одну из книг и открыл первую страницу. Как всегда, он пропустил авторские примечания. В них никогда не было ничего конструктивного. Тем не менее введение было. С тем же успехом можно было прочесть и его. Салазар говорил ему, что, читая магловскую нехудожественную литературу, он довольно быстро понял, что большинство книг предназначены для использования в качестве справочного пособия, и для понимания книги или диссертации нужно прочитать совсем немного. «Никто в истории мира не получал удовольствия от чтения и написания научных работ», - сказал он Гарри. Знать, что читать, а что пропускать в подобных книгах, - это наука, которую юный волшебник очень хотел освоить, но считал, что это ему не под силу, по крайней мере пока. Первое, что поразило Гарри, - разница между даже более продвинутыми книгами по магии, которые он читал в Тайной комнате, и текстом этой книги, - это то, насколько открыто магловская книга была восприимчива к различным точкам зрения. «Этика - это сложно. Но не слабость и не размытость мышления мешают понять, как правильно поступить или к каким целям стремиться. Мы вправе жаловаться по поводу моральных сложностей, которые встречаются в нашей жизни. И хотя нам хочется ясности и простоты, это желание получить простые ответы неизбежно будет постоянно расстраиваться». Гарри не мог себе представить, чтобы какая-нибудь волшебная книга когда-либо наставляла волшебника самостоятельно думать на ту тему, которая в ней описывалась. Книги в Тайной комнате были учебными пособиями, в лучшем случае намекающими на области научных разногласий, а затем концентрирующимися на том, что автор считал правильным. Те, что были в его списке книг для лекций, были еще менее склонны признавать существование какого-либо вида академического диссидентства. Возможно, именно по этой причине в магическом мире проводилось так мало исследований. «Многие люди считают, что в искусстве красота зависит от зрителя - не существует объективных, универсальных стандартов хорошего вкуса. Предположим, что это правда. И предположим, что мораль в этом отношении похожа на искусство. Тем не менее, наши вкусы можно воспитывать и совершенствовать. Многие люди гораздо мудрее меня разбираются в музыке и живописи, например. Даже если не существует универсальных стандартов хорошего вкуса, с моей стороны было бы глупо упускать возможность пообщаться с ними. Почему я должен пренебрегать их мнением и отказываться выслушать их? Я не гений. Может быть, я смогу чему-то научиться». Гарри снова перестал читать и задумался. Это было более или менее то, во что он верил до того, как открыл книгу. Невозможно плодотворно изучать этику, если нет абсолютной истины, которую можно было бы открыть, - а он яростно верил, что ее нет. «Моральный скептицизм - так это называется в книге, верно?» Гарри также решил, что книга слишком велика, чтобы рассеянно останавливаться и задавать вопросы, не делая заметок, иначе он забудет первую главу на полпути ко второй. Поэтому он активировал зачарованное перо, проговорил несколько слов, чтобы проверить, говорит ли он на парселтанге, и, произнеся Оглохни, начал проговаривать свои размышления вслух или просто повторять то, что было написано в книге, если это казалось ему интересным. «Как мы увидим, ни одна фундаментальная теория о хорошей жизни, наших моральных обязанностях или статусе морали не нашла единодушной поддержки среди философов». Гарри заметил, что маглы гораздо более гибко относятся к морали, чем волшебники, учитывая мнения, которые открыто высказывали такие люди, как Хагрид, Рон, Дамблдор и Малфой. В том, как они говорили, чувствовался моральный абсолютизм, словно они знали все на свете. Это не было высокомерием, по крайней мере, не в случае Рона - мальчик был таким же несовершенным, как и все остальные, но Мерлин знал, что высокомерие - это не проблема, - а просто абсолютное чувство правоты. «Интересно, почему так?» спросил себя Гарри, на мгновение забыв о книге в своих руках и с удовлетворением отметив, что перо не улавливает его размышлений. Может быть, оно писало только тогда, когда интонация была направлена на то, чтобы оно сработало. «Магия - это намерение и сила воли, приложенные к реальности», - говорил Салазар, - «Думаю, маглы не дают огнестрельное оружие детям в одиннадцать лет, как это делают волшебники. Такая власть над подростками сработала бы только в том случае, если бы вы действительно не поощряли их к определенным поступкам. Если бы волшебники были такими же гибкими в моральном плане, как маглы, с таким надзором, как у нас в Хогвартсе, это место находилось бы между полем боя и оргией». Гарри направил перо, чтобы записать это замечание с напоминанием спросить Салазара о его мнении. Он продолжал читать, пока не дошел до начала первой главы. Гедонизм. Гарри уже слышал это слово, но понятия не имел, что оно означает. «Что делает каждую из этих жизней такой хорошей? Есть ли у каждой из них общая черта, что-то, что объясняет, почему они так хороши, как есть? Если да, то что именно? Самый популярный ответ - то, что вы и ожидали: счастье. С этой точки зрения, хорошая жизнь - это счастливая жизнь. Это означает нечто вполне конкретное. Это означает, что счастье необходимо для хорошей жизни; жизнь без счастья не может быть хорошей. Это также означает, что счастья достаточно для хорошей жизни: Когда вы счастливы, ваша жизнь складывается удачно. Чем вы счастливее, тем лучше складывается ваша жизнь. А чем вы несчастливее, тем вам хуже. С этой точки зрения, существует только одна вещь, которая имеет внутреннюю ценность: счастье. Все остальное ценно лишь в той мере, в какой оно делает нас счастливыми». Так это и есть гедонизм, да? Что ж, в этом есть смысл. Гарри нахмурился в раздумье. Он хотел быть счастливым, но это больше не было его главной целью в жизни. Тайная комната и Салазар внушили ему, что быть интересным для него важнее, чем быть счастливым, и он мог с этим смириться. Он предпочел бы быть свободным и несчастным, чем счастливым и невежественным, и он не мог открыто урезать свой потенциал ради счастья. «Значит, я не гедонист». Гарри подумал о том, чтобы пропустить эту главу, но решил не делать этого. Возможно, он узнает что-то новое, к тому же ему до сих пор не было ясно, каковы моральные мотивы Дамблдора и Реддла. Он сомневался, что найдет их в первой главе, но ведь можно было и попытаться, верно? «Гедонизм предлагает нам некую гибкость, которой лишены некоторые его конкуренты. Многие из этих конкурентов определяют вид деятельности, например занятие философией, как величайшее благо. Затем они утверждают, что те, кто не занимается ею или занимается плохо, не способны вести хорошую жизнь. Гедонизм отвергает все подобные подходы. Лучшее занятие для человека - это то, которое приносит нам наибольшее счастье. Но то, что делает счастливым меня, не обязательно сделает счастливым вас. Поэтому мой рецепт хорошей жизни может сильно отличаться от вашего». Гарри фыркнул. Определенно не Дамблдор. Однако кое-что, написанное автором в предыдущем абзаце, привлекло его внимание в отношении директора школы. «Могут ли лесорубы, профессиональные спортсмены или музыканты жить очень хорошо? По мнению Платона (427-347 гг. до н. э.) и Аристотеля (384-322 гг. до н. э.), которые считали, что философское созерцание необходимо для по-настоящему хорошей жизни, - нет. В наши дни мы, скорее всего, отвергнем подобные взгляды как узколобые и элитарные». Альбус Дамблдор наверняка принадлежал к школе святых мудрецов Платона и Аристотеля. Если заменить философское созерцание на мягкое и сдержанное любопытство к магии, то Дамблдор будет как нельзя кстати. «В одном смысле, однако, гедонизм не позволяет нам окончательно решить, что для нас хорошо. Если гедонизм верен, то счастье улучшает нашу жизнь, независимо от того, считаем мы это или нет. По мнению гедонистов, те, кто отрицает, что счастье - это высшее благо, неправы, независимо от того, насколько искренне они это отрицают. Таким образом, гедонизм следует среднему пути между подходами к хорошей жизни, которые диктуют универсальную модель, и теми, которые позволяют каждому человеку самому решать, что именно является ценностью». Гарри нахмурился. Ему не нравилась мысль о том, что он не может решить, что для него хорошо, и смириться с этим. Это слишком напоминало ему рассуждения Дамблдора о том, почему он продолжает возвращаться на Тисовую. Он не мог вспомнить ни одного человека, который бы подходил под это описание гедониста. Он задумался на несколько минут и попытался перечислить всех волшебников, которых встречал за последние три года. Рон был близок к этому, но он был слишком жестким, чтобы быть гедонистом. Может быть, другие гриффиндорцы, которых он знал, но он не знал их достаточно хорошо, и они, похоже, тоже не подходили. Может быть, это было самовнушение из-за их Дома, но у большинства из них была одержимость выглядеть храбрыми, несмотря на личный комфорт, что не позволяло им носить этот ярлык. Когда он подошел к концу третьего курса, его лицо вдруг замерло на секунду, прежде чем его челюсть открылась, а глаза вылезли из орбит. «О Боже», - пробормотал Гарри, глядя на книгу наполовину в страхе, наполовину в благоговении, - «Сириус». Словно услышав мысль Гарри, книга вдруг перевернулась на много страниц вперед, и перо написало - к изумлению Гарри, все еще на парселтанге - крупными и сложными петельками слова «СИРИУС БЛЭК», заглавными буквами. Перо снова направилось к Гарри, словно стоя наготове, и вдруг из его горла вырвался негромкий смешок, который вскоре перерос в неконтролируемые раскаты хохота. «Ах ты, старый хитрый ублюдок», - сказал Гарри, вытирая слезу и продолжая с изумлением смотреть то на свою книгу, то на магловский учебник, - «теперь всё стало гораздо понятнее». Гарри потакал нетерпеливому перу и начал тихонько шипеть, перечисляя впечатления о Сириусе, которые он вынес из разговоров с учителями и своего краткого общения с ним. «Сириус Блэк - верный и храбрый человек, во многом истинный гриффиндорец. Он взрывоопасен, когда злится, и Азкабан превратил его в опасного противника для тех, кто его разозлил. У него большое сердце и высокий уровень доверия, к близким. Макгонагалл считала его остроумным и талантливым, но при этом очень высокомерным, что, вероятно, объясняется его воспитанием. Он был изгнан из семьи Блэков после того, как его определили в Гриффиндор, и отказался от своего наследия, несмотря на то что находился в линии наследования. Его поступки показывают, что его главной заботой было собственное удовольствие и счастье, а его благие намерения исходили из защиты тех, кого он любил, вероятно, потому, что эти поступки делали его счастливым. Сириус, похоже, гедонист. Ссылка на первую главу». Гарри почти не чувствовал себя собой, составляя психологический портрет своего крёстного, человека, который стал ему очень дорог, но в данный момент ему было всё равно. Только благодаря этой книге его парселтанг стоил того. Он мог описать кого угодно, и никто на Земле, кроме Реддла, не мог его понять. Это был дневник, в котором можно было писать все, что угодно, и никто не узнал бы о его содержании, даже если бы его украли. Покачав головой и ухмыльнувшись, как идиот, Гарри мысленно поблагодарил Салазара и решил проверить его теорию о гедонизме Сириуса при следующей встрече. Он продолжил читать главу, пока не дошел до той части, где речь шла о критике гедонизма. «Я вспоминаю выступление одного доктора, который описывал своего пациента (которому, возможно, была сделана префронтальная лоботомия) как «совершенно счастливого, целыми днями подбирающего листья». Это произвело на меня впечатление, потому что я подумал: «Ну, большинство из нас не счастливы целыми днями заниматься тем, чем мы занимаемся», и понял, как странно было бы думать, что самый добрый из отцов устроил бы такую операцию своему (совершенно нормальному) ребенку». Это было... прямолинейно. Но в то же время это было хорошим подтверждением собственного мнения Гарри по этому вопросу. Он записал его, испытывая гордость за то, что пришел к выводу, к которому пришел и философ. «Хорошо, когда есть возможность самостоятельного выбора, и это объясняет, чем патернализм вызывает возражения - кто-то ограничивает твою свободу против твоей воли, но для твоего же блага. Общество с браками по расчету, принудительным выбором профессии, анти игорным законодательством и законами о мотошлемах может привести к большему счастью. В некоторых случаях эти ограничения действительно могут быть оправданы. Но даже в этом случае есть о чем пожалеть. Мы теряем возможность рисковать, рисковать своим счастьем, пользоваться настоящей свободой. Манипулирование и патернализм, даже если они осуществляются таким образом, что приносят нам счастье, все равно в какой-то степени вызывают возражения. И это потому, что они приносят в жертву нечто самоценное - автономию. Счастье - не единственная вещь, которая важна сама по себе. Автономия тоже важна». ДА, ДА, ДА. Теперь Гарри был полностью уверен, что это лучшая книга, которую он когда-либо читал. Именно это и пытался сделать с ним Дамблдор. Его намерения были неплохими, но он был до крайности патерналистским. Салазар описывал директора как человека, желающего стать моральным компасом для всех волшебников, и сейчас это было как никогда ясно. Он приказал перу создать главу об Альбусе Дамблдоре. Он полагал, что эта глава будет самой длинной в его собственной книге. С шипением изложив свои соображения о патернализме Дамблдора, Гарри с удивлением увидел, что уже дошел до конца первой главы. «Так», - кивнул Гарри, - «переходим ко второй главе».***
«Ты ужасно выглядишь, Гарри», - обеспокоенно сказала Гермиона, с нежностью глядя на мешки под глазами и слегка бледную кожу своего лучшего друга. «Я не выспался, Гермиона», - Гарри мягко улыбнулся в знак благодарности, но его уставший мозг не позволял ему сделать ничего другого, - «но я в порядке, правда». «Черт возьми, Гарри, Гермиона права», - сказал Рон, уплетая шоколадную лягушку, - «ты выглядишь довольно уставшим. Что случилось, приятель?» «Ничего страшного, Рон, просто ночь выдалась неудачной», - сказал Гарри и поднял ладонь вверх, чтобы прервать то, что собиралась сказать Гермиона, - «и нет, прежде чем ты спросишь, мне не снились кошмары. Я просто не мог уснуть». На самом деле Гарри просто часами читал свою новую книгу по Этике и делал наблюдения при каждом удобном случае. В данный момент он застрял на третьей главе и продолжал бы читать, если бы его не прервал голод. Гарри также настороженно следил за Гермионой, которая с немного грустным кивком переваривала его ответ. В последнее время вспыльчивость девушки проявлялась гораздо чаще, чем обычно. Сначала казалось, что это обычная экзаменационная нервотрепка, но экзамены прошли, а ее переменчивый нрав остался. Гарри поинтересовался, хорошо ли она высыпается, когда пользуется хроноворотом, но она заверила его, что после инцидента с Клювокрылом стала гораздо более осторожной в использовании устройства и старается по мере сил отказаться от своего безумного графика. Рон совершил ошибку, спросив Гарри в довольно громкой попытке замолчать, была ли Гермиона в "это время месяца" хоть раз. Гарри не был готов к громкому визгу своей лучшей подруги, которая гонялась за его лучшим другом-мужчиной по Общей комнате, а её палочка выпускала в рыжую рыжую палочку жалящее за жалящим. Однако в данный момент ее забота выражалась ярче, чем ее вспыльчивость. Она принесла ему кусочки тоста и бекона, завернутые в аккуратную салфетку, когда поняла, что он опоздал на завтрак, и к тому моменту, когда тележка со сладостями проезжала мимо их купе, он уже не был голоден. «Ты переживаешь из-за того, что проведешь лето с маглами?» спросил Рон с невинным выражением лица. Гермиона удивленно посмотрела на рыжего, а затем повернулась к Гарри со сглаженным выражением лица. «О, Гарри, мне так жаль, что тебе придется провести лето с этими ужасными родственниками», - Гермиона посмотрела на Гарри так, словно хотела заключить его в свои патентованные объятия и никогда не отпускать, но, немного поерзав, осталась сидеть на месте. Рон молча кивнул, не желая отвечать взаимностью на эмоциональные проявления юной ведьмы, но понимая, что лето - не лучшее время для Гарри. Волшебник кивнул в ответ, понимая его чувства, но затем пробормотал что-то о том, что не стоит об этом беспокоиться. Рон отстраненно посмотрел на Гарри, вспоминая решетки на окнах в комнате Дурслей. Может, Гермиона и умнее его, но Рон обладал своим собственным умом, и после той сцены и того, каким голодным был его лучший друг после того, как наконец добрался до норы, у него сложилось впечатление, что его домашняя жизнь была намного хуже, чем подозревала ведьма. Тем не менее, это был секрет Гарри, и Рон не хотел присутствовать при следующем взрыве вулкана имени Гермионы, если он не будет направлен против него. «По крайней мере, мы сможем пойти на чемпионат мира вместе!» - радостно сказал Рон, пытаясь развеселить мрачное настроение, поселившееся в купе, - «Это будет великолепно!» «Да, я тоже в восторге», - улыбнулся Гарри. Втайне он задавался вопросом, как это может повлиять на его планы на лето, но у него было время, чтобы это выяснить. Он поедет к Уизли и Гермионой только в середине августа. К тому времени большая часть того, что он планировал, уже будет сделана или осуществлена. «Интересно, как им удается скрывать столько волшебников от маглов во время мероприятия», - сказала Гермиона, прикусив нижнюю губу в глубокой задумчивости, - «не может быть, чтобы сработали только одни маглоотталкивающие чары. Может быть, это маглоотталкивающая палата?» Гарри и Рон сдержанно улыбнулись. Это было бы в духе Гермионы - больше беспокоиться о логистике, чем о спорте. «О, Гермиона, кстати, о чарах, - сказал Гарри, обращая внимание на ведьму, которая все еще бормотала о потребностях в энергии и рунных камнях, - я поговорил с Макгонагалл, и в следующем году я отказываюсь от прорицания и беру нумерологию и Древние Руны». «Гарри!» завизжала Гермиона, на этот раз не сдержавшись и бросившись на волшебника, который слегка рассмеялся, напрягшись от неожиданности. В последнее время с Гермионой творилось что-то неладное. С тех пор как они освободили Клювокрыла и Сириуса, ее характер стал хуже, но при этом она стала более ласковой и получала больше удовольствия от физического контакта. Их совместное времяпрепровождение в библиотеке также сделало ее еще более теплой по отношению к Гарри, что заставляло его относиться к этой новой Гермионе несколько неоднозначно. Возможно, он мог бы использовать книгу, чтобы проанализировать и её. «Я так горжусь тобой! Руны - это так интересно, и у них так много применений! Знаешь ли ты, что в волшебных туалетах тысячи лет использовались руны, чтобы исчезнуть и очиститься? А профессор Бабблинг просто потрясающая, ей еще нет и тридцати, а она уже считается одним из лучших рунных мастеров в стране. Ее лекции - лучшие. Я принесу тебе свои конспекты с третьего курса по обоим предметам, и ты сможешь наверстать упущенное за лето». «Вы все умники», - сказал Рон, откусывая от своей лакричной палочки, - «зачем брать более трудные предметы?» «Честное слово, Рональд! Ты мог бы выучить гораздо больше, если бы просто посвятил себя этому», - хмыкнула Гермиона. В ответ Рон лишь легонько швырнул конфету в Гермиону, та взвизгнула и сурово запротестовала: «Рональд!», но поджатые губы никого не обманули. Гарри посмеялся над их выходкой, но защитил ведьму: «Знаешь, ты мог бы многому научиться на Рунах, - пожал он плечами, - не думаю, что нумерология - это твой стиль, но Руны - это действительно круто». «Гермиона, верни мне мою палочку, я хочу кинуть ее в Гарри». Все трое рассмеялись и погрузились в непринужденную беседу. По крайней мере, его лето начиналось хорошо.***
«Куда ты собрался, мальчишка?» Гарри изначально планировал провести некоторое время на Тисовой, чтобы почитать новую книгу по этике, полностью ожидая, что отношение Дурслей к нему изменится с жестокого на опасливое, благодаря его сумасшедшему крестному отцу-серийному убийце. Его раздражало, что репутация Сириуса незаслуженно пошатнулась после побега Петтигрю, но что поделаешь, приходится работать с тем, что есть. Неделя игнорирования домочадцев оказалась на удивление счастливой. Десятилетний Гарри Поттер отдал бы левую ногу за такое спокойствие. Тринадцатилетний Гарри Поттер тоже был вполне доволен, но раздражающее нытьё Дадли побудило его достать "Феликс Фелицис" и поинтересоваться у гоблинов о спрятанной собственности его семьи в Косом переулке. Ему пришлось бы дождаться письма Флитвика, чтобы продолжить свои планы, но он мог бы избавиться от Дурслей уже сегодня, если бы все получилось. Ему потребовалась неделя, чтобы найти предложение, по которому семья из трёх человек могла бы отправиться в путешествие по Франции и Италии на целый месяц с оплатой всех расходов. К концу пятого дня поисков он уже был наполовину склонен отказаться от "Феликс Фелицис", лишь бы не искать снова. «Я просто пойду прогуляюсь», - сказал Гарри, глядя на дядю, который явно боролся между желанием запереть его в комнате на все лето и страхом возмездия. «Делай что хочешь, урод. Только не делай свои странности так, чтобы тебя видели наши соседи, мне не нужны их вопросы». «Моя палочка в моей комнате, дядя», - объяснил Гарри, не желая признавать, что он практиковал Серпенсортию без палочки и начал показывать некоторые результаты, даже если призываные змеи, которых он постоянно вызывал, были маленькими и невпечатляющими по сравнению с кобрами и гадюками, которых мог призвать Салазар, не говоря уже о Бэзиле. «НЕ РАЗГОВАРИВАЙ СО МНОЙ, УРОД!» огрызнулся дядя и, скорчив уродливую гримасу, велел Гарри уходить, пока тот не взорвался и, по крайней мере, не заслужил свой ужасный конец от рук серийного убийцы-маньяка, избавив мир от зеленоглазого урода. Иногда это было очень заманчиво. С радостью подчинившись, Гарри защитно поднял руки и зашагал прочь в сторону ближайшего рынка. Как кондитеру пришло в голову, что шоколадные конфеты могут быть связаны с путешествием по Франции и Италии, Гарри понятия не имел, но для его целей они сгодились бы. Прежде чем купить на рынке плитку шоколада, Гарри достал из кармана зелье "Феликс Фелицис" и одним махом выпил половину. Двенадцати часов удачи должно хватить с лихвой, а вторую половину он мог приберечь на черный день. «О, вы хотите поучаствовать в акции, молодой человек?» - пожилая дама за кассой снисходительно улыбнулась подростку с одной плиткой шоколада, который все покупали, чтобы получить бесплатную поездку. «Да, мэм», - вежливо улыбнулся юноша красивым мягким голосом, словно не хотел разбудить спящую между ними кошку. У него были такие красивые зеленые глаза, что старушка подумала: «Я буду очень счастлива, если смогу выиграть этот приз для своей семьи». «Ну что ж, молодой человек, раз вы такой вежливый, почему бы вам не взять еще одну плитку шоколада бесплатно?» - старушка широко улыбнулась, глядя на удивленное лицо подростка. Мальчик казался таким милым! Вежливее, чем другие молодые люди, которые покупали шоколад целыми толпами ради этой чертовой акции. Она не знала, что мальчик был удивлен тем, как быстро подействовало зелье, а не ее щедростью. Вновь взяв себя в руки, Гарри широко улыбнулся. «Большое спасибо, мэм!» Заплатив за один батончик и взяв другой такой же, он помахал ей на прощание и открыл купленный батончик, но ничего не обнаружил. Нахмурившись в замешательстве и с ужасом понимая, что его планы не сбудутся, он остановился на улице и дрожащими пальцами открыл вторую плитку шоколада. Рассмеявшись над упавшим ему в руку подарочным сертификатом, удостоверяющим, что он стал победителем акции от плитки шоколада, которую ему подарили из вежливости, он мысленно поблагодарил старушку и начал кружиться в безудержном веселье. Его планы сработали! Целый месяц он будет свободен от Дурслей! Его кружение прервала какая-то масса, которая внезапно загрохотала, когда Гарри столкнулся с ней. Он упал на задницу и услышал впереди себя тихий стон, но он был слишком занят тем, чтобы удержать приз в своих руках. Из задумчивости его вывел тихий звон, раздавшийся сбоку, и палочка. Чужую палочку. В замешательстве глядя на палочку, он уже собирался поднять ее, как услышал рядом с собой чье-то прерывистое дыхание. «Акцио Палочка!» Гарри поднял голову и увидел брюнетку-подростка, крепко сжимающую палочку, и ее родителей, которые, как он предположил, в ужасе смотрели между ним и дочерью, причем отец, в частности, выглядел довольно мрачно. «Линдси! Тебе обязательно было использовать магию в присутствии немага?» Мать резко шипела с грубым американским акцентом. «Подожди. Немаг? Какого черта?» «Прости, я запаниковала», - быстро сказала девочка, отступая в себя и с опаской глядя на отца, - «пап, ты можешь... заняться воспоминаниями?» «Дорогая, мне приходится делать это уже в третий раз», - с раздражением сказал высокий мужчина, оглядываясь по сторонам, чтобы убедиться, что никто не наблюдает за происходящим, и затем достал из куртки длинную темную палочку, - «если ты не можешь удержать свою палочку, когда мы находимся снаружи, ты не будешь вынимать ее из кобуры». Повернувшись к Гарри, который всё ещё не двигался и был шокирован тем, что перед ним семья, мужчина вздохнул и направил палочку ему на голову: «Прости, малыш, мне неприятно это делать, но я не могу допустить, чтобы ты это запомнил. Обливи...» Это заставило подростка внезапно очнуться от того, что сейчас произойдет, и он вскочил: «СТОП, я волшебник, я волшебник, не надо мне стирать память!» Мужчина замер, но палочку не опустил: «Так. Вы можешь достать свою палочку и доказать это?» «У меня сейчас нет с собой палочки», - нервно сказал Гарри, гадая, не испортилась ли уже его порция "Феликс Фелицис". «Какой волшебник ходит без палочки?» - недоверчиво спросил мужчина, в то время как две женщины продолжали с нервным выражением лица наблюдать за обменом. «Я не могу колдовать вне школы», - пожал плечами Гарри, все еще опасаясь, - «мне кажется бессмысленным носить с собой палочку». «Подождите», - нахмурился мужчина, наконец опуская палочку, но не убирая ее обратно в карман, - «что ты имеешь в виду, говоря, что не можешь колдовать вне школы?» «Министерство магии не разрешает несовершеннолетним волшебникам заниматься магией вне магической школы здесь, в Британии». «Ну, это просто глупо», - насмехался мужчина. «Ричард!» - укорила его женщина, легонько ударив его по руке, когда семья наконец расслабилась вокруг него. «Что? Это правда», - возразил мужчина, защищаясь и раскрывая ладони, - «что, если бы ему пришлось защищаться от немага?» «Да ладно, сейчас не 1700-е годы», - закатила глаза женщина на мужа, - «мы больше не сжигаем вас на костре». «Я просто говорю: Салем». «Это было буквально в 1700-х годах, Ричард». «Честно говоря, мама, немаги меня пугают», - нерешительно заметил подросток и тут же вздрогнул, когда мать повернула шею и посмотрела на нее, отвесив челюсть в недоумении. «Линдси, я немаг, и я твоя мама!» «Я знаю», - объяснила девочка, слегка прячась за отцом, который изо всех сил старался выглядеть невидимым, - «но ты классная и все такое. В моей начальной школе мексиканцев не любили за то, что они коричневые, как ты думаешь, как бы они отреагировали, если бы увидели, что я размахиваю палочкой?» Женщина все еще выглядела скандальной, но ничего не сделала, кроме как одарила дочь взглядом, обещающим дальнейшие разговоры, заставив девочку смущенно потупиться и посмотреть на свои туфли. «Как я понял из комментария мексиканцев, вы из Соединенных Штатов?» Все трое кивнули: «Так что же вы делаете в Суррее? Не поймите меня неправильно, но я никогда не думал, что увижу еще одного волшебника в Литтл-Уингинге». «О, это из-за меня», - улыбнулась женщина, - «я работаю в банке, который попросил перевести меня в Лондон для летнего задания по оценке некоторых компаний, которые базируются здесь, а поскольку Лондон слишком дорог, мы сняли жилье здесь. Кстати, меня зовут Джессика Андерсон, моего мужа - Ричард, а нашу дочь - Линдси». «Рад тебя видеть, малыш», - приветственно улыбнулся Ричард, и их дочь радостно помахала ему из-за спины, тоже улыбаясь, но иногда бросая быстрый взгляд на мать, словно ожидая, что та вспомнит, что она снова чуть не нарушила Статут секретности, - «ты живешь здесь?» «Да», - кивнул Гарри, - «зовите меня Гарри». «Гарри, ты не против, если мы поговорим с твоими родителями?» - спросил мужчина, - «Джесс здесь хорошо, она живет в Англии без магии, но мы с Линдси не привыкли к этому и ищем дорогу в Косой переулок, но люди в МКСША ничем не помогли». Мужчина, должно быть, заметил, что вежливая улыбка Гарри выглядит гораздо более натянутой, потому что его дружелюбное лицо тут же стало растерянным. Гарри сделал заметку о том, чтобы попытаться распространить свой недавно обретенный эмоциональный контроль на тему своих родителей, и слегка кашлянул, чтобы прочистить горло. «Извините, но я сирота», - мужчина сразу же ужаснулся тому, что затронул эту тему, но Гарри отмахнулся от него: - «Все в порядке, вы не могли знать. Я живу у своих родственников, Дурслей, а они не очень-то рады магии, так что не думаю, что вам там будут рады». «Черт, малыш, мне очень жаль», - слабо сказал мужчина, смущенно почесывая голову. Гарри мягко улыбнулся ему и уже собирался уходить, когда мать прервала его. «Подождите, ты сказал Дурсли? Это как-то связано с корпорацией "Граннингс"?» «Вообще-то, да. Мой дядя Вернон там директор. Почему вы спрашиваете?» «Корпорация "Граннингс" входит в список компаний, чьи кредиты я должна рассмотреть», - взгляд женщины сузился в раздумье, - не мог бы ты объяснить, почему моему мужу не будут рады в их доме?» «Ты сказал, что они не примут в своем доме волшебника, но ты же волшебник. Как же ты тогда живешь с ними?» - спросила девушка с яростным взглядом, до ужаса похожим на взгляд ее матери. Гарри замер и слегка побледнел от того, что ему только что рассказали, а Ричард, с его, похоже, хорошо развитым чувством паранойи против маглов, внезапно напряг челюсти, и обе женщины сразу же поняли, что это было именно так. Когда Гарри не сделал и шага, чтобы отрицать это, девочка-подросток, похоже, пришла в ярость, а ее мать не отставала от нее ни на шаг. «Гарри», - ласково сказала женщина, - «почему бы нам не пойти в наш арендованный дом неподалеку, выпить по чашечке кофе, и ты расскажешь мне все, что мне нужно знать для моего обзора компании твоего дяди?» Гарри тупо кивнул и двинулся за американской семьей, пока они молча шли к своему дому. Пока они шли, Гарри думал: «Что за чертовщина творится в этих зельях "Жидкой удачи"?!»