Том 1. Глава 9. A Serious Loss of Desire
Как только Гарри прибыл на Тисовую, он сразу же отправился в свою комнату и принялся доставать из сундука драгоценные книги и тетради, даже не подумав распаковать что-то еще. Гарри тяжело опустился на неудобную и хлипкую кровать и в очередной раз проклял Дамблдора за то, что тот заставил его остаться где-то против его воли. Гарри в какой-то степени понимал, что ему необходим тот легкомысленный разговор с Роном и Гермионой в поезде. С тех пор как он обнаружил портрет Салазара, его мировоззрение постоянно менялось, и было бы глупо думать, что это не повлияет на его дружеские отношения. Рон стал более отстраненным, и иногда вновь обретенное стремление Гарри к учебе вызывало у рыжего заметное раздражение, к большому разочарованию Гарри. Гермиона была гораздо более любопытным случаем. Она вела себя странно, но Гарри не знал, что делать с девушкой, особенно потому, что в ее новом облике были стороны, которые, как он обнаружил, ему скорее нравились. С другой стороны, некоторые из новых событий, связанных с ее новым поведением, были немного тревожными. Отдаление от Рона делало Гермиону все более зависимой от Гарри, и, хотя маглорожденная ведьма была слишком самоуверенна, чтобы признать это, в ее поведении чувствовался оттенок отчаяния или страха. Может быть, тот разговор в гостиной был недостаточным, чтобы успокоить её? Гарри разберется с этим в свое время. Гарри никогда бы не подумал, что будет отвлекаться на этическую философию, но мысль о том, что вскоре после приезда на Тисовую ему придется взяться за летнее домашнее задание, не понравилась. Открыв блокнот и активировав перо, Гарри быстро проверил знание парселтанга и, чтобы убедиться, подождал несколько минут, не прилетит ли какая-нибудь сова из Министерства со зловещими письмами. Понимал ли он важность Надзора или нет, но после всей этой истории с Сириусом Гарри с глубоким недоверием относился к Фаджу и Министерству магии в целом. В конце концов, Добби каким-то образом втянул его в неприятности на втором курсе. В текущей главе книги говорилось о том, что называется удовлетворением желаний. Гарри не понимал, в чем разница между ним и гедонизмом, о котором он читал накануне, но решил продолжить и посмотреть, не наступит ли озарение. «Теория удовлетворения желаний объясняет, почему существует множество моделей хорошей жизни, а не только одна. То, что делает мою жизнь хорошей, может сильно отличаться от того, что подходит вам, потому что мы с вами можем не хотеть одних и тех же вещей. Наши самые сокровенные желания определяют, что считать жизненными достижениями или неудачами. При таком подходе ничто - ни здоровье, ни любовь, ни знания, ни добродетель - не является необходимым ингредиентом для того, чтобы сделать жизнь каждого человека лучше. Улучшилась ли наша жизнь, зависит только от того, были ли удовлетворены наши желания. Кажется возможным иметь хорошую жизнь, которая заключается в искренней преданности религиозным делам, философии, музыке, путешествиям, социальной справедливости, конвенциям "Звездного пути" или любимой спортивной команде. Хорошая жизнь, сосредоточенная ни на чем из перечисленного, или их комбинация, также кажется возможной». Теория казалась... совершенно разумной. Слишком простой. Вспомнив одно из первых слов книги о том, что этика - это сложно, Гарри недоверчиво нахмурился. Простая вера в то, что каждый считает лучшим для себя, может быть хорошей моделью для отдельного человека, живущего своей жизнью, но это не способ построить общество. Гарри смутно помнил разговор с Салазаром о так называемой "невидимой руке рынка" и о том, как она направляет общество к самосовершенствованию за счет собственных интересов людей. Гарри негромко жаловался про себя по поводу экономистов и их неспособности что-либо решить. Полезная догадка или нет, но невидимая рука рынка противоречила тому, что Салазар рассказывал ему о Кузнеце, а Институты намекали, что общество формируется формальными или неформальными институтами, которые со временем могут измениться, и хотя то, что направляет эти изменения, все еще оставалось за пределами его понимания, Гарри было нетрудно предположить, что если, согласно Кузнецу, некоторые люди могут сдерживать прогресс, защищая свои интересы путем блокирования новых технологий, то они могут делать то же самое, чтобы влиять на институциональные изменения в свою пользу. Кроме того, фраза о самых сокровенных желаниях заставила Гарри вспомнить о Зеркале Еиналеж, и воспоминания об этом артефакте вызывали у него сильное чувство дискомфорта. После того как он понял, что Зеркало покажет ему его самые отчаянные желания, независимо от их неосуществимости, оно показалось ему не более чем чрезвычайно коварной формой пытки. Общество, состоящее из людей, которыми руководят лишь их желания и ничто другое, постоянно борется с ограничениями возможностей. Мы всегда желаем того, чего никогда не сможем иметь. «У вас когда-нибудь был такой опыт? К вам в дверь стучатся хорошо одетые люди и в конце концов говорят, что вы зря тратите свою жизнь. Вы слишком далеко отошли от их модели идеальной жизни. Легко почувствовать, что они ведут себя самонадеянно. У них есть универсальные рамки хорошей жизни, и вы не принимаете никакого участия в формировании планов. Теоретики желания отвергают все подобные взгляды. Если теория желаний верна, то за каждым из нас остается последнее слово в вопросе о том, что делает нашу жизнь хорошей, потому что именно наши желания определяют, насколько хорошо мы живем. Кроме того, никто не вправе диктовать, какие основные желания мы должны иметь. Это личное дело каждого. Не существует универсального стандарта подходящих желаний: каждому свое». И снова Гарри не смог возразить на индивидуальном уровне. В личном плане "каждому своё" звучало замечательно, но это же было неправдой, не так ли? Мерлин знает, что на некоторых людей нельзя было положиться в том, что они знают о своих внутренних желаниях, и теория не учитывала людей, чья внутренняя сущность испытывала злобную жажду. Даже не обращаясь к теории "некоторые люди просто гнилые", Гарри полагал, что желания одних людей будут мешать другим. На ум пришел Дамблдор, особенно потому, что образ его, хорошо одетого и стучащего в дверь, сообщая всем, кто мог слышать, об их неадекватности, был очень похож на старика. Если бы контроль был его желанием, что бы произошло со всеми остальными? Несогласие с этой теорией в книге на этот раз не следовало за ходом мыслей Гарри, но все равно оставалось на индивидуальном уровне и было несколько более формальным и организованным, чем Гарри привык ожидать от этой до сих пор очень дружелюбной к читателю книги. Первый пункт ("Получение желаемого может быть необязательным для продвижения вашего блага") не заинтересовал Гарри и звучал довольно очевидно. Люди очень редко разбирались в себе и никогда не знали всего об окружающем их мире, чтобы быть по-настоящему объективными в отношении себя и своих желаний. Второй пункт был немного интереснее. В статье «Получение желаемого может быть недостаточным для продвижения вашего блага» в теории удовлетворения желаний было гораздо больше дыр, чем в ее предшественнице, а также был дан ответ Гарри на вопрос о разнице между этой теорией и гедонизмом, хотя ответ смутил его больше, чем что-либо другое: «Теория желаний не приписывает удовольствию никакой внутренней ценности. Если теоретики желания правы, то ваша жизнь становится лучше только потому, что удовлетворяется больше ваших желаний - независимо от того, сколько удовольствия это приносит. Более приятная жизнь не обязательно лучше для тех, кто ее проживает». Тем не менее Гарри продолжал делать записи, с радостью отмечая, что его наблюдения за Альбусом Дамблдором становятся все более полными, и мрачно замечая, что пока не было сделано ни одной записи о Томе Реддле. Время от времени он сомневался в своих и Салазара выводах относительно этого человека, но Гарри заставлял себя сосредоточиться на книге и попытаться разобраться с Реддлом позже. Дамблдор был более насущным вопросом. Однако его внимание прервалось, когда он прочитал нечто такое, от чего у него перехватило дыхание и возникло ощущение пустоты в груди. «Согласно теории желаний, в любом ее варианте, хорошая жизнь - это, по сути, исполнение желаний. Однако наши желания часто формируются под влиянием того, как нас воспитывали. Особенно большое влияние оказывают ожидания, которые от нас ожидают. И это создает проблему. Некоторые родители воспитали своих детей так, что они считают себя недостойными любви или неспособными на настоящие свершения. В некоторых обществах к женщинам по-прежнему относятся как к гражданам второго сорта (если они вообще граждане). Женщинам в таких обществах с самого раннего возраста внушают, что любые политические или профессиональные надежды неестественны и недостижимы». «Легко принять такие призывы близко к сердцу. Если вам с колыбели внушают, что ваша главная цель - служить своему господину, то в итоге у вас может не остаться никаких желаний, кроме этого. Если исполнение желаний - это мерило хорошей жизни, то такая жизнь может быть очень хорошей. Это не кажется правильным. Например, заманчиво думать, что рабыня не может жить очень хорошо, независимо от того, исполняются ли ее желания. И это потому, что она несвободна. Но теоретики желания отвергают идею о том, что свобода имеет какую-то внутреннюю ценность. Ничто не является важным само по себе - ни интеллектуальные или художественные достижения, ни свобода, ни удовольствие - если человек не желает этого. Если вам вдолбили в голову, что стремиться к свободе глупо, или что образование для "таких, как вы" не нужно, то разумным ответом может быть отказ от надежды на что-либо подобное. Лучше иметь цели, которых можно достичь, чем постоянно разочаровываться». Чем больше Гарри читал эти два абзаца, тем более поверхностным становилось его дыхание, пока он не заметил, что сильно дрожит. Попытки контролировать дыхание только усилили боль в груди из-за нехватки кислорода, необходимого для поддержания бешеного состояния, и не успел он опомниться, как у него началась гипервентиляция, а слова стали расплывчатыми. Как близко он подошел к тому, чтобы признать свою неполноценность как урода? Если бы обучение в Хогвартсе началось не в одиннадцать, а, скажем, в тринадцать лет, он бы уже зашел слишком глубоко, чтобы спастись? Гарри пытался убедить себя, что его чувства по отношению к детству - это ярость и негодование, но на задворках сознания все равно затаилось сомнение, заслужил он или нет чудесный дар волшебства. Из фразы о том, что теоретики желания не ценят свободу по своей сути, Гарри понял, что он не из их числа, но следующие фразы об образовании для таких, как ты, оказались слишком близки к сердцу. Он знал, что Хагрид спас его от стремительно приближающегося перелома, от которого он никогда бы не оправился, если бы он вообще не появился три года назад. Смутно Гарри подумал о сироте из разрушенного Лондона 40-х годов и о том, был ли он также спасен из такого же состояния безнадежности, но остался без помощи. Мысль о том, что Волдеморт испытывал надежду, звучала настолько нехарактерно, что казалась совершенно нелепой, но почему-то Гарри не мог приписать Реддлу тот же диагноз. Сравнение с человеком, убившим его родителей, заставило Гарри впасть в бешенство и превратиться в аморфное чувство ужаса, которое он не мог побороть до конца. Он знал, что уже читал в этой главе об объективистах человеческого благополучия, тех, кто верил, что хорошую жизнь можно обрести, придерживаясь универсального набора ценностей, созданного помимо твоих желаний и стремлений (ещё одна вещь, с которой он быстро ассоциировал Дамблдора, увеличивая разрыв в информации между ним и Реддлом), и его разум установил связь с теми, кто верил, что все жизни предопределены и будут идти по пути, независимо от нашего выбора и желаний. Гарри быстро заметил, что одна только мысль о том, что его жизнь будет следовать некой Судьбе, кажется одновременно слишком правдоподобной, учитывая последние три года обучения в Хогвартсе, и ужасающей до невероятия. Неужели его борьба за свободу превратит его в Риддла? Неужели именно это случилось с Волдемортом? Борьба, изначально направленная на то, чтобы изменить мир к лучшему, обернулась насилием, когда человек отбросил мораль и полностью погрузился в свои желания, не обращая внимания на других? Сохранилась ли в планах Реддла хоть капля здравомыслия, или он потерял себя как Волдеморт, чтобы никогда больше не появиться на свет? Если так, то и Гарри потеряет себя в своих амбициях и будет метафорически смотреть на мир, как будто постоянно глядя в Зеркало Еиналеж? С другой стороны, не станет ли принятие ситуации и отказ от вновь обретенного желания быть самим собой предательством по отношению к собственной жизни? Этот вопрос стал гораздо более наглядным и мрачным, когда в книге была прослежена связь между следованием своим желаниям как путем к лучшей жизни и самоубийством. Гарри никогда не был склонен к самоубийству, даже в худшие дни жизни у Дурслей, но в книге есть одно чрезвычайно нервирующее предложение. «Есть много разных видов самоубийств». Разве смириться с тем, что ему выпало, и отказаться от надежды, как он был близок к этому три года назад, опасаясь стать тем, кого он ненавидел, - это не самоубийство в некотором роде? Не буквальным, а духовным? Гарри не знал, но когда он наконец успокоился настолько, что смог как следует подумать, то мрачно заметил, что перо записало его бредни в раздел "ГАРРИ ПОТТЕР". Теперь книга не казалась такой уж забавной.***
За неделю между этим инцидентом и разговором, который он сейчас вел с Андерсонами, Гарри изложил свои планы и поэтому считал, что у него нет никаких сомнений относительно себя и Риддла, но ему еще предстояло взять в руки книгу, чтобы прочитать следующие главы. Он всегда колебался и не раз засиживался допоздна, просто пусто глядя на обложку, пытаясь собраться с мыслями, но в последнюю секунду переставал искать ответы внутри себя и отвлекался на то или иное эссе. Сейчас он немного жалел о своем решении, потому что никак не мог понять, что такое американская семья. Они были такими выразительными. В Британии, будь то волшебники или магглы, царило что-то вроде чопорного отношения к жизни - одна из немногих общих черт между двумя мирами. То, как менялось выражение лиц американцев, становилось то ярче, то тусклее, искажалось и поворачивалось, заставило Гарри задуматься, сможет ли он когда-нибудь жить в Соединенных Штатах, не подвергаясь остракизму за холодность или отчужденность. Странно, но, если бы не те моменты, когда он держал в руках книгу Зигмунда, он не очень возражал против подробного рассказа о своей жизни у Дурслей, хотя и держал при себе вопросы о том, насколько близко он подошёл к полной и окончательной блокировке своей индивидуальности. Возможно, это было связано с тем, что семья сказала ему, что к концу лета они уедут обратно в Соединенные Штаты. В данный момент Ричард и Линдси так пылали от ярости, что Гарри видел, как их на мгновение окружило магическое мерцание, а затем рассеялось, но даже в этом случае их тела были так напряжены, что казалось, они вот-вот лопнут, как струна. Вспомнив, как мрачнел Салазар всякий раз, когда Гарри упоминал о своем обязанности остаться у Дурслей, Гарри был благодарен, что кто-то еще тоже возмущен. Ричард, в частности, бормотал что-то о Неназываемом, от чего Гарри становилось не по себе, а если учесть, как дергались глаза его жены, когда его замечания звучали слишком громко, Гарри понял, что дискуссия разгорится, как только он окажется вне пределов слышимости. «Итак, позвольте мне прояснить ситуацию», - сказала Джессика, потирая кончиками пальцев виски, - «Альбус Дамблдор заставил тебя снова остаться на лето у родственников, несмотря на твои протесты против их жестокого обращения, и, по сути, угрожал тебе, говоря, что приставит людей следить за домом, чтобы ты не могл просто сбежать. Это все?» «Ну, я не знаю, была ли это именно угроза...» «Да ладно», - презрительно отмахнулась Линдси, - «конечно, это была угроза». Гарри тихонько поморщился, но отрицать не стал. «Дорогая, ты ведь должна вести финансовые дела компании дяди ребенка, верно?» «Ну, не совсем финансы компании», - помрачнела женщина, но продолжила отстраненным тоном: «Но у них есть непогашенные кредиты, которые они пытаются перезаключить, а ЛМБС в последнее время сильно вырос, поэтому все компании в этом списке беспокоятся, что это отразится на их процентных ставках». «Верно», - сказал ее муж с таким отсутствующим выражением лица, что казалось, будто он понимает эту фразу еще меньше, чем Гарри, - «а ты не можешь им навредить?» «Я не собираюсь подделывать финансовый отчет, Ричард», - сказала Джессика, бросив на мужа горячий взгляд, - «это может стоить мне работы». «Тебе не нужно ничего фальсифицировать», - защищалась Линдси, - «просто, ну не знаю, сбить их с толку, чтобы они приняли отчет как плохой? Ты можешь написать правду, но заставить их заплатить в любом случае». Реакция родителей девочки не могла быть другой, даже если бы они попытались. Отец смотрел на дочь, удивляясь ее находчивости, а мать была в полном шоке. «Магия не может быть твоим решением всех проблем, Линдси Андерсон!» - укорила женщина и, прежде чем ее муж успел вмешаться, добавила, обращаясь к нему: «Или ты забыл, что впервые твоему отцу пришлось применить заклинание Обливиэйт с моим боссом?» Что бы там ни случилось, и дочь, и отец почти одновременно вздрогнули и отпрянули, причем первый нашел землю гораздо более интересной. Мать не маг лишь вздохнула, наблюдая за их реакцией, и в задумчивости уставилась на свои руки. «Я еще не добралась до дела Граннингс, поэтому не знаю подробностей их счета», - медленно произнесла она после некоторого раздумья, - «проблема в том, что макроусловия тянут компанию в разные стороны, и я не знаю, какая из них будет иметь значение в долгосрочной перспективе. Процентные ставки быстро растут, поэтому их способность выплачивать кредиты снизится, ведь их кредиты привязаны к ЛМБС. С другой стороны, экономика в целом будет расти на сколько, на 3 или 4 % в год? Я знаю, что строительство в стране сократилось с начала десятилетия, но я думаю, что производство растет, чтобы компенсировать этот спад, так что, возможно, Граннингс это затронет», - нахмурилась женщина, прежде чем повернуться к Гарри и одарить его слабой улыбкой, - «прости, Гарри, я немного увлекаюсь своей работой и забываю, что большинство людей не поймут меня, если я начну говорить о финансовых моделях. В общем, не сев за стол и не взглянув на дело, я не могу сказать, смогу ли я тебе помочь, но я, черт возьми, постараюсь». «Спасибо, мэм, но вы не обязаны делать это за меня», - сказал Гарри, тронутый тем, что женщина готова ему помочь, но в то же время понимая, что у нее нет такой гибкости, чтобы навредить Вернону без риска для своей работы. «Я делаю это не ради тебя, Гарри», - твердо сказала женщина. «Что вы имеете в виду?» спросил Гарри, сбитый с толку. С тех пор как он столкнулся с этой семьей, путаница была для него привычным делом. Мало того, что культурные различия были очевидны, так еще и трудно было понять, что является искренней добротой, а что - Фелик Фелицис. «Я делаю это для себя», - Джессика очень добродушно улыбнулась, прежде чем мягко улыбнуться, - «и, полагаю, я делаю это и для Лили. Я мать, Гарри. И хотя ты еще слишком мал, чтобы понять, нет ничего, чего бы я не сделала для Линдси, даже если она немного невоспитанная», - мать смотрела на дочь с такой нежностью, что сердце Гарри на секунду сжалось от боли, но потом снова взяло себя в руки, - «Жертва Лили ради тебя олицетворяет многое из того хорошего, на что мы можем надеяться в мире даже в самые худшие дни, и я думаю, будет неуважением к ее памяти, если я не буду бороться за нее здесь». «К тому же», - добавил Ричард мягким тоном, который до сих пор был скрыт за его наглостью, - «учитывая то, что ты рассказал нам о поведении Петунии, я сомневаюсь, что твоя мать хотела бы, чтобы ты остался здесь, в Суррее. Дело в том, малыш, что у магов первого поколения иногда возникают проблемы в отношениях с семьей немагов, особенно с братьями и сестрами». «Ричард», - предостерегающе сказала его жена. «Что?» - пожал плечами мужчина, но на этот раз с грустной улыбкой на лице: «Я знаю, что мои отношения с любым немагом, который не является тобой, не очень хороши, но это просто правда. Когда один из братьев и сестер обладает магическими способностями, а другой - нет, это может создать большую напряженность в семье. Я не могу оправдать поведение Вернона иначе, чем просто фанатичным отношением к тому, чего они не понимают, но я думаю, что ваша тетя всегда ревновала вас к матери. Ревность довольно часто встречается между братьями и сестрами, но когда речь идет о чем-то, над чем вы буквально не имеете контроля, например, о наличии или отсутствии магии, это очень плохо». Гарри молча обдумывал сказанное, а американская семья выжидающе смотрела на него. Гарри хотелось безоговорочно возненавидеть своих родственников, представить их в карикатурно злобном свете без возможности спасения. Это был самый простой способ рационализировать свои ужасные переживания. С Верноном это было сделать проще простого. Он был гораздо хуже, чем Петуния. Дадли был огромным избалованным маленьким засранцем, но он был таким, каким его воспитали родители. Он не мог легко простить своего кузена, но этому можно было найти оправдание. А вот его тетя была странной. Она не любила говорить о его матери, и хотя ее неприязнь к магии была очевидна, это был не парализующий страх, как у Вернона, а нечто иное. Может быть, это просто искаженная форма тоски? Быть особенной, быть похожей на свою младшую сестру? Гарри нахмурился, раздражаясь. Его рассудок не мог пробиться сквозь гнев, возникший так скоро после того, как он выплеснул на Андерсонов все издевательства, через которые ему пришлось пройти. Это было слишком похоже на прощение, к которому он не был готов. Возможно, он подумает об этом позже, когда успокоится. Гарри пожал плечами, и члены семьи почтительно кивнули. Воцарилась тишина, нарушаемая лишь тем, что Гарри рассеянно помешивал кофе серебряной ложечкой. Это было приятно. «Ты сказал, что не думаешь, что моя мама захочет, чтобы я остался здесь», - сказал Гарри через некоторое время, - «как ты думаешь, смогу ли я использовать это, чтобы уехать с Тисовой?» «Может быть», - мягко кивнул Ричард, - «ты упоминал, что они оба скрывались в разгар войны, потому что ожидали, что Сами-Знаете-Кто начнет на них охоту. Сомневаюсь, что они стали бы просто скрываться, не составив завещания на случай своей смерти. Ты не знаешь, было ли у них такое завещание?» «Нет, но у меня есть подозрение», - Гарри печально покачал головой, - «Гринготтс упоминал, что некоторые документы, подписанные моими родителями, которые имели отношение ко мне, были запечатаны и не могли быть просмотрены до моего совершеннолетия. Они даже не могут сказать мне, что это за документы». Андерсоны переглянулись между собой, и все они подумали, что это очень похоже на то, что Дамблдор каким-то образом замешан в этом деле. У Гарри возникло такое же подозрение. Гарри посмотрел на часы на стене. Он пробыл у Андерсонов уже почти четыре часа. У него оставалось всего восемь часов действия зелья, но он понятия не имел, что с ними делать. Разговор о Дурслях лишил его энтузиазма на весь день. По крайней мере, у него в кармане все еще лежал счастливый билет. Может быть, если он сейчас пойдёт на Тисовую, машина задавит Вернона или ещё кого-нибудь. Зигмунд прекрасно объяснил, как сварить и определить главное зелье, но от попыток понять его действие у него начиналась мигрень. Гарри внезапно встал, как будто в него только что ударила молния. как будто в него только что ударила молния. Может быть, если я сейчас пойду в Гринготтс, зелье и я смогу увидеть завещание родителей! Это может быть так просто, правда? Вдруг на его лице появилось выражение надежды. Он понял, что все напуганы и странно смотрят на него. Он улыбнулся и нервно провел рукой по волосам. «Простите. Я просто вспомнил кое-что». «Не хочешь поделиться?» Гарри заколебался, но лишь на мгновение. Эффект Жидкой Удачи или нет, но он решил поделиться с этой случайной американской семьей о своем ужасном детстве больше, чем когда-либо делился с кем-либо. американской семьёй о своём ужасном детстве, чем когда-либо делился с кем-либо ещё. ни с кем другим. Не имело смысла внезапно осуждать себя за это. «Я... возможно, я выпил пузырек Феликс Фелицис на двенадцать часов четыре часа назад», - сказал он, чувствуя гордое смущение от удивленного выражения лица Ричарда, «И я подумал, что, может быть, если я сейчас пойду в Гринготтс...» Гарри запнулся, а Линдси выглядела счастливой за него, но торжественное выражение лица Ричарда не покидало его, и это поставило и это положило конец его мечтам о свободе на годы раньше срока. «Мне очень жаль, Гарри», - подросток понял, что мужчина не называл его «ребенком», и его желудок резко упал, — «но я не думаю, что это та проблема, которую ты сможешь решить в восемь часов. Распечатывание документа, по крайней мере в Америке, занимает месяцы и специальную сессию МАКУСА. Я не думаю, что здесь, в Британии, все будет иначе». Гарри сильно сдулся, но Ричард не закончил и начал слегка ухмыляться: «Однако я думаю, что это было бы полезно для банка. Если бы я использовал "Жидкую удачу", я бы разбил лагерь внутри и ждал бы, пока какой-нибудь миллиардер уронит мне на колени огромный мешок с деньгами или или что-то в этом роде». Все немного посмеялись, даже смех Гарри был немного напряжённым. Тем не менее, это была неплохая идея - отправиться в Гринготтс. Он Он мог бы проверить, как охраняются владения в районе Ноктюрн-аллеи, и, возможно, сделать сделать одну или две удачные инвестиции. «Итак, Гарри», - поддразнила Линдси, лукаво улыбаясь, - «ты хочешь сказать, что всё это время ты был с нами, находился под воздействием волшебного зелья "Жидкая удача"?» «Э-э-э... да? Прости?» Гарри неловко сказал Гарри, не представляя, как они отреагируют на эту новость. «Прости?» - спросила девушка, прежде чем - «Это значит, что мы настолько круты, что нас одобрила Вселенная». Все рассмеялись чуть более искренне. И они немного пообщались, прежде чем Гарри попрощался с ними. и договорился написать им летом с помощью Хедвиг. После того как Гарри показал им, как вызвать Ночного Рацаря, он молча отправился в Дырявый котел. Наверное, ему следовало отправиться на Тисовую, чтобы убедиться, что Дурсли действительно но какая-то часть его души надеялась, что магическим образом его воля будет выполнена, и поездка окажется совершенно ненужной. Может быть, он сам сам отправиться в путешествие, если всё получится.***
Прогулка до Гринготтса прошла спокойно. Никто не обращал на него внимания, и это было удача. Он с некоторым удивлением заметил, что холл Гринготтса, хотя и была гораздо менее просторной, чем главный вход для волшебников, был гораздо более украшенный и изысканный, а следующие комнаты - те, что предназначались для гоблинов, а не для волшебников, - казались все более красивыми, в отличие от внушительного, но зловещего вестибюля. Они были гораздо более богато украшены и в гораздо большей степени отражали гоблинскую культуру, чем комнаты, обычно используемые волшебниками, которые, казалось, были построены таким образом, чтобы навязать пренебрежительную, непринужденную власть широких пространств и высоких колонн. Гоблины действительно презирают волшебников, не так ли? Гарри уверенно шел к кассиру, который рассеянно подписывал и штамповал кучу крошечных купюр. Он знал, что лучше не пытаться разговаривать с Кровником без предварительной договоренности или срочного дела, поскольку знал, насколько высоко в иерархии стоит старый гоблин. Он подозревал, что Кровник имеет дело только с волшебниками, активно запрашивающими услуги из их Ограниченного списка. «Гарри Поттер просит о встрече с поверенным Крюкохватом», - спокойно сказал он, не сводя с него взгляда, когда гоблин медленно поднял глаза от своей работы, чтобы посмотреть на беспокоящего его волшебника. «У мистера Поттера назначена встреча с поверенным Крюкохватом?» «Нет». «Может ли мистер Поттер подтвердить свою личность?» Гарри достал ключ от хранилища с василиском. Заметив, что к рукояти ключа прикреплен небольшой красный камень - знак того, что хранилище было индивидуальным, а не традиционным семейным или индивидуальным, гоблин с опаской посмотрел на волшебника, после чего написал записку и отправил ее в открытую дверь за его спиной, не отрывая при этом взгляда. «Кажется, все в порядке. Мистер Поттер ожидайте своего вызова в комнате слева от вас». Гарри кивнул и последовал за длинным и острым пальцем в небольшую комнату с удобным креслом, расположенную в стороне от главного зала. Грипхуку пришлось ждать недолго, но выражение лица гоблина было гораздо менее замкнутым, чем Гарри предполагал. Гарри пришлось сдержать порыв нахмуриться в замешательстве и пожаловаться самому себе, что Феликса Фелициса следует переименовать в Феликса Конфундуса или что-то в этом роде. С тех пор как он столкнулся с Андерсонами, его действия, казалось, полностью вышли из-под его контроля. «Крюкохват, добрый день». «Добрый день, мистер Поттер», - быстро сказал гоблин, а затем несколько манерно ухмыльнулся: «Должен сказать, что я впечатлен быстротой прибытием». «Быстротой прибытие?» сказал Гарри, сдержав выражение лица и лишь приподняв бровь. Носить свои эмоции на рукаве в общении с гоблинами никогда не было хорошей идеей. «Вы действительно не знаете?» Когда Гарри отрицательно покачал головой, гоблин нахмурился: «Я беру свои слова обратно, мистер Поттер. Вы снова совершенно не впечатляете». «Спасибо», - язвительно произнес Гарри, осознав что оскорблять волшебников, находится глубоко в натуре всех гоблинов. Крюкохват был просто похоронен в необычайно мелкой могиле, что, по правде говоря, его изрядно забавляло: «А теперь объясните, что происходит?» Гоблин пробормотал что-то о пустой трате галеонов и желании вернуться к размахиванию своим боевым топором, но жестом пригласил Гарри следовать за ним. Они снова молча прошли по внутренним помещениям банка и добрались до конференц-зала, который снова охраняли два хмурых и пугающих гоблина-охранника. Однако на этот раз ни один из них не сделал предложения отдать палочку, и Гарри просто вошел в комнату. «Сириус?» «Гарри? Что ты здесь делаешь?» Сириус выглядел совсем не так, как бледный и хрупкий беглец из Азкабана, в рваной одежде и с маниакальным характером. Он сидел за большим столом из красного дерева перед двумя гоблинами с поистине гигантским количеством бумаг, и, учитывая, что у него был блокнот, испещренный записями (и, как заметил Гарри, когда его шок немного прошел, несколько очень грубых рисунков собак), трое работали над всей этой кучей. Его глаза по-прежнему выглядели затравленными, но безумный сверкающий черный цвет Визжащей хижины сменился ясным, но тусклым серым цветом, который значительно смягчился при виде его крестника. Волосы больше не были грязными и беспорядочными, а были уложены в аккуратные локоны, сопровождаемые аккуратно подстриженной козлиной бородкой. Они все еще выглядели немного ломкими, но ничего такого, что заставило бы его выглядеть бездомным. Одежда тоже помогла, хотя это был странный костюм в зелёную и жёлтую полоску, и выглядел он немного старым и подержанным. Гарри понял, что они, должно быть, были сделаны еще до смерти его родителей в 1981 году. Голос тоже был хриплым и грубым, но благодаря однобокой ухмылке, демонстрирующей увеличенный клык, в нем ненадолго промелькнуло веселье, которое, должно быть, было присуще этому человеку в прошлом. Сириус первым оправился от шока и встал, не обнимая Гарри, а положив обе руки на руки мальчика и слегка поклонившись, чтобы сравнять их рост. «Гарри, я очень рад тебя видеть», - Сириус сохранял мягкий и ровный тон, с его раскатистым голосом и склонностью обводить слоги с той же легкостью, что и Салазар, - сравнение было бы забавным, если бы не оскорбляло их обоих одновременно, - прежде чем его глаза потемнели и стали холодными, - «твои тетя и дядя снова выгнали тебя, как в прошлом году? Тебе нужно, чтобы я сходил туда и поговорил с ними?» «Ах. Вот что это за холод». Снова почувствовав удовлетворение от того, что еще один взрослый, похоже, в ярости от всей этой ситуации с Дурслями, Гарри тонко улыбнулся и покачал головой. «Не совсем, Сириус. Если честно, я просто вышел за дверь и попал сюда». Сириус, должно быть, знал, что Гарри рассказывает не все, потому что он понимающе ухмыльнулся: «Ах, и ты сделал это просто по желанию?» «Опять же, не совсем, Сириус», - Гарри не мог не усмехнуться. Разговор с Сириусом так отличался от разговора со всеми остальными. Профессор Люпин был ближе всех к тому, чтобы подражать ему, и это было логично, учитывая их близкую дружбу, но Люпин был немного серьезнее, а его чувство озорства было гораздо более избирательным. Сириус был не циничной версией Салазара, если такое вообще возможно, с примесью радости от развлечений размером с Нору, в том, как он всегда быстро отвечал остротами и был очень проницателен в отношении своего окружения. Гарри более или менее подтвердил свой вывод о том, что этот человек - чистый гедонист, но в тот момент эта мысль показалась ему просто очаровательной: «У меня может быть, а может и не быть план, включающий Жидкую Удачу, поездку в Европу и сильно охраняемое место поблизости». Сириус на секунду выглядел удивленным, но это было лишь мгновение, прежде чем он откинул голову назад и разразился лающим смехом, который не мог бы быть более похожим на Грим, если бы он действительно был Бродяга. «Так вот зачем ты здесь?» - спросил он с восторгом, - «Чтобы получить свое зелье?» Гарри ничего не ответил, но достал из кармана наполовину наполненный пузырек с зельем и показал его Сириусу с растущей ухмылкой, заставив того по-новому взглянуть на своего крестника. «Где ты это взял?» Гарри, в свою очередь, попытался сделать самое невинное лицо и медленно моргнул своему крестному отцу, который снова разразился долгим лающим смехом. «Так ты уже шастаешь по Лютному переулку, маленький негодник?» - спросил Сириус с гордой улыбкой. Сириус спросил с гордой улыбкой на лице, которая заставила Гарри на мгновение усомниться в его способности быть опекуном, учитывая, что это была Ноктюрн-аллея, прежде чем его разум быстро пришел к собственным выводам и заорал сам на себя «ОН ГЕДОНИСТ И ЭТО СМЕШНО»: «Опередил нас с твоим отцом на целый год!» «Правда?» с нетерпением сказал Гарри, который всегда был рад услышать о своих родителях, особенно когда история рассказывалась энергично и хаотично, как Сириус, а не чопорно и мрачно, как Макгонагалл, когда она говорила о Джеймсе или Лили. Энтузиазм Сириуса хоть ненадолго заставлял Гарри забыть о том, что его семья мертва, но отношение остальных к воспоминаниям было постоянным и томительным напоминанием об этом факте. Не успел Сириус продолжить свой рассказ, как один из гоблинов грозно усмехнулся и уже собирался начать диалог, но другой одарил его яростным взглядом, заставившим замолчать. Второй гоблин, однако, по-прежнему усмехался над Сириусом, но уже заметно менее враждебно. «Мистер Блэк, это очень трогательно», - сказал гоблин тоном, недвусмысленно дающим понять, что это не так, - «но у нас еще много дел, а время - золото». Сириус секунду непонимающе смотрел на прервавшего его гоблина, затем слегка кашлянул и выпрямился. Гарри нахмурился, не ожидая такого контроля со стороны своего крестного, но прежде чем он успел что-то спросить, мужчина повернулся к нему. «Так. Гарри, что ты знаешь о Доме Блэков?» Гарри не удержался и удивленно поднял брови. Хотя он не говорил об этом прямо, все в Сириусе указывало на то, что он презирает свою семью, и наоборот. «Очень мало, Сириус», - слабо ответил Гарри, - «Я знаю, что они не любили тебя, потому что ты был гриффиндорцем, знаю, что у них есть некоторые связи с Темными волшебниками прошлого, и это более или менее все». Гарри старался говорить "они", а не "ты", когда говорил с Сириусом о семье Блэков, чтобы избежать взрывов, и, похоже, это сработало. Сириус медленно кивнул и открыл рот, но тут же закрыл его и снова опустился, чтобы сравняться со взглядом Гарри. «Я не буду сейчас вдаваться в подробности, Гарри, но я думал, что меня выгнали из семьи после того, как я сбежал из дома». «Ты сбежал?» перебил Гарри, заставив старшего мужчину посмотреть на него более пристально. Подросток, заикаясь, извинился и жестом велел Сириусу продолжать. «Оказывается, старая добрая мама не могла меня выгнать, это мог сделать только Арктур Блэк, мой дедушка и глава Дома. И по причинам, которые я не могу понять, он этого не сделал. Возможно, он не хотел, чтобы фамилия Блэк исчезла, ведь мой отец, Орион, скончался, а мой младший брат последовал за ним в раннюю могилу», - Сириус пожал одним плечом, и Гарри заметил, что его глаза сильно потемнели при упоминании безымянного младшего брата, но решил больше не донимать анимага, - «естественно, это делает меня новым Главой Дома». «Как ты можешь быть главой Дома Блэк, если ты все еще разыскиваемый преступник?» спросил Гарри, видя, что Сириус задумался. «Мантия главы Дома всегда доставалась гоблинам из Гринготтса, вот из-за этого», - Сириус взял в руки маленькую зеленую коробочку, украшенную гребнем с тремя воронами и надписью "Toujours Pur", выполненной витиеватыми серебряными буквами. Внутри лежало серебряное и черное кольцо с изображением движущегося ворона, который негромко клевал воображаемую цель: «Это кольцо носит лорд Блэк, глава Дома Блэк. Все лорды получают его, чтобы обозначить свой статус. Эти кольца сделаны гоблинами и зачарованы особым способом, о котором я сейчас не буду рассказывать. Гринготтс - нейтральная территория, и они признали, что я не был судим и поэтому не могу не пользоваться их услугами по договору с Министерством как осужденный преступник». «Гарри, если быть до конца откровенным, я не хочу иметь с этим ничего общего», - сказал он, указывая на кольцо, а затем на гору бумаг, над которыми всё ещё работали оба гоблина, - «я всегда ненавидел свою семью. Однако если я откажусь от своих прав лорда Блэка, титул перейдет к отпрыску Люциуса Малфоя, а я скорее вернусь в Азкабан, чем позволю отбросам Пожирателя смерти иметь большее влияние в этом мире», - Сириус победно ухмыльнулся, - «это несколько иронично, Блэки отрицают все, что не связано с чистокровностью, но я всегда был паршивой овцой среди Блэков». Гарри не знал, сколько золота было у семьи Блэков, но, учитывая, что Сириус теперь каким-то образом стал лордом, и принимая во внимание настоящую лавину бумаг, разложенных на столе из красного дерева, он полагал, что это гораздо больше, чем уже значительная сумма в хранилище его василиска. Гарри нахмурился при мысли о том, что Малфой будет щеголять в школе, называя себя Лордом, и тут же поблагодарил Арктура Блэка. «Я рад за тебя, Сириус», - искренне сказал он, радуясь, что его крестный наконец-то получил передышку, - «это значит, что ты сможешь жить безбедно, пока будешь восстанавливаться, а мы постараемся очистить твое имя». «Я планирую отправиться на частный остров Блэков, как только уеду отсюда», - злобно ухмыльнулся он, - «дом моей семьи в Лондоне, может, и отвратителен, но этот остров просто великолепен». «Только ради твоего выздоровления, верно?» «Конечно. Пляж и лето не имеют к этому никакого отношения», - рассмеялся его крестный, но тут же погрустнел, - «следующее, Гарри, очень важно, чтобы ты держал все в себе. Дамблдор не должен об этом знать». «У меня не очень хорошие отношения с директором, Сириус», - нахмурился Гарри. До недавнего времени Сириус относился к Дамблдору с изрядной долей почтения, значит, что-то случилось. «Ладно, это облегчает дело», - то, с каким спокойствием крестный принял нежелание Гарри рассказывать что-либо директору, громко прозвенело в голове Гарри, но серьезность голоса мужчины пока пресекла любые расспросы, - «видишь ли, как глава Дома, я должен иметь наследника. Если у меня не будет сына или дочери или я не укажу наследника в завещании, после моей смерти род Блэков все равно перейдет к сыну Люциуса, и вся эта чепуха станет еще более бессмысленной, чем сейчас». «Азкабан украл у меня почти всё, что я мог отдать за двенадцать лет, но, выздоровев, я обнаружил, что он забрал и кое-что ещё», - голос Сириуса стал тусклым и далёким, а глаза дикими и болезненными при воспоминании о своём заключении, - «я не могу иметь детей, Гарри. Я последний мужчина, рожденный Блэком, который когда-либо появится на свет. Все эти бумаги на столе составляют правила наследования дома Блэк, и Гринготтс помог мне препарировать их, чтобы после моей смерти деньги ушли не к Малфою, а куда-то в другое место». «Куда, Сириус?» спросил Гарри, уже чувствуя, что знает ответ, и в очередной раз удивляясь тому, что же вообще вошло в жидкую удачу. «Я хочу, чтобы ты стал моим Наследником, Гарри».