Любовь с никотином

Хлопает входная дверь. Пальто крючком цепляется за вешалку, а чёрные ботинки летят в разные стороны холла. Высоченная тень скользит по узкому коридору, усыпанному картонными коробками, мимолётом заглядывает в кухню, откуда чересчур громко льётся иностранная музыка, и перешагивает порог ванной комнаты. Включается краник, шипит холодной водой, но даже он не заглушает шум радио за кафельной стенкой. На бортик ванны умывальника летит маска, а её хозяин проскальзывает обратно в коридор и теперь незаметно крадётся в кухню. У самой плиты стоит низкорослый светловосый омега, на нём белая слегка помятая рубашка, достающая ему до самых колен и явно принадлежащая кому-то другому — обладатель той самой маски улыбается уголком рта. Блондин одной рукой что-то мешает в кастрюле, а другой накрывает крышкой сковородку, стоящую рядом, при этом блядски виляя бёдрами в такт доносящейся из радио музыки. Высокий альфа невольно задерживает на этих движениях взгляд, а потом, опираясь плечом о дверной косяк, прочищает горло и громко выкрикивает: — Дейдара, я дома! Половник со звоном стукается о высокие края кастрюли, а Тсукури подскакивает на месте, оборачиваясь на голос партнёра. На Учихе как всегда его рабочий официальный костюм, маска с лица снята. В его карих блюдцах плещутся чёртовы озорные огоньки, чтоб он провалился. — Блять, зарою, падла, если ещё раз так сделаешь, — блондин остервенело стукает кулаком по покоящемуся на краю кухонного стола приёмнику, и помещение погружается в тишину, сопровождаемую бульканьем и тарахтением варящихся блюд на плите. Тсукури медленно выдыхает, пытаясь отойти от произошедшего. В кухне не включен свет, и единственный его источник — маленькая лампочка на вытяжке. Стрелки настенных часов лениво, но упорно движутся к двенадцати; на улице безлунная ноябрьская ночь; чёрные грузные тучи медленно тянутся по беззвёздному небу, убаюкивая сказками о будущем проливном дожде дремлющий город. Обито тихо хихикает и, подбираясь сзади, обвивает тело омеги руками и прижимает к себе. — Я соскучился, семпай. Светловолосый омега уже перестал слишком бурно реагировать на такие изречения темноволосого альфы. Если раньше Учиха действительно делал это, чтобы обидеть, подразнить иной раз или подначить на какую-нибудь драку в центре офиса, то теперь в его словах можно услышать едва задевающие отголоски старых шуток. Дейдара знает, что таким Обито становится только в его присутствии и нигде больше. На работе его голос строг и холоден, ко всем он относится высокомерно и неестественно пренебрежительно. Оно и понятно — Пейн мёртв, и место босса Акацуки теперь занимает его преемник, которого он так боялся при жизни. Правильно, что боялся. Однажды, помимо своих коллег, Учиха умудрился нахамить и Тсукури, за что потом даже не извинился, посчитав, что его напарник тоже виноват. Дейдара тогда неслабо разозлился, перевернув к чертям собачьим полкабинета, а оставшуюся часть этого добра ещё и из окна выбросил. В итоге оба поссорившихся парня слёзно извинялись друг перед другом — Учиха за то, что нагрубил, а Тсукури за то, что разгромил его новый кабинет. — Небось специально задержался, чтобы к твоему приходу я разобрал все коробки. А они, между прочим, как подъёмный кран весят, — беззлобно бурчит Дейдара, сильнее прижимаясь спиной к груди напарника. — А ты тягал краники? — удивлённо спрашивает Обито. — На предпоследнем задании — да. Когда мы были у залива. Ни черта не помнишь. — Я помню, — ворчит Учиха, утыкаясь носом в затылок мужа, и внезапно отмечает. — Прежний твой шампунь был лучше. Откровенно говоря — Обито всё равно. Высококлассные гели и шампуни так или иначе всегда перебивали прекрасный запах свежезаваренного кофе, который всю жизнь оставался неотъемлемой частью омеги, и чем бы тот не мылся — затуманить кофе он не мог никогда. А альфа, как говорил Дейдара, пахнет улицами после дождя. Учиха по-странному скривился, когда впервые услышал это от Тсукури, но потом широко улыбнулся, понимая, что юного омегу безвозвратно ведёт с этого запаха. Дейдара ничего не отвечает, выпутываясь из плена цепких лапищ брюнета, и возвращается обратно к плите, выключая её. В помещении жарко и душно, даже не помогает открытая настежь форточка. — Что делал весь день? — Учиха плюхается за стол, отодвигая от себя уже, похоже, сломанное радио к стенке. На столе постелена новая клетчатая скатерть, поставлена плетёная корзинка с шоколадными печеньями и невысокая серебряная ваза со вчерашним букетом крохотных незабудок. Учиха не любил дарить Дейдаре цветы; даже на праздники — даже ко дню собственной годовщины. Но в этот раз светловолосый омега уломал своего любовника подарить ему хотя бы эти простенькие цветочки, но, на самом деле, он очень хотел камелии, а выпрашивать их у альфы как-то постеснялся. Обито улыбается, понимая, что эта хозяюшка почти весь день провёл на кухне. — Никогда не догадаешься — разбирал драные коробки с вещами, рыбья твоя башка, — Тсукури наливает горячую лапшу в тарелку и аккуратно передаёт её партнёру. На эту квартиру они переехали совсем недавно — вещи разобрать ещё не успели. Квартира просторная: большой зал и уютная спальня. Мебель они завезли сразу, а вот поставить все причиндалы и развесить одежду по шкафам пока не удосужились, в первый же день переезда оприходовав спальню. Так вышло, что отпуск у Тсукури раньше отпуска любовника, и омега был вынужден коротать выходные дни в компании неразобранных вещей и старого доброго мужа. — Какая же ты у меня всё-таки вредная булочка, — лопочет Обито, а после показывает язык. — Я тебе этот язык в задницу запихаю. — Если в твою, то я только «за». — Извращенец. — Кто бы говорил, — парирует Учиха, беря ложку в руки. Дейдара рычит в ответ и, нахохлившись, крутится около плиты: перекладывает запечённое мясо на доску, режет, моет две тарелки, раскладывает на них приготовленный рис и кладёт рядом по кусочку мяса, а после разворачивается и ставит всё добро на стол. Несколько лет тому назад Конан кропотливо и усердно приучала омегу вкусно и быстро готовить. Поначалу тот постоянно отнекивался и неистово брыкался, но постепенно смирился со своей участью — как бы юный омега не матерился себе под нос и не обижался на наставницу, Конан отпускала его только тогда, когда у того выходило что-то дельное. Теперь Тсукури получает массу удовольствия, когда видит, что после трапезы губы Учихи расползаются в ехидной улыбке, а потом с них слетает «как ты хочешь, чтобы я наградил тебя за этот шедевр?». Омега тыкает кнопку электрического чайника и с недовольным лицом усаживается за стол напротив альфы. Он давно поел и теперь, подперев кулаком щёку, надуто наблюдает, как его муж глупо лыбится, доедая рис. Тсукури никогда не признается, что любит готовить для этого альфы. Не для друзей, не для гостей, не даже для себя — только для Учихи. На праздники он усердно ищет что-то новое, другие салаты, вкусные десерты, какие-нибудь торты или пироги, пирожные или вафли — Обито тот ещё сладкоежка. И, чёрт возьми, у него всё поёт и скачет внутри, когда он видит довольную и испачканную в заварном креме морду. — Обожаю, когда ты дуешься, — Обито жмурится, как довольный кот и, отодвигая от себя доеденную тарелку, перетягивает на её место другую — с рисом и мясом. Его глаза по-прежнему раздражающе-задорно горят, и омега, не отвечая, нетерпеливо встаёт и идёт к сделавшему своё дело чайнику. Кружки, кружки… блять. Дейдара смотрит, как носик чайника пышет паром, а потом ловит себя на мысли, что, похоже, стоит так целую вечность. Он скрещивает руки на груди, когда Учиха, победно улыбаясь, окликает его. — Обито, иди сюда, — рычит блондин. Альфа подкрадывается к своему омеге сзади и по-хозяйски кладёт руки ему на бёдра поверх белой рубашки. — Что такое? — интересуется он, делая вид, будто не знает, зачем его позвали. — Достань, — ворчит Дейдара, кивая головой в сторону кружек на верхних полках, и сразу же угрожающе шипит, мол, пусть этот баклан только посмеет отпустить хоть одну шутку. — Конечно, малыш, — саркастично шепчет ему на ухо Учиха и, чуть выпрямляясь и вжимаясь грудью в спину омеге, тянется до ящичков и выуживает оттуда две кружки, передавая их в руки просившего о помощи. — Держи, солнышко. Тсукури злобно вырывает их из рук Обито и, грубо толкая его локтем, отходит заваривать чай. Учиха знает, что Дейдара уже не злится — заметно по стремительно алеющим щекам. Мягкие и тёплые слова в адрес этой светловолосой колючки — и вуаля, все барьеры мгновенно спадают. — Когда у тебя отпуск? — спросил Дейдара, кидая в кружку альфы кубик сахара — сам омега пьёт без него. — Это сюрприз, — Обито дожёвывает остатки мяса за столом и косится на Тсукури, стоящего к нему спиной. Ну точно сейчас обидится после таких-то слов. На самом деле, темноволосый альфа любил спорить с голубоглазым омегой, потому что всегда выходил и в ссорах и в спорах победителем. Но вот что Учиха действительно обожал — это когда Тсукури просит, когда перебирается к нему на колени и тычется лбом в плечо, намекая почесать. Дейдара никогда не признает свою неправоту, будет молча ходить и дуться, пока последняя струнка гордости не лопнет, и он не приползёт к Обито на диван в немой просьбе запустить руку в его светлые пряди. Дейдара ядовито хмыкает, ставя кружку с зелёным чаем перед Обито, а свою на другую половину стола, но после забирает грязные тарелки и, ничего не говоря, идёт мыть посуду. Ну вот. Обиделся. Омеге сюрпризы альфы — будь те дельные, будь те плоские — не нравились, наверное, сказались его едкие и обидные подколы в детстве — подножки костылём, когда Учиха сломал ногу в четырнадцать, издевательства по поводу его роста в семнадцать, когда омега уже понимал, что не вырастет больше ни на один сантиметр, спонтанные смешки по поводу новой причёски или недавно купленного чокера. Но всё закончилось, когда Дейдара заплакал после того, как Обито обозвал его глупым отверстием. Да, поначалу Учихе было смешно, как блондин надувал губы и жмурился, до тех пор, пока не увидел, что тот правда расплакался. В это же мгновение брюнет прижал его к себе и искренне попросил прощения, обещая, что никогда больше таковым его не обзовёт. После этого случая Учиха стал относиться к своему напарнику намного мягче, старался не язвить больше, чем Тсукури — тот тоже хорош, постоянно огрызается и посылает в пешее эротическое. Дейдара бессовестно отдался Обито в свою же первую течку в шестнадцать. Благо Учиха смог сориентироваться по поводу узла и успел вытащить в последний момент, а то помимо головокружительных постельных игрищ подарил бы напарнику от души ещё и большое пузо. На самом деле Обито давно грезит ребёнком — обоим двадцать два, а у омеги уже появляются спонтанные боли и спазмы, намекающие, что, мол, вот, ты давно готов носить ребёнка, чего ж не хочешь-то. Но Учиха видел, что его партнёр теряется в сомненьях и ни в какую не хочет заводить этот разговор — боится; яростно вырывается из-под Обито каждый раз, когда тот норовит вогнать узел, ну, а альфа и не сдерживает — устало отпускает, грустно наблюдая, как Дейдара из последних сил отползает на край кровати и судорожно дрожит, глотая ртом воздух и шепча что-то нечленораздельное. Учиха знает, как сильно Тсукури боится беременности, боится её протекания и осложнений, которых может и не быть, боится косых взглядов коллег и осуждений со стороны Конан или Сасори, дескать, ты преступник — испортишь ребёнку жизнь, но Пейна больше нет, а его место занимает другой, тот, который спокойно заткнёт взглядом любого, кто посмеет высказать что-то осуждающее в адрес светловолосого. Учиха найдёт прекрасного врача для своего партнёра и наилучшую клинику, если потребуется. Он хочет, чтобы Тсукури перестал опасаться и трястись по этому поводу — рядом его муж, который во всём поддержит и поможет при любых раскладах жизни. Но при всём при этом Тсукури тоже умел постоять за себя. Выглядел он как тощая спичка, но вот рохлей и дохляком никогда не слыл — однажды к нему на улице пристали двое громил, так он их чуть ли не друг с другом трахаться заставил, заодно и земли откушать любезно попросил. На тренировках светловолосый омега всегда валил альфу на лопатки и ещё, гордо задрав нос, надменно спрашивал, кто это тут коротколапый, слыша в ответ сдавленный учиховский писк «никто!». Кулаки у Тсукури били будь здоров, и временами Учиха, беспокоясь за явную вероятность сломанной челюсти после своей очередной неудачной проделки, просто падал на спину и максимально не наигранно поднимал руки вверх, а-ля лежачего не бьют. Обито трескает печенье из корзинки, стреляя глазами в сторону раковины, откуда одна за другой на рядом разложенное полотенце летят уже чистые горы посуды. Когда Дейдара злился, он сразу начинал чем-то заниматься: готовить или убираться, стирать или пылесосить, курить или листать газеты, пододвигать к себе на колени ноутбук или включать кнопку зомбоящика, лишь бы не сидеть сиднем и не прожигать дыру в стенке или в своём непутёвом напарнике. Учиха, с радостью умяв всю выпечку, что была на столе, поднимается с грязной кружкой и подходит к надувшемуся комку. Тот как-то остервенело моет пенящейся губкой тарелку и пыхтит, как паровоз. Альфа осторожно отодвигает неизменно покоящийся светловолосый хвостик с левой стороны и нежно целует омегу в открывшуюся взору шейку. — Я жду тебя в зале, — шепчет ему на ухо Учиха, чувствуя, как вздрагивает его партнёр после этого. Он не стал добавлять «чтобы посмотреть, как ты будешь просить» и просто побрел в зал, на ходу подхватив с тумбочки в коридоре какую-то газету. В зале обои они не меняли; здесь уже стоит длинная стенка с кучей пустых полок и ящичков и плазменный телевизор в самом её центре, напротив журнальный столик и перед ним располагается мягкий и кожаный широкий диван, в одном из углов заметен бар с коллекционными винами, которые у блондина годами стоят и даже по праздникам не открываются, а в другом скромная полка с книгами брюнета, некоторые из которых он перечитывал по сотне раз. На потолке ещё нет люстры, и оттуда сиротливо свисает только лампочка на проводке. В одном из углов также имеется привезённое со старой квартиры чёрное кресло и торшер на хилой тонкой ножке. Его-то Учиха и щёлкает, не желая включать основной свет, и плюхается на диван, бесстрастно листая газету. Обито уже чует, как Дейдара закипает с его «сюрприза» — уже долго ждёт, когда альфа сообщит своё расписание, и, видимо, с хлопком лопнет, как надувной гелевый шарик, если ему сегодня же не станут известны числа выходных своего босса. Но раньше положенного времени Учиха раскрывать все карты не хотел. Пока смотреть на радостное лицо омеги он не собирался — пусть сначала Тсукури посияет розовыми щёчками и надутыми от возмущения губами. В дверном проёме зала мелькает невысокая тень и проскальзывает внутрь. Обито изо всех сил пытается сдержаться и не взорваться смехом, пока Дейдара, возвышаясь прямо над ним, пилит его непростительным взглядом. Омега зловеще фырчит, как разъярённый лисёнок, когда старшие братья отбирают принесённый матерью кусок мяса, и упирает руки в боки. Учиха меланхолично долистывает газету, представляя Тсукури каким-нибудь хамелеоном — будь он таковым, окрашивался бы в красный или бордовый каждый раз, когда злился, а сам Обито был бы какой-нибудь тропической огромной мухой, которая постоянно при пыхтении своего напарника хитро бы потирала лапки. Будь Тсукури перфоратором, Учиха бы точно сейчас сидел весь в просверленных дырках, потому что в голубых глазах плещутся бури, сверкает молния — Обито клянется, что таковую видит — и пенятся волны от приближающегося шторма. Омега разрывается на части, мечется от «хочу, чтобы он почесал» до «а ну, сука, придушу, если не ответишь». Можно было пойти обходными путями — наорать, обидеться, а потом построить глазки и попросить почесать, но ни за что — Тсукури ненавидел унижаться. Но Дейдара, как и предполагалось, безнадёжно ломается — заползает к Обито на колени, вырывая из рук эту чертову газету и отбрасывая её куда подальше, а потом наклоняет голову и утыкается лбом ему в плечо. Альфа победно усмехается у себя в голове и кладёт ладонь на светлую макушку. — Хочешь, чтобы тебя почесали, да? — у омеги мурашки бегут по коже, когда шепот альфы обжигает ушную раковину, и он лихорадочно кивает, растрёпывая чёлку о плечо своего напарника. Учиха мягко пропускает светлые пряди сквозь свои пальцы и прикрывает веки, когда слышит тихое утробное урчание, доносящееся откуда-то из груди Тсукури. Его голова — чёртова эрогенная зона. Впервые Обито услышал, как омега урчит, в шестнадцать, когда крепко обнял его после их первого поцелуя. Поначалу всё было очень тихо и неуверенно, но с каждым разом Дейдара урчал всё громче и громче, напоминая какую-то сельскую тракторную машину, забившуюся скошенной травой или дорожной грязью. Урчал он всегда долго и всласть, тёрся и сладко мычал, умоляя не останавливаться. У Обито порой даже руку клинило, когда он часами без остановки двигал пальцами и массировал уставшую светлую головёшку. Тсукури уже дремлет — его почти всегда клонит в сон, стоит начать чесоточные процедуры — и во всю пускает слюни напарнику на плечо, продолжая заливисто урчать, и сжимает в кулачок ткань рубашки на груди Учихи. Сам Обито давно убрал руку с его головы, но тот всё равно тарахтит, да ещё и подмыкивает в полудрёме. Вот же маленький колючий проныра, а говорил, что урчит только когда его чешут. Взгляд цепляется за невзрачный календарик, стоящий на полке над телевизором, в нём красным фломастером в кружочек выделено какое-то число в конце этого месяца. Обито хмурится, пока Дейдара лениво ведёт носом по его шее, и не сводит глаз с полки. — Дейдара. — М-м? — сонно мычит Тсукури, целуя мужа куда-то в скулу. — Я хочу маленького. Наступает странная, звенящая тишина. На миг сердце альфы пропускает удар, и ему кажется, что омега сейчас взорвётся тирадами и, психанув, встанет и уйдёт в кухню. Но Тсукури медленно отстраняется от чужой шеи и выпрямляется на бёдрах напарника. Он странно сводит брови к переносице, буравя альфу взглядом, но тот смотрит на него одновременно и серьёзно, и нежно. — Когда у тебя должна быть течка? — снова произносит Обито, ведя руками по худым ногам, забираясь ими под чужую рубашку и поглаживая выступающие косточки большими пальцами. Дейдара всё ещё нахохлившийся и ищущий подвоха в словах Обито. Он отводит глаза в сторону, думает, а потом еле заметно ведёт плечом от неловкости затронутой темы. — Где-то через пару недель… Т-ты, правда, хочешь? Обито улыбается краешком рта и, наклоняясь вперед, касается кончиком своего носа носа Дейдары. — Правда, глупенький. Тсукури тушуется и закрывает глаза, судорожно выдыхая. Альфа не может прятать улыбку, наблюдая, как его омега пытается перебороть себя и ответить простое «да, и я хочу». Теперь блондину понятно, почему Учиха спросил про течку, явно желая, чтобы его выходные дни отпуска совпали именно с ней. Тсукури теряется в собственных мыслях; он всё ещё боится и волнуется за себя и будущего ребёнка. Ему хочется, чтобы у них с Обито всё было хорошо. И когда он смотрит в карие глаза напротив, всегда напоминающие ему расплавленный молочный шоколад или какой-нибудь несладкий горький кофе, омега, наконец, понимает, что всё действительно у них будет хо-ро-шо. Обито обнимает Дейдару за талию и притягивает ещё ближе к себе, начиная зацеловывать его румяные щёки. Тсукури забавно жмурится от такого прилива нежности со стороны мужа, слегка отталкивая его ладошками в грудь. — Отстань, придурок. — И я тебя тоже, Дейдара.