Под ногами хрустят опавшие с деревьев ветки, разрывая собой липкую тишину священного леса. Ее храм совсем недалеко отсюда, за долгие годы прибывания в нем девушка могла найти дорогу чуть ли не с закрытыми глазами. Туфли неприятно натирают ноги, и Т/И не может дождаться, когда ей, наконец, будет дозволено сменить людскую одежду на что-то из того, что находилось в шкафу ее комнаты. Она до сих пор не совсем понимала, из чего были сделаны те кимоно, что приносил ей хранитель, особенно мрачными и туманными вечерами, однако сам лис утверждал, что они сотканы вечерними сумерками из их же холодных слёз, оставленных на стеблях травы. В какой-то момент девушка даже стала верить в это; всё то, что случалось с ней каждый день и становящееся рутиной, обязывало к этому.
Очередной поворот открывает взгляду старинный храм, пахнущий сыростью и какой-то неприветливой отчужденностью. Витавшее в воздухе молчание лишь дополняло эту картину, ставшую такой привычной, однако все такой же неуютной, как и в момент, когда она первый раз сюда пришла. Воздух влажный, и, втягивая его глубже, Т/И чувствует на языке металлический привкус. Эта ночь обещает быть дождливой. Девушка всегда любила дождь — своей меланхоличностью он стирал беспокойство, меняя его на сладостную апатию. В какой-то мере Т/И ощущала себя мазохистской, испытывая тягучее удовольствие от того, как тоска разливается по венам, пачкая их в свинцово-серый — под цвет небосвода в такие моменты. Однако, этой ночью девушке предстояло выполнить большую часть своей работы, а плясать под ледяными струями дождя ей не улыбалось. Возможно, придётся переносить планы на другую ночь или ждать окончания буйства погоды, а может всё-таки заниматься запланированным, несмотря на неудобства.
Огромные красные ворота — вход в храм — встречают хозяйку обители мрачной тишиной. Если присмотреться, можно заметить едва различимые трещины на исполинских столбах, пугающих своим масштабом. Лестница наверх такая же древняя и обшарпанная; ступеней несчётное количество и все они, с отломанными кое-где кусками гранита, уходят ввысь, заканчиваясь лишь на пороге самого храма. Девушка медленно поднимается, усилием воли переступая ступень за ступенью, и осматривается как в первый раз. Деревья во дворе храма облачены в вечную зелёную листву, однако от этого не выглядят менее мрачно, скорее лишь добавляют величия в эту постройку. Т/И когда-то пыталась изменить это место — сделать его более ярким что ли.. Однако нет, эту ауру неприступности создавали не какие-то конкретные предметы — не трещины в стенах, не холодный камень лестницы и построек. Это была энергетика места, ее нельзя было изменить ни усилием воли, ни ремонтом, что-то вроде самой души храма, в который приходили молиться люди из города. И с этим пришлось смириться на ряду со своими новыми обязанностями и жизненным устоем.
Наконец поднявшись по нескончаемой лестнице, девушка подходит ко входу в храм, касаясь двери ладонью. По коже пробегает лёгкий поток воздуха, заставляя едва заметно вздрогнуть от шелеста сидэ над головой. Простояв так ещё несколько мгновений и вслушиваясь в безмолвие леса, Т/И наконец сдвигается с места, толкает дверь, заставляя ту отъехать в сторону, и входит внутрь.
Посторонний человек бы несказанно удивился той чистоте и ухоженности, казалось бы, заброшенного строения, что царила внутри него. Досчатый пол поскрипывает от лёгких шагов, однако от него исходит тепло, которого не было на улице. Т/И вновь замирает, на этот раз чтобы закрыть вход в храм, а затем повернуться и осмотреть пустой коридор. Звенящая тишина витала в воздухе, и девушка хмурится, шагая вдоль вереницы рисунков на стенах и заглядывая в каждую попадавшуюся на пути комнату.
— Санзу!.. — наконец останавливается посреди коридора и беспомощно осматривается. Так странно, что его нет рядом; должен ведь был находиться в храме до ее прихода. В глубине души зарождается почти детский страх перед абсолютно пустым и враждебным к ней строением, и девушка обхватывает себя за плечи, теперь шагая вдвое быстрее. Хочется поскорее добраться до своей комнаты и стянуть с себя всю эту мешающую движениям одежду вместе с липким человеческим ужасом перед собственным домом; хочется слышать вкрадчивый лисий голос, на распев произносящий слово за словом, как это было всегда. Сегодня и сейчас, она очень устала, ей так плохо — до озноба, заставляющего вздрагивать от каждого потока воздуха. И все это дополняют сгущающиеся сумерки от дождевых и тёмных туч, заслоняющих собой каждый, даже самый крохотный лучик солнца. Они создают непроглядную тьму, и это тоже заставляет дрожать от собственной беспомощности.
Внезапно основания шеи касается что-то теплое и почти невесомое. Т/И замирает на месте, на секунду напрягаясь, а затем облегчённо выдыхает. Ее больше не касаются, однако она всеми фибрами чувствует чьё-то присутствие сзади, за спиной, и даже мерещится теплое размеренное дыхание в затылок.
— Санзу... — вновь, однако уже более спокойно, на выдохе произносит. Устало трёт глаза и раздражённо продолжает: — Хватит прятаться, ты меня напугал.
— Моя госпожа вернулась домой, — сзади слышится хихиканье и тихий шорох. Теперь когтистые ладони, уже не скрываясь, ложатся на уставшие от долгого напряжения плечи девушки и несколько раз сжимают, массируя. Пальцы на них длинные и белые, будто в венах сущности нет ни капли багряной крови, ногти вытянутые и заострённые — чем-то напоминают, если не кинжалы, то точно когти непонятного зверя. Т/И разворачивается в руках мужчины и тут же встречается взглядом с ледяными глазами в паре сантиметров от своего лица; Санзу ещё до этого наклонился, чтобы быть одного с девушкой роста.
Первое время он ее немного пугал странным поведением и своими выходками, помимо которых была ещё и внешность, отдаленно напоминающая человеческую. Да, Т/И слышала, что кицуне могут принимать облик, ничем не отличающийся от людского, однако ее хранитель будто специально этого не делал, каждый раз заставляя вздрагивать и поджимать губы в едва заметном невооружённым глазом страхе. И лис упивался этим, с почти нездоровым восхищением съедая фигурку перед собой голодным взглядом и нараспев зовя ее своей госпожой. Хотя по сути так и было — благодаря заключённому контракту хранитель не смел ослушаться свое божество или же принести ему вред, как бы того не хотел.
— Госпожа опять таскалась среди жалких людишек в этой ужасной одежде и та-ак устала, — с притворной (или нет?..) скорбью протягивает кицуне, обнажая острые белоснежные клыки. Т/И хмурится и, наконец, высвободившись из стальных объятий Санзу, смеряет того гневным взглядом.
— Не говори так. — Лис изгибает бровь, смотря в упор на девушку прищуренными глазами.
— Если так пожелает моя госпожа.
Харучиё наконец выпрямляется, становясь в полный рост. Серебристые волосы прямо сейчас отливают оттенком сакуры; Т/И до сих пор не может понять, какого они цвета на самом деле. Их пряди призрачны и шелковисты, девушка не понаслышке знает, насколько они мягкие. Голову венчают острые и вытянутые лисьи уши. Вот они точно серебристые — особенно светлыми лунными ночами белые, как снег, под стать трём хвостам, едва заметно подрагивающим за спиной духа. Т/И никогда не признается в том, что ей нравится смотреть, как Санзу реагирует на резкие звуки или хлопки: проводит ушами, белоснежная шерсть на хвостах встаёт дыбом, будто электрезуясь, и в такие моменты он больше всего похож на дикого зверя. Глаза прищурены, и в них можно заметить озорные огоньки, ту насмешку, с которой лиса смотрит на пойманного ею кролика, заставляя чувствовать себя ничтожным. Они тоже лишь отдаленно напоминают человеческие — радужка гораздо больше в диаметре, почти не оставляет белок, а зрачки вытянутые и кошачьи. У Санзу глаза льдистые, будто светящиеся изнутри, — они ясные, как дорогой бриллиант и одновременно с этим мутные, будто наполнены туманом. На нём надето дорогое кимоно, расшитое причудливыми узорами цвета сакуры, плавно переходящего в чистый, как ручей, голубой. И весь его образ, от изысканной одежды до бледной полупрозрачной кожи, будто бы светится изнутри, и этот свет вселяет животный страх, смешанный с восторгом и спокойствием — такое вот противоречие, хотя и сам по себе Санзу лишь им в полной мере является.
— Я в свою комнату. Переодеться. — Т/И первая отводит взгляд и, не дожидаясь реакции на свои слова, быстро шагает по коридору, проскальзывая в дверной проем. Пёстро разукрашенная цветами сакуры, дверь со скрипом заезжает обратно, оставляя кицуне одного в полутьме длинного коридора. Однако за считанные секунды тот так же растворяется в воздухе голубоватым облачком дыма, оставляя за собой лишь терпкий цветочный запах.
Комната в традиционном японском стиле встречает девушку освежающей прохладой и безукоризненной чистотой. Кровать, оставленная утром в беспорядке, прямо сейчас идеально заправлена. А Харучиё-то, оказывается, зря времени не тратил. В мыслях тут же всплывает ее вчерашняя просьба починить колодец с водой омовения, а так же вопрос, сделал ли лис и это. Надо будет спросить. Размеренным шагом девушка подходит к шкафу и отодвигает дверцу в сторону. В нос тут же ударяет запах шерсти и цветов — запах Санзу, по какой-то причине он витает абсолютно везде, в том числе и в ее комнате. Первым в руки попадает белоснежное с голубоватым отливом кимоно, шёлковое и приятно скользящее меж пальцев. Украшено оно было мелкой паутиной из веток неизвестных доселе растений, кое-где переплетающихся с их же бутонами. Духу бы точно понравилось...
Девушка одну за другой расстёгивает маленькие пуговицы рубашки, немного спустив перед этим школьный галстук. Резинка юбки сильно сжимает талию, и, скорее всего, на ней останутся красноватые полосы, как и от гольфов, пожалуй, слишком плотно облегающих стройные ноги. Галстук развязывается полностью и падает на пол перед Т/И. Остаётся последняя пуговица внизу живота, и вот, полупрозрачная ткань рубашки скользит по худым плечам, сползая в ноги девушки. Та же участь постигает и юбку, и теперь Т/И стоит посреди комнаты в одном лишь белье, поводя плечами от порывов сквозняка, непонятно откуда взявшихся в закрытом помещении. Девушка с опаской оборачивается, чувствуя на себе чей-то взгляд. За время пребывания здесь ощущения никогда не обманывали, а значит прямо сейчас из сумрака углов на нее кто-то смотрит по-хищному внимательными глазами.
— Санзу, опять ты? — голос предательски дрогнул.
А ведь и вправду, от сгустившейся в дальнем углу тени отделяется силуэт, и вот уж в нескольких метрах от Т/И стоит лисья фигура. Харучиё склонил голову набок, так, что несколько розоватых прядей упало на лицо, а голубые глаза хитро прищурены.
— Ваа, тело моей госпожи как всегда прекрасно! — девушка поджимает губы, ожидая продолжение сказанного. Санзу нередко говорил что-то лестное в ее адрес, в первое время это дико смущало, однако с годами она привыкла. Как и к излишней тактильности хранителя — ему хватает всего два шага, чтобы преодолеть разделяющее их с девушкой расстояние. Холодные ладони грубо стискивают обнаженную талию, лис хищно облизывает губы – игривая улыбка практически полностью сошла с них. Т/И коробит от этого вечно голодного взгляда, с которым он осматривает ее тело, пока руки спускаются к округлым девичьим бёдрам. По позвоночнику пробегает холодный разряд, прямо сейчас ей действительно страшно.
— Санзу. Отпусти меня и выйди из комнаты, — произносит это из последних сил, однако твёрдо, собрав всю свою волю в одном предложении. Шумно сглатывает, когда ладони сущности будто магнитом резко оттягивает от нее — лис шипит и морщится от жжения в запястьях. Слуга обязан подчинятся воле хозяина, даже если это идёт в перекор его желаниям, и Харучиё нередко проклинает это правило, хоть заключить тогда контракт с девушкой и было его собственным решением. Ну чтож, в таком случае ему просто придется чуть сильнее постараться, чтобы получить дозволение касаться тела своей госпожи. Она была так напряжена, когда только пришла, а значит он, Харучиё Санзу, просто обязан сделать ей приятно. Перед глазами на мгновенье встаёт образ раскрасневшейся от удовольствия девушки, и лис вновь цепляет на лицо лукавую ухмылку.
— Ой-ой, госпожа так строга со мной сегодня, — дух наигранно вздыхает и всё-таки направляется к выходу. Однако у самой двери останавливается, вновь оборачиваясь, и Т/И к своему страху замечает в ледяных глазах огонек, который до этого ни разу не видела. — Я надеюсь, человеческое дитя, у меня выйдет сделать тебя куда более покладистой этим вечером.
Фигура у входа растворяется в воздухе облаком тумана, и в комнате сразу же становится теплее. Т/И уже давно заметила, что если рядом находится ёкай, температура помещения резко меняется. Санзу, например, всегда ассоциировался у нее с кубиком льда — такой притворно-сладкий, однако на деле холоднее айсберга. Даже если у него и была душа, она уже давным-давно заледенела, оставляя место лишь животной жестокости и холодному взгляду. Он тоже напоминал ей две маленькие льдинки, рассеченные ровно по середине узкой щелью зрачка. И поэтому на территории храма было так холодно даже летом — если присмотреться, то можно было заметить, как от его когтистых лап тонкими лучиками отходил иней. Жутковатое зрелище, однако какое эффективное! За последние три года на нее ни раз нападали враждебно настроенные ёкаи с целью поглотить жизненную силу божества. Они все разлетались кровавыми ошмётками, стоило ей лишь произнести имя хранителя — в такие моменты он становился по-настоящему безумным. Из глаз исчезала вся та игривость, которая плескалась там при нахождении рядом с девушкой, и кровожадный зверь с первобытными инстинктами вырывался наружу. Было ли ей страшно в такие моменты? О, несомненно! Не успокаивало даже то, что он не может ослушаться ее приказа или причинить вред; Т/И боялась своего собственного слугу больше всего на свете, до пробирающего насквозь озноба. В нем было что-то, что в любой момент могло вырваться наружу, уничтожая все на своём пути, и простой человек с меткой богини, как казалось, не мог стать этому преградой.
Убедившись, что хранитель точно покинул ее комнату, девушка медленно стянула с себя и лиф, кладя на полку. Надевать кимоно поверх практически обнаженного тела было куда приятнее, чем на одежду, сковывающую движения. Белый шелк скользит по коже — Т/И расслабленно выдыхает, прикрывая глаза. Завязать широкий пояс на талии не составляет никакого труда, и, немного подумав, девушка закрывает шкаф, решив, что надевать что-то на ноги будет лишним. В храме чисто, а ступни от каблуков невыносимо болят, хочется просто расслабиться. Несколько секунд стоит на месте, раздумывая, чем бы таким заняться в свое свободное время. Есть не хочется, однако хочется пить, но на кухню идти нет никакого желания. Спустя минуту Т/И, наконец, решает, что Харучиё находится здесь не просто так, и поэтому в том, чтобы совсем немного его напрячь страшного ничего не будет.
Выйдя из комнаты, поворачивает за угол и уверенно направляется к веранде. Пол тёплый, согревает собой пальчики на босых ногах, а чувство шершавых досок расслабляет.
— Санзу, принеси мне сакэ! — громко произносит, не останавливаясь и даже не поворачиваясь. Собственный голос эхом разносится по коридорам храма, и девушка уверена в том, что ее услышали. В подтверждение этого где-то в глубине строения раздаётся шорох и такие же тихие шаги.
Небольшая веранда, выходящая на лес, встречает Т/И безмолвием. В уличном прохладном воздухе витает запах трав и росы, и тишина здесь совсем не такая, как в основном дворе храма. Она мягкая и ни капли не давит, скорее наоборот — позволяет блаженно прикрыть глаза, откинув голову назад. Девушка опускается на первую из трёх массивных ступеней, будто бы специально предназначенных для того, чтобы вот так вот на них сидеть, свесив вниз ноги. Вбирает свежий вечерний воздух полной грудью, забывая про накрывающую минутами ранее тревожность и страх. Приятно... Внезапно за спиной слышатся тихие шаги, а спустя секунду рядом опускается блюдце с напитком. Ко всему букету запахов примешивается ещё один — шерсть и цветы, и именно сейчас девушке нравится это сочетание. Санзу ничего не произносит, просто опускается рядом на колени, и Т/И чувствует сквозь тонкую ткань кимоно твёрдые ладони на своих плечах. Они несильно сжимают, разминая затёкшие мышцы, а после опускаются ниже, пальцами оглаживают выступающие позвонки и медленно растирают спину, заставляя обмякнуть и полностью расслабиться в мужских руках.
— Моя госпожа устала... Неужели я могу позволить себе оставить это просто так?.. — хрипло произносит лис в макушку девушки, согревая ту своим тёплым дыханием. Внутри закручивается тугой узел от бархатистого голоса, которым Санзу произнес эти слова. «Моя госпожа»... Он как будто вкладывал в это особенный смысл, произносил с таким упоением и выделял даже не интонацией или паузами, а чем-то просто непостижимым человеческому разуму. Это заставляло непроизвольно сводить бедра вместе и краснеть.
Горячие и сухие губы касаются изгиба шеи, смазанно целуя. Ладони все так же продолжают массировать спину, принося чуть ли не обжигающее тепло — оно плавило собой внутренности и заставляло буквально растечься в чужих руках. Девушка, сама того не замечая, откидывает голову назад, на плечо склонившегося над ней духа и запускает пальчики в розоватые пряди, судорожно перебирая. Кицуне едва заметно усмехается, и теперь ладони оглаживают уже живот, скрытый белоснежным шелком.
— С позволения госпожи, я сделаю вам ещё более приятно, — сквозь сонную пелену девушка вяло удивляется тому, что лис обратился к ней во втором лице, это случалось нечасто. От его прикосновений почему-то становилось очень тепло, и теперь босые ноги окутывал нестерпимый холод. Контраст температур пьянил, не давая возможности возразить самовольной сущности.
Приняв молчание за согласие, кицуне проводит ладонями от низа живота до пояса-оби, без труда развязывая замысловатый бант. Распахивает полы кимоно, открывая обзор на молочно-белую кожу живота и груди. В лунном свете она кажется почти прозрачной, он как рентген просвечивает ее насквозь, являя взору выступающий узор венок. Теперь Харучиё без труда отодвигает белый воротник, оголяя плечо, и тут же впивается в него клыками. Девушка вскрикивает от неожиданности и острой боли, трепыхаясь в кольце из сильных мужских рук. Спустя пару секунд лис отстраняется — меж тонкой кожей и его губами тянется ниточка слюны. Высовывает язык и слизывает ее, хищно ухмыляясь и поглаживая двумя пальцами алеющую метку укуса. Ему нравилось, как на хозяйке смотрелись такие отметины, будто багряные розы, рассыпанные в снежных сугробах. Хотелось с ещё большей силой вонзить клыки в тонкую человеческую шею, чтобы кровь брызнула на собственные руки, а девушка ещё больше – насквозь пропиталась его запахом, не оставляя тщетных надежд другим ёкаям.
Она — его собственность.
Т/И не сразу замечает, что Санзу переместился в ее ноги, теперь находясь ступенькой ниже. Опора сзади пропадает вместе с теплом, и теперь приходится опираться на руки, чтобы не упасть. Взгляд невольно замирает на ледяных глазах, внимательно всматривающихся в ее собственные. Они отражают голубоватый диск луны, и из-за этого кажутся ещё более блестящими, будто хрустальные.
— Могу ли я?.. — дух почти хрипит, прогинаясь в спине и подползая ещё ближе; силой раздвигает обмякшие бёдра, и теперь практически утыкается в плоский живот девушки. Трётся носом о разгоряченную кожу, из последних сил сдерживая себя, чтобы не спустится ниже.
Ещё ниже. Чёрт, как же возбуждает.
Т/И чувствует мурашки по всему телу, отголосок боли в прокушенном плече и полную беззащитность перед сходящим с ума от чрезмерной близости зверем. Полы кимоно всё ещё закрывают большую часть груди, это заставляет чувствовать себя хоть немного уверенней перед голодным взглядом. Лис выжидает ее ответа, всё так же придерживая худые ноги у своих плеч — не даёт свести их ни на миллиметр. На самом деле, Т/И не уверена, что чувствует себя хорошо, она, скорее потеряна средь потока ощущений. Место, что сущность опаляет своим дыханием, горит огнём, а спину пронзают насквозь ледяные иглы, заставляя дрожать. Между ног невероятно мокро, и девушка не совсем помнит, когда она успела так возбудиться; виной ли этому массаж твёрдых ладоней или бархатный голос ёкая? В любом случае, внизу живота крутит, причиняя сладостную боль и покалывания, и Т/И чуть ли не хнычет. И этого оказывается достаточно, чтобы дух сдвинулся с места, наконец смахивая мешающийся шёлк с бёдер.
Подхватывает одну из ног под коленом и поднимает выше, закидывая себе на плечо. Поворачивает голову и утыкается носом в самое-самое основание бедра, втягивает запах и широким мазком языка проводит по его внутренней стороне — пробует на вкус, упиваясь этим.
— Моя маленькая госпожа такая сладкая, — хихикает, пуская волны вибрации практически в колено, и вновь подаётся вперёд. Внезапно поднимает взгляд, буквально впиваясь своими глазами в девичьи и, охрипшим от желания голосом, добавляет: — Не могу дождаться момента, когда вылижу тебя всю до последней капли.
Фраза, до краёв наполненная похотью, заставляет сжаться всем телом и уткнуться носом в ледяное плечо. Кимоно совсем сползло вниз, и теперь она полностью обнаженная и раскрытая —
беззащитная — плавится от каждого слова духа и, из последних сил и остатков здравого, ничем не опьяненного разума, сдерживает себя, чтобы не начать в голос молить о продолжении.
Харучиё, кажется, остаётся довольным от произведенного на девушку эффекта и вновь возвращается к такой теплой и мягкой коже бедра. Несильно покусывает и сжимает губами, наслаждаясь вкусом девичьего пота и абсолютной властью над чужим телом. Дразнит и себя, и ее, до последнего оттягивая приближение к самому главному. Вытянутые лисьи уши подёргиваются от каждого томного вздоха и полустона, доносящегося сверху. Сдерживать себя больше не выходит, и дух с влажным чмоком отстраняется от взмокшей кожи. Припадает губами к тонкой ткани трусиков, тут же чувствуя на языке солоноватый вкус человеческого возбуждения. Утробно рычит, рывком стягивая промокшее бельё и откидывая куда-то в сторону. Сквозь шум в ушах до Т/И доносится звук разрывающиеся ткани — кажется, лис не рассчитал силу, с которой рванул ее на себя, отчего та с треском разлетелась на лоскуты.
Девушка опускает голову, чтобы видеть дальнейшие действия Харучиё, и тут же натыкается на безумный, помутневший от животного желания взгляд. С припухших от стонов губ срывается судорожный и немного испуганный вздох. Кицуне замер в сантиметрах от возбуждённой плоти, опаляя намокшие складочки своим горячим дыханием приоткрытых губ. В нос вбивался запах обильных выделений — по клыкам стекает слюна, с тихим стуком капая на пол, и Санзу не выдерживает. Резко подаётся вперёд и несколько раз проводит горячим языком по сокровенному месту, так широко и до боли развратно, задевая собой каждый миллиметр пульсирующего женского естества. На долю секунды останавливается, сглатывая капли смазки, и в восхищении замирает, будто бы пытаясь запечатлеть вкус девушки каждым своим рецептором. А Т/И места себе найти не может: телу жарко и мокро, вроде бы приятно, но недостаточно; живот скручивает и требует большего, а кровь обильно приливает к щекам и половым органам, заставляя извиваться в сильных мужских руках. Перед глазами уже мелькают цветные точки, хотя дух ещё только начал своё пиршество. Взмокшие ладони судорожно сжимают досчатый пол, тщетно пытаются расцарапать его ногтями.
— Ну же, моя милая маленькая госпожа, расскажите своему покорному слуге подробнее, чего хотите, — Харучиё хрипит, облизывая влажные губы, а затем склоняется ещё ниже, практически невесомо целуя клитор. Девушка в его руках дёргается и всхлипывает, прижимая дрожащую ладонь к своим губам.
— Санзу... П-прошу... — лис останавливается и поднимает голову, заинтересованно всматриваясь в девичье выражение лица. Скулы, щеки, уши и даже часть шеи пудренно-красные, длинные ресницы подрагивают, задевая собой крошечные слезинки, скопившиеся в уголках глаз. На щеках от них остались призрачные блестящие дорожки, они останавливаются на приоткрытых в очередном стоне губах. Таких вспухших и блестящих; они вишнёво-красные и на них заметны вмятины от укусов. Тёмные глаза помутнели, в чернильной глубине зрачка лис находит своё размытое отражение и блики от луны. Красивая... Как же его госпожа была красива в такие моменты — он сотни и сотни раз готов был отдать свою свободу за такое зрелище, за то, чтобы иметь исключительное право на
такую госпожу. И кто он вообще такой, чтобы ослушаться ее просьбы прямо сейчас?
Губы с новой силой охватывают клитор — Санзу посасывает комочек нервов, наслаждаясь гортанным стоном девушки. Лицо уже давно перепачкано вязкой полупрозрачной жидкостью, однако дух совсем ничего с этим не делает — всё самое вкусное на потом. Т/И же, сама того не осознавая, отрывает одну из ладоней от пола, в ту же секунду зарываясь ею в копну серебристых волос. Наматывает на руку до лёгкой боли и гортанного рыка из глотки кицуне, прижимает ближе к себе, желая почувствовать ещё глубже. Сквозь мутную пелену пред глазами видно, как Харучиё по-кошачьи поджимает большие белые уши, чтобы не мешались, и она даже чувствует их мягкие кончики фалангами пальцев. Дух лижет старательно и самозабвенно, отдавая этому всего себя и искренне наслаждаясь реакцией женского тела на собственные действия. Легонько покусывает половые губы и довольно урчит, чувствуя, как Т/И пробивает крупная дрожь. Нежные и мелодичные стоны — наипрекраснейшая мелодия для лисьих ушей, и он готов вновь и вновь называть хрупкую девушку своей госпожой ради того, чтобы услышать их снова.
Когтистая ладонь скользит по бедру, и вот уже к языку ёкая присоединяется большой палец, грубовато массирующий клитор. Т/И выгибается дугой до хруста позвонков и чуть ли не взвывает:
— Харучиё!.. — лис замирает на месте, широко распахнув глаза. Плечи, скрытые цветной тканью кимоно напрягаются, а сам ёкай поднимает глаза на хозяйку, что тяжело дышит, смотря стеклянным взглядом в потолок. Звук собственного имени выбивает из колеи, заставляя потерянно сжаться, не веря своим ушам. — Почему... Почему ты остановился? — девушка медленно выпрямляется, в блестящих глазах застывает удивление.
Прямо сейчас грозный дух, вселяющий страх даже в собственную хозяйку, похож на нашкодившего ребёнка — недоумевающий и напряжённый, большими глазами смотрящий на нее снизу вверх, с прижатыми к голове ушами и чуть высунутым кончиком языка. Тонкие губы блестят от ее смазки в лунном свете, и Т/И наклоняется, нежно целуя. Девичья рука поглаживает по голове и основанию шеи, путаясь в шелковых длинных прядях. Только сейчас девушка вспоминает про табу на имя — реакция Санзу на него могла быть совершенно разной, от взбешённости до такой вот по-детски наивной потерянности, и Т/И оставалось лишь гадать о причине. Не зная совершенно ничего о прошлом хранителя приходилось смириться.
— Прости, я...
Договорить не даёт мягкий толчок в грудь. Т/И вновь возвращается в прошлое положение, только в этот раз белый лис нависает сверху, щекоча кончиками волос. Харучиё облизывает губы, оставляя на них влажный след от языка, и в этот раз уже сам наклоняется ближе, охватывая горячие и мокрые губы девушки своими. Длинные когтистые пальцы в это время нежно ложатся на бедро у самого основания, едва ощутимо поглаживая, а после секундного бездействия движутся в бок.
Лис втягивает когти, и Т/И тихо скулит в поцелуй, когда два горячих пальца проникают в лоно практически до основания. Санзу ухмыляется и хитро прищуривается, резко двигая ими внутри и чувствуя пульсацию горячих стеночек. Мягко обводит большим клитор, а после надавливает на него, вызывая очередной стон. Поцелуй солёный от слез девушки, и лис проникает языком ещё глубже — по-хозяйски вылизывает нёбо и ряды зубов, пока длинные и узловатые пальцы беспощадно трахают сочащеюся естественной смазкой влагалище, доводя божество осквернённого храма до агонии. Т/И скулит и хнычет, пытаясь свести ноги вместе, однако этому препятствует сам Санзу, так удобно расположившийся меж них. Воздуха в лёгких и до этого не хватало, однако теперь, когда лис ещё и целует ее — так мокро и глубоко, как только возможно, — от отсутствия кислорода ли, или от приближающегося оргазма, однако в глазах темнеет. Только цветные звёзды на фоне багровой пелены, и Т/И с хрустом выгибается, в следующую секунду обмякая в руках хранителя.
Харучиё медленно вынимает из девушки пальцы, поднося ко рту и облизывая. Картинка перед глазами становится чётче, и Т/И смущенно наблюдает, как лис с упоением посасывает сначала один, потом другой, на манер мороженого на палочке. Ледяные глаза смотрят прямо в ее собственные, хитро и с прищуром, не отрываясь, пока губы — девушка была готова поклясться, что ей не привиделось — растянуты в самодовольной ухмылке.
— У моей госпожи такой сладкий голосок, — Санзу наконец вынимает пальцы изо рта, растягивая между губами и их подушечками тонкую нить слюны, и уже более тихо, чуть осипшим голосом добавляет: — Впрочем, как и сама госпожа.
Т/И отводит взгляд в сторону, немного краснея и хмурясь. Вырывается из цепкой хватки рук кицуне и отползает назад, поправляет сползшее кимоно. Лис никак на это не реагирует, просто садится на место, где минутой ранее была девушка, а затем оборачивается к ней. Протягивает руку, кончиками пальцев дотрагиваясь до щеки, пока ледяные глаза искрятся озорными огнями.
— Со стороны госпожи было бы не вежливо просто так уйти, — Харучиё усмехается и убирает руку, все так же буравя девушку испытывающим взглядом. — Разве вы не считаете, что ваш покорный слуга хорошо постарался и заслужил хотя бы слово благодарности?
Т/И закусывает губу и на секунду замирает, будто бы обдумывая что-то, а после, едва заметно улыбается и подползает ближе. Лис удивлённо поднимает брови, когда девушка забирается к нему на колени в позу наездницы, а после ухмыляется ещё шире — кажется, она приняла эту игру.
— Ты прав, Санзу, — полное отсутствие одежды кроме распахнутого кимоно заставляет чувствовать себя неуверенно, а порывы ночного ветра пускают стайки мурашек по всему телу. Девушка ёрзает на коленях лиса и с неким удовлетворением чувствует ягодицами бугор среди шелковых складок; прижимается ближе к груди духа, стремясь согреться чужим теплом и совсем тихо продолжает: — Ты можешь сам взять что-то в знак моей благодарности.
Когтистые ладони пускают жар по талии и ниже, медленно сползая на ягодицы и сжимая их, пока Санзу плотоядно усмехается, склоняясь к шее хозяйки. Девушка закрывает глаза и жмурится, царапая ноготками широкие плечи сквозь кимоно. Что ж, она осознанно шла на это, и следующим утром придется винить лишь себя в алеющих следах укусов и острой боли во всём теле.
* * *
ОТ АВТОРА К ЧИТАТЕЛЯМ
А сейчас, дети мои, поговорим о мрачном. В заметки после части это не влезло, поэтому напишу здесь (это никак не связано с частью, поэтому все желающие могут спокойно перелистнуть!). В общем-то так: под прошлую часть мне пришло сообщение об ошибке, которое если не возмутило, то уж точно весьма удивило меня. Объяснюсь: в момент, когда Такаши Мицуя и девушка знакомились, я написала, что юноша представился Мицуей, на что некая леди или джентльмен написал(а), что это фамилия, и исправил(а). Что ж, давайте по порядку, почему это не ошибка. Для начала по фактам: в Японии люди представляются и обращаются друг к другу исключительно по фамилии, если они не очень хорошие друзья или родственники, да и в принципе не очень близки. Поэтому то, что Такаши представился именно своей фамилией ошибкой не является. К тому же, вы действительно считаете, что я могла не вдуплять, что из двух слов является именем/фамилией? Серьёзно? Это можно узнать просто банально заглянув в шапку фанфика, если кто-то не знал, Фикбук пишет инициалы в порядке Имя-Фамилия. Однако в таком случае остаётся ещё один вопрос: почему девушка представилась, как Т/И (именем)? А все потому, что я такую аббревиатуру, как «Т/Ф» впринципе не использую, не использовала и не буду использовать (кроме, возможно, первой части). Почему? Мне так удобно. Ну камон, ребят, у каждого автора свои приколы — кто-то с маленькой буквы весь текст пишет, кто-то чтобы показать, что персонаж кричит, капс лок херачит для большей убедительности; я вот в любой непонятной ситуации пишу «Т/И». А почему я пишу это все прямо сейчас и почему меня это возмутило? А потому, что у человека, который это писал, насколько я поняла, могло быть два варианта хода мыслей. Первый: он просто ни разу не слышал про такие нормы японского этикета, и мы в тот момент друг друга не поняли. Если это так, то ничего страшного в этом нет, всякое в жизни бывает, мне приятно, что вы хотели сделать как лучше и теперь, когда я объяснилась, такого больше не повторится. А второй — это написать что-то такое тупо ради даебаться. Ну реально, таких людей вокруг очень много, и я далеко не первый раз получаю подобные странные сообщения, а самое страшное то, что все они находят то, к чему можно придраться без всякой на то причины, а после этим и занимаются. Не надо так делать, это не совсем красиво.
А мораль сей заметки такова: УБЕДИТЕЛЬНАЯ ПРОСЬБА прежде чем писать об ошибке в тексте, очень хорошо подумайте, будет ли это действительно ошибкой или автор просто испытает в очередной раз испанский стыд. Благодарю за понимание,
Your Kamilla.♡
