If I Say Stay, Please Don't Go

Хёнджин слабо застонал, пытаясь оттолкнуться от кровати. Джисон, практически лежащий на нем, совсем не облегчал задачу, но, скорее, трудно двигаться было всё же из-за жжения в каждой мышце. Он танцевал с Минхо всего два дня назад, и в первый день после этого чувствовал себя прекрасно. Только накануне вечером и утром ему стало казаться, что он вот-вот развалится на части. — Ну какой же ты милый, — поддразнил Джисон, ткнув пальцем Хёнджина в живот, отчего тот снова застонал от боли. — Не могу поверить, что хён так сильно тебя вымотал. Обычно он очень спокойный, когда кто-то из нас приходит к нему на тренировку. Хёнджин приоткрыл глаз, чтобы посмотреть на Джисона, и снова зарылся лицом в подушку. Он знал, что ему нужно вставать, потому что они встречались с остальными менее чем через час, но ему было больно, а кровать была такой удобной. И Джисон, растянувшийся на нем, на удивление, делал обстановку только комфортнее. — Знаешь, если ты правда чувствуешь себя так паршиво, мы можем забить на остальных, — предложил Джисон, увидев настоящий проблеск боли в глазах друга. — Они поймут: они ведь и сами раньше бросали нас в последнюю минуту. Хёнджин колебался. С одной стороны, он был так счастлив снова иметь друзей. Друзей, которым он действительно нравился, которые не осуждали его и искренне радовались встрече и общению с ним. С другой стороны, он так устал. Ему казалось, что даже легкие болят: каждый вдох отдавался тупой болью во всем теле. Наконец, он кивнул, испустив тихий вздох от переутомления. — У меня есть обезболивающее, если хочешь, — сказал Джисон, садясь. Хёнджин снова кивнул, стараясь не обращать внимания на то, как сильно он дуется. В этот раз он даже не хотел этого! Ему просто было очень больно. К черту Минхо с его дьявольскими танцами. — Ладно, малыш, не надо на меня так смотреть, — усмехнулся Джисон, не заметив, что прозвище сорвалось с его языка слишком легко. А вот Хёнджин заметил. Его щеки потеплели, и он снова уткнулся головой в подушку, подавляя стон. Как Джисон мог непринужденно быть таким бесстыдным — хотя, казалось, это происходило только тогда, когда они были одни. — Оно было где-то здесь… Он копался в своей сумке, которую бросил на стол после их возвращения. После занятий они сразу же направились в общежитие Хёнджина, желая немного отдохнуть, прежде чем снова вставать с постели. Отбросив шапку в сторону, он продолжил поиски. Через мгновение он тихонько вздохнул и достал небольшой белый контейнер. Хёнджин на мгновение опешил: зачем Джисону в сумке целая банка обезболивающего? Неужели у него настолько часто что-то болит? Или их друзья часто испытывают боль, и он просто носит таблетки с собой? Оба варианта заставили его нахмуриться. В тот момент, когда Джисон пытался открутить крышку с защитой от детей, она соскочила слишком быстро, и таблетки разлетелись по всему столу. Хёнджин наблюдал за тем, как Джисон пытается их собрать, и на его губах растянулась ухмылка. Джисон правда был похож на белку, особенно когда так быстро двигался. Улыбка Хёнджина померкла, когда Джисон поднял кое-что. — У тебя тут целая аптечка? — с любопытством спросил Джисон. Он перевернул её, чтобы прочитать информацию на обратной стороне, где были перечислены все предметы, находящиеся внутри. Её купила мама Хёнджина, когда они ходили в магазин за школьными принадлежностями, так что на момент покупки она уже была полностью укомплектована. У Хёнджина свело живот. — Дай угадаю, твоя мама беспокоилась, что ты будешь падать со ступенек каждый день? — Пошутил он, положив аптечку на место. Хёнджин вздохнул. Он хмыкнул, не совсем соглашаясь, но и не совсем отрицая. — Моя такая же. Она бы отправила всю аптеку, если бы могла. Он усмехнулся, собирая последние таблетки, но Хёнджин не замечал ничего вокруг, глядя на маленький пластиковый набор. Да, это была простая аптечка, но именно в ней он прятал свое лезвие. Джисон сказал, что видел, как Хёнджин наносил себе увечья, и это его пугало, потому что никто в мире, кроме самого Хёнджина, не знал об этой его привычке. Он не хотел думать, как бы поступил Джисон, если бы увидел маленькое серебряное лезвие, завернутое в платок, среди бинтов и спиртовых салфеток. Теперь, размышляя об этом, он задавался вопросом, хватит ли у него сил когда-нибудь выбросить его. Он взял его с собой в колледж, полагая, что сломается и поранит себя в самом начале. Прошло уже много времени с тех пор, как он последний раз резался, и он обнаружил, что на самом деле гордится собой за это. Раньше ему казалось, что это просто что-то, что ему нужно было сделать или наверстать упущенное, как серию сериала или веб-комикс, но теперь он понял, что благодарен себе за то, что держался от этого подальше. У него было чувство, что если бы его друзья узнали, как хорошо он себя вел, они бы гордились им. Они бы сказали, какой он сильный, и как хорошо справляется. От похвалы у него заалели щеки, даже если это было только в его мыслях. Ему просто хотелось, чтобы кто-то гордился им, запоздало понял он. — Вот, держи, — Джисон вернулся и протянул Хёнджину три маленькие таблетки и то, что осталось от его теплого энергетика с того утра. Хёнджин принял предложенное с благодарной улыбкой и проглотил обезболивающее, даже не взглянув на полупустой напиток. Нет, он совсем не пил «Монстра» накануне вечером, просто чтобы тот не пропал зря. — Хочешь послушать подкаст? Я только что нашел один, он вроде старый, но такой интересный! Он о вымышленном городе посреди пустыни… Хёнджин с легкой улыбкой позволил Джисону увлеченно рассказывать о своём подкасте. Даже если он понятия не имел, о чем тот говорит, ему нравилось чувствовать себя причастным. Нравилось, что Джисон с радостью делился с ним чем-то, поэтому он слушал, о чем бы ни шла речь. Джисон даже мог бы показать ему подкаст, в котором читают словарь, но если бы он был счастлив, Хёнджин охотно бы слушал его часами. Они устроились на кровати, Джисон занял своё обычное место на груди Хёнджина. За столь короткое время Хёнджин понял, что эта поза удобнее любой другой. Ему нравилось чувствовать биение сердца Джисона на своей груди и то, как его дыхание щекотало шею. Так невинно, но так интимно. Хёнджин прикрыл глаза и стал слушать подкаст. Джисон был прав: у рассказчика был успокаивающий голос. Ему хотелось спать, но он тут же увлекся сюжетом, который рассказывал мужчина, поэтому изо всех сил старался не заснуть. Он почувствовал, как Джисон обхватил его за талию и, не раздумывая, уткнулся носом ему в шею. Он довольно выдохнул, и Хёнджин понял, что больнее всего ему будет, когда он неизбежно потеряет Джисона навсегда.

***

Хёнджин шел по извилистым дорожкам кампуса, и только звезды, луна и фонарные столбы освещали ночь. Он не собирался задерживаться в библиотеке так долго — его затянуло эссе, и он не заметил, что уже близится полночь, пока к нему не подошел работник и не сказал, что они закрываются. Хёнджин издал негромкий звук при виде фигуры, присевшей перед ним посреди тропинки. Было слишком темно, чтобы разглядеть, кто это, но шансы узнать его были невелики. Когда он подошел ближе, до него донесся звук рыданий, перебивающий сверчков и цикад. Хёнджин нахмурился, не зная, как утешить этого человека, и стоит ли вообще это делать. Должен ли он пойти в другом направлении и бросить его? Он и сам знал, что иногда, когда он становится эмоциональным, все, чего он хочет, это чтобы его оставили в покое. Он сделал еще несколько шагов к нему, стягивая маску на подбородок. Недавно он узнал, что в маске выглядит более устрашающе, чем предполагал. И всё благодаря Джисону, который ворчал, насколько пугающе могли выглядеть его глаза, в то время как щеки были такими милыми и круглыми, когда он улыбался. Протянув руку, он заметил знакомый рюкзак. Сынмин? Хёнджин положил руку другу на плечо, но Сынмин вскрикнул и отпрыгнул в сторону. Он прижал рюкзак к груди и с ужасом посмотрел на Хёнджина, по его лицу текли слезы. — Х-хёнджин? — Он захлебнулся рыданиями, его лицо исказилось болью. — П-пожалуйста… Я не… я не хотел снова… Мне ж-жаль… Очень ж-жаль… Я не хотел… Я во всем виноват… Он впадал в истерику, и Хёнджин понял, что ему нужно успокоить Сынмина, пока у него не начался приступ паники — если он уже не начался. Он схватил свой телефон, собираясь написать Чану, как вдруг наконец увидел то, что так тщательно оберегал Сынмин. Это была мертвая птичка, маленькое тельце которой он бережно держал в дрожащих ладонях. Казалось, она просто спит, её перья безупречны, поскольку лежала она совершенно неподвижно. Сынмин, по всей видимости, заметил, что Хёнджин замер, потому что его рыдания только усилились. — Я не… Это всё из-за меня… — повторял он, как будто молился какому-то жестокому божеству. Хёнджин хотел протянуть руку к его плечу, но тот закричал и отшатнулся. — Нет… Не прикасайся ко мне! Он выронил птичку, свернувшись калачиком посреди тропинки. Рыдания эхом отражались от пустых зданий. Единственным звуком помимо этих был шум ночной жизни и реки, протекающей чуть дальше — той самой реки, у которой они с Джисоном сидели в тот вечер, когда он объяснял, что за вспышки у него были. Хёнджин чувствовал себя совершенно беспомощным. Он хотел как-то утешить его, но, похоже, Сынмин был совершенно безутешен. Он снова протянул руку и неуверенно положил её Сынмину на плечо. От прикосновения Сынмин отшатнулся назад, как будто его ударили. Он уставился на Хёнджина расширенными, воспаленными глазами, отчего у того внутри всё сжалось. Взгляд Сынмина… совершенно опустошенный. Тот самый взгляд, который был так хорошо ему знаком в собственном отражении. Такой же взгляд был и у него, когда он чувствовал, что жить стало слишком тяжело. Взгляд Сынмина был совершенно отчаявшимся, словно он вот-вот сдастся… Сынмин поднялся на ноги и побежал прочь, оставив сумку на земле. Хёнджин, не задумываясь, бросился за ним. Куда Сынмин направлялся? Собирался ли он сделать что-то опасное? Мог ли Хёнджин чем-нибудь помочь своему товарищу, пока не стало слишком поздно? Он заставлял себя бежать быстрее, несмотря на боль в мышцах. Ему нужно было добраться до Сынмина, пока не случилось что-то плохое. Он не знал, что именно может произойти, но знал, что должен был догнать его. Что-то подсказывало ему, кричало, что нужно помочь Сынмину, пока не стало слишком поздно. Журчание реки становилось всё ближе. Посмотрев вперед, Хёнджин увидел перед собой Сынмина. Он настигал его, длинными ногами быстро преодолевая расстояние между ними. Он догонит своего друга всего через несколько мгновений, если будет бежать в том же темпе. Возможно, Хёнджину придется схватить его, но с последствиями он разберется позже — лишь бы Сынмин был в безопасности… Хёнджин почувствовал, как кровь застыла в его жилах. Сынмин, похоже, бежал к… Мосту. Сынмин собирался… Неужели Сынмин… Неужели ему предстояло наблюдать за тем, как его друг убьет себя? Сынмин приближался к мосту, звук его кроссовок гулким эхом отражался от изношенных деревянных досок, соединяющих берега бушующей реки. Недавно прошел дождь, поэтому уровень воды был выше обычного. Она неслась всё быстрее и быстрее, без сожаления врезаясь в камни и поваленные деревья. Обычно падение в реку не причинило бы сильного вреда: ты скорее утонешь, чем получишь какие-либо повреждения от удара, но сегодня… Сегодня падение в реку означало бы мгновенную смерть. Силы воды, бьющейся о камни, было бы достаточно, чтобы раздробить каждую косточку в теле. Его охватила паника. Время словно замедлилось, пока он бежал к Сынмину. Он был ещё слишком далеко. Он не успеет вовремя. Он опоздает. Он подведет Сынмина — подведет их всех. Как он объяснит остальным, что позволил Сынмину покончить с собой? Не задумываясь, Хёнджин закричал. — Стой! — Его голос прорвался сквозь ночной воздух, болезненно надломившись от единственного слова. Он почувствовал, как горло сжалось от внезапного использования, а громкости крика хватило, чтобы почувствовать вкус железа в задней его части. Слово эхом отразилось от деревьев, окружающих их двоих, а река унесла за собой обрывок этого повеления. И в тот же момент Сынмин замер. Хёнджин продолжал бежать, остановившись только у подножия моста. Согнувшись пополам, он уперся в колени, задыхаясь сильнее, чем после танцев. Его легкие словно горели, а кровь, стекающая в желудок, вызывала тошноту. — Хёнджин… — Прошептал Сынмин. Хёнджин вскинул голову и ощутил, как мир вокруг него разлетелся на куски. — П-прекрати это… Сынмин застыл на месте, его глаза расширились от страха, а по раскрасневшимся щекам бежали беззвучные слезы. Хёнджин видел, как он пытался пошевелить пальцами, но его движения были словно поставлены на паузу. — Пожалуйста… останови это, — умолял Сынмин, тихо всхлипывая. Хёнджин едва мог расслышать его за стуком собственного сердца. — Хёнджин… Я не могу двигаться… п-прекрати это… — Он начал дрожать. Хёнджина затрясло еще сильнее. — Что т-ты со мной сделал? — Сынмин был так испуган. Он закрыл рот рукой, слезы хлынули из широко раскрытых от ужаса глаз. Спустя более года такой чертовой осторожности… он оступился, и теперь Сынмин смотрит на него как на чудовище. Он несколько раз открыл и закрыл рот, безуспешно пытаясь заговорить. Конечно же, теперь, когда ему нужно было что-то сказать, слова полностью его подвели. — Шевелись, — наконец ему удалось прошептать, но команда прозвучала неразборчиво. Сынмин мгновенно рухнул, как марионетка, у которой внезапно оборвали ниточки. Он уставился на свои руки, и беззвучные слезы еще больше испачкали ткань его джинсов. Не успел Сынмин поднять взгляд, как Хёнджин рванул прочь. Он убежал от своего друга — он даже не заслуживал больше называть его так. Всё, чего он боялся, наконец произошло, и он ничего не мог сделать, чтобы остановить это. Сынмин расскажет остальным, и они придут за ним. Они сделают ему больно за то, что он совершил что-то настолько отвратительное по отношению к их другу — ведь их другом был Сынмин, а не Хёнджин. Он споткнулся и упал на кирпичи. Сдержал всхлип, почувствовав боль в колене и обеих ладонях. Посмотрев вниз, он увидел большую дырку на своих джинсах, кровь уже запачкала ткань из раны на коже. Руки также не в лучшем состоянии: плоть была разодрана и кровоточила. Кровь капала на кирпичи, и Хёнджин знал, что заслужил это. Вскочив на ноги, он помчался к своему общежитию. Его руки тряслись, пока он пытался воспользоваться своим удостоверением личности, запачканным кровью, после чего всё же захлопнул за собой дверь. В комнате было темно и тихо. Джисон был здесь тем утром, поэтому на постели всё ещё был бардак, а его шапка, которую беззаботно бросили, так и валялась на столе. Казалось, что прошла целая вечность, когда они смеялись и шутили. Теперь он больше никогда не сможет шутить с Джисоном, потому что Сынмин расскажет им, каким уродом — никчемным, злым, отвратительным чудовищем — он был. Они возненавидят его. Они сделают ему больно, и он заслужит это. Слезы текли по его щекам, но он подавлял рыдания. Знал же, что соседи по общежитию услышат его, если он начнет плакать, но не мог остановиться, так как всхлипы срывались с потрескавшихся губ. Его плач становился все громче и громче, пока он не закричал в подушку, и крики перешли в сильный кашель. Он почти удивился, что не увидел следов от крови изо рта на наволочке. Однако на белой ткани была кровь от его рук. Если бы он застирал её прямо в ту же секунду, возможно, пятно отъелось бы, но он не собирался этого делать. Это уже не имело значения: он заслуживал того, чтобы всё было испорчено. Рыдания перешли в болезненные, содрогающиеся стоны, когда он подошел к своему столу. Сердце тяжело билось о ребра, словно пытаясь полностью измотать себя, чтобы наконец навсегда перестать биться. Его руки дрожали в попытках нащупать маленькую аптечку, которую он утром засунул подальше в кипу бумаг. Всего несколько часов назад он всерьез подумывал выбросить свои лезвия, но теперь… Он слышал, как бешено вибрирует телефон в сумке, но боялся проверить его. Он знал, что его ждет — гневные сообщения от ребят. Его бывшие друзья проклинали его, писали, чтобы он покончил с собой, называли его монстром. Как бы ему ни хотелось наказать себя, он подумал, что прочтение этих сообщений заставит его зайти слишком далеко. Он удалил все диалоги, даже не взглянув на предварительный просмотр, и полностью выключил телефон. Теперь ведь некому было связываться с ним. Как ни странно, всхлипывания Хёнджина стихли, когда он сделал первый порез на бедре. Прошло несколько недель с тех пор, как он в последний раз ранил себя: шрамы начали понемногу блекнуть, и самые маленькие перешли от ярко-розовых в более бледный оттенок. Возможно, если бы он избегал рецидива еще немного, то смог бы увидеть, как они начнут исчезать, но это было уже невозможно. Его колотящееся сердце успокоилось, когда он сделал еще один порез. Лезвие пронзило плоть, точно соскучилось по нему. Маленький кусочек серебра был единственным другом Хёнджина. Ты заслужил это. Его разум кричал ему. Ты — чудовище. Край лезвия сильнее вонзился в бедро. Ему пришлось сдержать крик, когда ослепительная боль пронзила ногу. Он был рад, что рухнул на одну из своих многочисленных черных рубашек, чтобы кровь из колена и бедра не впиталась в ковер общежития: меньше всего ему нужны были разборки с завхозом, спрашивающим, откуда взялось пятно. Ты — монстр. Ты — урод. Ты заслуживаешь боли. Хёнджин слабо хныкал, повторяя слова, которые так старался скрыть от всего мира. M Больно. O Ужасно больно. N Он хотел к Джисону. S Хотел к Чану. T Больше не хотел быть один. E Больше не хотел быть живым. R Он заслуживал этого. Именно таким он и был — чудовищем. Ему никогда не забыть выражение ужаса во взгляде Сынмина, когда тот осознал, каким демоном на самом деле являлся Хёнджин. Внезапно на него обрушилась сильная усталость. Он схватил другую черную рубашку — правда, не знал, какую именно по счету, но это уже не имело никакого значения, — и прижал её к кровоточащему бедру. Перед глазами всё поплыло, но он знал, что с ним всё будет в порядке. Раньше он делал себе и похуже, чем сейчас. Наверное, он потеряет сознание, но, к сожалению, на следующий день проснется в полном порядке. Лежа на полу, Хёнджин удивлялся, почему он никогда раньше не пробовал спать здесь. Тут ведь было так удобно…