If I Say Stay, Please Don't Go

Хёнджин проскользнул в класс с пятиминутным опозданием. Он подумывал о том, чтобы прогулять, но уже и так пропустил занятие в понедельник — два пропущенных урока подряд еще больше осложнят его положение, и он не был готов к этому. Он сделал вид, что не заметил, как Джисон смотрит на него, и сел на место у двери. Он натянул маску на нос, не желая, чтобы кто-то видел, в каком он состоянии. Казалось, что прошла целая вечность, но ночь с Сынмином случилась всего несколько дней назад. С тех пор он никак не мог нормально заснуть. Удавалось продержаться всего два или три часа, прежде чем кошмары заставляли его подскочить на кровати, пот и слезы пропитывали рубашку. Он ощущал, что вот-вот потеряет сознание, но его это не волновало: возможно, в таком случае он наконец-то сможет отдохнуть. Капюшон куртки скрывал его сальные волосы, челка падала на усталые глаза. Он был уверен, что выглядит примерно так же плохо, как и чувствует себя, то есть чертовски плохо, учитывая, что он буквально был готов упасть в обморок в любой момент. На выходных его телефон был в режиме «Не беспокоить». Теперь ведь нет никого, кому нужно с ним связаться. Не сейчас, когда все его ненавидят. Разве могло быть иначе? Он же чудовище. Нога пульсировала в такт мыслям. С той ночи он не причинял себе вреда, но только потому, что он слишком устал, чтобы что-либо делать. А также потому, что на ноге оставалось мало места, чтобы причинить себе еще больше боли. Он чувствовал, как его затылок пронизывали взглядом, но не отводил глаз от тетради. Пытался сконцентрироваться на лекции, но из-за звона в ушах было трудно что-либо расслышать. Может быть, ему стоило позавтракать… Или поужинать накануне вечером… или съесть хоть что-нибудь. Последние несколько дней его слишком тошнило, и он не мог ничего проглотить. Он заметил, что побледнел, а щеки впали. Ему показалось? Возможно ли, что он действительно так выглядел? Он уже и не знал. К концу лекции Хёнджин успел записать всего два пункта, окруженные бессмысленными каракулями. При взгляде на них он скривился. На бесцельных рисунках несколько раз встречалось слово «монстр». Черт, он чувствовал себя дерьмово. Хёнджин сунул блокнот в рюкзак и встал, затем уцепившись за стол, так как аудитория опасно закружилась. Он крепко зажмурил глаза, умоляя, чтобы всё пришло в норму, чтобы он мог вернуться в общежитие и попытаться заснуть. Смысла в этом не было, но попытаться стоило. У него ведь, похоже, больше не было других планов. — Хёнджин… Он тряхнул головой, избавляясь от последних остатков головокружения, и крепче сжал рюкзак, почти выбежав из аудитории. Он не мог встретиться с Джисоном лицом к лицу. Не сейчас. Он сомневался, что смог бы выдержать разочарование, ярость, отвращение и страх, которые кипели в его глазах. Джисон, который всегда смотрел на него с такой яркой, искренней улыбкой… Если бы он больше никогда не смотрел на Джисона, то, возможно, смог бы сохранить последние воспоминания о том времени, когда они ещё были друзьями. Он действительно был самым худшим человеком на свете, не так ли? Он понимал, что был самокритичен, но не мог остановиться. Возмущение самим фактом своего существования мешало дышать, и он гадал, что же станет последней каплей — что заставит его наконец спрыгнуть, или передозироваться, или перерезать себе вены, и когда это время наконец наступит… В отличие от Минхо, у него всё получится. Он просто ждал, когда чаша переполнится. Он заслуживал этого, после того, что сделал. Отдаленно он признавал, что вел себя неразумно. Как бы он ни ненавидел себя в этот момент, шансы того, что он действительно попытается сделать что-то летальное, невелики. Он хотел быть более рассудительным, но было что-то успокаивающее в том, чтобы боль бушевала в груди. Едва он собирался повернуть за угол, как кто-то схватил его за руку. Повернувшись, он попытался вырваться, но обнаружил, что, кем бы этот человек ни был, он намного сильнее. В его груди вспыхнула паника. Его изобьют? Неужели этот человек… — Джинни, — прорезался сквозь панику знакомый голос. Он наконец-то смог сфокусировать взгляд, но уставился от шока. Чан смотрел на него, нахмурившись. На мгновение ему показалось, что он обеспокоен, но с чего бы? Хёнджин был гребаным монстром, который использовал свою ТИР, чтобы сделать своему другу больно. — Эги… Хёнджин слабо попытался отстраниться, его глаза защипало. Он не хотел больше плакать, но рука Чана была такой теплой. Несмотря на то, что хён крепко держал его, ему не было больно. Хотя ему почти хотелось, чтобы так и было… — Я только что с занятий, — сказал Чан, ища что-то в выражении лица Хёнджина — что именно, Хёнджин не был уверен. — Давай попьем бабл ти. Хёнджин попытался покачать головой, но Чан был настроен решительно. Рука, обхватившая его собственную, скользнула вниз, переплетая их пальцы. Горло стало болезненно жечь — почему он плачет из-за такого простого движения? Слезы впитывались в маску, но он не издал ни звука. Он больше никогда не издаст ни звука. Ни хмыканья, ни смеха, ни кашля. Он не мог больше рисковать — не то, чтобы он проживет еще дольше. Он вообще не рассчитывал дожить до двадцати одного года. По правде говоря, он не думал, что доживет до окончания старшей школы, так что уже и так жил с лишком. Чан ничего не сказал, пока они шли к ближайшему кафе, но почему-то от старшего друга не исходило злости или агрессии. На самом деле, Хёнджину казалось, что он пытается утешить его. — А, у них все еще нет клубничного, — нахмурился Чан, увидев надпись на прилавке. — Думаю, в этот раз я возьму… зимнюю дыню. Давненько я её не пробовал… Что ты хочешь, Джинни? Хён оплатит, ладно? Выбирай всё, что хочешь. Хёнджину хотелось провалиться под землю. Сможет ли он вообще проглотить шарики тапиоки, или он растратит подарок Чана так же, как растратил его доверие и дружбу? Через мгновение он шагнул вперед и нерешительно указал на что-то в меню, приклеенном рядом с надписью об отсутствии чая с клубничным вкусом. Чан промычал в ответ и позвал работника. — Добро пожаловать, что я могу сделать для вас? — вежливо спросила она. — Большую зимнюю дыню и молочный чай с коричневым сахаром, — легко ответил Чан. На мгновение он обернулся к Хёнджину. — Будешь с жемчугом? Хёнджин кивнул. — Оба с жемчугом, пожалуйста. — Конечно, — девушка вписала их заказ в планшет. — Что-нибудь еще? — Нет, только это. — Хорошо, проведите картой, когда будете готовы. Хёнджин настороженно наблюдал, как Чан проводит своим студенческим билетом для оплаты. Он ведь ничего не сделает с ним на людях, верно? Это всё уловка? Чан пытался заставить Хёнджина довериться ему, чтобы сделать ему больно? Чан собирался причинить ему боль? — Давай найдем местечко, — сказал Чан, натянуто улыбнувшись, когда заметил, как Хёнджин отшатнулся от него. — У тебя ведь сегодня больше нет занятий, да? Хёнджин кивнул. — Отлично, у меня тоже, — усмехнулся он, присаживаясь за один из маленьких столиков, стоящих в стороне. Вокруг стояло еще два стула, но он был таким крошечным, что места едва хватило бы для вещей одного человека. — Как твоя лекция? Хёнджин пожал плечами, уставившись на узоры на столе. Интересно, сколько их там должно быть на самом деле, а сколько исчезло от многолетнего насилия со стороны скучающих студентов колледжа. Он услышал, как Чан вздохнул, и зажмурился. — Хёнджин… — начал Чан, но запнулся, увидев слезы, катящиеся по лицу младшего. Хёнджин попытался сдержать тихие всхлипы, но, стараясь заглушить их, зажал рот рукой. Он не знал, что причиняло больше боли: попытка сдержать плач или осознание того, что Чан пришел сюда только затем, чтобы наказать его. — Всё хорошо, дитё, — мягко сказал Чан, протягивая руку через стол и успокаивающе поглаживая его. Мгновенно дрожь немного утихла. — Всё будет хорошо, ладно? Сделаешь глубокий вдох для хёна? Вот так… задержи дыхание для меня. Молодец… теперь медленно выдыхай… Вот так. Можешь сделать это ради меня еще разок? Вдох… задержи дыхание… и выдох… Хёнджин выполнял приказы, слова Чана укрывали его как теплое одеяло. Чем больше старший говорил, тем больше Хёнджин чувствовал себя… как дома. К тому моменту, когда пришел работник с напитками, Хёнджин уже не плакал. Он апатично уставился на стол опухшими глазами, а нос был заложен. Ему хотелось снять маску, потому что она намокла и мешала ему дышать, но он не мог этого сделать. — Смелее, ребенок, — Чан заметил нерешительность Хёнджина. — Тебе, видимо, нужно немного сахара. Хёнджин жалобно захныкал, снимая маску и запихивая влажную ткань в рюкзак. Первый глоток напитка был настолько вкусным, что он подумал, что может снова заплакать: он был холодным и сладким, но почему же он снова плакал? Почему он был таким? — Вкусно? — мягко спросил Чан. Хёнджин кивнул, тихо всхлипывая в трубочку. Он попеременно потягивал напиток и вытирал лицо свободной рукой, беря у Чана предложенные салфетки, когда его хрипы становились слишком влажными. Чан подождал, пока он наполовину выпьет свой напиток, и заговорил снова. — Хёнджин, никто из нас не сердится, — прошептал он, пытаясь протолкнуть последнюю жемчужину тапиоки в трубочку. У Хёнджина застыла кровь в жилах. — Мы просто… мы волнуемся. За вас обоих. Что бы ни случилось… Сынмин был очень потрясен, но он не злился. Хёнджин опустил руки на колени и снова уставился в стол. Вот тот самый момент, когда Чан скажет ему уйти? Когда Чан скажет ему, что они не злятся, но испытывают отвращение или боятся его? Станет ли это его последней каплей? — Прошу, эги, — в его голосе звучало отчаяние. — Просто… что случилось? Хёнджин достал свой телефон, руки дрожали в попытках что-то напечатать. Через несколько минут он бросил попытки написать что-нибудь без ошибок и просто передал Чану устройство, чтобы он расшифровал написанное. Увидел Мин ночью он плакал не знаб почему хотед его утешить нр он убежл думал он прынет ч моста испуглся нужно бло его остновить извини извини извини пжалуста нененавидьте меня Чан чувствовал, как его глаза щиплет, читая отчаянные извинения. Сынмин просто сходил с ума, прибежав в ту ночь в квартиру старшего, плача и трясясь. Потребовалось несколько часов, чтобы успокоить его, а когда он всё же унялся, его объяснения не имели особого смысла. — Хёнджин… — В ужасе вздохнул Чан. Он протянул телефон обратно, жалея, что не мог подобрать нужных слов. Хёнджин явно нуждался в утешении, но на этот раз он сам потерял дар речи. Хёнджин взял телефон обратно и удалил заметку. Когда он уже собирался закрыть приложение, он заметил еще одну: ту самую заметку, которую он написал для Джисона, объясняя все. Почему он хранил ее? После того как Джисон сломался, всё было как в тумане. Они вернулись в квартиру Чана, но Хёнджин не мог ни на что обращать внимание. Стоит ли показать её Чану? Может, это его шанс всё исправить… но заслуживает ли он этого? Именно он разрушил все шансы на счастье. Возможно, ему стоит просто забыть о своих потерях и притвориться, что он никогда не встречал Джисона и остальных. Это избавит его от боли в будущем, ведь если он помирится с ними сейчас, то неизбежно снова причинит им боль. Однако… Однако он хотел всё исправить. Он хотел, чтобы Чан обнял его и сказал, что всё будет хорошо. Он хотел, чтобы Джисон пришел и вздремнул с ним. Хотел танцевать с Минхо и веселиться с Феликсом. Хотел узнать остальных получше — узнать больше о Сынмине, Чанбине и Чонине. Он хотел подружиться со всеми ними. Чан наблюдал за Хёнджином, уставившегося в свой телефон. На его лице ясно отражался внутренний конфликт, и поэтому старший молчал. Как бы ему ни хотелось сказать что-нибудь, чтобы утешить Хёнджина, он понимал, что тот должен сам разобраться с этим. После нескольких минут молчания Хёнджин передал телефон обратно. Взглянув вниз, Чан увидел несколько абзацев, каждый из которых был довольно длинным. Он слегка нахмурился, пытаясь побороть ужас, который начинал в нем закипать. Я стал злиться на свою внешность… До восьми-девяти лет ничего не помню… Мне было ужасно страшно. Я не понимал, что происходит… Они называют это «принуждением»… Я слишком боюсь навредить кому-то еще… Может быть, я насильник и даже не знаю об этом… Я ненавижу себя. Мне так хочется, чтобы все это прекратилось… — Ох, Хёнджин… — Чан выдохнул, телефон выпал из его пальцев и ударился о столешницу. Хёнджин вздрогнул, плотно закрыв глаза. Он не знал, что произойдет дальше, но не удивился бы, если бы следующим, что он почувствовал, был бы удар по лицу — он ведь заслуживал этого после того, что сделал… Он распахнул глаза, почувствовав, как вокруг него обвились руки. — Ты ни в чем не виноват, — прошептал Чан дрожащим голосом. Он отодвинул с дороги маленький столик, чтобы дотянуться до младшего. Хёнджин слабо попытался сопротивляться объятиям, но быстро растаял в них. Он не осознавал, как сильно в этом нуждался, пока тепло Чана не начало впитываться в его кожу. — Спасибо, что так позаботился о Сынмине. Я могу только представить, как ужасно страшно это было для тебя, особенно после того, что случилось с твоим другом. — Мне… — Хрипло прошептал Хёнджин, но его разум и тело кричали ему, чтобы он заткнулся к чёртовой матери. — Мне ж-жаль… — Тише, тебе не нужно извиняться, эги, — тихо промычал Чан. Тревога в груди Хёнджина немного утихла. — Ты не сделал ничего плохого. Сынмин не ненавидит тебя. Никто из нас не ненавидит. Мы все тебя очень любим. Мы так испугались, когда ты не отвечал ни на одно из наших сообщений. Мы просто… просто хотели убедиться, что с тобой всё в порядке. Голос его болезненно надломился, и этого было достаточно, чтобы слёзы, которые Хёнджин отчаянно сдерживал, побежали по щекам. — Всё хорошо, — продолжал Чан, пряча лицо Хёнджина в своем плече. Он видел, что на них косятся другие студенты, но ему было все равно. В тот момент для него было важно лишь убедиться, что с Хёнджином всё в порядке. — Хён рядом. Ты больше не один… тебе больше никогда не придется быть одному. Хёнджин заплакал только сильнее, задыхаясь от рыданий. Шуметь не хотелось, но ему казалось, что легкие вот-вот разорвутся, если он будет сдерживаться. — Знаешь… Для меня значит намного больше, чем ты думаешь, что ты был готов сделать всё, чтобы помочь Сынминни, — тихо прошептал Чан. — Я… я потерял подругу, потому что был недостаточно хорош, и с тех пор никогда не мог простить этого себе. Думать о том, что… что была вероятность того, что я мог потерять одного из моих ребят… пугает меня. Хёнджин попытался отстраниться, как-то дать понять Чану, что ему не нужно говорить о том, что было так болезненно произносить вслух, но объятия старшего оставались крепкими. — Моя ТИР называется сиреной, — продолжил Чан. Хёнджин задался вопросом, почему Чан пошел на всё это. Он старался утешить Хёнджина? Чан был достаточно умен, чтобы понять, как неловко было Хёнджину решиться на этот рассказ, поэтому вполне логично, что взамен предложил свою собственную историю. — Я… Это было ещё до того, как я переехал сюда. Мне было четырнадцать, и у меня была подруга, с которой я был очень близок. Она была на год старше меня, такая удивительная. Талантливая, добрая, умная… Я хотел быть таким же, как она. Занимался всем тем, чем занималась она… команда по плаванию, дискуссионный клуб. Она была моей лучшей подругой… но у неё была очень тяжелая депрессия… У Хёнджина было предчувствие, к чему всё идет, и от этого осознания чай в его желудке забродил. — Это случилось в конце первого курса… Она сказала, что ей нужно поговорить с учителем после уроков, и чтобы я пошел домой, — продолжил он низким голосом. Хёнджин все еще мог слышать слабый трепет в его словах. — Я так и собирался сделать, но не смог открыть свой шкафчик, и мне пришлось попросить уборщицу отпереть его. Когда я уже начал уходить, я заметил, что дверь на крышу была открыта, что было странно, потому что она всегда была заперта… Мне стало любопытно, поэтому я пробрался по ступенькам, думая, что загляну на крышу и уйду, пока меня не поймали, но… Чан глубоко вздохнул. Он больше не прижимал Хёнджина к груди, но крепко держал его руки в своих. Хёнджин слегка сжал ладони Чана, чтобы успокоить его. Чан слабо улыбнулся ему, но затем опустил глаза и продолжил. — Она стояла на карнизе, — внезапно его голос стал звучать так юно. — Я… я умолял её спуститься, пойти со мной домой, и мы могли бы все обсудить. Говорил ей, что пойду с ней на сеансы терапии, если ей будет страшно, и что я буду рядом с ней на протяжении всего её восстановления… Она просто… она просто улыбнулась мне самой грустной улыбкой, которую я когда-либо видел, и сказала «Прости, Крисси»… У Хёнджина запершило в горле при виде слез, стекающих по щекам Чана. Он не потрудился даже вытереть их, снова заговорив. — Она… она упала, — его голос болезненно надломился, точно вонзив нож в сердце Хёнджина. — Даже не прыгнула. Просто… упала. Она уже достигла земли, когда я добрался до края… Она умерла мгновенно, и п-похороны были закрытыми… Я пропустил поминки, потому что мне нужно было прийти в себя… Когда я очнулся, у меня развилась ТИР, и меня заставили остаться на обследование. Я успел как раз к моменту, когда гроб опускали в землю. Хёнджин потянулся вперед и провел большим пальцем по его щеке, вытирая слезы. Чан улыбнулся, и хотя улыбка была полна горя, Хёнджин видел в его взгляде ясную, как день, любовь. Сердце пропустило удар. — Я могу изменять настроение человека своим голосом, — наконец признался Чан. — На самом деле я использовал её только для того, чтобы успокоить других. Был один раз, когда я использовал ТИР, чтобы вывести кое-кого из себя, но это было потому, что он подвергался насилию со стороны своей девушки, и я послал ему искорку, необходимую, чтобы порвать с ней, понимаешь? Вот почему Джисон обычно ищет меня, когда у него приступы паники: я могу его успокоить. Я знаю, ты же достаточно сообразительный и заметил, что что-то тут нечисто, правда? Хёнджин кивнул. В этом был смысл. Было так много случаев, когда он был на грани панической атаки, или из-за тревоги в легких заканчивался воздух, а потом приходил Чан и начинал утешать его таким спокойным, любящим шепотом. Всего несколько слов — и все его страхи отступали. В какой-то момент даже казалось, что слова Чана словно оседают в теле, впитывая панику. — Разговаривать должно и правда быть очень страшно, — мягко продолжил он. — Я знал, что это как-то связано с твоей ТИР, но когда прочитал ту заметку… Я просто хочу, чтобы ты знал, что тебе не нужно бояться рядом с нами, хорошо? Мы доверяем тебе, и если ты почувствуешь себя подавленным, я могу помочь тебе успокоиться. Я… я просто хочу, чтобы ты чувствовал себя комфортно рядом с нами. Хочу, чтобы мы были твоим домом… Мы все являемся домом друг для друга, и ты тоже заслуживаешь такой поддержки. Хёнджин покачал головой. Нет, не заслуживает. Не заслуживает их доброты. Не заслуживает их поддержки и комфорта. Не заслуживает… — Ты опять слишком много думаешь, — Чан оторвал его от криков в голове. Чувство спокойствия снова опустилось на его плечи, заставив Хёнджина расслабиться. Он даже не подозревал, что так сильно напрягался. — Я не собираюсь заставлять тебя делать что-либо, но я знаю, что остальные будут очень рады узнать, что с тобой всё в порядке. Они переживают с тех пор, как ты пропал. Джисон испугался, когда ты не пришел на занятия в понедельник. Он сказал, что вломится к тебе в общежитие, чтобы убедиться, что с тобой все хорошо. К счастью, я отговорил его от этого, потому что ему вряд ли нужно, чтобы папка с его личным делом стала больше. Чан усмехнулся, отчего у Хёнджина уголки рта слегка поползли вверх. Ему стало интересно, во что еще ввязался Джисон. Может, он спросит его… А может ли? Может ли он спросить Джисона? Могут ли они снова стать друзьями? — Джисон сейчас у нас в квартире, — сказал Чан, и Хёнджин заметил, что он никогда не говорил «моя» квартира. Она всегда была просто квартирой или нашей квартирой. Из-за этого у него возникало ощущение… как будто там было место для него. — Минхо, наверное, готовит обед. Может, посидим немного вчетвером? Хёнджин задумался на мгновение. В то время как сердце кричало, чтобы он сказал «да», разум запугивал его. Он должен был отказать, потому что иначе снова причинит боль своим друзьям, как настоящий, чокнутый монстр, которым он являлся… — Только ненадолго, хорошо? — осторожно спросил Чан. — Всего лишь на обед, и если ты будешь чувствовать себя не в своей тарелке, я провожу тебя обратно в общежитие. Можешь также вздремнуть в моей кровати, если не захочешь идти к себе. Хёнджин поднял на него умоляющий взгляд. — Я знаю, что Джисон будет очень рад тебя видеть, — Чан заметил отчаяние во взгляде младшего. — Он очень по тебе скучает. Ставлю на то, что он схватит тебя, как только ты переступишь порог. Вообще, я бы поставил на то, что он не отлипнет от тебя всю ночь. Он даже может ждать возле уборной, если ты захочешь в туалет. Хёнджин почти беззвучно усмехнулся, представив, как Джисон стоит за дверью ванной, сердито надувшись и царапая дверной проем как кошка, пока Хёнджин не закончит и не вернется. Наконец, Хёнджин кивнул. Все лицо Чана расплылось в яркой ухмылке, и от того, как широко улыбался его хён, у Хёнджина чуть не заболели щеки. — Отлично! — сказал он, резко поднявшись. Если бы они не сидели у стены, его стул упал бы на пол. — Пойдем, я напишу Минхо, чтобы он приготовил еще немного еды. Хочешь принять душ, когда мы придем? Феликс дал нам какой-то крутой гель для душа, потому что на той неделе он заметил под раковиной бутылку шампуня «три в одном». Мы им даже не пользуемся: это был подарок с приколом от Чанбина, когда мы переехали, но Ликс твердо решил его исправить… Хёнджин слушал, как Чан болтает, и у него самого становилось легче на душе, когда старший продолжал говорить. Чан казался таким искренне счастливым, что Хёнджин согласился вернуться с ним… это почти волновало его. Что, если он разочарует Чана? Он не знал, сможет ли выдержать, если Чан посмотрит на него с презрением. Он был так добр. Заставил его почувствовать себя таким желанным гостем. Даже с первой минуты их знакомства Чан сделал всё возможное, чтобы Хёнджин чувствовал себя как дома. Никто и никогда не делал для него ничего подобного, за исключением, может быть, Джисона. Он с тревогой облизал нижнюю губу. Что скажет Джисон, когда увидит его? Будет ли он сердиться, что Хёнджин игнорировал его во время урока? Будет ли он расстроен? Будет ли он плакать, потому что Хёнджин плохой друг? Он практически боялся представить себе это. К сожалению, у него было не так много времени, чтобы обдумать это, даже если бы он захотел, потому что через несколько минут они уже заходили в квартиру. Сняв обувь у двери, они проследовали за запахом готовящейся еды на кухню, где болтали Минхо и Джисон. Минхо стоял у плиты и что-то помешивал, а Джисон сидел на стойке и, очевидно, о чем-то спорил, энергично размахивая руками. — Мы вернулись, — небрежно сказал Чан. — С возвращением, — Минхо не поднимал глаз от плиты. — У нас есть еще соевый соус? — Мм, если его нет в шкафу, то мы можем обойтись пакетиками из доставки, — нахмурившись, сказал Чан. — Неужели мы так давно не ходили по магазинам? — Да, наверное… — Джисон начал дразнить Чана, но тут же замолчал. Хёнджин расширил глаза, когда они уставились друг на друга, но как раз в тот момент, когда он собирался спрятаться за Чаном, Джисон бросился через маленькую кухню и повалил Хёнджина на пол. — Джисон! Аккуратнее! — отругал Чан, но тот его не слушал. Он уставился на Хёнджина, а глаза быстро залились слезами. Хёнджин почти ожидал, что Джисон обнимет его так крепко, что он не сможет дышать, или заплачет ему в плечо, но вместо этого он осторожно притянул Хёнджина к себе, обхватив его шею руками и прижав к себе, как будто тот мог рассыпаться при любом более тесном объятии. — Ты вернулся домой… — Прошептал он, будто вот-вот расплачется. — Мм… — промычал Хёнджин, приподняв руки, чтобы нежно обхватить Джисона за талию. — Наконец, блин… — Как бы ему ни хотелось рассердиться, Джисон почувствовал безумное облегчение. Он сидел у Хёнджина на коленях, держа своего друга так, словно боялся, что тот растворится в воздухе, если он его отпустит. — Хёнджин хотел принять душ, — сказал Чан, прекрасно понимая, что Джисон не упустит его по крайней мере в течение часа. — Он может сделать это позже, — пробормотал Джисон, и было подозрительно похоже, что он надул губы, уткнувшись лицом в рубашку Хёнджина. — Дай мне насладиться. Хёнджин только тихонько усмехнулся, поглаживая рукой его по спине. Минхо ухмыльнулся, продолжая готовить, и незаметно передал Чану немного денег. Они любили своих друзей — и особенно то, насколько те были предсказуемы.