If I Say Stay, Please Don't Go

Хёнджин протиснулся в зал для тренировок. Минхо сказал, что любой может получить доступ в здание, если знает нужных людей, а поскольку Хёнджин знал Минхо, он входил в этот список. По какой-то причине он чувствовал, что держал в себе… слишком много всего, и слой напряжения давил на него, несмотря на то, что всё шло хорошо. Он надеялся, что час или четыре в студии помогут ему выпустить пар, и он сможет вернуться к своей жизни. Чего никак нельзя было ожидать, так это того, что комната уже занята. На часах было почти два часа ночи, и в такое позднее время все уже точно должны были спать, но, похоже, Хёнджин ошибался. Заглянув в окно, Хван удивленно моргнул. На полу сидел Минхо, тяжело дыша, и смотрел на себя в зеркало. По запотевшим стеклам было ясно, что он практиковался в танцах уже не первый час, если пот, пропитавший его рубашку, был недостаточным признаком. Хёнджин постучал в дверь, но Минхо, похоже, не услышал его за музыкой, которая всё ещё громко играла через дешёвые колонки. Спустя мгновение он открыл дверь и проскользнул внутрь. Услышав звук открывающейся двери, Минхо вскинул голову, и его паника сменилась осознанием. Хёнджин подошёл и молча сел на пол рядом, прислонившись спиной к зеркалу. Некоторое время никто из них не говорил, музыка заполняла собой отсутствие разговора — пусть и одностороннего. Хёнджин что-то напечатал в телефоне и протянул его старшему. Ты в порядке? Минхо прочитал сообщение и криво улыбнулся ему. — Да, просто слишком много всего в голове, — ответил он устало. Он снова посмотрел на своё отражение и нахмурился, после чего плотно закрыл глаза. — Я просто… сегодня один из тех самых дней, понимаешь? Хёнджин хмыкнул, кивнув, хотя Минхо не видел этого. Ему хотелось, чтобы он мог избавить Минхо от неуверенности и боли. Если бы он мог, то непременно сделал бы это — он не возражал против бремени, если бы тогда с его друзьями было всё хорошо. Если бы только он мог убедить Минхо в том, что видели все остальные. Минхо видел себя ущербным и отвратительным. Считал себя плохим, и это было обидно, потому что он был каким угодно, только не таким. Забавным, заботливым и добрым, по-своему уникальным. Он не должен смотреть на себя с одним лишь отвращением… Хёнджин поднял голову, когда его озарила идея. Напечатав что-то ещё, он снова передал телефон. Минхо прочитал сообщение и тут же нахмурился. Если бы ты мог избавиться от своей неуверенности, ты бы сделал это? — Если бы я мог просто… избавиться? — Минхо беззлобно усмехнулся. — Я бы сделал что угодно… в данный момент? В данный момент я бы пошел на что, мать его, угодно ради этого. Хёнджин кивнул, собирая всю свою смелость в кулак. Ему надоело бояться себя и своей ТИР: в конце концов, она была частью его же самого. Он пересел таким образом, чтобы Минхо оказался между его ног и прижимался спиной к его груди, и оба теперь сидели лицом к зеркалу. — Эги, что ты…? — Минхо посмотрел в сторону, пытаясь избежать собственного отражения. — Посмотри на себя, — мягко сказал Хёнджин, от чего в груди почувствовалось жжение. Теперь, снова пытаясь привыкнуть к этому, горло болело уже меньше, когда он подавал голос. Минхо ощутимо напрягся, насильно повернув голову и снова посмотрев в своё отражение. — Ты… красивый, хён. Ты… не заставляй себя видеть недостатки, которых нет. — Джинни… — Минхо не мог оторвать взгляд от зеркала. — Скажи мне, что тебе не нравится в себе, — в груди снова защемило. — Мой нос, — мгновенно ответил Минхо. — Мои бёдра. Я ненавижу свои глаза. Они неровные. Я ненавижу свою улыбку и свои плечи. — Перестань воспринимать себя в таком негативном ключе, — осторожно приказал Хёнджин. Минхо слабо задрожал на его коленях, не в силах оторвать от себя взгляд. Хёнджин наблюдал из-за его плеча за тем, как старший всматривается в собственное отражение. — Ты такой красивый и добрый. А тот, кто думает, что имеет право говорить о тебе что-то плохое, ужасно глуп и явно слеп. — Я не… — Не позволяй чужому мнению менять твоё представление о себе, — продолжал он мягко, тщательно подбирая слова. — Увидь себя таким, каким тебя видим мы. Ты удивительный, хён. Ты последний на всем белом свете, кто заслуживает чувствовать… что не достоин любви. — Хёнджин… — Не слушай мысли, твердящие, что ты недостаточно хорош, — от боли в груди у него сводило живот. Он никогда раньше не использовал свою ТИР настолько умышленно. Это всегда происходило случайно, но сейчас он действительно использовал её во благо. — Перестань унижать себя из-за того, что о тебе говорят другие. Минхо не пытался прервать его в этот раз. Он просто… смотрел на себя в зеркало, широко раскрыв глаза и нахмурив брови. Хёнджин наблюдал, как взглядом старший исследовал каждую черту своего лица — нос, затем уши, затем рот. — Перестань… перестань прислушиваться к голосам в твоей голове, — он молился, чтобы это помогло Минхо. Он понятия не имел, что делает, но если бы только он мог наконец сделать хоть что-то хорошее своей дурацкой силой… — Увидь себя таким, какой ты есть на самом деле… а не таким, каким тебя заставили считать другие. Минхо медленно поднялся, не отрывая взгляда от своего отражения. Хёнджин затаил дыхание, наблюдая, как он осматривает своё тело, крутясь из стороны в сторону, как он действительно видит себя впервые за… Наверное, впервые за всё это время. Вероятно, это был первый раз, когда Минхо смотрел на истинного себя, не ослеплённый ненавистью своих сверстников. — Хёнджин… — Выдохнул Минхо после нескольких минут молчания. Хван не успел даже подумать об ответе, как его повалили на пол, отчего он больно впился локтями в жесткий пол тренировочного зала, поймав их обоих в последнюю секунду. У него не было времени сосредоточиться на болевом шоке, потому что вдруг к его губам прильнули губы, а по щекам потекли чужие слезы. Минхо всхлипывал в поцелуе, прижимая его ближе к себе. Хёнджин хоть и удивился, но не оттолкнул его. Он мог только представить, какие эмоции вдруг охватили хёна, и он бы никогда не оттолкнул своего товарища, если бы тот чувствовал себя так, как Минхо в этот самый момент. — Черт… прости, — пробормотал Минхо, наконец отстранившись. Губы Хёнджина покраснели, а на рубашке остались следы от слёз, но на лице была добрая улыбка. — Я не должен был этого делать… Я просто… — Всё в порядке, — сказал Хёнджин через мгновение. Его горло снова отдалось болью, но этого следовало ожидать. Он понял, что заговорил впервые после инцидента: он изредка перекидывался словами, но в первый раз с тех пор произносил целые предложения. — Тебе… что-нибудь нужно? Он слегка поморщился. Отвернувшись в сторону, он кашлянул в локоть, пытаясь скрыть грубость своего голоса. Минхо нахмурился и подошел к своей сумке, достал бутылку с водой и протянул её Хёнджину. — Непривычно говорить так много, да? — спросил он с небольшой улыбкой. Хёнджин покачал головой, медленно потягивая воду, чтобы не подавиться. — Больно, — пробормотал он, снова закашлявшись. — Но… всё нормально. — Спасибо, — Минхо немного сморщился, как будто собирался снова заплакать, но в последнюю секунду сумел взять себя в руки. — Я не… я не знаю, как ты это сделал, но… блин, спасибо тебе огромное… — Я… я никогда не думал, что моя ТИР может оказаться… хорошей, — тихо признался Хёнджин, глядя на свои руки. Он почти боялся увидеть реакцию хёна. — Мне всегда было страшно, что я… из-за неё я всегда буду только плохим… — Эй, не говори так, — Минхо слегка нахмурился. — Ты… ты такой хороший, Джинни. Ужасно хороший. ТИР правда может испортить тебя, но это не значит, что ты испорчен из-за неё, понимаешь? В нас всех есть сломанные частички, но это не значит, что мы всегда должны бояться причинить боль другим. Иногда… иногда благодаря этим нашим разбитым осколкам мы подходим другим таким же… прям как… как мозаика из битого стекла. Мы все в дерьме, но вместе мы дополняем картину. — Как поэтично, — тихо усмехнулся Хёнджин, приподняв уголок рта. — Ты же меня знаешь, — Минхо широко улыбнулся. Взгляд его всё ещё оставался немного стеклянным, а щеки по-прежнему были покрыты пятнами, но в выражении его лица появилось новое чувство надежды — новое ощущение легкости в плечах. — Поэтичен, как, впрочем, и всегда. Хёнджин слегка ухмыльнулся. Они все знали, что Чан и Чанбин были самыми поэтичными в их компании: они написали несколько самых душераздирающих текстов песен, которые кто-либо из них вообще читал в своей жизни, но притворяться было забавно. — Вернёмся в квартиру? — предложил Минхо, закидывая сумку на плечо и выключая музыку. — Можешь принять душ после меня, если хочешь. Обычно я пропускаю гостей первыми, но я чувствую себя просто отвратительно. Хёнджин улыбнулся, кивнул, взял свои вещи и вышел вслед за хёном из студии. Всю дорогу до квартиры Минхо рассказывал Хёнджину о том, как Чану в руки случайно попала травка Чанбина, и он утверждал, что видел бога. Хёнджин не мог сдержать смеха: он так и представлял себе Чана, обкурившегося до беспамятства и уставившегося в пустое пространство, пока остальные пытались о нём позаботиться. Отчасти он был рад, что у них есть Феликс, потому что тот никогда бы не позволил никому из них так надраться. Он мог регулировать, насколько они пьяны или под кайфом, и всё время отвечал за их безопасность. Из-за таких мелочей Хёнджин испытывал еще бóльшую благодарность за своих друзей. — Давай я сначала сделаю тебе чай, а потом пойду в душ, — сказал Минхо, когда они зашли в тёмную квартиру. — Похоже, Чанни-хён еще не дома, так что не волнуйся, что будешь слишком шуметь… Он запнулся, оглянувшись на Хёнджина, который не удержал своей усмешки. Как будто Хёнджин вообще когда-либо вёл себя слишком громко. Минхо закатил глаза и с ухмылкой покачал головой, отправившись на кухню ставить чайник. Он хмыкнул, занявшись готовкой чая, не обратив внимания, когда Хёнджин появился в дверном проеме. — Держи, эги, — сказал он, протягивая Хёнджину кружку, от которой поднималось облачко пара. — Я знаю, что он не очень вкусный, но эта фигня спасла мою задницу в тот единственный раз, когда я участвовал в мюзикле. — Спасибо, хён, — Хёнджин поборол приступ кашля, вдохнув запах чая. Он был сладким, пах медом и корицей. — Не за что, — улыбка Минхо на мгновение смягчилась. — Можешь пока посидеть на диване. Я быстро справлюсь, и ты сможешь пойти следующим. Я принесу тебе свежее полотенце и какую-то одежду Чанни-хёна. Ты выше его, но он всегда носит вещи на пару размеров больше, так что тебе подойдет. Хёнджин хмыкнул, уселся на диван и подогнул под себя ноги. Минхо взъерошил ему волосы, после чего на минуту скрылся в спальне, а затем прошмыгнул в ванную и закрыл за собой дверь. Хёнджин потягивал чай, осторожно дуя на него, чтобы не обжечь язык. Через несколько мгновений из-за двери послышался шум воды, из-за чего Хёнджин подумал, как приятно было бы принять душ. Минхо был прав: чай творил чудеса с его раздраженным горлом. Отчасти он чувствовал себя немного слабым, ведь кому вообще было больно от нескольких произнесённых вслух предложений? Но в то же время Хван был чрезвычайно горд собой за то, что смог говорить так много и сразу. Прошло много времени с тех пор, как он вообще мог делать что-то подобное, и он искренне никогда не верил, что когда-либо снова почувствует, что возвращается к нормальной жизни. И всё это благодаря Джисону. Если бы у него не было тех видений, и он не потащил бы Хёнджина с собой на встречу с друзьями в первый учебный день… Совсем не хотелось думать о том, где бы Хёнджин оказался при таком раскладе. — Теперь ванная твоя, Джинни, — Минхо открыл дверь, выпустив вслед за собой облако пара. — На раковине лежит одежда, а полотенце, которое на двери, чистое. Не торопись, спешить некуда. Ты проголодался? — Угу, — Хёнджин был не так уж голоден, но если Минхо собирался приготовить что-нибудь поесть, он был бы не против перекусить. — Супер, потому что я умираю с голоду, — ухмыльнулся он. Хёнджин был уверен, что такой легкой и искренней улыбки у него не было уже очень, очень давно. Хёнджин и сам слегка усмехнулся и пошел в ванную. Закрыв за собой дверь, он увидел стопку черной одежды, оставленной для него. С зеркала только начали отходить следы от пара, а в воздухе витал слабый запах фруктового геля для душа. Раздевшись, он открыл кран и подождал, пока вода снова нагреется. Он изо всех сил старался не смотреть на свое бедро, которое снова и снова доказывало, насколько бесполезным Хёнджин был. Он ненавидел, когда в груди что-то ёкало при виде своей кожи, над которой он хорошенько поиздевался. Прошло достаточно времени с той ночи, когда у него случился рецидив: порезы больше не были открытыми ранами, но кожа все еще была усыпана струпьями, которые так и не затягивались и были абсолютно уродливыми… Он провёл пальцем по слову. Попытался сделать вид, что это не вызывает у него двойного желания вскрыть кожу, чтобы увидеть доказательства нанесённого им ущерба. После разговора с Чаном и того, как остальные приняли его обратно слишком охотно... он изо всех сил старался бороться с порывами, но иногда ему казалось, что он недостаточно силён. Не желая тратить много воды, Хёнджин зашёл в душ. Он быстро вымылся, используя, по всей видимости, шампунь Чана. Еще один слой комфорта. С хёном он обретал чувство полнейшей безопасности. Он потерял счёт времени: он знал, что не мог находиться в душе больше пятнадцати минут, но не хотел казаться грубым. Ванная не принадлежала ему, и что, если Чан вернётся домой? Что, если ему понадобится ванная комната? Выйдя из душа, Хёнджин обернул полотенце вокруг пояса. Он подошёл к кучке одежды, в которой различил брифы, фланелевые штаны для сна и оверсайз футболку, мягкую и изношенную. Он надел белье и футболку, но на мгновение замешкался со штанами. Кожа еще была влажной и горячей после душа, и ему не очень хотелось надевать такие толстые штаны, пока не высохнет… — Джинни, извини! Минхо сказал, что ты в душе, но мне просто нужно взять… — Чан открыл дверь и потянулся за чем-то под раковиной, но застыл на месте. Хёнджин почувствовал, как его сердце остановилось. — Х-хёнджин? — Голос Чана надломился, когда он медленно выпрямился. — Когда… что…? Хёнджин знал, что он увидел, и жалел, что не было никакого способа избежать беседы, которую ему придется сейчас вести. — Пойдем ко мне, хорошо? — Чан мягко задал вопрос, но Хёнджин знал, что старшему не отказать. Он кивнул, крепко сжав в руках штаны для сна. Чан некоторое время удрученно смотрел на него, затем кивнул и вышел, снова предоставив Хёнджину возможность уединиться. Как он мог быть таким глупым? Он был так близок к тому, чтобы сохранить своё маленькое происшествие в тайне, но теперь Чан знал… Теперь Чан знал. И теперь Чан заставит его рассказать об этом… Хёнджин ощутил, будто его вот-вот стошнит. Он натянул спальные штаны, не обращая внимания, как ткань прилипла к влажной коже, и выскользнул из ванной. Минхо с любопытством посмотрел на него, явно не понимая, почему его сосед по комнате вышел оттуда с таким угрюмым выражением лица. Хёнджин натянуто улыбнулся ему, после чего направился в комнату Чана. — Садись рядом с хёном, — тихо сказал Чан, словно обращаясь к раненому животному. В каком-то смысле это так и было. Хёнджин сел на противоположный край матраса в метре от Чана. — Хёнджин… — Я в порядке, — прошептал он после паузы. Горло горело, и вовсе не из-за того, что он вдруг заговорил. — Хёнджин, эги, это не… — Чан запнулся и постарался собраться с мыслями. — Если ты не хочешь говорить об этом, всё нормально… Мне просто нужно убедиться, что с тобой всё хорошо. Хёнджин кивнул, уставившись на свои колени. Он слабым движением ковырял торчащую из штанов нитку, почти боясь взглянуть на Чана. Услышав, как тот вздохнул, он попытался подавить желание вздрогнуть от этого звука. — Это после того случая с Сынмином? — спросил Чан после минутного молчания. Хёнджин ещё раз качнул головой, чувствуя себя маленьким — маленьким в плохом смысле, когда он чувствовал себя ребенком, которого ругают. Но не маленьким в хорошем смысле, когда он ощущал себя в безопасности и тепле. Чан помолчал немного, а затем снова вздохнул. — Эги, я не сержусь, — ласково начал он. — Я просто… Я волнуюсь и боюсь. Я… я просто хочу понять, что с тобой всё в порядке. Клянусь, я не злюсь и не разочарован. Как бы честно ни говорил Чан, Хёнджин по-прежнему колебался. Как мог Чан не злиться на него? Он был уродом. Изрезал себя прям как какой-то придурок. Как монс… — Что такого творится в твоей головушке? — спросил Чан, присаживаясь поближе. Хёнджин не отодвинулся — и он взял его за руку, легко сплетая их пальцы. — Чувствую себя… слабым, — признался Хван после минутного молчания. — Глупым… — Ты не слаб и не глуп, делая что-то такое, — мягко возразил Чан. — Тебе было страшно и больно. Мы делаем вещи, которые не обязательно хороши для нас, потому что чувствуем себя будто в ловушке. Нам кажется, что… что других вариантов нет. Я помню, каким ты был после той ночи… это было кошмарно, потому что ты… ты выглядел так, будто сдался. Я был ужасно благодарен, когда ты впустил меня. — Мне жаль… — Нет, тебе не нужно ни за что извиняться, — он нежно сжал руку Хёнджина. — Я просто хочу убедиться, что ты знаешь, что ты не один. Когда ты почувствуешь, что тебе снова… снова нужно сделать это с собой? Найди меня или кого-нибудь из наших. Мы все помогли Хани преодолеть его потребность, так что можешь не волноваться, что кто-то из нас будет разочарован или испытывать отвращение, — я помню, как Хани боялся, что мы будем думать о нём так же… У Хёнджина немного закружилась голова. Джисон? Он знал, что Джисон в прошлом причинял себе боль, но как он вообще мог подумать, что остальные разочаруются или испытают отвращение к нему? Как он не знал, что они его обожают? Неужели… Неужели они чувствовали то же самое и по отношению к Хёнджину? Он почти боялся даже подумать об этом. Возможно ли, что они любят Хёнджина так же, как и Джисона? Это казалось таким невозможным. Ведь именно Джисон нашёл их всех и собрал вместе. Именно благодаря ему все они познакомились друг с другом. Без Джисона не было бы их компании. Они никак не могли полюбить Хёнджина — запасную часть, бродягу — точно так же, как любили Джисона… Правда же? — Хёнджин, эги, — Чан обхватил его щеки ладонями, и Хёнджин не мог сдержаться, чтобы не прижаться к его теплым рукам. — Ты не монстр. Он распахнул глаза: паника охватила его. Он ненавидел это слово. Он чертовски сильно ненавидел его. Монстр. Монстр. Монстр… — Мышонок, взгляни на хёна? — Голос Чана прорезался сквозь его панику. Руками, обнимающими его лицо, он едва повернул голову в сторону, мягко заставляя Хёнджина посмотреть на него. Глаза Хвана были расширены от страха, и каким же учащенным было дыхание, но всё, о чем он мог думать, это о том, что он был монстром… Монстром. Он — монстр. Он… — Тише, всё в порядке, — Чан притянул Хёнджина в крепкие объятия, и тот погрузился в них, жаждая утешения больше, чем воздуха. — Ты в порядке. Ты не монстр, Хёнджин. Ты такой невероятный… Мы так тебя любим. Мы любим тебя очень, очень сильно. Слёзы впитывались в рубашку хёна, прежде чем они даже успевали скатиться по его покрытым пятнами щекам. Почему он не мог просто… внушить себе забыть эту свою неуверенность, как это было с Минхо? Так всё было бы намного проще… — Хочешь поспать? — спросил Чан, чувствуя, как Хёнджин расслабляется в его объятиях. — Уже поздно… если хочешь, можешь остаться с хёном на ночь. — Угу, — промычал Хёнджин. — Пожалуйста… — Конечно, эги, — Чан поцеловал его в макушку. Хёнджин никогда не чувствовал себя более любимым. — Тогда скажу Минхо, чтобы он тоже ложился спать. Утром мы сможем вместе приготовить завтрак. — Мгу… — Он снова хмыкнул, а в веках появилась ощутимая тяжесть. Когда Чан был рядом, он чувствовал, что ничто не может причинить ему боль, и дело было не только в ТИР старшего. В характере Чана и его ауре было что-то такое теплое и притягательное. Неудивительно, что он был негласным лидером, даже если это Джисон собрал их всех вместе. — Закрывай глаза, дитё, — прошептал Чан, чувствуя, как Хёнджин изо всех сил старается не заснуть. — Тебе станет лучше после отдыха. Хён будет рядом, когда ты проснёшься. Хёнджин кивнул, сомкнув веки. Как бы ему ни было уютно и тепло, ему всё же хотелось, чтобы Джисон был рядом. Благодаря Джисону всё всегда становилось лучше.