The story of the youth who went forth to learn what fear was

Во сне она пыталась спрятаться. Снова бродила между домами в поисках укрытия. Над головой, прямо под пасмурным небом, урчал механизм. Тела дергались и пытались вырваться. Отращивали крылья и обращались в ликанов. Срывали петли со своих спин вместе с кожей, валились на влажную, заснеженную землю и разбивались. Она слышала голос Миранды, шепчущий откуда-то из глубин подсознания, и видела Моро, сидящим на горе человеческих трупов. Он криво ухмылялся ей, наблюдая за жалкими попытками скрыться, а затем закурил. Как делал это Хайзенберг. Она вспомнила, что искала его, но теперь было поздно. Коралина потеряла дорогу к фабрике. Обнаружив себя все в той же комнате, она с неоправданным облегчением выдохнула. Потянулась на кровати, отчего та заскрипела. Чувствовала себя намного лучше, чем вчера. Сон, несмотря на сопровождающий его ужас, наконец принес долгожданное облегчение. Ей всегда снились яркие сны, но какая-то часть из них неизменно оставалась кошмарами. Навеянными стрессом или произошедшим за день. Без разницы, к ним она привыкла. И поэтому отдохнула. Снова оказалась в одиночестве. Ее трюк с обмороком сработал. Хайзенберг, похоже, был в ярости, потому что затряс ее сразу же после того, как она отключилась. По лицу его настроение было сложно определить, лица она не видела. Но какое-то время Карл просто высказывался не самыми добрыми словами в ее адрес. Потом намеренно грубо притащил в комнату и оставил, снизойдя только до еще одного стакана воды. Хотя она не просила. В любом случае сразу после того, как он ушел, Коралина уснула. Ее рюкзак тоже все еще был здесь. Она поднялась на ноги и подошла к двери. Сегодня эти действия давались ей с обыденной простотой. Вчера же, она думала, что умрет, так и не сумев перевернуться на другой бок. Не так уж и обидно, учитывая сложившиеся обстоятельства. Дверь оказалась незапертой. Теперь Хайзенбергу не было дела до того, куда она пойдет. Иронично. Ведь идти ей было некуда. Он занимался машиной BSAA до самой ночи. Потом прибрался в своем гараже и занялся прототипом. Вернулся в комнату только к утру, забыл про хлам в карманах, который собирался отдать ей. Затем поел и уснул на пару часов в техническом помещении, где стоял древний диван. Сделал еще несколько записей. Коралина прикрыла дверь и осмотрелась. На столе лежали пистолет и телефон с разбитым экраном. Рядом неполный стакан с водой и жестяная банка. На ней консервный нож. Он все-таки решил покормить ее. Сперва она попыталась включить телефон. Но картинка расплывалась и рябила, мигая черно-белыми полосами, а потом сама собой потухала. Вряд ли его разбил Хайзенберг. Разве что неумышленно. Так или иначе в последний раз сети здесь не было. Проверила патроны. Четыре. Ни одним меньше. Покрутила пистолет в руке, не зная, куда его деть. Вернула обратно на стол. Теперь ее точно сочтут без вести пропавшей. Даже если и станут искать, то не дальше ближайшего пригорода, оставшегося в сотнях километрах отсюда. Маршрут она держала у себя в голове. Говорила куда поедет только маме, но не в том порядке. В последние дни они редко переписывались. Мама наверное с ума сойдет. Размышлять об этом было тяжело. Коралина до ужаса злилась на себя. Ощущала привкус разочарования на языке. Настоящее ссыкло, намеренно загнавшее себя в угол. Иногда ее спрашивали, о чем она думала, совершая очередную непомерную глупость. Но ответ никому не нравился. Потому что он был слишком простым и еще более глупым, чем сам проступок. Она просто не думала. Надеялась на случай. Чаще всего везло. Даже когда в голове возникали оправданные сомнения. Ничего. Если она вернется, то все быстро встанет на свои места. От размышлений опять становилось не по себе. Поэтому она и вовсе попыталась не думать. Ни о чем. Включая деревню за пределами фабрики, где все устлано трупами. К ним она по-прежнему не испытывала и толики сожаления. Вместо этого старалась оправдать себя. Она ведь тоже пытается выжить, пусть и не лучшим из способов. Отчасти это вполне себе уважительная причина. Но только отчасти. Лучше от осознания собственной трусости еще никому не становилось. Она с большим усилием отковыряла банку и поела. Руки продолжали трястись. Уже меньше. Что именно было в банке, Коралина понимала слабо. Была слишком голодна для того, чтобы задаваться ненужными вопросами. Важнее было то, что от этого она ощутила значительное облегчение. Тошнота, мучившая ее много часов подряд, наконец отступила. Она и раньше как могла ограничивала себя в пище, поэтому отсутствие нормальной еды тут же перешло в разряд наименьшей из ее проблем. Закончив, она порылась в карманах своей ветровки. Там ей удалось отыскать измятую пачку с двумя оставшимися в ней сигаретами и зажигалку. Она некоторое время с нескрываемым сомнением разглядывала их. Курить не стоило. Уверенности в том, что она отошла от болезненного состояния не было. Но прислушавшись к собственным ощущениям, она поняла, что хочет этого. Поэтому закурила. А еще ей ужасно хотелось помыться. Настолько грязной она не была еще никогда. Наверняка бы отыскала засохшие комья грязи у себя в волосах, если бы рискнула коснуться их. Но Коралина предпочитала не трогать саму себя без надобности. Ее тело было похоже на посиневший от холода труп. С мелкими царапинами и уродливыми желто-фиолетовыми гематомами. Каждое неловкое или неаккуратное движение отзывалось в ней болью. Даже на ладонях все еще оставались кривые полосы от врезавшегося в кожу края забора. Она немного подумала о ванной, куда вполне могла сходить. Но опасалась появления Хайзенберга. Вряд ли ему это понравится. Прежде всего ей стоило определиться со своей ролью. Она может и дальше продолжать играть на своем нездоровом состоянии. В конце концов ему это надоест. Если уже не надоело. А может сказать все прямо. И тогда он просто выкинет ее с фабрики. Больше помогать не станет. Уже сделал это. Она отказалась. И, скорее всего, он догадался. Выбросив сигарету, Коралина побродила по комнате. Возможно Хайзенберг вовсе забыл о ней и вряд ли поднимется в комнату до конца дня. Или дольше. От смутных догадок, чем он занимается прямо сейчас становилось немного дурно. Но у него наверняка есть для этого свои причины. В таком случае у Миранды они тоже есть. Она недовольно мотнула головой. Нужно прекратить оправдывать всех подряд. Вытрясла свой рюкзак на кровать и сложила по-новому в некое подобие порядка. У нее были вещи. Были даже ванные принадлежности. Она опасалась, что по дороге придется брать ренту на комнату без удобств. Пару лет в Дании так и случилось. Комната была маленькой и пустой, хуже, чем эта. Но тогда она была не одна, и уж тем более, не попадала в деревню, полную монстров. Все это было настолько иррациональным, что она, кажется, больше не изумлялась. Наоборот. С пугающей простотой верила в твердую реальность происходящего. Решила помыться. Ванная осталась все там же. За последней дверью в конце коридора, как Коралина и запомнила. Вчера она мало на что обращала свое внимание. Когда мир не плыл перед глазами, то его затмевала невыносимая боль вперемешку с усталостью. Сегодня было проще. В ванной, как и в спальне, горел свет. Похоже здесь он горел всегда. В сравнении с остальным, ванная комната показалась ей самой чистой и незахламленной. На веревке в углу висели какие-то вещи и тряпки, повсюду лежал слой пыли. В том числе и на крышке унитаза. Наверное он был не единственным на всей фабрике. В этом Коралина оказалась права. Как и в том, что Хайзенберг довольно редко заглядывал сюда. Поэтому здесь было немного чище. Ради интереса посмотрела за зеркало. На трех полочках стояли полупустые склянки, стакан с щеткой, бритвенный станок и старого вида зубная паста. Сомнений в том, что Хайзенберг, как и все остальные, не является человеком, у нее не было. Но на фоне остальных он выглядел через чур… нормальным. С виду. И, очевидно, имел какую-то устойчивость к холоду. Пока она стучала зубами, Хайзенберг только больше раздевался. Однако даже в этом должен был быть предел. Грань между относительно человеческой формой и другим, пока непонятным ей. Прикрыв дверцу, Коралина наконец решилась посмотреться в зеркало. Не хуже, чем ей представлялось. Синяк на лице потускнел. Кажется она собиралась подкрасить корни прямо в номере следующего отеля. Уже отыскала в интернете нужный магазин того города, куда направлялась. Но теперь ее маленькая ложь будет заметна. Ее волосы не рыжие. А светло-каштановые. Еще раз проверила замок на двери и попробовала включить воду в душе. Текла только холодная. Подождала, покрутила второй вентиль. Ничего не изменилось. Над унитазом сбоку висел посеревший от времени бойлер. Она неуверенно щелкнула крохотным переключателем и зачем-то опасливо скривилась. Будто бы он мог взорваться. Бойлер несколько секунд потрещал, затем еле слышно загудел. Убедившись в том, что вода нагревается, Коралина разделась. Разбинтовала раны. Ожидала увидеть что-то страшное, даже гадкое, покрытое засохшей кровью и сукровицей. Но травмы постепенно затягивались. На плече чуть лучше, чем на бедре. Нитка, торчащая прямо из кожи, выглядела отвратительно. Раньше ее никогда не зашивали. Стараясь не смотреть и, более того, не трогать пострадавшие места, она наконец помылась. Дважды вымыла голову, при этом тратя как можно меньше шампуня из маленькой дорожной баночки. Потом почистила зубы. Делать это здесь было странным. Делать это как можно тише, боясь быть пойманной, еще страннее. Все время казалось, что Хайзенберг стучится в двери. Поэтому она несколько раз выключала воду и прислушивалась. Опасалась скорее его реакции, ежели самого появления. В конце концов он видел ее в куда более ужасном и жалком виде. Лучше бы застал голой. Но этого выбирать не приходилось. Переодевшись в джинсы с порванными коленями и черно-зеленую, полосатую футболку, Коралина отключила бойлер и вышла из ванной. Забинтовать бедро получилось, однако руку она так и не осилила. Прежде, чем вернуться в комнату, она осмотрелась. Чувствовала себя воровкой. Подергала ручку второй двери, той, что оставалась закрытой. Замок, как само собой разумеющееся, был заперт. Она вполне могла бы открыть его обычным ножиком. Сейчас делать этого не стала. Пошла обратно. Хайзенберг совершенно точно забыл о ней. Или намеренно игнорировал присутствие кого-то лишнего на своей фабрике. Так или иначе, он не появился, пока она купалась. Не пришел и после. Не зная, чем себя занять, Коралина перебрала бумажки на столе. Он записывал почти все, о чем думал. Иногда рассказывал о происходящем в деревне, довольно часто оскорблял ее жителей и свою семью. То, что юная Миранда считала себя матерью всех находившихся в тот вечер в комнатке, Коралина поняла из записей. Как и то, что все из них считались местными лордами. Она потеряла свое удивление где-то по дороге на фабрику. Может немного раньше. Оттого и читала слишком равнодушно. Мысленно задавала себе вопросы, на которые некому было ответить и возвращалась к записям. Довольно много было посвящено его экспериментам. Широких подробностей Хайзенберг не описывал, применял непонятные ей термины, время от времени углублялся в поэтапный, но поверхностный процесс внедрения механизмов в тела людей. К некоторым заметкам добавлял четко выверенные схемы отдельных устройств. Причины, по которой он занимался этим, Коралина так и не отыскала. Будто бы все это было навеяно ненавистью, в которой он жил. И из-за которой сошел с ума. Иначе объяснить его гневные и жуткие обращения к самому себе посреди строк она не могла. Он казался ей очень самодовольным, моментами упивающимся собственной властью мужчиной. Или его подобием. Но некоторые записи все же намекали на обратное. Вполне вероятно, он просто был сложнее, чем ей это увиделось с первого взгляда. А может быть все здесь, как и он сам, было частью одной большой лжи. О которой она мало что поняла, потому что Хайзенберг не уточнял об этом. Только без конца упоминал, говоря о «семье равнозначной угодным этой стерве параметрам». Несмотря даже на то, что сегодня он ни разу не появился, оставаться с ним было плохой идеей. Коралина решила относиться к нему с чуть большей опаской, по возможности держаться подальше. И не проявлять свою стервозность к тому, кто спас ее жизнь. Пусть он и сделал это назло Миранде. Наглого хамства она стерпеть не сможет. Но попытается говорить с ним так, будто бы он не больше, чем незнакомый ей человек, случайно встреченный по дороге в неизведанное никуда. Сделает вид, что все в порядке. Как отчаянно того требовало ее сознание в болезненном бреду. Если он, конечно, не выкинет ее отсюда, когда вернется. У нее было предостаточно времени для того, чтобы обдумать это. Пожалеть саму себя, а затем строго осудить за проявленное бессилие. Она, вроде бы, никогда не была настолько глупой. Но имела абсолютно идиотскую склонность давать поблажки симпатичным ей людям. Хайзенберг различил эту мелкую слабость в ее необъяснимой и резкой податливости. Обязательно воспользовался бы, если бы от Коралины была хоть какая-то польза. Он любил ясность и слаженность, в которой мог разобраться. А она была слишком живой, слишком резкой и непонятной. И это настораживало его. Он сделал небольшой перерыв с наступлением вечера. Пока что все шло через чур гладко. Что странно. Потому что к очередному провалу он был готов намного больше. В любом случае, ему удалось собрать уже половину всего намеченного. Сперва он отправился в кабинет, но потом вспомнил о Коралине и решил подняться. Хайзенберг почти не думал о том, что произошло, хотя и подозревал, что упала она нарочно. Счел бы это ущербной попыткой наебать себя и разозлился, но очевидных причин ей оставаться здесь не находил. Она просто струсила. Услышала обо всем, что произошло в деревне и спряталась. Может быть подумала, что он и дальше будет защищать ее, но совершенно точно ошиблась. Ему не особо есть дело до всего, что не касается бунта против Миранды. Он предложил помощь. Сделал все, что мог, на секунду даже почувствовал себя немного лучше. Она отказалась. Теперь пусть справляется в одиночку. Лишь бы только не мешалась под ногами. Он может просто выкинуть ее отсюда. Запугать или сделать что-то, что ей явно не понравится. Но не сегодня. Сегодня он очень устал. Снова размышлял обо всем, что так сильно ненавидел. Иногда это расстраивало его. Но чаще злило. А потом, как по звонку, неизменно приходила эта чертова усталость. Простой и понятный механизм его эмоций, который он не любил и всячески старался поправить, но к которому давно привык. Коралина очень сильно выбивалась из слаженной и непрерывной работы его и всей фабрики. Хайзенберг понял это, когда вошел в комнату. Пахло женскими духами или чем-то вроде. Что ж, у него есть немного терпения, если ей захотелось помыться, то пусть моется. Его визит, хоть и был вполне ожидаемым, все равно немного напугал ее. Она весь день пролежала на кровати, глядя, в основном, в потолок. Какое-то время ждала его. Размышляла о том, что скажет. Потом передумала. Лучше совсем ничего не говорить. Он сам выберет, что с ней делать. Надеялась, что его извращенной фантазии хватит не на многое. Он ведь занимался трупами, а она все еще была живой. Пару раз вышла в туалет и немного порылась в ящиках, но не более. Попыталась почитать. Осилила только часть пособия по медицине, единственной книги в этой комнате, написанной на английском языке. Было довольно интересно, но слишком много серьезной информации. Коралина села. Стыдливо отвела взгляд в сторону. Потому что не могла смотреть на него. Начала раздирать нижнюю губу пальцами. Этим выдала свою нервозность. - Ты не в заложниках, — сказал Хайзенберг. Снова был в очках. Оперся на край стола и сложил руки на груди. Специально сказал с намеком. Ему было интересно, что она выдумает в ответ. Ей же опять стало не по себе. Как ни странно, совсем не от его присутствия, а от неизвестности того, что он может сделать. - Хорошо, — коротко. Но с большим пониманием. Он недовольно усмехнулся, поглядел себе под ноги. Снова на нее. Выдержал паузу. Сейчас самое время узнать, когда он сможет вывести ее из деревни. Но Коралина молчала, постоянно переводя взгляд от одного угла к другому. И впрямь решила остаться. Выдохнул. Не стоило говорить ей о BSAA. — Больше я помогать не стану, уходи сама. Никаких уточнений не сделал. Поэтому она расценила это как равнодушие. Точнее незамедлительно убедила себя в этом. Она уйдет. С военными. У которых будет оружие получше пистолета с жалким остатком патронов в магазине. И, скорее всего, вертолеты. - Я знаю, — нужно отвечать сложнее. Иначе звучит слишком грубо. Попыталась придумать, что добавить. — Спасибо, что помогал. Хайзенберг поджал губы. Ощутил раздражение. Она не издевается, только пытается сгладить углы. Еще не понял, как к этому относится. Коралина продолжила, изо всех сил стараясь не выдать дрожь в голосе. - Ты бы не мог оставить мне сигарету? Пожалуйста. Свою последнюю она давно выкурила. Он определился. Ее страх и опаска, с которой она выдавливает из себя слова, слегка злят его. И в то же время забавляют. Удивительно, как все меняется, когда она сама хочет здесь остаться. Ему опять стало интересно. Похоже она отдает себе отчет в том, что делает. Хайзенберг запустил руку в карман плаща. Достал пачку. Одним легким движением бросил на кровать. Коралина приняла этот жест, пропустив неприкрытое издевательство мимо себя. Если хочет поиграть в собачку, пускай. Сегодня она не в том положении, чтобы протестовать. Взяла одну сигарету, как и просила, после чего вернула пачку на край кровати. Но забирать тоже придется самому. Хайзенберг засмеялся. Этим будто бы развеял все напряжение, натянутой леской сосредоточившееся в комнате. - Оставь себе, куколка. Кухня справа по коридору. Хотел уйти, но Коралина потянулась за зажигалкой, которую оставила под подушкой. Он заметил ее раны. Помогать не собирался, но работу привык заканчивать. — Пошли, — она наконец подняла на него свой взгляд. Совсем непонятливый. Уточнил. — Покажу, где медикаменты. Она оставила зажигалку вместе с не раскуренной сигаретой. Поднялась на ноги и поспешила следом. Смутно помнила дорогу, ведущую в кабинет. Ту, что выводила к адским механизмам еще хуже. Снова думала о том, что он солгал. Просто чтобы не тащить ее к выходу насильно, да еще и без вещей. До конца сомневалась в его намерениях показать ей медицинский кабинет. Однако Хайзенберг не врал. Он был очень хорош в убеждении, из-за этого лгать ему приходилось крайне редко. В ином случае он просто прекращал тратить время на пустые разговоры и возвращался к своим делам. Сомнения развеялись, когда они поднялись на этаж выше и коридор показался ей знакомым. Вчера они только спускались. Он открыл нужную дверь и пропустил ее вперед. Включил свет. От неприятных воспоминаний и едкого запаха опять закружилась голова. Не сильно. Так, как это бывало и раньше, если она начинала волноваться. Никаких следов их недолгого пребывания здесь не осталось. В том числе и ее крови на посеревшей плитке. Он убирался только там, где мастерил своих созданий и в местах, подобных этому. Где, по его мнению, должно было быть чисто. Хайзенберг раскрыл одну из навесных полок. Одна мысль сбила другую. Он огляделся, пересек помещение и принялся искать в ящиках. Будучи в полной уверенности, что он останется, Коралина подошла к алюминиевому столу. Отыскав вату и бинты в ящиках, он вернулся к полке. Взял нужную склянку, захлопнул дверцы и выложил медикаменты на столе перед ней. Ей предстояла нелегкая работа. Запомнить все. Либо же сутками сидеть в комнате. Если только она отыщет туда дорогу. В любом случае он с удовольствием понаблюдает за тем, как она с этим справится. Взамен на его добродушное молчание. Упрекать ее он тоже не станет, как и помогать. По крайней мере пока ему это не наскучит. Или пока отголоски совести, напоминающие ему о том, что она всего-лишь напуганный человек не заткнутся. Небрежно дернул рукав ее футболки вверх и так же небрежно придержал за локоть. Касаться перчатками раны он не будет, только посмотрит. Заживало довольно быстро. Хайзенберг снял очки. Осмотрел следы когтей еще раз. Коралина нахмурилась. Его взгляд ей не нравился. Помимо жуткой сосредоточенности в нем было нечто, чего она понять не могла. Неозвученный вопрос, который наверняка крутился в его голове. Он слишком задумчиво хмыкнул. Отстранился и потер бороду ладонью. - Покажи бедро, — неизменно приказной тон, не терпящий от нее промедлений. Это слегка разочаровало ее. Перевязывать саму себя было не так легко. К тому же ничем таким она прежде не занималась. Бинт непослушно скатывался, рвался и растягивался. Выходило криво. Хотелось съязвить. Но она молча стянула джинсы до колен. Хайзенберг не церемонился. Срезал бинт ножницами и бросил на пол. Присел. Коралина сморщила нос и посильнее вцепилась в край стола, чтобы не упасть. Несильное прикосновение к коже болью отозвалось в ране. На этот раз он сделал это ненамеренно. Он больше не был просто случайным спасителем. От спасителя в нем остался лишь слабый след. Для нее он стал тем, кем и являлся. Грубым и жестоким инженером, разбирающим трупы. А заодно и ненавидящим всех вокруг. Частично даже самого себя. От этого его недолгие касания к ней ощущались совсем иначе. Еще более неправильно. Учитывая ту невыносимую дурость, что без конца пробивалась в ее голову. Чувства смешивались в необъяснимое подобие отвращения и пугающего безразличия. Коралина одергивала себя, напоминая, что он не друг. И не первый встречный мужчина в баре. Она и сама не знала, кто он. Кроме очевидного. Но от собственного равнодушия ей становилось тошно. Может быть она просто устала, потому что не имела возможности во всем разобраться. Или так на нее подействовали оправдания, которые она сама же себе и придумала. Хайзенберг поднялся. Внизу рана была чуть хуже. Это развеяло его подозрения. Размышлял о том, могла ли она заразиться. Насколько это вообще возможно. Он и сам не знал. Никогда не задавался вопросом, присутствует ли плесень в крови тех, кто жил здесь. И как она в таком случае действует. Проверить этого он не мог. Но хотел бы. Чистый интерес, а не беспокойство. Его непоколебимая увлеченность слишком резко сменилась мягкой улыбкой в ее адрес. Надел очки. - Дорогу найдешь сама, куколка, — нескрываемое самодовольство. Она закономерно удивилась. Стукнула бы его. Хотя бы в плечо. В конечном итоге, не смогла даже возразить. Только изогнула темные брови. - Как скажешь, Карл, — ничего другого ей на ум не пришло. И все равно прозвучало немного ядовито. В этот раз он не обратил внимания на заметную язвительность. Уже довольно давно никто не называл его по имени. Услышать его вот так внезапно было чем-то странным. Нет. Скорее непривычным. Коралина не поняла того секундного удивления, что проскользнуло на его лице. Он ничего не сказал. А значит, все, наверное, было в порядке. По крайней мере ей так думалось. Понять его было сложно, но она старалась, потому что хотела исключить неловкие моменты. Еще не была уверена в том, что выдержит его внезапные приступы злости. Он ведь мог схватить ее и вывести наружу. Сейчас только слегка удивился и ушел. После этого она не слишком задерживалась в медицинском кабинете. Закончив с ранами, Коралина запомнила вид этикетки на темно-зеленой склянке с медикаментом. И едкий запах тоже. Выбрасывать не стала. Запоминала на случай, если выбросит Хайзенберг. Пошарила в бумагах. Нашла только списки. Затем повязала на ручку двери снаружи кусочек бинта, чтобы не запутаться, и направилась в комнату. Ей нужно было единожды спуститься, миновать несколько поворотов в правильном порядке и подняться снова по маленькой, трехступенчатой лестнице. Ни в коем случае не спускаться больше положенного. Внизу творилось то, о чем она знать совсем не хотела. Как и видеть это еще раз. Один раз она все же ошиблась. Поняла это, когда наткнулась на надколотый вазон с высохшим растением, стоявший около одной из стен. Вернулась. Попробовала противоположную сторону. Время от времени дергала ручки дверей. Какие-то двери оказывались запертыми. За другими было очень темно. Где находились выключатели, она не знала и задумала достать фонарик. Или, в следующий раз, взять зажигалку. Когда дошла до нужного коридора, пошла в кухню о которой упомянул Хайзенберг. Ей он, похоже, тоже не пользовался. Все тут было очень старым и обшарпанным. Посуда, криво стоящая на стойке, побитой и пожелтевшей от времени. Ножи и остальные столовые приборы поржавевшими. Она забрала один нож, тот, что выглядел целее, намереваясь открыть вторую комнату. Пока шла, ни разу не замечала часов, будто бы их здесь и вовсе не было, поэтому смутно предполагала, какой сейчас час. В навесных полках, кроме посуды и чайников, больше ничего не стояло, а нижние были забиты жестянками с едой. Их у Хайзенберга было по-настоящему много. Они могли храниться годами, а он не очень хотел тратить свое время на готовку. Считал ее бесполезной и лишней. Раньше, кажется, занимался этим. Пусть и крайне редко. Но теперь нет. Вероятно из-за дрянной еды, которой только перебивался, он слегка и набрал в весе. А может и потому, что в перерывах между делами хлестал непомерное количество виски. Понять сложно. Но кому до этого было дело. Его собственный внешний вид не слишком беспокоил. Есть Коралина не стала. Очень хотелось кофе, но его она не нашла. Только паутину и пустую коробку из-под чая. Поэтому выпила еще воды и вернулась в комнату. Выкурила сигарету и определилась с пистолетом. Убрала оружие под одну из подушек, надеясь, что от этого ей станет легче. Она не могла назвать свое чувство страхом, скорее неиссякаемой и вполне оправданной тревогой. Хайзенберг не объяснял того, что именно здесь происходит и были ли у этого причины. А от всех его записей мысли в ее голове роились и скатывались в спутанные клубки. Некоторое время она пыталась продолжать читать книгу, но этим только сильнее загружала голову, пока наконец, невыносимое чувство одиночества, незаметно протянувшее к ней свои руки, не стиснуло ее в крепкие и больные объятия. Слезы, которые она безуспешно сдерживала в себе, не приносили ничего, кроме злости. Будто бы кто-то был виноват в ее трусости. Между этим и глупостью принятых ею решений, словно не существовало видимой разницы. Она была совершенно одна, потому что так решило ее подсознание, сгорающее от ледяных языков паники. Коралина не оставила себе не единой попытки выбраться, хотя и могла уйти в любой момент. Прямо сейчас. Но от мыслей ей становилось хуже. То, чем занимался Хайзенберг и жуткая Миранда, способная направлять монстров за пределы этой деревни, в ее голове равнялись желанию сбежать. Все это являлось чем-то, что было вне ее власти и за границами любого мыслимого понимания. За злостью нарастала тревога, а затем возвращался страх. Она уснула, лишь бы избавиться от собственной головы и не слышать внутреннего голоса, опять бьющегося в заточении безвыходности, в которую она самолично заключила себя. С этого момента Коралина потерялась во времени. Она прикидывала его с того часа, как попала сюда. Отмеряла мелкими промежутками по событиям, но неизменно путалась. Изменила начало отсчета, вспомнив, что за дверью был вечер, когда она должна была сбежать. Но тогда было пасмурно и стемнело раньше. На часах могло быть шесть часов вечера с таким же успехом, как и восемь. Ориентироваться на сон тоже не выходило. Она не знала, насколько долго спала. Знала только то, что уснула здесь уже трижды, очнулась от шума в комнате, потому что Хайзенберг искал карандаш, просидела какое-то время и легла опять. Он появлялся редко, по-большей части даже не говорил с ней и уходил снова. Она продолжала спать, только сильнее сбивая внутренние биоритмы и отвлекаясь ради мелочей, не способных разъяснить что-либо. Ела, если хотела, ходила в душ от безделия и обрабатывала раны каждый раз, когда просыпалась. И за все это время, неясно, насколько долгое или короткое, чувства одиночества и стыда только сильнее душили ее откуда-то изнутри. Коралина намеренно не думала о своей матери или друзьях. Тщательно обходила любые, в том числе и самые незначительные мысли о доме. Иначе к другим неприятным чувствам добавлялось еще более нестерпимое и мерзкое, сродни разочарованию или пустоте, в которую она по непонятным причинам боялась заглядывать. Будто бы оттуда на нее могла взглянуть иная она, существовавшая всегда, хорошо спрятанная от чужого взора, но внезапно нашедшая крохотную лазейку для того, чтобы наконец показаться. Другая она не испытывала жалости к людям в деревне, находила убедительные оправдания и искала способы заполнить темное пространство вокруг. Коралина осознала, что это всего лишь ее отражение, а не иной человек, умышленно подступив к краю. Согласившись на что угодно, только бы не сидеть в одиночестве. Она внезапно последовала за Хайзенбергом. На самом деле он поднимался сюда, чтобы проверить ее. Делал это довольно редко, заполняя бесцельными визитами свои свободные минуты. Он не имел никаких подозрений на ее счет и все же, несколько странным ему казалось то, что она так никогда и не заговорила с ним. Отвечала коротко и односложно, сама вопросов не задавала. Помимо единственной пачки сигарет не попросила ничего, что могло бы понадобиться. Он иногда думал об этом. А потом снова забывал о ней. До тех пор, пока она не увязалась за ним хвостиком. Коралина сдалась на третий день своего пребывания на фабрике.