The story of the youth who went forth to learn what fear was

Она запомнила дорогу к нижнему кабинету с первого раза. Сделала это намеренно, и со всей той внимательностью, на которую только была способна. Вышло намного проще, чем могло показаться сначала. Потому что она и впрямь постаралась. Взамен получила возможность проводить какую-то часть своего времени вне комнаты. Хайзенберг все равно уходил. Не из-за ее присутствия. Просто возвращался к своим делам в другой части здания, где находились всякого рода цехи, технические помещения и его лаборатория. Однако видеться они стали значительно чаще. За один день их встречи сократились от двух совсем коротких, ограниченных его желанием проверить ее, до постоянных и длительных. Многое, что он делал, было связано с этим кабинетом. В ближайших к нему помещениях находились механизмы, поддерживающие работу фабрики. Их нужно было проверять. Большую часть своих записей касательно нынешней разработки он тоже делал здесь. Инструменты валялись повсюду. Но когда он их находил, то всегда старался оставить тут. В конце концов, он даже дремал в этом кабинете на протяжении всех последних недель, когда не добирался до дивана. Это, в какой-то степени, уменьшало расход времени, потраченного в пустую. В основном, на желание полежать еще чуть-чуть, которому он почему-то не мог противостоять в спальне. Он бы, наверное, и вовсе перестал спать, если бы только мог. Но организм всегда брал свое. Приходилось позволять себе ненадолго отключаться, когда силы иссякали окончательно, но потом он сразу же возвращался к работе. Решив, что у него все еще достаточно терпения, Хайзенберг ничего не сказал Коралине. Она же, опять расценила его молчание как равнодушие. И в какой-то степени была права в этом. Его мало волновали ее душевные терзания. Еще меньше его волновал ее неугомонный интерес. Некоторое расширение границ позволило ей вернуться к своему единственному занятию здесь – прочтению его записей. Если в комнате наверху все они были довольно старыми, некоторые датировались аж прошлым годом, то хранившиеся тут отличались относительной новизной. От трех месячной давности до вчерашнего дня. Приходилось читать все, включая мерзкие подробности его изобретений. Между строк, она, так или иначе, находила крохотные зацепки, в нелестных упоминаниях Миранды или плохо описанных конфликтах с другими лордами. Она бы хотела сказать, что от этого оправдания в его адрес принялись уменьшаться в ее сознании. И, без сомнений, солгала бы. Хайзенберг абсолютно точно был еще тем козлом, не стремящимся скрыть это никоим образом, но, как она то и предполагала, все, включая его личность, оказалось чуточку сложнее. Из записей она узнала о плесени, несшей определенное значение во всей истории, связанной с этой деревней. О загадочном Итане Уинтерсе, которому он посвятил от силы пару строк, хотя те и указывали на великую значимость непонятного незнакомца. И еще немного про непомерное недовольство самого Хайзенберга. Но по нему это и так было видно. Жужжание, исходящее откуда-то из-под пола, предположительно от места, скрытого под подвальным люком, моментально вгоняло его в ярость. Он мог просто поорать. Но чаще швырялся вещами, совсем их не касаясь и двигая прямо по воздуху. Чем устраивал только больший хаос вокруг. Не реагировать на подобное проявление нечеловечности было довольно сложно. Сперва. Но к концу дня, когда Хайзенберг в сотый раз пришел в кабинет, Коралина уже успела привыкнуть. Тут же обнаружились и часы. Правда она совсем не понимала по стрелкам и пришлось спросить у него. Получилось неловко. Он молча указал рукой на циферблат. А когда понял, в чем проблема, покосился в ее сторону с нескрываемой издевкой. Только потом ответил. В комнату она возвращалась поздно, перебрав в кабинете все бумаги и записи. BSAA он ни разу не упоминал, что показалось ей странным. Но в одном из ящиков, куда она заглянула, пока его не было, лежали рации. Он мог просто хранить их. Однако ей очень хотелось верить в иное. Ничего уносить оттуда не стоило, Хайзенберг, кажется, хорошо ориентировался в своем бардаке. И быстро бы заметил пропажу. Коралина рискнула, забрав со стола одну из книжек. Тоже на английском языке. Это была история или что-то вроде того. Чтиво хоть и пестрящее датами, которые она запоминать не любила, но все же более простое, ежели медицина. Она напоминала ей об экспериментах, а думать обо всем этом было по-прежнему тяжело. Сразу становилось плохо. От осознания, что ей вполне себе подходит общество Хайзенберга, пусть даже пока, еще хуже. Поэтому она всячески забивала свою голову всем подряд, что попадалось под руку. Этой ночью ей снова приснился сон. Довольно короткий и спокойный, где помимо ее самой больше никого не было. Она находилась в своей квартире в Санта-Монике. Сквозь полупрозрачные шторы, прикрывающие окна, в тесную гостиную пробирался слабый солнечный свет. Пыль кружила в воздухе и медленно оседала на оставленный ею хлам. Все было как и обычно, только она почему-то не могла выйти. Дверь то исчезала, то сама собой появлялась в неположенном для этого месте. Коралина пыталась позвонить маме, однако как только та поднимала трубку, связь обрывалась. Раз за разом ей приходилось начинать заново. За гудками, на том конце провода всегда слышался знакомый голос. Затем, стоило начать говорить в ответ, неизменно наступала гнетущая тишина. В конце концов, она прекратила пытаться. И поняла, что больше не видит смысла гоняться за дверью. Ей вообще незачем было уходить отсюда. Человек привыкает ко всему. Это, пожалуй, единственное, в чем сами люди и были правы. Кровать заскрипела. Протяжно и гадко. Но слишком себе свойственно. Так, что Коралина не обратила на это никакого внимания. У нее никогда не было определенной последовательности действий или четких привычек. В нормальном мире она могла часами лежать под одеялом, а потом сразу же идти ужинать, так и не заглянув в ванную. В менее удачные дни подрывалась с пятнадцатым будильником, спешно умывалась, выскакивала из дома и только по дороге к лестнице вспоминала, что забыла надеть штаны. Случалось и так, что она находила себя в совершенно незнакомой комнате и подолгу вспоминала подробности прошедшего вечера. Это давало ей ясное определение, что делать дальше. Сбежать, скрывшись незамеченной, или остаться, чтобы поразвлечься еще немного. Все зависело от степени ее опьянения и того, кто оказывался рядом. Здесь, в ненормальном мире, дела обстояли иначе. Она стремилась поскорее выйти из комнаты, чтобы потом, по прошествию времени, у нее появилось желание вернуться. Она шла в ванну. Стала считать это тем, что должно удерживать понятие ненормальности этого места в допустимых пределах. Проводила там столько времени, сколько потребуется. Спешить ей было некуда. Вспоминала о том, что хотела открыть вторые двери. В течении всего дня возвращалась к этой мысли, но так ничего и не делала. Потом ела. Сегодня выпила воды, потому что есть не хотелось, и направлялась в медицинский кабинет. Синяки понемногу сходили. Оставляли за собой слабо-коричневые следы, но и болели куда меньше. Мелкие царапины становились все незаметней. Полосы когтей выглядели удивительно хорошо. Стянулись и порозовели. Коралина пока еще не определилась с тем, как будет относиться к этим шрамам. Она может их удалить или перекрыть еще одной татуировкой. У нее уже было несколько. В самом низу на правой ноге сзади и на шее под волосами. Сперва ей, конечно, придется выбраться из деревни. Поэтому вопрос шрамов оставался только теоретически возможным. Рана на бедре заживала медленнее всего остального, а нитка не внушала никакого доверия даже по прошествию времени. Она не знала, как будет избавляться от нее. Думала, этим займется врач. В совершенно обычной и нормальной больнице. Но, похоже, все останется не на своих местах. Недавно она позволила себе немного наглости. И теперь могла выбрать, куда пойти дальше. Конечная картинка, как ни крути, была не слишком разнообразной. Она могла поесть или нет. Вернуться в комнату или еще раз спуститься в кабинет. На этом варианты иллюзорного выбора заканчивались. Коралина остановилась на кабинете. Однако причину, по которой наметила именно это направление, не хотела говорить даже самой себе. Хайзенберга не было. Но чуть позже он точно появится. Скорее, чем это произошло бы в комнате. Туда он только заглядывал. Здесь же бывал постоянно. Коралина закурила и осмотрелась. Вчера она сложила все прочитанные бумаги в стопку. Сделала это специально, чтобы заметить появление новой записи, которая, по ее предположению, будет лежать в стороне. Но Хайзенберг поступил иначе. Свою следующую заметку он просто положил сверху. Не имел ничего против того, что она читала их. Особо даже не задумывался. Когда пытался, приходил к идиотским мыслям, которые ему совсем не нравились. Помимо числа в верхнем углу, прошедшей ночью он не написал ничего нового. Немного посидев на стуле и докурив, она побродила по дальней части помещения. Оглядела полки. Заглянула за стоящие друг к другу стальные листы металла и картона. Здесь было полно всякого хлама. Повсюду. Он не ограничивался чем-либо конкретным. Среди прочего можно было найти испорченные фотографии и пустые бутылки. Коробочки с патронами к разнообразному оружию. Обрывки каких-то плакатов и куски ткани. На нижней полке низкой квадратной стойки она наткнулась на проигрыватель. Как и все на фабрике, старый и пыльный. И этому, как ни странно, впервые за последние несколько дней удивилась. Нужно обязательно открыть ту комнату, вдруг и в ней найдется что-то интересное. К постоянному запаху пыли, ржавчины и выхлопов было легко привыкнуть. Она этого даже не заметила. Но к неожиданным находкам, вероятно, нет. Коралина любила музыку по той же причине, что и чтение. Она заглушала мысли и заставляла отвлечься. У нее дома тоже был проигрыватель. Новый и симпатичный, встроенный в клетчатый чемоданчик. Она часто включала его, пуская одни и те же пластинки по бесконечному кругу. От этого почти не становилось лучше, но она продолжала слушать их, потому что другой альтернативы найти для себя не могла. Пока искала хоть что-то отдаленно похожее на пластинки, стукнулась коленом. Это явно того не стоило. Так как здесь, похоже, было все. Кроме пластинок. Хайзенберг опустил молот на пол. Нарочно резко и со стуком. Коралина обернулась. Страх в ее глазах потух так же быстро, как и появился. - Продолжаешь лазить повсюду? — спросил он без особого интереса. Быстрым шагом прошел в кабинет и одернул тряпку в сторону. Она поднялась на ноги и отряхнула джинсы. Видимо, он был снаружи. Или только собирался туда. Догадалась по молоту, который он носил, только если покидал фабрику. - Нет. Просто смотрю, — приблизилась к столу, стоящему у противоположной стены от люка. - Это и называется лазить, — Хайзенберг усмехнулся. Не ей. Какой-то своей мысли. Взял красный маркер и перечеркнул изображение высокой женщины крестиком. Еще какое-то время буравил свой план взглядом. А потом засмеялся. Ни капли сожаления от осознания кончины сестры не почувствовал. Напротив. Его охватило воодушевление. Он и так знал, что конец правления Миранды близко. Но теперь все заиграло другими, намного более яркими красками. В голове вновь загорелась идея, к которой он вернулся, узнав о смерти Димитреску. Если хорошо постараться, то его скорое освобождение будет эффектнее, чем предполагалось. Все зависело от Итана Уинтерса и его готовности сотрудничать. В случае, если тот откажется, Хайзенберг ничего не потеряет. Может слегка расстроится, но убить себя не позволит, сможет потянуть время. Главное, продумать детали. Он сгреб в кучу все, что лежало на столе и отодвинул подальше к стенке. Из нижнего ящика вытянул еще одну карту и разложил перед собой. Коралина изогнула брови. Затем нахмурилась. Ощутила себя по-настоящему лишней в этом помещении. Видеть его таким было еще более неожиданным, ежели слушать внезапные крики и наблюдать за летающими предметами. Хайзенберг нарисовал красные прямоугольники над каждым из домов лордов. Немного подумал. - Дай линейку, — не оборачиваясь протянул ладонь в ее сторону. Коралина замешкалась. Несколько секунд потерянно топталась на месте. Наконец обнаружила длинную линейку среди хлама на столе за своей спиной. Подала невыносимо странным образом. Держась поодаль, на вытянутой руке. Не дождавшись линейки, Хайзенберг посмотрел на нее. Приспустил темные очки и наградил непонимающим взглядом. - Я думала, ты… у тебя телекинез, — она пожала плечами. Подошла ближе и положила деревянную линейку на карту. - Это работает только с металлом, — он выдохнул. Достал из своей сумки недавно начатый карандаш и принялся чертить. Провел еле заметные полоски по предполагаемому маршруту. К фабрике Итан не сунется. Пока не будет уверен в собственных силах. Сначала отправится к Донне или Моро. Скорее к первой. Каждый раз будет возвращаться в деревню, искать зацепки и пополнять запасы. Донна слегка задержит его, потому что испугается. Но быстро сдастся. С Моро сложнее. Обусловлено это было особенностями местности, где он обитал. К тому же мелкий уродец вряд ли захочет уступить. Обязательно попытается доказать Миранде, чего стоит. И твари. Толпы разнообразных монстров, вылезших из своих укрытий, которые теперь бесцельно бродили повсюду. Итану придется задержаться. Хайзенберг сменил карандаш на ручку и взяв из стопки верхний листок с отмеченной датой, записал. Предположения были смутными. Стоило выйти в деревню еще раз, незаметно побродить по маршруту, пока на территорию не влезли BSAA. Наверняка они отправят разведку, только потом отряд. Все складывалось в его пользу и против одновременно. Он уберет мост и отдаст Уинтерсу Розу. Так будет проще избавиться от него, если сделка не состоится. Хайзенберг поднял взгляд на изображение Миранды. Тупая сука задумала спрятаться, пока остальные будут рвать задницы, защищая ее. Злость тонкими нитями пронизывала его воодушевление, переплетаясь в жгучее подобие ненависти и негодования. Он искренне презирал ее и то, во что она насильно превратила его существование. Снова отыскала паршивую замену всем лордам, а заодно и способ избавиться от ненужного ей мусора. Он потратил всю свою жизнь на блядские услужения и теперь должен был умереть для того, чтобы Миранда получила желаемое. Не в этот раз. Назойливое жужжание прервало ход его мыслей. Хайзенберг отложил ручку. Метнулся к люку, захватив какую-то железку, и несколько раз силой постучал по нему. Коралина чувствовала, что должна уйти. Вместо этого ждала, пока уйдет он и тайком заглядывала в бумажку. Сперва через плечо, а теперь более открыто. Переводила взгляд от черно-белой фотографии Димитреску, перечеркнутой маркером, обратно к записи. Ничего не понимала. Примерный расчет дней, накиданный ровным столбиком, ни о чем ей не говорил. Она задумалась, перебирая в голове варианты. Хайзенберг дождался, когда жужжание наконец стихнет и поднялся на ноги. Сделался совсем недовольным, будто бы единственной причиной всех его расстройств была одна только Коралина. Вернулся к столу. - Никак не додумаешься? — произнес с издевкой. Она отвернулась и сложила руки на груди. Он сделал еще одну, последнюю запись, и вновь обратился к карте. Провел очередную линию и стер другую. Хайзенберг не понимал, что именно его в ней раздражает. Ее ставшее назойливым присутствие, попытки разобраться во всем или мягкий аромат, шлейфом идущий вслед за ней по воздуху. Вместе с тем раскалывающий и давно устоявшуюся, привычную, совершенно грубую атмосферу этого места. Немного пошатнувший его самого. Прежде он ни с кем не разговаривал. О своих планах и желании убраться отсюда. Все, что его окружало было мертвым, а создания тупыми, как пробки. Они с трудом понимали приказы и делали то единственное, для чего были созданы. Шли напролом, слабо различая даже собственного создателя. Может быть он и ждал от них некоторой разумности. Рассчитывал на прогресс в этом плане, но с большими модификациями они становились только тупее и непредсказуемее. Коралина была живой и разумной. По этой же причине он не запирал ее, а так же позволял читать свои записи. Отчасти ему и впрямь было наплевать на ее интерес. Но с другой стороны, она могла понимать. Потому что стремилась к этому. Эти мысли ему совсем не нравились. Однако в какой-то степени, он хотел, чтобы она читала. Возможно больше. Хотел поговорить хоть с кем-нибудь. Признать это было тяжело, поэтому он так раздражался. - Сядь, — бросил Хайзенберг. От того, что она стояла так близко, становилось тесно. Коралина неуверенно отшагнула подальше. Опустилась на стул рядом с другим столом. Он еще некоторое время думал, не поднимая взгляда. Желание поговорить с ней казалось неправильным. Несвойственно ему импульсивным. Поддаться соблазну значило проиграть внутреннему протесту. С другой стороны этот соблазн не нес за собой потерь, которые могли повлиять на что-то значительно важное. Всего-лишь попытка избавиться от собственного одиночества, давно превратившегося в подобие затворничества. В котором он годами не имел никаких связей с людьми, способными на любые, даже самые малые мыслительные процессы. Тех, что жили в деревне, он считал лишь глупым стадом, тела которых шли на его разработки. Он принял какое-то через чур неустойчивое решение. Закурил и повернулся. - Миранда грезит воскресить свою погибшую дочь. Для этого она создала собственный дрянной мирок, в котором могла десятилетиями искать способ. Искать нужный ей сосуд с помощью плесени, — замолчал и посмотрел на сигарету. Несколько секунд смирял ее взглядом и бросил на пол. Из ящика достал сигару. — Сейчас она решила разрушить все, лишь бы попытаться снова. Украла ребенка с определенными способностями и разделила тело на части, — Коралина скривилась, на что он усмехнулся. — Раздала каждому из лордов, чтобы запутать отца. Устроила ему небольшую проверку на стойкость. Он убьет всех нас и получит возможность остаться с дочерью. Видишь ли, куколка, Миранда считает, что каждый из нас разделяет ее больное представление о семье. Но меня крайне заебало сидеть в этой деревне. Защищать я буду только свою задницу. Устрою ей небольшой бунт, предложу Итану Уинтерсу сделку. Уголки его губ дрогнули. С каждым произнесенным словом, Хайзенберга все больше охватывало былое воодушевление. Она сидела, не сводя взгляда с плана и складывая детали в правильном порядке. Понять его было сложно, потому что в какой-то момент своего неожиданного монолога он принялся тараторить. - Итан Уинтерс уже убил двухметровую сучару. Получил первую часть. Я бы мог воспользоваться силами Розы. Мы. Мы могли бы воспользоваться ими и убить Миранду, — он непроизвольно сжал руку в кулак. Его это явно радовало. Все, что происходило здесь, его, несомненно, радовало. — И я бы, наконец, избавился от нее. Эта тварь держит все под своим контролем. Я подготовился, — отошел и указал на часть карты, висящей на стене. — BSAA, которых ты решила подождать, — она прикусила щеки, испугавшись внезапной прямоты. — Им я кое-что подсказал, но итог переговоров того не стоил. Мы не сошлись во мнениях пару лет назад. Но если теперь все сложится, общими усилиями нам удастся разнести это блядское место в руины. Допустив небольшую паузу, он продолжил с еще большим рвением в голосе. Коралина оказалась права, предполагая о причинах. У каждого, в конечном итоге, оказывался свой мотив. Даже у нее. Но план ей не нравился. Хайзенберг руководствовался слепой ненавистью. Рассчитывал на невозможное. Погрязал в непомерной злости, равной упрямому самомнению. Она каким-то образом видела это случайным взглядом со стороны. Похоже, прежде его никто не слушал. И в то же время сам он никогда не пытался говорить. Что было очевидно. Иначе Хайзенберг не стал бы рассказывать ей об этом. Он явно не нуждался в советах, ему просто нравились собственные успехи, о которых он впервые мог заговорить с кем-то вслух. Некоторые сомнения, крутившееся в ее голове, улетучивались по мере его рассказа. Пока он описывал ей свои домыслы об Итане и том, какой путь тому предстоит миновать, Коралина смирялась с неизбежной правдой, что Хайзенберг, как и другие лорды, не является человеком в привычном ей понимании. Уж точно не по своей природе. Никакой конкретики он не давал, а уточнять напрямую было страшно. Оправдания в его адрес напрашивались сами собой и увеличивались в своих размерах. Он упомянул о заражениях и нежелании содействовать Миранде с ребенком посредством собственной смерти. После чего заговорил о странностях, которые сопровождали внезапную живучесть всей семьи Уинтерсов. Она не слишком любила детей или хотела заводить семью. Поэтому какое-то время не могла определиться с сочувствием. Довольно быстро пришла к выводу, что каждый, включая Хайзенберга, преследовали до ужаса эгоистичные цели. Тотчас ощутила укол совести. Это место пережевывало и выплевывало всех, кто волей неудачного случая попадал в него. Думать о том, что она и сама является частью представления, где каждый носится с собой, будто имеет великое значение, было гадко. В конечном итоге их мнимая значимость измерялась одним лишь стремлением выжить и это осознание неумолимо подталкивало ее к краю. Вынуждало вновь заглянуть в пропасть, из которой отныне слышался и его голос тоже. Ей хотелось обвинить кого-либо. Отыскать того, на чьи плечи можно взвалить неподъемный груз отвественности за ужасы, происходившие в деревне. Она по-настоящему нуждалась в этом. Выбор быстро пал на Миранду. Коралина не хотела, но перенимала негодование Хайзенберга, умело вкладывающего эту мысль прямо в ее спутанное сознание. Привнося тем самым хоть какую-то ясность. Что-то, на что можно опираться. Повинность Миранды, среди прочего, была устойчивой и понятной. Другие лорды, как и Итан, являлись способом достижения ее целей и вряд ли несли за это ответственность, а саму себя она могла винить лишь за проявленную слабость. Хвйзенберг замолчал, обдумывая недосказанные мысли и посмотрел на нее. Вся эта задумка с Розой была неправильной. И Коралине не слишком хотелось участвовать во всем больше, чем она уже участвовала. Не знала, чего он ждал, оваций или любой, даже самой неискренней реакции. Недолго помолчала. Снова подумала об Итане и о том, что бы сделал ее отец, если бы остался жив. Наверняка бы тоже искал ее, старательно собирая по кусочкам. Уверена она не была. Коралина с трудом помнила его лицо. Исправно смотрела на фотографии, чтобы не забыть, каким он был. В детстве ей казалось, что он любил ее. Или же это она любила его с такой силой, что теперь раздаривала это чувство попусту. Озвучила совсем другое. - Я не думаю, — начала она. — Что Итан согласится на сделку. Хайзенберг все еще мог выкинуть ее отсюда. Задался вопросом, почему не сделал этого сразу. Особо не задумывался о том, что хочет услышать в ответ. Может ничего. В таком случае, мог бы просто поговорить со своим отражением и свихнуться окончательно. Он снова подошел к столу и оперся на него спиной. Сигара потухла. Раскурил ее опять. Похоже, она могла продолжать, раз он ничего не ответил. Только смотрел неясным взглядом сквозь темные стекла очков. - Обычно расчленять чужих детей, чтобы наделить их душой своего, не принято. И вряд ли ему настолько важно убить Миранду. Он здесь, чтобы спасти Розу, а не использовать ее. - Ты хреново слушаешь, куколка. Я же сказал, что отдам ее ему, — снова раздражался. - Да. А потом предложишь использовать. Я поняла, что это запасной план, — кивнула Коралина. — А если Итан не согласится, то ты просто… уедешь? Хайзенберг на мгновение удивился ее дальновидности. Потому что сам он тратил время только на то, в чем был уверен. В том, что хочет отомстить Миранде он был уверен безоговорочно. Едва ли представлял себе, что случится после. Склонялся к тому, что погибнет. Оставалось только выбрать, как. За крылатую суку или против нее. Он отвернулся и осмотрел свой идеальный план критичным взглядом. Изъянов в нем не было. Однако к побегу он и впрямь не готовился, все время откладывал это на потом из ненадобности. Предполагал, что сможет держать Уинтерса на расстоянии, пока Миранда лично не явится за ними обоими. Придется подумать об этом еще раз. Очередная шестеренка соскочила со своего привычного места. Он пожалел о том, что заговорил с ней. Коралина нервничала. Каким-то образом поняла, что ее ответ его не устроил. Не стоило позволять себе обсуждать его идеи. По-привычке обгрызала нижнюю губу. Зачем-то принялась складывать раскиданные по столу инструменты в деревянный ящик, а оставшуюся канцелярию и бумагу отдельно. Смахнула пыль ладонью. Ее шум только больше раздражал Хайзенберга. Он затушил сигару, которую все равно не курил, и обернулся. - Прекрати, — голос прозвучал низко и грубо. Коралина отвлеклась и положила ладони к себе на колени. Он намеренно резко перевел тему, тем самым стараясь стереть все сказанное. — Какого черта ты вообще спускаешься сюда? Она глубоко вздохнула. Стала нервничать еще сильнее. Ответить было нечего. Она и так попыталась. Но ему не понравилось. В таком случае незачем было начинать говорить с ней. Его общество ее не особо радовало, но было единственным доступным на этой фабрике. Опустила голову и убрала прядь волос за ухо. Приняла решение уйти от вопроса. Буквально. Поднялась на ноги и хотела убраться подальше. - Я пойду. Именно этого он от нее ждал. Но ответа на свой вопрос так и не получил. Ловко перепрыгнул с одного на другое. Не удовлетворившись ответом принялся искать, за что можно зацепиться, чтобы отвлечь обоих от своего плана и нашел. Поймал ее за руку. Схватил крепко, почти что больно. В ее взгляде пронесся страх, быстро сменившийся нотками недовольства, на что он тут же отреагировал, ослабив прикосновение. - Так, почему ты спускаешься? — спросил еще раз. — Ты же пытаешься спрятаться. Коралина перестала тянуть руку и расслабилась в попытке сгладить внезапное напряжение. Расстояние между ними сократилось само собой. Это сработало, однако Хайзенберг не выдал своего смущения. Он имел дурную привычку хватать все вокруг и не отпускать, пока не сочтет нужным. В том числе и ее. Если бы она сказала ему правду, настоящую причину своих визитов в кабинет, он бы наверняка упился самолюбованием. Или же ему было все равно. Проверять этого она не собиралась. - У тебя тут как-то не очень с другими развлечениями. Он мог бы скинуть ее в подвал. Устроить некоторое разнообразие и познакомить со Штурмом. Или вывести в деревню, в гости к Моро. Улыбнулся этой мысли и она непонятливо приподняла левую бровь. Впрочем, он может оставить ее в покое и поразвлечься сам, когда найдется время. В итоге лояльно кивнул. Увеселений, которые бы ее не убили, здесь и впрямь не было. - Тогда развлекайся, куколка, — сказал с издевкой. Снова. Дернул ее чуть ближе к себе, на свет, и внимательно осмотрел рану на плече. Коралина покосилась на него. Слабо представляла, что можно увидеть в этих потемках сквозь черные очки. Но он, похоже, видел. Или притворялся, что видит. Возможно просто привык. Он немного размышлял о плесени, после того, как в последний раз осматривал ее раны. Даже придумал способ обнаружить ее. Видимой причины делать это, кроме интереса, у него не было. Хайзенберг давно потерял надежду избавиться от Каду. Его можно было ввести, но невозможно вывести. А она, если и была заражена, то точно не им и в слишком малом количестве. Коралина наблюдала за тем, как смесь его радости и воодушевления, перекликающаяся с то и дело всплывающим раздражением, гаснет. Сменяется задумчивостью и глубокой сосредоточенностью. Он плохо скрывал эмоции. Жестикулировал под их влиянием. И даже перед Мирандой позволял себе упущения, это стало понятным, когда он впервые ухмыльнулся ей, прежде чем натянуть на себя маску огорчения. Миранда была совсем слепой, если никогда не замечала подобного притворства. Но наверное, ему было виднее, что делать. Он потратил годы на то, чтобы искоренить любые сомнения в своей искренности. Убеждал лучше, чем лгал. Ее взгляд ему не нравился. Слишком пристальный и внимательный. Слишком живой. Словно бы она пыталась пробраться в его голову и прочитать мысли. Стоило держаться от нее подальше. Сама того не замечая, она осторожно, деталь за деталью, рушила место, частью которого он был. Он услышал странный стук. Совершенно неестественный, не несший в себе никакого ясного происхождения. Как будто она не могла просто помолчать. Не издавать ни единого звука. Не сжимать пальцы и не грызть губы. Посмотрел на нее в ответ, сверху вниз, и стук повторился. На его лице наконец проскользнуло то необъяснимое смущение, которое он старался скрыть за задумчивостью. Коралина нахмурилась, не совсем понимая причину этого. Хайзенберг отпустил ее руку, моментально расплескав остатки сосредоточенности. Небрежно взял ее за подбородок. Она отвернула голову и сомкнула губы. Такого она терпеть не станет. Он и без того касался ее сверх меры. В основном, когда ему этого хотелось и совершенно беспрепятственно. Прошлым днем сдвинул ее в сторону, словно она была обычной вещью. Сильно она не протестовала. Реагировала сдержанно, так как ее предостерегал страх. Незнание того, что он сделает в следующую секунду, если она его не остановит или проявит агрессию. Но он и не собирался ничего не делать. Убрал руку. Забыл, что не может вот так просто заглянуть ей в рот. - Что у тебя во рту? — спросил прямо. Коралина хохотнула. Ожидала чего угодно, но не подобной глупости. Не от него. Показала пирсинг и равнодушно пожала плечами. Она не видела его взгляда. Но наверняка знала, какой он. Это было понятно по его лицу. Таким взглядом взрослые одаривают неугомонных детей. Он вздохнул. Не знал и не хотел знать, для чего ей это нужно. - Перестань стучать. - Ладно, — стукнула еще раз. Случайно. И сразу же прекратила. Так она развлекалась, догадался Хайзенберг. Приходила сюда, чтобы позлить его. Вряд ли делала это намеренно. Но он злился. Сегодня меньше. Потому что ничто не могло испортить его предвкушения. Только он сам. Бесконечные потоки мыслей, которые он всегда старался записать, лишь бы избавиться от их приевшегося жжения в голове. Обошел ее, слегка задев плечом. Коралина пожалась на месте. Упускать его из виду казалось опасным. Он казался ей опасным. От всего услышанного это чувство только усиливалось. Однако вместе с тем возрастала и ничем не подкрепленная жалость. Ей стоило жалеть семью Итана Уинтерса. Саму себя, раз уж с людьми из деревни ничего не вышло. И она старалась. Но и от этого жалость к нему никуда не уходила. Только на время ослабевала. Он так и не сказал ей, что именно произошло с лордами. Отчего все они стали такими. Избегал этой темы или вовсе не хотел говорить. Коралина думала об этом, пока возвращалась в комнату. Затем еще немного. Хайзенберг ушел сразу, приняв решение впредь не заговаривать с ней о чем-то для себя важном. Понимание собственной неготовности к побегу теперь не давало ему покоя. Забрал с собой молот. Где он оставлял его на время, проведенное в стенах фабрики, она не знала. Поэтому решила, что он, возможно, снова направился в деревню. С трудом могла представить, какой ужас творится на улице. Сознание рисовало разодранные трупы и тварей, пожирающих их. Здесь не было безопасно. Коралина без устали напоминала себе об этом. И все равно ощущала мимолетное спокойствие, соседствующее с глубоким чувством тревоги, обуревающим ее. В конечном итоге некоторая осведомленность о положении дел окончательно выбила ее из и без того шаткой колеи. Оказавшись заложником ситуации, в которую загнала себя сама, но к которой все еще не имела никакого отношения, она отдавала себе отчет в том, что не обязана ничего чувствовать. Что, в то же самое время, не делало ее лучше остальных. Коралина была склонна считать, что мир не делится только на черное или единственно белое. Однако зачем-то пыталась разделить все вокруг себя на однозначные и устойчивые стороны. Ничего не выходило. Ясности не становилось больше. Она путалась, потому что с пугающей простотой находила оправдание для всего. Лучше было не размышлять. Слушать и находить. Но не брать во внимание. Удовлетворять любопытство, оставаясь немым наблюдателем, не имеющим ни мнения, ни стороны. Выбрать серое. В ином случае она ощущала себя участником действия, не обладающим достаточной силой для того, чтобы поменять что-либо. В конце концов, она не могла разобраться даже с собственным побегом. Еще раз она увидела Хайзенберга вечером. Он заходил в комнату за одним из своих старых чертежей. Сконструировал нечто подобное и хотел сравнить. Его настроение оставалось по-прежнему непонятным. Что-то между плохо скрываемой радостью и усталостью, над которой чуть заметно преобладало раздражение. Он немного поговорил с ней ни о чем. Но быстро пресек в себе этот порыв, расценив его крохотным упущением со своей стороны.