Глава 4. The Past: Sadness
30 октября 2021 г. в 17:15
Услышанное сложилось в ее сознании ужасающим подобием нескончаемого кошмара. В отличие от других, случившихся здесь, этот кошмар был слишком настойчивым. Понимание того, что она спит, а мир, кажущийся ватным, не имеет ничего реального, исчезало быстрее, чем она догадывалась об этом. Она увязала на месте, не в силах оторваться ногами от земли. Попытки отмахнуться пресекались собственной медлительностью. Руки заполнились свинцом, а глаза закрывались сами собой. Коралина прикладывала слишком много бесполезных усилий, стискивала зубы до тянущей боли в шее и челюстях. Но сделать шаг не могла. Пространство сменялось непонятными кадрами. Лес приобретал очертания привычного вида комнаты и появлялся снова. Она видела молодого мужчину в форме, рыщущего среди деревьев. Кричала ему, однако горло сдавливал ее собственный голос, и ничего, кроме неслышного шепота, выдавить из себя не выходило. Над ней кружили черные вороны. Путались когтями в волосах и клевали лицо. Она пришла сюда за Розой, потому что так ей сказала высокая женщина. И почему-то, она поверила ей, хотя и знала, что та мертва. Тихий шум, издаваемый Коралиной, привлекал еще больше воронов. Она не поняла, в какой момент их скопление обратилось в Миранду. Ей удалось сдвинуться на полшага, но к этому времени, она так устала, что решила больше не пытаться бороться. Панический ужас подначивал ее продолжать. Горло, сжатое в тиски вымученным и протяжным шепотом, давило на обратное. Миранда стояла поодаль. Наблюдала за тщетными попытками вырваться из невидимых оков. Пока Коралина не начала просыпаться. В момент, когда она наконец открыла глаза, Миранда молниеносно подлетела к ней.
Она не сразу поняла, что очнулась. Несколько секунд подряд смотрела на Хайзенберга прозрачным взглядом. Тело пробивал озноб. Он криво усмехнулся, наблюдая за тем, как в ее глаза возвращается запоздалое понимание. Затвердевшая реальность, имеющая резкий контраст с сонным туманом, принесла ей облегчение. Она снова опустила веки и слегка отвернула голову на подушке. Тем самым вынудила его отпустить свои щеки. Он крепко держал ее за лицо пальцами, не позволяя вертеться до тех пор, пока она не проснулась. Вернулся сюда, потому что вспомнил о другом чертеже. Большую часть из них он рисовал в комнате. Считал, что небольшая смена обстановки помогает думать. Но когда занялся разработкой последнего прототипа несколько недель назад, сузил необходимое пространство до лаборатории, нескольких требуемых цехов и кабинета. Наброски конструкций на теле хранил внизу, под рукой, и эта комната частично потеряла свою надобность. Некоторое время он игнорировал посторонний шум, искоса посматривая на Коралину. Она ворочалась и надрывисто всхлипывала. Всхлипы прерывались настойчивым скрипом кровати, громким, но не способным разбудить ее. Похоже, ее попытки выбраться из кошмара были посредственными. Это почти не раздражало его, только немного отвлекало. Поэтому Хайзенберг не был уверен в том, что хочет будить ее. Но потом она отмахнулась рукой. Перевернулась на бок и захныкала. Черт подери, ему было совершенно плевать на то, что она там видит. Он бы наблюдал и дальше, различая на ее измученном лице страх и тревогу. Если бы это имело хоть немного смысла и не отвлекало его от поисков. Сначала он просто потрепал ее за плечо. Затем без труда перевернул на спину. Все это выглядело как жалкое сопротивление его попыткам растолкать ее. Коралина продолжала дергаться и вертеть головой. Тогда он просто откинул ее волосы от взмокшего лица и не слишком рассчитывая собственные силы, надавил пальцами на щеки. Она больше не могла выворачиваться и быстро проснулась.
- Дурной сон, куколка? — насмешливо спросил он и вернулся к столу.
Едва ли его это беспокоило. Она согласно промычала. Чувствовала себя до ужаса дерьмово. Не хотела даже вспоминать о своей жалкой беспомощности. Не говоря уже о том, чтобы вдаваться в подробности. К тому же ему это не интересно. Спросил только для того, чтобы спросить. Хайзенберг перекладывал бумажки с места на место. Он совершенно точно видел нужный чертеж вчера вечером. Решил объединить оба и сотворить что-то новое, более работоспособное. Отложил ее разбитый телефон в сторону. Телефон не работал, но Коралина все равно ставила его на зарядку. Будто бы это, в одно прекрасное утро, могло исцелить его. Повернулась на бок. Под подушкой нащупала пистолет с четырьмя патронами в магазине. Бесполезная железка, чье присутствие не приносило и такой мелочи, как моральное облегчение.
- Ты можешь починить его? — спросила она, крепче обнимая подушку руками.
- Что? — Хайзенберг замер. Думал несколько секунд. Зацепился взглядом за телефон и ответил. — Нет.
Не смог бы. Даже если бы по какой-то неведомой причине, захотел. Слишком мелкие детали, замены для которых у него нет. К тому же, вещь довольно новая. Он представлял, как именно все утроено под крышкой, но только примерно. Пришлось бы потратить уйму времени. Разобраться с внутренностями. Поискать детали или придумать хорошую альтернативу. Причин, почему он не может взяться за ее телефон, было предостаточно. Ей о них знать было не обязательно. Но Коралина и так не собиралась ничего уточнять. Короткий отказ ее устроил. Более чем. Для чего ей нужен был телефон, он не знал. Разве что позвонить в полицию. Хайзенберг еле слышно усмехнулся этой мысли. Как-то цинично с его стороны, у нее же наверняка есть семья. Нормальная. Которую крайне беспокоит ее неожиданная пропажа. И они, конечно же, простят ей что угодно. Включая трусость и непомерно глупое решение остаться здесь. Его циничность только сильнее возрастала от этих размышлений. Спросит у нее как-нибудь потом, если найдет на это время. Он заново перерыл все, что лежало на столе и отыскав нужный ему рисунок, ушел. Как делал это обычно. Не проронив больше ни слова.
Коралине не нравилось ее одиночество. Еще больше ей не понравилось то, что после его ожидаемого ухода, она почувствовала себя на порядок хуже. С ним было спокойнее. Потому что пока он находился поблизости, она теряла нить собственного отчаяния. Думала о другом. Например, что он такое. И он совершенно точно не занимался армией бронированных зомби в то время, когда был с ней. Так она чувствовала, что вполне контролирует происходящее и собственное психическое состояние, не способное принять этот ужасающий факт, как и некоторые другие. Если он находился в поле ее зрения, ей казалось, она может остановить его. Держать дистанцию и хаотичные прикосновения. Поодаль или за ее спиной, он мог сотворить что угодно. Как, впрочем, и наедине с ней. Коралина понимала это. Но от слабого чувства спокойствия, отдаленно напоминающего безопасность, избавиться не могла. Ему было плевать на нее. И это было лучше чего угодно, что она могла себе представить. Она немного отпустила сон, однако после ухода Хайзенберга, гнетущее чувство тревоги вернулось. Она постаралась заесть его, но ее нещадно тошнило от воспоминаний.
В попытке отвлечься и чтобы не сбивать ставший привычным ритм жизни, она приняла душ. Что тоже было не более, чем бесполезной тратой времени. Дни, проведенные в насильном игнорировании всего, что вызывало в ней какие-либо сомнения, свалились на плечи Коралины разом. Неподъемной ношей. Она перебрала свои вещи. Отыскала старую резинку-пружину и заплела волосы в растрепанный хвост. Внушала себе, что все не так плохо, как могло бы быть. Но это перестало работать. Она и сама не знала, на кой хрен пошла стирать свою одежду. Надела последние оставшиеся штаны черного цвета с приделанной к ним цепью и майку с длинными вырезами подмышками. Здесь было тепло. В соседнем крыле прохладно. В некоторых коридорах, поблизости к цехам и кабинету, жарко. Однако она не собиралась уходить. Пока что. Выстирала все, что носила за последние дни своим же мылом. Даже футболку Хайзенберга, которую он одолжил ей в первый день, но назад не забрал. И то, что висело на веревке в ванной. Вопросом, зачем делает это, она не задавалась. Если бы он застал ее за этим занятием, то поиздевался бы. Или разозлился за то, что она трогает его вещи. Но сегодня ей не было дела до того, что он может сказать. Она расплакалась, пока выкручивала свои джинсы. Потому что все это было бесполезно и бессмысленно. Она должна прекратить. Немедленно собрать все свое барахло, которое успела раскидать так, будто бы собирается провести здесь остаток своей жизни, в кучу и уехать. Придумать дрянную историю о том, как застряла посреди леса. Никто ей, блять, не поверит. Придется платить за ущерб, нанесенный тварями. В ином случае, ее засудят. Сочтут душевно больной и немедленно депортируют в Штаты. С корабля на бал. С самолета в психушку. Никакие BSAA не станут доказывать обратного, если она просто уедет. А Хайзенберг не привезет копию своего идиотского плана врачам, с рассказом о тяжелой жизни в деревне. Она самолично вырыла для себя могилу, упав в обморок и задержавшись на день. А последний гвоздь в крышку гроба забила, оставшись дожидаться трибунала над Мирандой. И даже эти остатки здравых размышлений шли прахом, когда она думала о том, что, прежде всего, ей придется оказаться на улице. В полном одиночестве. Она может запастись патронами, но все равно не заставит себя сдвинуться с места. Ее храбрость, как правило, граничила с безумием. Однако до этого нужно было дойти. Страхом смерти или пьянством. И то и другое ей не подходило. Обычно, она не позволяла себе плакать. От этого не становилось легче и ничего не менялось. Но сегодня она поступилась. Еще какое-то время оставалась в ванной, пока нагрянувшая из ниоткуда истерика не закончилась. Вчера вечером она изодрала все свои губы. Наверняка от нервов. Так что, сейчас, они болели. Из-за слез распухали и наливались еще большей болью. Она игнорировала неприятные ощущения, а когда перестала плакать, умылась. Могла бы спуститься вниз. Однако сегодня все ощущалось иначе. Более обостренно. Более неправильно и мерзко. Поэтому Коралина побродила по незапертым комнатам в соседнем крыле, около медицинского кабинета.
Освещала свой путь зажигалкой и быстро находила выключатели. Иногда, когда они оказывались слишком далеко или она не видела их сразу, ее обуревал детский страх темноты. Подначивал сбежать. Бороться она не пыталась и переходила к следующим дверям. Ничего интересного не находила. Наткнулась на еще несколько помещений, напоминающих старые больничные палаты. Хайзенберг использовал их для всякого рода вещей, вроде ящиков с медикаментами и ненужных коек со столами. В других было достаточно пусто. Ничего, помимо технической составляющей фабрики. Склады барахла. Массивные трубы, растущие из пола к потолку, изогнутые дугой и снова уходящие вниз. Она намеренно свернула не в ту сторону и дошла до разбитого вазона. Этот коридор мало отличался от того, что был наверху. Чем-то напоминал жилую зону, в которой больше никто не жил. Он же имел и конец, где не было света. Здесь находилось всего две двери. За первой оказалась еще одна комната, переделанная под личные нужды Хайзенберга. Тут он хранил жестяные банки с едой, стоящие друг на друге под стенкой. Два ящика алкоголя. Несколько блоков сигарет. Коралина осмотрела этикетки и решила, что это тот самый виски, бутылки из-под которого валялись повсюду. К тому же, от Карла чаще всего пахло табаком и виски. Иногда кровью или чем-то вроде. Словно бы он был непосредственной частью фабрики, оторвавшейся от стенки и научившейся ходить. Металл, масло, табак, время от времени что-то вроде жженной резины. Ничего такого, чем бы не пах обычный человек, не слишком следящий за собой. Только его зубы были неоправданно белыми. У нее с этим были проблемы из-за курения и кофе. Извечный кариес, от которого она избавлялась с особой неохотой, потому что ее тошнило от ваты во рту. Он крайне редко выпускал сигареты из рук, заменяя их, как выяснилось, разве что сигарами. Но каким-то образом, его зубы оставались белыми. Может быть он все-таки следил за ними, пока она этого не видела. Вряд ли. Он абсолютно точно не выглядел как человек, заботящийся о своем внешнем виде. Более того, она не замечала его спящим. Коралина не оставляла надежд отыскать кофе. Побродила по комнате со старыми, ободранными обоями. Постояла около виски, буравя непочатые бутылки взглядом. Взяла одну вместо кофе, которого здесь, как и во всех остальных местах, не было. Если она выпьет виски по дороге или вечером, а потом тихонько оставит пустую бутылку с другими такими же, он и не заметит. Сигареты тоже заканчивались. Но с этим проще. Он, кажется, был не против того, что она курит. Определить было довольно сложно, поэтому она опиралась на эмоции. Хайзенберг заметно раздражался, когда ему что-то не нравилось. Она выключила в комнате свет и вышла в коридор. Приложив немного усилий, открыла бутылку. Виски был ужасным, обжигающим и терпким, как нельзя лучше в духе этого места. Коралина скривилась и кашлянула. Выпила еще. Зашла в следующие двери, снова отыскала выключатель.
Совершенно неожиданно оказалась в старой детской. Ей так подумалось. Потому что в маленькой, квадратной комнате стояла очень старая кровать, никак не подходившая взрослым. Разломанная коляска. Немного игрушек, в основном деревянных, с облезшей на них краской, довольно ухоженные стопки мужских вещей и низкий стол. Она закрыла за собой дверь и осмотрелась. Пролистала альбом с выцветшими фотографиями незнакомых ей людей, но вполне знакомой фабрики. Среди них не нашла Хайзенберга. По крайней мере таким, каким он был сейчас. Под этим альбомом, чем-то напоминающим семейный, лежал еще один, порванный. Он был пустой. Помимо нескольких карточек с мужчинами в форме на фоне военной техники, в нем больше ничего не было. На общем фото она попыталась различить Карла. Понятия не имела, как он выглядел в юности. В какой-то момент, ей показалось, что она видит знакомое лицо. Однако почти сразу она поняла, что, по меньшей мере, пять лиц из тридцати, кажутся ей знакомыми. На обороте был указан 1941 год и что-то на немецком. Коралина мало интересовалась военными событиями прошлого века, куда сильнее ее привлекало Средневековье, оттого и не имела никакого понятия о том, что именно происходит на фотографиях. Похоже, Хайзенбергу было больше ста лет. Она бы крайне удивилась, если бы ей было не все равно. Она некоторое время усиленно размышляла над тем, на чьей стороне выступала Румыния на Второй Мировой. Зацепилась за мысль, что у него слишком немецкое имя и часть книг в кабинете написаны на немецком. Ничего не клеилось и Коралина перестала выжимать из себя воспоминания. Она может просто спросить. Он, в любом случае, не ответит. Да и ребенок, которому все остальные мальчишеские вещички предназначались, у него вряд ли был. Скорее, он сам был этим ребенком. Отсюда она забрала плед, потому что устала спать в джинсах, с собой у нее были старые домашние шорты. В коридоре она как следует вытряхнула его от пыли. Ни разу не натыкалась на крыс или тараканов, только на паутину в глубоких ящиках. Хайзенберг ненавидел всякого рода тварей, водящихся повсюду. Время от времени травил тех, от которых мог избавиться таким способом. С остальными был вынужден смириться.
Коралина переоценила себя, решив, что осилит целую бутылку разом. Она смогла сделать еще несколько глотков по пути обратно. Затем ощутила слабое, но быстро растущее опьянение, и перестала пить. Постепенно она осушит бутылку полностью, однако на это ей потребуется чуть больше времени. Добравшись до комнаты, она оставила найденный плед на кровати. Взяла нож, принесенный из кухни и пошла открывать последнюю дверь. Ту, с которой ей следовало начать, а не закончить. Приложив некоторое усилие, она сумела повернуть замок так, чтобы не оставить на нем царапин. Здесь, как и на всем этаже, свет горел постоянно, поэтому ей не пришлось включать его. Помещение было длинным, но не слишком широким. С трех сторон, по стенкам, стояли близко посаженные друг к другу шкафы. Все полки, кроме нижних, были заняты книгами. В углу, напротив двери, располагался миниатюрный комод с тремя ящиками. Неясно, для чего Хайзенберг запирал библиотеку, или ее подобие, никаких механических созданий и монстров здесь не было. Только книги и слои пыли. По этой же непонятной причине, наверное, на фабрике были закрыты и другие двери. Коралина оставила нож на комоде. В первых ящиках хранились вещи. В последнем лежали две пары обуви и несколько поясов. Оглядела полки. Быстро догадалась о том, что книги упорядочены по языкам. Помимо английского и немецкого, здесь хранились материалы и на румынском. Довольно очевидно. Она поморщила нос. Хайзенберг, несмотря на свой отвратительный характер и отрешенность от мира за пределами деревни, был крайне образованным, и знал на два языка больше, чем она. Более того, он говорил без какого-либо акцента. Она выдохнула и сложила руки на груди. Читала названия и авторов, не слишком задерживая свой взгляд на чем-то определенном. Пособиями все не ограничивалось. Было немного художественной литературы, в том числе Шекспир, Данте и Лавкрафт. Она любила Лавкрафта. Обожала «Данвический ужас», пока сама в него не попала. Взять отсюда томик будет сверх наглости, а читать что-то подобное происходящему в деревне, что было способно ухудшить ее и без того подавленное состояние, неправильным решением. Но Коралина страсть как хотела перечитать рассказы о неизведанных мирах, полных неописуемых богатств и не поддающихся представлению архитектурных видах. Она читала произведения Лавкрафта несколько лет назад, глубокой осенью, сидя в своем мягком кресле в гостиной. То было спокойное время. Приятное и уютное. Не имеющее ничего общего с преследующей ее тревогой. И она хотела вернуть его. Хотя бы попытаться и прикоснуться к тому, что было ей знакомо. Выпила еще немного. Туман в голове сошел на нет. Затем закурила. Принялась осматривать нижние полки. Если начнет читать прямо сейчас, то застрянет. В кабинете ей не удалось обнаружить ни одной пластинки, потому что все они были здесь. Она села на пол и стала перебирать стопки. Больше половины вычурных названий на нескольких языках, ей ни о чем не говорили. Исполнители на обложках были не более, чем незнакомцами, равными тем, что она видела на фотографиях. В самом углу полки стояло древнее радио. Или что-то вроде того. Она отвлеклась и нашла розетку. Осторожно подключила порванный в нескольких местах провод. Щелкнула одну из кнопок. Вместо шума послышался стук, будто бы кто-то переносил радио с места на место.
«Итак, я обнаружил, что Каду поддается слабому воздействию, — начал Хайзенберг. Она сделала звук потише и продолжила слушать. — Вывести я его, к сожалению, не смогу. Эта ебаная дрянь цепляется ко всему, включая трупы. Никакой разумности в них не появляется. Просто ходячие мертвецы. Это я использую, возможно, добьюсь чего получше. Вчера накидал часть плана, но сделка не состоится, им не нравятся мои, блять, условия. Понятия не имею, чем займусь после. Если, конечно, не сдохну раньше. Эта бесконечная хрень с Мирандой может длиться еще годами, она продолжает искать замену. Чтобы потом передумать и сделать из нее еще одну послушную собачонку. А люди продолжают идти к ней, как стадо баранов. Тупая сучара… Что до того парня. Его отдали Моро. Я бы, в любом случае, не вытащил его, он сломал ногу, пока прятался от оборотня в предгорье,» — Коралина остановила запись.
Дальше слушать не могла. Вырубила питание и вернула диктофон на прежнее место. Руки опять затряслись в приближении слез. Ничего, кроме очередного разочарования, она не услышала. Похоже, запись была многолетней давности и что такое Каду, она не знала. Продолжила перебирать пластинки и курить. Закончив эту сигарету, сразу же взяла новую и выпила. Чуть смелее, чем следовало, из-за чего голова моментально погрузилась в еще больший и густой туман. Табак учтиво способствовал ее поддатому состоянию. Заодно и слезам, бесконтрольно скатывающимся по щекам и падающим вниз на картонные обложки пластинок. Очередное оправдание в копилку Хайзенберга было положено, если он и впрямь пытался помочь кому-то, кроме нее самой. Может быть поэтому он и не выгонял ее. Причина оказалась достаточно весомой, так что Коралина закрыла вопрос, касающийся его непонятного поведения, однако это все еще не значило, что ему не плевать. Напротив. Он просто сделал все, что мог и оставил ее на ее же собственное попечение. За всем остальным, она упустила то, что так тщательно старалась обнаружить. Кто он такой. Эта мысль пронеслась в ее голове слабым порывом ветра и растворилась, не успев набрать свою силу. Она и без того догадалась, что в этом как-то замешана вездесущая Миранда. Перестала плакать и затушила сигарету, не докурив ее до конца. Всего лишь дерьмовый сон, из-за которого все пошло под откос. Завтра ей станет лучше. Всегда становилось. Было бы странным обнаружить, что Хайзенберг слушает Эдит Пиаф, но она тоже была среди всего остального, как и знаменитые рок-группы семидесятых, которые Коралина знала. Все знали. Включая его. Наверное он просто слушал все подряд. Или только складировал здесь, но никогда не включал. С самой первой встречи она не сомневалась в том, что, если ему что-то и может понравиться, то это рок. Такие как он, как правило, отличались только степенью своей испорченности, она неоправданно хорошо разбиралась в этом, а он занимал почетное первое место. Сложила пластинки обратно, в том же самом порядке, и одернула тряпку, прикрывающую нижние полки шкафа рядом. Поджала губы и выдохнула. Оглянулась на дверь.
Под грифом гитары хранилась небольшая стопка. Верхним был Playboy шестидесятых и несколько еще более старых фотографий развратных девиц. Она пролистала журнал, не слишком задерживаясь даже на интересных и безобидных картинках. Положила все на свои места и вытянула инструмент. Она помнила, что ее отец прекрасно владел гитарой. Мама умела петь, хотя всерьез никогда этим не занималась. Коралина умела пить и спать с незнакомцами, играющими на гитаре. Она пыталась научиться, когда была подростком. Обрезала свои волосы и выкрасила в красный, как у Курта Кобейна, но это не помогло в обучении, как и не вернуло ей отца. Она все еще хранила его гитару у себя дома, но играла на ней крайне редко. Знала всего несколько песен, которые заучила из-за легкости их исполнения. Некоторое время она безуспешно настраивала гитару. Кое-как вспомнила, в каком порядке это нужно делать. Когда ей показалось, что на большее она не способна и звук более-менее ровный, Коралина выпила. Внушила себе, что пьет для смелости. Будто бы от этого ее перестанет быть слышно. Начала с того, что любила играть больше всего. Еще немного покрутила колки, стало получше. Трижды ошиблась, так и не успев начать. Перебор был простым и без конца повторяющимся, специально для таких, как она, бросающих все на половине пути. Приловчившись к нужному порядку, она несколько раз наиграла мелодию по кругу. Музыки ей не хватало. Однако книга на пыльной полке манила сильнее. Словно бы давая обещание, что ей обязательно станет легче, если она прочтет несколько рассказов, что это вернет утерянное ей спокойствие. Коралина поддалась и аккуратно упрятав гитару на место, вытянула толстый том с высокой полки. Села на пол. Начала с самой первой страницы.
Хайзенберг вспоминал о ней не часто. Когда отвлекался от сборки и возвращался в кабинет. Побывал там уже дважды, однако она так и не появилась, как делала это в последние дни. Желание проверить ее вернулось к нему с новой силой. Прошло чуть меньше четырех часов и обычно, она не сидела в комнате настолько долго. Он предполагал, что она могла уснуть еще раз, но, скорее, влезла туда, куда лезть совершенно не следовало. И он сам подначивал этому случиться. С самого начала. За ночь и половину дня он сделал достаточно для того, чтобы немного отвлечься. Снова устал. Так и не смог уснуть, отчего теперь, его, с каждым часом все сильнее клонило в сон. Нужно взять небольшой перерыв, иначе он окончательно потеряет нить всего происходящего. Он нарочно откладывал замену деталей до последнего. Размышлял о том, стоит ли их доставать. В конце концов, это был всего-лишь эксперимент, в положительном исходе которого, он уверен не был. На время отыскал себе другое занятие и взялся за аккумулятор. Его можно будет использовать повторно. Однако на проблему с деталями это никак не влияло. Времени оставалось мало, поэтому он не брался за защиту. На нее, как правило, уходило достаточно много дней и сил. Их стоило потратить на другое. Например, на подготовку к своему побегу, отсутствие которой с недавнего времени стало раздражать его почти так же сильно, как и осознание того, что Коралина была права. Он продумал все. Кроме главного. И эта мысль вынуждала его кривиться. Будто бы он слышал мерзкий скрежет ногтей о металл на задворках своего сознания. Царапала, несомненно, она. Он только слушал, отчего в голове появлялось все больше неясных сомнений.
На самом деле, ему хотелось почувствовать себя чуть-чуть лучше, а не спасать ее по-настоящему. Все вышло ровным счетом наоборот и теперь, она разбирала на мелкие детали то, к чему он давно привык. Не делала буквально ничего. И все одновременно. Она была странной. Осталась здесь, даже не попытавшись сбежать. Незаметно для него наметила границы, которые он не собирался пересекать, но от того, что она наделила их определенной значимостью, видел слишком отчетливо. Он бы понял сопротивление ровно так же, как понял и ее ужас перед тварями, думал, что она будет всячески избегать его. Однако она держалась поблизости, при этом умело сохраняя допустимую дистанцию. Здравое опасение, но совершенно точно не страх. По крайней мере, не перед ним. Он определенно хотел говорить с ней. Вот только совсем не желал слышать ничего в ответ. Это создавало некоторый нестерпимый диссонанс в его сознании. Он ждал ответов только тогда, когда задавал прямые вопросы. В то же время разговор двух сторон не мог складываться пустым монологом одной из них. Это не имело смысла, что неизбежно приводило его к осознанию привычного ему собственничества. Он владел вещами, направляя их куда нужно, владел трупами, делая их них нечто податливое его целям. Ей он владеть не мог. Не мог заставить говорить или молчать, когда ему вздумается. Не мог касаться сквозь выставленные ею границы. Делал это с той минимальной властью, которая была у него ввиду обстоятельств, не более. Он был хозяином фабрики, частично хозяйствовал и над ее жизнью. Она знала это. И не старалась препятствовать. Ловко подстраивалась, пропуская мимо себя все, что могло хоть как-то сбить определенный и четкий настрой, которого она придерживалась. Хайзенберг не сразу понял, что именно его раздражает. Ее попытки говорить с ним так, будто бы ничего, на самом деле, не происходит. У нее отлично выходило лгать. Относиться к нему, словно бы он был простым человеком. Увиливать от грубости бесцветными словами, которые тотчас меняли тон всего разговора. Не убегать, а подходить ближе, тем самым напоминая ему, что она сама держит границы допустимого. Он испытывал много всего — сложно объяснимого и непонятного. Так было всегда. Именно таким образом и функционировали люди. Но для понимания этого, требовалось чуть больше времени, чем у него обычно бывало в свободные от работы минуты. В конечном итоге за позорно короткий промежуток дней она забрела так далеко, что всего несколькими словами вынудила его усомниться в своих блестящих планах. Впрочем, в этом была его большая оплошность. Он слишком часто упускал из виду то, что она была отдельной. Разумной. Что в огромной степени влияло на его желание говорить с ней и позволять читать записи, и в то же время заводило в тупик. Хайзенберг не очень хорошо разбирался в том, как обращаться с живыми людьми. Упустил это где-то далеко в своем прошлом. Это снова подвело его. Сперва он заглянул в комнату. И только потом увидел, что дверь в библиотеку открыта. Огромную часть помещений он запер за их ненадобностью. Она, блять, начала открывать их.
Коралина сидела на полу, не отрываясь читая один рассказ за другим. Думала, что остановится, когда повествование обрывалось, резко сменяясь следующим, однако быстро втягивалась в происходящее и продолжала читать. Это, в отличие от истории и медицины, намного лучше отвлекало ее от собственного расстройства. Хайзенберг остановился в проходе. Она его не заметила. Или притворилась. Уверен он не был. Ловил себя на том, что едва ли способен предположить, что именно, и для чего она делает.
- Чем ты открыла двери? — прозвучало достаточно грубо. Как он того и хотел.
И неожиданно для Коралины. Она испугалась. Содрогнулась всем телом и бросила взгляд в сторону выхода. Сидела к двери боком. Отчего его появление стало еще более внезапным. Страх, прокатившейся по ее спине волной ледяных мурашек, отхлынул. Оставил за собой гаденький осадок.
- Черт, — чуть слышно выронила она и закрыла лицо ладонями.
Ее эмоции совершенно не поддавались никакому контролю. День был дрянной. Отвратительный. И все в нем, по-прежнему, ощущалось иначе. Она сглотнула нахлынувшие слезы. Моментами казалась ему забавной. Несмотря на общую усталость и некоторое недовольство ее поведением, Хайзенберг находился в хорошем расположении духа. Впервые за достаточно долгий промежуток времени. И это, вкупе с ее реакцией, которая оказалась совсем не лживой, повеселило его. Он тихо усмехнулся и оперся локтем о дверной косяк. Сперва ему подумалось, что она плачет. Отчасти он был прав. Но потом Коралина коротко посмеялась от своей же глупости. Утерла слезы и покачала головой.
- Какая-то… — в голове крутилось много эпитетов. Но выбрала она самый короткий и очевидный. — Хуйня.
Он подумал, что она пьяна, так как добралась до виски и выпила почти половину. А значит побродила везде, где не следует. Нахмурился. На вопрос так и не ответила. Опять делала вопреки всяким ожиданиям. Его ожиданиям. Вор из нее оказался хреновый, поэтому лицо ее приобрело скорбный вид. Она закусила губу. Посмотрела на него снизу вверх, прикоснувшись затылком к шкафу. Указала пальцем на комод. Хайзенберг перевел взгляд. Протянул руку. Нож шевельнулся и оказался в его ладони. Он опустил его в карман плаща.
- Я взяла у тебя плед и виски, — призналась Коралина.
- Я вижу, — довольно сухо и безэмоционально.
О каком пледе идет речь, он не знал. Никакого значения это все равно не имело. Она продолжала смотреть на него. Он выглядел больше уставшим, ежели недовольным. И не психанул из-за того, что она открыла двери. Но остаться здесь не позволит. А ей хотелось. Это место казалось уютным. Каким-то образом, Коралине стало удаваться улавливать его непредсказуемость, безошибочно точно угадывать эмоции, отчего непредсказуемость терялась сама собой. Он молчал. Позволил себе немного подождать. Наверняка она скажет что-то еще.
- Можно я заберу книгу? — неуверенно спросила она.
Она и так взяла много. Он это знает. Еще она спит здесь. Ест его еду и курит сигареты. Он знает обо всем. Спрашивать было глупо. Забирать молча, без какого-либо предупреждения еще глупее. Хайзенберг почти не сомневался в том, что она немного пьяна. Суть повествования в голове удерживала, но ненужные и бессмысленные вопросы задавала, хотя она и раньше так делала. А он считал все, что не касалось планов, ненужным и бессмысленным.
- Бери, — лишь бы больше не бродила где ни попадя.
Нужно будет сказать ей об этом. Запирать он ее не станет. Или станет. Лучше выкинуть ее с фабрики. Сделать то, что должен был с самого начала. От ее присутствия не становилось легче. Оно все усложнило. Он слегка сощурился, поддавшись внутреннему сомнению. Был в очках, поэтому Коралина этого не видела. Принялась собирать окурки, коих скопилось больше, чем следовало. С усидчивостью у нее были некоторые трудности. Постоянно приходилось занимать руки. Раздирать губы или курить, не замечая количества. Иногда она заменяла сигареты бутылкой воды и осушала ее меньше, чем за час. В иных случаях много отвлекалась.
- Оставь здесь, — поторопил ее Хайзенберг.
Отстал от косяка и снял очки. Стянул с правой руки перчатку и потер лицо ладонью. Нестерпимо хотелось спать. Но он собирался дотянуть до вечера. Разобраться с оставшимися проводами в аккумуляторе, а потом записать все, что крутилось в его голове касательно эксперимента. По-другому не получалось, это помогало взглянуть на вещи со стороны и немного разгрузить голову. Сделать это прежде, чем появится что-то новое, способное отвлечь его или сбить с предыдущего. Коралина подошла к нему, держа бутылку и книгу в одной руке. Он и впрямь был ужасно уставшим. Ей хотелось узнать про фото, найденные в соседнем крыле и о военном жетоне на шее. В Америке подобных не носили. Но она не решалась. Сейчас он только разозлится. Нужно выбрать подходящий момент и оказаться поблизости. Узнать, когда он будет чем-нибудь занят. Возможно тогда он ответит ей, если повезет, добавит немного подробностей, потому что, очевидно, ему нравилось говорить о себе. А ей все еще было интересно. Натянув перчатку обратно, Хайзенберг немного поморщился. Поднял цепочку на ее штанах двумя пальцами. На удивление, металлическая, он хорошо это чувствовал. Усмехнулся краешком губ и пропустил Коралину в коридор. Непонятная девка. Затем закрыл двери и надел свои очки. Она ждала. Не хотела оставлять его сзади и сдвинулась с места только тогда, когда он опередил ее на один шаг. Что не ускользнуло от его внимания так же, как и татуировка на ее шее. Прежде он не замечал тату из-за распущенных волос. И потому что ему не было до этого никакого дела. Они прошли по коридору в сторону комнаты. Поравнявшись с ней, Коралина остановилась. Спускаться все еще не хотелось, вместо этого хотелось продолжить чтение, запивая сложно составленные предложения виски. Пока их значение и вовсе не станет ускользать от ее затуманенного алкоголем понимания. Хайзенберг остановился на первой ступеньке и обернулся в ее сторону. Отсутствие всякой заинтересованности или хотя бы слабого переживания с ее стороны, вызвало в нем ощутимый приступ злости, как ни странно, притупившийся сразу же после своего столь внезапного появления. Говорить с ней о своем прошлом он готов не был. И не слишком хотел, чтобы она строила ложные предположения, какими бы они ни были. Хватит и того, что она могла узнать из записей. К тому же это по какой-то необъяснимой причине волновало его. Может быть ему просто хотелось рассказать все самому. Или навсегда оставить это при себе.
- Ах, да, — он ухмыльнулся. Что походило на оскал больше, чем они оба того хотели. — Хватит лазить. Я рассказал тебе достаточно. И позволил больше свободы, чем следовало.
Коралина была не в духе. Молча кивнула. Никакого желания спорить с ним, у нее не было. В конце концов, он был безоговорочно прав. Ей не стоило бродить по помещениям. По крайней мере, так открыто. Хайзенберг держался поодаль. Не схватил ее, как делал это обычно, показывая ту власть, что оставалась при нем. Только наблюдал. Иной раз и впрямь забывался. Называл ее куклой и обращался так же. Словно она была одной из его механических игрушек, но сейчас поступил по-другому. Отлично от того, как привык поступать всегда. Так, как старалась делать это она. По-человечески. В голове снова заскрежетало, будто бы старый механизм наконец слетел с проржавевших петель и разломался. Он выдохнул и достав из кармана пачку сигарет, закурил. Стоял еще несколько секунд, пока делал первую затяжку, затем быстро ушел. Коралина поджала губу. Немного подождала. Все еще не хотела оставаться в одиночестве, но и остановить его не могла, он не вернется, даже если она попросит. Потребует объяснений, которых у нее нет и разозлится. Лучше будет закрыться в комнате и выпить.
Устроившись на кровати, она раскрыла книгу на той странице, где остановилась. Пялилась на ровные ряды предложений, не в силах прочесть ни одного из них. Некоторое время не думала ни о чем. Потом закрыла книгу и огляделась по сторонам. Хотелось закурить, однако она и так делала это слишком часто. В основном от безделия. Сегодня из-за алкоголя. Если так пойдет и дальше, то вся комната окажется усыпана ее стараниями. Она сходила на кухню и взяв жестяную банку, которую сама же и опустошила, собрала все валяющиеся на полу окурки. Включая те, что остались в библиотеке. Продолжала пить, пока ее сознание не погрузилось в густой и непроглядный туман. Он застилал глаза, опустошал разум, забирал все силы, вынуждая ее прилечь на подушку, и кружился в голове слабым подобием детской карусели, отчего все чувства расплескивались, не оставляя ничего, кроме бредовых мыслей и пустоты.
Она долго вспоминала свой восьмой день рождения, когда мама повела ее в парк аттракционов. Там она по случайности свалилась в глубокий фонтан, поскользнувшись на мокрой плитке. Женщины вокруг кричали, незнакомые мужчины хватали ее за руки, стараясь вытянуть из холодной воды. Коралина не понимала, почему все так испугались. Она же давно умела плавать.