The story of the youth who went forth to learn what fear was

Во сне Коралина снова видела ликанов. Они яростно раздирали ее плоть около ручья в сумеречной мгле. Остатки грязного снега стремительно алели под ее разбитой головой. Ледяная вода обращалась в кровь. Она так и не сумела перебраться через забор. В зрачках, заплывших полупрозрачной, молочной пленкой, она видела тусклое отражение Миранды. Лицо ее, как и прежде, скрывала длинная позолоченная маска. Хрупкая фигура обернулась и расправила множество черно-угольных крыльев. Коралина видела себя со стороны. Разрывала свою же кожу кривыми рядами острых клыков, пока в глотке не защипало от металлического привкуса ее собственной крови. И она проснулась. Открыла глаза. Кошмар никогда не заканчивался, вместо этого обратившись ее жизнью. Или это она стала неотъемлемой его частью. Почувствовала себя бесконечно потерянной. Кровать заскрипела, когда Коралина лениво перекатилась на другой бок. Осторожно запустила руку под подушку и выдохнула. Полупустой магазин так и не приносил облегчения. Но она все-равно боялась однажды не обнаружить свое оружие, никак не способное помочь ей, на своем привычном месте. Как и весь предшествующий тому день, вчерашний вечер покрылся в ее воспоминаниях слабой дымкой едва ощутимого стыда. Ей удалось на время притупить свои переживания, однако они никуда не исчезли, продолжая биться в ее и без того запуганном сознании. Ей все еще было дурно. Саднящий остаток боли в желудке с особой назойливостью напоминал о неверности принятых Коралиной решений. Она села и сглотнула, протолкнув терпкий привкус лекарства поглубже в горло. Комната погрузилась в хаос, вещи валялись на стуле уродливым скопом, а простынь под ней измялась, оголив посеревшие углы жесткого, старого матраса на котором она спала. Маленькое помещение, ставшее ее личным владением, стремительно отделялось от всей остальной фабрики, незаметно сменяя одного небрежного хозяина на другого, не менее равнодушного к уборке. Она попыталась обнаружить толику того мимолетного уюта, что испытала прошлым вечером, однако от него, казалось, не осталось и следа. Помимо хлама и пыли, со всех сторон давящих на черепную коробку, в комнате ничего не было. Ей захотелось убраться. Тем самым привести собственные мысли в порядок, как делал это Хайзенберг, ведя непрерывные записи о том, что его окружало. Это помогало очистить голову от всего лишнего. А в ее голове царил бардак. Коралина спала, когда Хайзенберг поднялся наверх в начале девятого утра, следуя совершенно понятному механизму своих привычных действий, после чего он собрался, и в очередной раз посетил деревню. Прошло уже несколько дней с того момента, как Итан Уинтерс оставил замок Демитреску в разорении и по его нескромным предположениям, следующей должна была оказаться Донна. К ее дому, расположенному на отвесной скале за хлипкими мостами, растянувшимися над глубоким ущельем и коротким подъемом через пещеру у небольшого кладбища, вела только одна дорога. Он миновал мост, выбрав крайний, подальше от первых ворот и столкнулся с гигантом, бродящим неподалеку от захоронений. Это вынудило его вернуться. Вторые ворота, как и предполагалось, оказались открытыми. Деревня погрязала в глухом опустошении. Со стороны юго-восточных возвышенностей селения, землю неизменно покрывали плотные слои влажного снега. Воздух там казался прохладней и чище. В низинах к западу зияли грязные проталины. Заваленные хламом улочки кишели взбесившимися тварями, бродящими между развалившихся строений. В скоплениях некогда жилых домов стоял стойкий смрад трупного разложения. Сырость придавала ему землистый привкус, пронизывающий до самых костей и налетом оседающий в носоглотке. Хайзенбергу повезло. Фабрика находилась еще ниже, в отдалении северной стороны, где зима отступала в первую очередь и куда не доходил омерзительный запах гниющей плоти. Никакого сожаления он по-прежнему не испытывал. Недолго размышлял о Донне и ее куклах, а затем уловил далекий грохот, похожий на звук разорвавшейся мины. Оставил кое-какие подсказки в намеченном для этого месте, неподалеку от убежищ Моро. Окончательно засрал свои изношенные ботинки в грязи и возвратился на фабрику. Поганое послевкусие от увиденного возвращало его к необузданной злости и гадкому осознанию. Некогда он занимался деревней, какие-то годы после войны и позже, когда все происходящее выглядело для него совершенно иначе. Но это, как и все другое, за что он брался, не приносило облегчения. И Хайзенберг перестал стараться. Рассорился с теми, кого должен был считать своей семьей. Превратил фабрику в место сосредоточения нечеловеческой жестокости, откуда люди бежали под страхом смерти, пока все закономерно не пришло к гнетущему запустению, а сам он не обратился подобием того, кем стал теперь. Он не думал о сожалениях, которые должен был испытывать. Ненависть проела его насквозь, оставив за собой одно единственное, неподъемное чувство ничем непоколебимой усталости. Он до ужаса устал быть тем, кем являлся, потому что никогда не выбирал этого. Никто из них не сделал этого выбора. Оставалось только сойти с ума. В своем идеальном мире, Миранда лелеяла только собственное стремление вернуть невозвратное. Ложная власть, разделенная между лордами, удобно граничила с таким же ложным и нездоровым представлением о семье, какую никто из них, по-правде, никогда не имел. Миранда намеренно не замечала той реальности, что видел Хайзенберг. Его желания, или любые другие, потесненные с запрещенной им всем свободой, против ее властного слова. Где все существование подобия их семьи сводилось к одной крохотной точке. Он не хотел умирать. Не видел ничего, кроме быстро наскучившей ему деревни и не имел большего, чем застланная грязью фабрика, день ото дня напоминающая ему о том, во что превратились бесчисленные попытки хоть как-то противостоять всему происходящему. Дурные мысли тянулись вслед за Хайзенбергом от самой деревни, подкрепляя и без того надоедливое желание все бросить. Он отыскал диктофон в одном из технических помещений. Долго молчал, бесцельно щелкая кнопкой записи. После чего высказался мало понятным бредом, отдаленно напоминающим слова жалости к самому себе. Затем поднялся в кабинет, где некоторое время разглядывал карту с маршрутом, начерченным блеклыми грифельными линиями. Мысли о побеге настойчиво пускали крючковатые корни в глубине сознания. Хайзенберг в который раз передумал. Снял с себя всю верхнюю одежду и направился в лабораторию. Позволил непредсказуемости на время взять верх и дал себе выбор, от которого мог отталкиваться. Если все получится, он забудет о побеге, как не думал о нем и прежде. До того, как способная к пониманию девка, вынудила его усомниться во всем, что он строил. Едва ли не в себе самом. В его голове механизм работал как надо. Однако нехватка времени, заставившая его впервые в жизни поторопиться с решениями, сделала всю оставшуюся работу вместо него. Стоило признать, что после появления Итана Уинтерса, он больше не видел смысла продолжать и стараться. Все и так было готово. Оставалось лишь дождаться нужного момента, прежде закончив все начатое. Может не так хорошо, как ему этого хотелось. И все же. Он привык заканчивать то, за что брался. Тело не выдержало того количества модификаций, что ему было нужно. Слабой подачи тока хватило, чтобы органы вспыхнули, а открытые участки кожи покрылись сухой коркой. Иногда такое происходило. Не так часто из-за его критичной увлеченности процессом. Прототип Штурма, имея при этом достаточное количество времени, ему удалось воссоздать с четвертого раза. И этого было вполне достаточно, чтобы привыкнуть к некоторым последствиям. Пусть даже вонь неизменно продолжала раздражать его. Как и бурые пятна крови, густой россыпью разлетевшиеся по всей одежде и лицу. Он снял с трупа то, что могло бы ему понадобиться, и выкрутив грохочущую вытяжку на полную мощность, сжег изуродованный труп в подвальном помещении старой части фабрики. Вместе с последовавшим за этим разочарованием, Хайзенберг вновь ощутил прилив воодушевления. Сперва ему следовало отмыться. Прядь седых волос, слипшаяся в гадко пахнущей крови то и дело маячила перед глазами. Он поднялся наверх, на ходу докуривая недавно начатую сигарету. Двери комнаты были открыты. Коралина подняла взгляд от пола, промакивая мокрые после душа волосы полотенцем. Он посмотрел на нее и прошел дальше по коридору, скрывшись из виду прежде, чем та успела в полной мере осознать происходящее. Коралина нахмурилась и опустила руки. Ощутила нечто, неприятно сдавливающее плечи и солнечное сплетение. Щекотливой прохладой растекающиеся вниз по спине. Будто бы непрошеное понимание реальности, от которого она хотела отделаться, просочилось в надуманное спокойствие сквозь пятна крови на одежде Хайзенберга. Это отвратило ее на то короткое мгновение, пока она вновь не принялась противостоять ему, старательно внушая себе безразличие. Иначе она больше не сможет находиться рядом и останется совсем одна. Она бросила полотенце на изножье и опустившись на край кровати, зачесала влажные волосы назад обеими руками. Надавила ими на виски. Поморщилась, на этот раз попытавшись отделаться от всего подряд. Того, что так неприятно сдавливало ее голову изнутри и не вмещалось в сознание. Хайзенберга не было довольно долго. За это время Коралина смогла успокоиться. В очередной раз осторожно коснуться размышлений о вещах, которыми он занимался. И не испытать ничего, кроме привычной ей осведомленности. От нечего делать она продолжила чтение, разместившись на дальней от двери стороне кровати. Отсюда, подняв взгляд, она могла видеть только крохотную часть коридора. Не заметила того, как Хайзенберг прошел мимо и отвлеклась от книги, услышав его шаги на лестнице. Он снова ушел, так ни разу и не заговорив с ней. Коралина сомневалась, что хочет этого. Однако думать над своими желаниями долго ей не довелось. Ему и раньше приходилось сжигать свои вещи. От въевшегося в них запаха крови было не избавиться. Еще раз спустившись в подвал, он забрал нужное из кабинета и вернулся в комнату. Повесил плащ с поясом на раскрытые двери, а шляпу, вместе с очками и сумкой, бросил на убранный стол. Осмотрелся по сторонам и поочередно раскрыл выдвижные ящики стола. Коралина искоса наблюдала за ним, стараясь разобрать реакцию. Она убрала все. Разобрала записи и разложила хлам, а пыль протерла влажной салфеткой. Мусор собрала в один из своих пакетов и полным оставила у стены. Грязным остался только пол. Хайзенберг выдохнул и нахмурился. - Ты убралась, — озвучил он то, что было и так очевидно. После добавил. — И постирала мои вещи. В голосе проскользнуло едва заметное недовольство. Ему пришлось надеть майку из комода, все оставленное в ванной пахло точно так же, как и ее одежда. Как она сама. Чертовым цветочным мылом. Она отняла пальцы от нижней губы, раздирать по-прежнему было нечего. - Да, я… Нервничала, — коротко ответила Коралина. Ему до этого дела не было. Как правило. Хайзенберг качнул головой, не проявив определенной реакции и сел на кровать спиной к ней. Какое-то время молчал, перешнуровывая другие ботинки. Она продолжала поглядывать в его сторону, вместе с тем старательно делая вид, что читает. С волос, которые у корней отчего-то казались темнее, падали редкие капли воды. Его плечи, впервые увиденные ею не прикрытыми, оказались на удивление крепкими. Как и предплечья, они были испещрены множеством глубоких, но не слишком длинных шрамов. Наверняка все его тело было покрыто ими. Он выпрямил спину и лег рядом, закинув ноги в обуви на кровать. Заложил правую руку за голову и прикрыл глаза. Коралина отвела взгляд, уставившись в стену напротив. Думала, он не спит. И совсем никогда не моется. Но, похоже, человеческого в нем оставалось больше, чем она себе это предполагала. Еще раз посмотрела на Хайзенберга. Он совершенно точно решил лечь спать. Дышал размеренно и спокойно. На его левом плече все еще была видна старая татуировка. Черный цвет давно выцвел, превратившись в голубовато-серый. Перечеркнутые шрамами контуры заметно расплылись. Она вжалась спиной в изголовье и наклонила голову. Подобное она, кажется, где-то уже видела. Рассмотреть не получалось. Отсюда изображение походило на криво изогнутые полоски, не имеющие никакой цельной картины. Коралина выдохнула. Опустила взгляд к раскрытой книге и стала тихо перелистывать страницы. До конца рассказа их оставалось десять. К тому времени, как она закончит читать, он наверняка уснет. И тогда она сможет рассмотреть странного вида военный жетон, висящий на его шее. Осторожно согнула вторую ногу в колене, опасаясь скрипа кровати и продолжила читать. Хайзенберг не спал. Более того, он слишком хорошо ощущал ее непонятливый взгляд на себе. Ему мешал свет, пробирающийся сквозь прикрытые веки. Он слышал тихий шелест страниц, которые она время от времени переворачивала. Размышлял о том, что будет делать дальше. Сперва подготовится к встрече с Итаном Уинтерсом. Соберет подсказки, которые позже расставит по деревне. Придется вернуться туда, чтобы выполнить задуманное и оставить частицу Розы в запланированном для этого месте. Возьмется за безразмерный пустырь около фабрики и сделает разметку. Потратит немного времени на подготовку, как делал это обычно. Последовательность необходимых действий с завидной легкостью выстраивалась в непрерывную цепочку громоздкого плана. Стремительно приобретала черты слаженно работающих механизмов. Абсолютно понятных и крепко взаимосвязанных друг с другом. Коралина засомневалась. Подождала еще немного, не сводя пристального взгляда своих серых глаз с его расслабленного лица. После чего вновь протянула руку. Дыхание замедлилось само собой, с каждым коротким вздохом все больше сходя на нет, пока и вовсе не остановилось от напряжения. Она со всей осторожностью прикоснулась к прохладному металлическому жетону и подцепила его двумя пальцами. Оставалось только наклониться поближе. Хайзенберг ловко перехватил невесомое движение, заключив ее кисть в крепкие тиски. - Не дури, куколка, — открыл глаза и повернул голову в ее сторону. Поток мыслей резко прервался. — Я не сплю. Она скуксилась. Тотчас выронила жетон и расслабила руку. Он отпустил ее и сдвинул жетон подальше. Коралина отвернулась. Взъерошила длинные волосы ладонью, тем самым скрывшись от его пронизывающего взгляда. - Ладно, прости. Я думала, спишь, — выпалила она и больно укусила себя за губу. Закатила глаза. Ну и идиотка, блять, чего еще было ожидать от такого, как он. Щеки горели адским пламенем. Ставшие непослушными пальцы бесконтрольно теребили верхний уголок тонкой страницы, а сердце скорыми ритмами отстукивало прямо в голове. Хайзенберг неожиданно рассмеялся. Он и впрямь собирался немного отдохнуть, прежде чем возвращаться к работе. Но ему по-прежнему мешал свет. Теперь еще и она. Устроился чуть выше на подушке и достав из кармана штанов пачку сигарет, закурил. - Кстати. Итан Уинтерс убил Донну, — прозвучало безрадостно. Коралина неосознанно дернула плечами. Ничего не ответила. В сотый раз перечитала предложение, смысл которого никак не закреплялся в сознании. Значит, Итан получил еще одну часть своей дочери. И скоро будет здесь. Хайзенберг не стал продолжать. Ему не нравилось, когда она говорила с ним. Но еще больше его не устраивало ее молчание. Она наклонилась в сторону и подняла с пола пустую банку. Протянула ему. Он стал раздражаться. Не из-за этого. Одарил ее неоправданно издевательским взглядом. Молча продолжал курить, а когда закончил, бросил окурок в жестянку. Она опустила ее обратно на пол и снова повернулась в его сторону. Так ничего не ответила. - Что-то случилось помимо этого? — только и выдавила она. Довольно двусмысленно. Хайзенберг хмыкнул. Ей хотелось знать, откуда на его одежде взялась кровь. - Я проебал свой… эксперимент, — так она это называла. Выражение ее лица на секунду изменилось. Коралина тут же постаралась скрыть это, сделавшись притворно равнодушной. Он криво усмехнулся. Заметил мимолетное замешательство, граничащее со слабым пониманием сказанного. Решил пояснить. - Все сгорело, — коротко и доступно. Ей было не жаль. Напротив. Он все еще был здесь, а значит ничего нового пока что не изобретал. От этого становилось чуточку легче, а перебарывать внутреннее отвращение к самой себе в разы проще. - У меня были причины заниматься этим. И мне это не особо нравилось, — зачем-то сказал Хайзенберг. Больше для себя, ежели для нее. Коралина кивнула. Как бы то ни было, он отдавал себе отчет в том, что делает. И от этого казался ей безумным. Она снова уткнулась в книгу. Немного подумала. Переложила сложенный надвое лист бумаги между страницами, которые читала, и закрыла томик. За неимением иной возможности отвлечься, стала раздирать пальцы. Ее молчание продолжало раздражать его. Словно бы единственное, что она могла — это указать на ошибку. Посеять в его голове сомнение и замолчать. Он понял, что совершенно не понимает, чего на самом деле хочет от нее. Возможно ничего. Какое-то время он просто продолжал смотреть. А потом убрал рассыпавшиеся по ее плечу волосы в сторону и еле ощутимо провел пальцами по изгибу локтя. От близости его руки рыжие локоны наэлектризовывались. Волосинки выбивались из прядей и сами собой поднимались в воздух. По коже прошлась неприятная колика, что само по себе было не более, чем неосознанной попыткой привлечь ее внимание. Коралина отклонилась подальше от него. - Это еще что за хрень, — явное утверждение, не требующее ответа. Хайзенберг вытянул руку и раскрыл перед ней ладонь. Она снова сомневалась. Непонятливо покосилась на него, стараясь прочесть эмоции. Поводов было множество. Он был безумным, жестоким и непредсказуемым. Этими же руками конструировал своих роботов. Предположить, что произойдет дальше, не удавалось. К тому же он все еще выглядел спокойным. Почти что скучающим. Интерес пересилил здравое опасение. Прикасаться к нему должно было быть мерзко, но ничего подобного она не испытывала. Неуверенно поднесла свою ладонь к его и тут же одернула подальше. Удар током был слабым, но ощутимым. Он коротко посмеялся. - Как ты это делаешь? — хмуро спросила она, покрепче сжимая пострадавшую руку в кулак. - Побочные эффекты, — слишком неоднозначно. Для этого и носил перчатки. Мог бы обходиться без них, потому что давно привык себя контролировать. Но с ними почему-то было чуть проще. Хайзенберг выдохнул и откинул мешающую прядь волос от глаз. Уснуть здесь со светом у него не выйдет. По крайней мере, пока это не станет вынужденной мерой. Коралина подумала о плесени. Посмотрела на свою ладонь, но подробного ответа, который бы ее устроил, не обнаружила. - У тебя есть семья? — немного подумав, спросил Хайзенберг. Вопрос показался слишком внезапным. Несколько неуместным. Возвращающим ее к размышлениям, от которых она трусливо сбегала. Она зачем-то задумалась, будто бы дать ответ на это было так же сложно, как и озвучить ему свое собственное имя. Убрала растрепанные волосы за уши и обхватила колени обеими руками. - Эмм… Да, — начала Коралина. Глаза забегали по пледу в поисках нужных слов. Он повернулся на бок и подпер голову рукой, ожидая продолжения. — Есть мама. И там… Дядя. Все такое, — совсем скомкано сказала она. Попыталась расслабиться, но его демонстративная участливость слегка обескураживала. Он едва ли проявлял к ней интерес, ограничиваясь нечастыми разговорами обо всем происходящем или грубыми насмешками. И вряд ли сказанное его волновало по-настоящему. Точно как и ее имя, которое он наверняка забыл сразу же после их знакомства. Потому что всегда называл ее тем прозвищем, что сам и придумал. Как бы сильно она не старалась, но найти объективной причины для его столь неожиданной заинтересованности не могла. Хайзенберг тихо хмыкнул, словно бы продолжал ждать каких-то детальных подробностей. - Меня есть кому искать, если ты об этом, — она заметно поникла. — Но только в пределах Штатов. Смириться с этим было достаточно сложно. Поэтому она решила не пытаться. Принимала факт своего исчезновения как данность, оставив неизбежные пояснения сложившихся обстоятельств на потом. Если для них придет время. - Я не об этом, — произнес он. Ей было к кому вернуться, отчего неуклюжее решение остаться здесь, чтобы выжить, переставало выглядеть настолько неразумным. Он выдохнул и поднялся с кровати. Продолжал думать об этом, перекладывая сигареты в сумку. Способ, без всяких сомнений, был ненадежным. Однако, пока что, он действовал. А Хайзенберг как никто другой приложил к этому руку, пусть и неосознанно. - Пошли, — все так же бесцветно бросил он, закрепив сумку на поясе. Куда именно идти, он не уточнял. Это стало понятным, когда они, миновав первый поворот, поднялись по лестнице и свернули в знакомый ей коридор, ведущий к медицинскому кабинету. О швах он вспомнил сам. Собирался закончить с этим и спуститься вниз, чтобы еще раз продумать пути отступления. До вечера он успеет поискать доски. Краска хранилась в гараже. Завтра соберет импровизированное приглашение Итану Уинтерсу, а сегодня постарается выспаться, чего не делал уже достаточно давно. Она несколько раз попыталась заговорить с ним о том, чего он не знал. Делала небольшие паузы между неуверенными вопросами и задавала снова. Словно бы ей было, над чем раздумывать в его коротких и односложных ответах. Наступило затишье и Хайзенберг не владел достаточным количеством информации. В том числе и о Миранде, которая надежно скрылась ото всюду, где бывала раньше. Сегодня он казался чуточку разговорчивее, что так или иначе напрямую зависело от его настроения. О чем-то большем Коралина узнавать не решилась. Прошлась по помещению, пока он поочередно кидал пустые склянки зеленого цвета, выставленные на столе, в мусорное ведро. Выглядел как-то по-другому. Хотя движения оставались теми же. Плавными. И вместе с тем заметно прерывистыми, будто в вынужденной спешке. Так он двигался постоянно. Походка была жесткой и тут же, в противовес этому, необъяснимо расслабленной. Даже когда он оступался, передумывал и резко менял направление, ничего не менялось. Жестикуляция выдавала его эмоции. Обыденные движения некоторую отрешенность. Хайзенберг всегда оказывался погруженным в свои мысли, недоступные ей, но неизменно граничащие с глубокой озабоченностью. Худшего места для ранения нельзя было и придумать. Ей всегда приходилось раздеваться, устраиваться в неудобные позы и чувствовать себя неправильно, если дело касалось раны на бедре. Обычно она ставила ногу на край стула, долго боролась с бинтом и злилась, всячески разворачивая колено. С ним это действие приобретало странное подобие неуютного гротеска. Или же это она была настолько странной. Хайзенберг все еще создавал впечатление неправильного доктора, которому она не могла доверять в той степени, в какой доверяла докторам из нормального мира. Может быть она просто не доверяла самой себе, в глубине души опасаясь повторения той ситуации, что произошла в ночь их знакомства. Он ничего не сделает. Проигнорирует. Как всегда воспользуется положением и поиздевается над ней. И в этом была проблема. Она просто немного устала от всего, что происходило вокруг, изо всех сил стараясь исключить излишние огорчения. Пока что выходило не очень. Он достал что-то другое. В коричневой банке и посмотрев на нее, недовольно развел руками в стороны. Коралина подошла к столу. Спустила штаны до колен и уставилась в угол помещения. Показалась ему расстроенной. Вполне оправданно, учитывая напоминание о семье. Его вины в этом не было, она могла сбежать прямо сейчас, днем ранее или сразу же после пробуждения. Впервые за все время он думал об этом под другим углом. Она была непонятной, но точно не глупой и поэтому не могла чувствовать себя в безопасности с ним. Делала вид. Не стоило ее спасать. Из-за этого в головах обоих возникали ложные иллюзии. Он смочил ватку в йоде и протер им рану. Коралина скривилась и опустила взгляд. Не знала, чего ожидать и сжалась всем телом. Выглядело все это, по меньшей мере, отвратительно. Ощущение было щекочущим. Хайзенберг потянул нитку и ее лицо исказилось в еще большем отвращении. Собой закрыл весь свет. Порылся в сумке и достав оттуда небольших размеров фонарик, присел. Пришлось взять его в зубы. Она имела удивительные способности. Резво отбилась от ликанов одним магазином, выдержала болезненные процедуры на живую и осталась наедине с ним. Но до дрожи боялась жалкой нитки в зажившей ране. Теперь ему мешали волосы. Он убрал их от глаз обратной стороной ладони. Опять потянул нитку. Убрал еще раз. Коралина напряженно выдохнула. Ожидание угнетало. Она продолжала кривиться, пальцами стискивая край низкого стола. Было не больно. И намного быстрее, чем она себе это представляла. Хайзенберг срезал узел сверху и одним движением вытянул нитку снизу. Коралину чуть ощутимо затошнило от нервов. Он снова поднялся и отложив нитку к инструментам, убрал фонарик. В очередной раз откинул надоедливые волосы от лица. Она подумала о том, почему он не собирает их чем-то вроде резинки. Отцепилась от стола и пока он опять протирал рану йодом, опустив голову, зачесала часть его волос пальцами. Прежде она не прикасалась к нему. Хватать ее и распускать руки было его привычкой. Коралина не придала этому значения. Хайзенберг покосился на нее, однако ничего, кроме холодного безразличия в ее глазах не обнаружил. Он выровнял спину и она поспешно убрала руку. Отшагнул подальше. Может быть дело было в ней. Или его слишком давно никто не касался, а сам он был уверен в том, что не нуждается в этом. Так или иначе ее незамысловатое прикосновение показалось ему неожиданно приятным. А это никак не вписывалось в мыслимые рамки возможного. Будто она по нелепой случайности нарушила границы, о которых сам он не знал, но которые отчего-то у него были. Сама же, умело держала его на допустимой дистанции. - Не делай так больше, — вдруг разозлившись, грубо сказал он. Собрал весь мусор со стола и бросил в ведро. Коралина застегнула ремень и подняла взгляд. Догадывалась о том, что ему это не понравится. Показать обратного он бы в любом случае не смог. Даже если бы захотел. Но ее почему-то мало волновало его недовольство. Она скорее была озабочена тем, для чего вообще сделала это. Ради интереса, не более. - Не буду, — согласно кивнула Коралина. Ей незачем прикасаться к нему. Неловко сложила руки на груди, тем самым стараясь оградиться от Хайзенберга. Последовательность действий, которые она привыкла выполнять вскоре после своего пробуждения, сократилась. Походы в медицинский кабинет исчезли за своей ненадобностью. Вместе с тем словно бы сократилась и допустимая норма ненормальности, которую она всячески старалась сдерживать в неких пределах, кажущихся для нее комфортными. Думать о том, что Хайзенберг и его частое присутствие рядом являются основными двигателями, расширяющими невидимые рамки, не хотелось. Чувство одиночества всегда брало верх. За ним Коралина переставала замечать очевидное. Все больше привыкала к его обществу. Оно отчего-то переставало быть вынужденным. Становилось не таким, каким было в первые дни прибывания на фабрике. Вместе с противоречивым образом Хайзенберга, которому она не могла найти точного описания, его общество стремительно теряло свою первоначальную суть. И обретало подобие привычки, заставляя ее медленно приближаться к глубокой метафорической пропасти, придуманной ее собственным подсознанием.