The story of the youth who went forth to learn what fear was

Обыденные видения сегодня не тревожили сон Коралины. Она очнулась слишком внезапно, чтобы различить среди нахлынувшей на нее тревоги воспоминания о картинках, нарисованных глубинами ее сознания. Некоторое время Хайзенберг продолжал лежать с закрытыми глазами. Слабое чувство собственного пробуждения приходило к нему по мере осознания несвязных мыслей, быстро сменяющих друг друга бредовым подобием размышлений. Он задавался вопросом, как давно закончил работу над прототипом, и тут же вспоминал подробности вчерашнего провала. После чего думал о вещах, которыми занимался все оставшееся время, почти не отдавая себе отчет в том, что не сделал ничего из того, что настойчиво придумывал его мозг в уходящем тумане сна, вместо непрерывной работы проспав последние десять часов в комнате. Когда понимание реальности происходящего, отличной от бредовой выдумки, наконец закрепилось и приобрело свою четкость, он открыл глаза, проснувшись окончательно. Потребовалось несколько секунд, чтобы привыкнуть к потемкам и осмотрев высокий потолок, Хайзенберг повернул голову. Не сразу вспомнил о том, что лег не один. Слегка удивился, ощущая на себе чужое прикосновение. Коралина все еще находилась рядом, что было вполне ожидаемо, уходить ей было некуда, а спала она, как правило, довольно долго. Поэтому слабый порыв удивления, на короткое мгновение охвативший его, закономерно испарился. Плед, который она обычно прижимала к себе, сейчас смялся в ногах за своей ненадобностью, а сама она крепко обнимала его за руку, уткнувшись лицом в плечо. Это давало ему неоправданное чувство едва ощутимого спокойствия, от которого отчего-то хотелось поскорее избавиться. Будто бы оно могло сделать его уязвимее, ежели он сам того хотел. Он не был обременен сентиментальностью и вспомнив о вчерашнем, не испытал ничего, кроме отчетливого и сухого понимания собственных намерений. Ему это было нужно. И он, привычный любыми способами, восполнять свои нужды, получил от нее то, чего и хотел. Ее странная податливость, которой он не слишком искал применение, похоже, все же имела смысл. Однако находясь в сознании, Коралина хорошо скрывала ее и он даже решил, что это было не больше, чем бессознательным наваждением в болезненном бреду, но сейчас передумал. Будь это так, она бы не пошла ему на уступки. У нее получалось избегать его агрессивных порывов, чтобы сгладить углы, однако нечто другое вводило ее в замешательство. В любом случае он плохо разбирался в человеческих чувствах, давно отделившись от них и внушив себе, что едва ли может являться их частью. Так было проще идти на поводу необузданной злости, со временем переросшей в жгучую ненависть и вынужденное равнодушие. Поэтому это было не больше, чем обычной догадкой. Он неосторожно откинул спутанные волосы от ее лица и замер. Мог бы коснуться ее против воли, жестоко воспользовавшись своим положением и тем самым исполнив еще одно, недостающее желание. Получить немного отдачи на его прикосновение или вроде того. Но не смог. Вряд ли это было похоже на искреннее уважение ее личных границ. Скорее на очередной непонятный порыв. К сожалению, через чур бесполезный. Пока она спит, это все еще не имеет никакого смысла. Хайзенберг выпутался из ее рук и она зашевелилась. Перелегла на другой бок и снова замерла, раскидав волосы по подушке. Он поднялся и вышел в коридор, оставив двери наполовину открытыми. Свет неприятно обжег глаза, заставив его сощуриться. Направился в ванную. Он не слишком нуждался в душе и не совсем понимал, зачем вообще пришел сюда. Его тело было другим. Температура почти не чувствовалась, а раны затягивались на глазах, оставляя за собой кривые шрамы разной глубины. Он даже не ощущал голода в той мере, в которой его ощущали люди. Едой и выпивкой заполнял свободные минуты, при этом не получая достаточного насыщения. Одежда изнашивалась и пачкалась, пропитывалась стойкими запахами фабрики и табака, со временем приходя в негодность, а он почти что не чувствовал в себе изменений. Вплотную занявшись работой, Хайзенберг мог избегать душа неделями, после чего отмывался от всего и разом, и снова забывал об этом на некоторое время. Он никогда не пытался прикрыть слабо заметный запах плесени, отдаленно напоминающий что-то, вроде влажной травы. Потому что на это ему было плевать так же, как и на собственный внешний вид. Однако сейчас это стало обретать значение, которое его не слишком устраивало. Прежде он не имел столь долгой близости с кем-то, не входящим в ряды их уродливой семейки, изредка ограничиваясь короткими и незначительными встречами с женщинами из деревни. Это было так давно, что теперь мало походило на правду. Находясь на службе у Миранды, после того, как она снизошла до величавых статусов местных лордов, Хайзенберг все еще оставался молодым. Едва ли не юным, чтобы в полной мере ощущать свою ничтожность, вызванную покорностью. И пользовался некоторыми привилегиями. Пока это ему не наскучило. А затем опротивело до такой степени, что он возненавидел каждого человека, живущего в проклятой деревне. С того момента он больше не имел отношений, а секс окончательно перестал интересовать его. Крайне редких фантазий было вполне достаточно. Он посмотрел на себя в зеркало, порываясь уйти из ванной, чтобы поскорее вернуться к работе и не тратить время в пустую. Но потом включил кран, противореча собственным мыслям. Абсурдно долгое присутствие Коралины рядом, вынуждало его возвращаться к тому, на что он привык не обращать своего внимания. Напоминало о некоторых потребностях, которые он считал излишне человеческими. Из-за нее он сбоил сильнее, чем ему сперва могло показаться и находясь в ванной, он будто бы делал ей глупое одолжение за то, что она не относилась к нему с тем необузданным страхом, с которым думала о тварях снаружи. Сам же немного злился от этого. Хайзенберг не стал принимать душ. Переоделся в футболку темно-зеленого цвета, бросив ношеную майку на комод в библиотеке, и отлучившись к щитку, вернулся в комнату. Свет не разбудил Коралину. Она только прикрылась руками, посильнее вжавшись в подушку. Натянув на себя оставленные здесь ботинки, он торопливо нацепил сумку на пояс и надел очки. Закурил, отчего некоторые обыденные действия в ванной потеряли свой смысл. От пасты привкус табака становился дрянным и приторным. А это только добавляло к его недовольству. Он сдернул плед с кровати, оголив ее босые ноги. Хайзенберг мог поклясться, что не видел еще одной татуировки, расположенной в самом низу ее голени, даже в первую встречу, когда перенес ее голое и бессознательное тело из соседнего крыла в эту комнату. Словно бы рисунки материализовались на ее бледной коже сами собой из ниоткуда. Это был небольшой бычий череп, искоса смотрящий на мир с безмолвной агрессией сквозь залитые черными чернилами глазницы. Хайзенберг хмыкнул и бросил плед на свободную сторону кровати. Коралина, чье сердце чуть было не разорвалось на части от неожиданности, села. Потрясла головой, стараясь отделаться от назойливого света, неприятно щиплющего глаза. Ее заспанное лицо обрело тот же злобный вид, что и изображение мертвого быка на ноге. Она ненавидела, когда ее будили подобным, идиотским способом. Так делала ее мать в старших классах, когда ее нервы исходили до предела, а Коралина была не в состоянии разлепить глаза вовремя. Она подняла взгляд на Хайзенберга и он криво ухмыльнулся. Выдохнул. Дым обволок его лицо и принялся растворяться в воздухе, неровными потоками устремляясь к потолку. Снова поднес сигарету к губам. - Поднимайся, — в привычной, не терпящей промедлений манере, приказал он. — Пойдешь со мной. Она несколько раз моргнула. Липкая тревога, обрушившаяся на ее тело, отступила окончательно. Обычно следующее за мягким пробуждением наваждение, так и не появилось, уступив место ощущению легкой растерянности. Закрылась руками и до боли потерла заспанные глаза ладонями, тотчас сбавив обороты и успокоившись. - Зачем? — кашлянув, спросила Коралина и опустила руки. Выжидающе посмотрела на него. Хайзенберг промолчал. Ему не так уж и сильно хотелось говорить с ней сейчас, а вдаваться в подробные разъяснения своего внезапного решения, тем более. Выглядел чуть заметно взвинченным. Оставив ее без ответа, он приблизился к висящему на двери плащу и запустил руку в глубокий карман. Достал оттуда старые наручные часы серебряного цвета. Ремень на них давно потерся, множеством неаккуратных полос поблескивая в слабом свете потолочной лампы, в углах корпуса виднелись сколы. Стрелки показывали без двадцати десять. Непозволительная для него роскошь безответственности и, бросив часы обратно в карман, Хайзенберг обернулся. - А тебе разве есть, чем заняться? Коралина разомкнула губы и не найдясь, что сказать, прикусила нижнюю. Попыталась изобразить не озвученную мысль руками, небрежно тряхнув ими в воздухе, но получилось плохо. Она вновь уронила их себе на колени. Неуверенно покачала головой в знак отрицания. Ей и впрямь нечем заняться. Доверять ему было опасно. Он мог отвести ее куда угодно, включая ту нижнюю часть здания, куда заглядывать ей совсем не хотелось. Где сам он пропадал часами, конструируя монстров из лишенных жизни человеческих тел. Она чувствовала, что отказаться от своего приказа он ей не позволит. А вопрос был не больше, чем скрытым требованием поторопиться. За неимением иного выбора, она молча согласилась. Влезла в свои ботинки и поднялась с кровати. Ничего дурного он с ней не сделает. По крайней мере, ей хотелось на это надеяться. Неизвестность слегка пугала, однако вместе с тем, она испытывала и толику ничем не оправданного интереса. Обошла его боком, намеренно не оставляя позади себя, пока расстояние между не показалось ей приемлемым. Медлить и задерживать его еще дольше, не стоило, поэтому оказавшись в коридоре, она быстрым шагом направилась в ванную. Он провел ее взглядом. Смерил комнату торопливыми шагами и выбросил окурок в банку, стоявшую на полу по другую сторону кровати. Затем вернулся к столу и надел перчатки. Собственная нервозность, возникшая из ниоткуда, порядком раздражала. Распаляла и без того взвинченное состояние. Будто бы нескольких свободных минут, проведенных в пустом ожидании, было достаточно, чтобы сорвать запланированное на день. Стараясь отделаться от гнетущего ощущения спешки, он вышел в коридор. Прислонился спиной к стене. Убрал волосы от лица и поправил очки. Ждать долго ему не пришлось, лишившись возможности принять привычный после пробуждения душ, Коралина умылась. Слегка привела себя в порядок, чтобы избавиться от неприятного ощущения резко оборвавшегося сна. Оно вынуждало глаза снова слипаться, а тело чуть заметно подрагивать, словно от небольшого переутомления. Переодевшись в джинсы и одну из постиранных ею футболок, все еще висящих на веревке в ванной, она собрала волосы в небрежный хвост. Потратила немного времени на ботинки, которые старалась не надевать без особой надобности. Ноги в них быстро уставали, наливаясь отеками и едва ощутимой, пульсирующей болью. Отчего большую часть своего времени она старалась сидеть на месте и разувалась, стоило только вернуться в комнату. У нее было достаточно носков для того, чтобы позволять себе некоторую вольность и бродить без обуви на верхнем этаже. После чего она вновь вышла в коридор, обнаружив Хайзенберга стоящим неподалеку от лестницы. Небольшая часть фабрики, не составляющая и половины огромного здания, по которой она имела смелость расхаживать, отделилась от недоступного ей пространства так же быстро, как и комната, неожиданно перешедшая в ее личное владение. Здесь не случалось ничего, о чем бы она не знала или причиной чего не являлась. Оставшееся пространство, от которого она намеренно держалась в отдалении, казалось ей совершенно чуждым и незнакомым местом. Поэтому Коралина имела слабые представления о том, что могло происходить тут в ее постоянное отсутсвие. Помимо адского механизма, монотонным шумом толкающего множество трупов по стальному тросу, она не запомнила ничего из того, что видела в первый день своего прибывания на фабрике. Большая часть ее сил уходила на сдерживание тошноты, комом застрявшей между ребер. Остальное она тратила на попытки стерпеть невыносимую боль, ноющим пламенем прожигающую ее тело до самых костей. Воспоминания были прерывистыми и туманными. Погруженными в холодных оттенков, дымные потемки. Так что нижний этаж, расположенный неподалеку от жарких цехов, докуда доходил слабый стук основного механизма, представляющего собой уродливое сердце всего здания, вновь показался ей незнакомым. Воздух здесь был густым и спертым, отчего привычные запахи пыли и металла стали намного различимее и крепче, а бархатное тепло чуть заметно оседало на прохладной коже рук и касалось шеи. Она несколько раз чихнула, прежде чем они добрались до технического блока. Будучи крайне сосредоточенным на работе, за которую вот-вот возьмется, Хайзенберг не реагировал. Только косо глядел в ее сторону каждый раз, когда она сдавленно чихала, прикрывшись ладонью. Едва уловимое недовольство, отражающееся на ее лице, забавляло его. Но не настолько, чтобы проявлять к этому любое, даже незначительное внимание. Они оказались в коридоре, заканчивающимся темным тупиком, по левую сторону от которого находился единственный дверной проем, ведущий в помещение, где Хайзенберг проводил большую часть своего времени. С ним соседствовала лаборатория. Вход в нее находился немного дальше. Сперва Карл думал объединить помещения в одно, проломив смежную стену и поставив на место дыры двойные двери, чтобы не тратить время на постоянное перемещение из одного коридора в другой. Однако быстро отказался от этой затеи, решив, что так его лаборатория потеряет некоторую герметичность и станет слишком доступной. Он прошел вперед, оставив Коралину на входе. Она помедлила. Неуверенно заглянула внутрь, опасаясь увидеть одно из его творений в дальнем углу вытянутой комнаты с высокими потолками. Долго всматривалась в самый темный, не до конца понимая, что именно должна разглядеть там. Создание носило в себе собирательный образ всего, что приходило ей на ум. Некоторые детали, описанные в заметках, приобретали кривую четкость, перемещаясь по телу в поисках своего места. Другие, нарисованные ее фантазией, быстро находили точное расположение, придавая образу несуразный вид. Она обняла себя за плечи, тем самым стараясь оградиться от опасений. Шагнула внутрь и осмотрелась. Какая-то часть потолочных ламп не работала, погружая помещение в плохо различимые потемки. У левой стены от входа стояла напольная вешалка с несколькими кофтами, висящими на ней. Следом распологался старый диван, при плохом освещении кажущийся ни то коричневым, ни то бордовым. Противоположную от дверного проема стену занимал захламленный стол с креслом, над которыми, подобием очередного блистательного плана, висели бумажки и фотографии. Это было просторное помещение, разделенное надвое длинной стойкой, служащей Хайзенбергу рабочим местом. Там, где заканчивался стол, начиналось пространство, хорошо отражающее внутренний мир своего хозяина. Сбоку висел массивный стенд с инструментами, под ним находились тумбы, примыкающие к стойке у ее основания. Напротив стояли еще несколько, с деревянными дверцами и встроенной в одну из них раковиной. На противоположной от узкого дивана стене растянулись два высоких стеллажа, забитых такими же ящиками и коробками, какие она видела в гараже. Немногочисленные свободные места занимали железки, неаккуратной грудой брошенные в кучу. Некоторые из них выглядели как оторванные части его творений и представляли собой конструкции, очень похожие на оружие. Под стойкой на полу валялись спутанные между собой провода, подключенные к двум пожелтевшим удлинителям. Несмотря на мнимый простор, создающийся за счет высоких потолков и заметного подобия порядка, из-за большого количества хлама, помещение сразу же стало казаться довольно тесным. Коралина прошла дальше, смиряя разочарованным взглядом электрический чайник, стоящий на краю большого стола. Помимо него, она заметила две бутылки виски и стеклянную банку, слишком сильно напоминающую своим видом кофе. Рассмотрев банку подробнее, она не сразу поняла, что чувствует. Обиду за поиски, не увенчавшиеся успехом или разрушившуюся веру в то, что кроме простой воды и алкоголя, здесь больше ничего нет. Хайзенберг освобождал место, сваливая ненужные инструменты в кучу на соседние полки. Как и обычно, увлекшись занятием, он не обращал на нее внимания. Осознав, что никаких опасностей, не считая его, поблизости нет, Коралина развернула потрескавшееся кресло на колесиках и села боком к столу. - У тебя тут кофе есть, — отрешенно выронила она. - Здесь есть все, куколка, — он усмехнулся и включил лампу, для большего удобства прикрепленную над рабочим местом. — Забирай наверх, если хочешь. Меня от него уже тошнит. Помещение озарилось ярким, голубовато-сизым светом, вынудив ее опустить привыкший к потемкам взгляд к полу. Свалив на стойку множество деревянных досок разного размера, Хайзенберг осмотрел стенд с инструментами. Взял молоток и на несколько секунд скрылся из виду, присев к удлинителям. Когда он вновь выровнял спину, она уже привыкла к свету и могла наблюдать за тем, что он делает, с недалекого расстояния. Достал откуда-то коробку. Не совсем понимала, для чего он привел ее сюда. Поэтому решила немного подождать на случай, если он сам поставит ее в известность. - Зачем тебе очки в помещении? — спросила Коралина, думая о кофе за своей спиной. Он поменял местами одинаковые по виду доски и склонил голову набок, стараясь различить в них удобное место для стыка. Предполагал, что она начнет задавать вопросы сразу же, как только найдет себе место, поэтому не раздражался. Незаметно для самого себя, Хайзенберг медленно стал привыкать к тому, что она способна разговаривать только в том случае, если считает это нужным. Невзирая на его пожелания. - Слишком ярко, — не отвлекаясь от своего занятия, ответил он. Что прозвучало достаточно исчерпывающе. Его глаза были тем немногим, что слегка пострадало от воздействия Каду на организм. Имели неопределенный цвет, меняющийся в зависимости от внешнего освещения. В первую встречу они показались ей янтарными, а затем, при желтом свете коридорных ламп, приобрели более бледный оттенок с зеленым отливом. Они были слишком светлыми. Не такими, как у нормальных людей. Довольно быстро уставали и начинали болеть, отчего он был вынужден носить темные очки. Коралина ненадолго замолчала, все еще раздумывая над своим неудержимым желанием выпить кофе. В конце концов, он сам сказал, что его тошнит от него. Оттолкнулась ногами от пола и кресло сдвинулось назад. Взяла пустой чайник и подъехав обратно к стойке, осторожно поставила на край перед Хайзенбергом. Он отвлекся. - Мне сделать тебе кофе? — в его голосе проскользнула едва различимая насмешка. Ей бы пришлось обойти его, чтобы добраться до раковины и налить воды. К тому же, она не видела кружки. С намеренным сомнением пожала плечами. - Если я отвечу да, ты сделаешь? Ответ напрашивался сам собой. В другой раз он бы разозлился, сочтя это наглостью или излишней дерзостью. Сейчас же поглядел на нее сверху вниз сквозь темные стекла очков и оперся ладонями о столешницу. Прозвучало достаточно мягко. Почти что беззаботно. Будто бы она не имела ввиду ничего большего, снова забыв о том, с кем на самом деле разговаривает. Уголки его губ чуть заметно дрогнули. - Нет, — слишком предсказуемо. Она бы крайне удивилась, если бы по какой-то неведомой причине он вдруг согласился. Вместо ответа улыбнулась. Тем самым окончательно развеяв некоторые сомнения на свой счет, закономерно возникшие в его мыслях. Хайзенберг вздохнул. Взял чайник и молча отошел к раковине. Ее присутствие слегка отвлекало его от работы, однако к этому, как и к всякого рода вопросам, он был готов. Наполнив чайник до половины, он раскрыл дверцы одной из тумб и достал остальное, после чего вернулся к стойке и выставил перед ней. Короткий перерыв, наступивший скорее, чем бывало обычно, позволил ему рассмотреть верное место соединения. Из коробки он достал изогнутую другой железку, тут же сделавшись сосредоточенным на процессе. Коралина кивнула. Хотя и сомневалась в том, что ему есть дело до ее безмолвной благодарности. Отъехала назад к столу, еще раз оттолкнувшись ногами от пола. Некоторое время молчала, дожидаясь, пока чайник, оказавшийся на круглой подставке, перестанет шуметь. Теперь ее голову занимали пустые догадки о том, для чего он мог привести ее сюда. Соглашаться идти за ним, заранее не уточнив о намерениях, стремительно переваливало за ощутимую грань безрассудства, отдаленно напоминающую ничем не обоснованное доверие. А руководствоваться тем, что прежде он не делал с ней ничего дурного, ограничиваясь вынужденными объяснениями или коротким молчанием, после которого она быстро понимала, куда именно они направляются, напоминало беспечную глупость. Возможно он, в точности, как и она сама, не хотел ничего большего, чем просто держать ее поблизости, заранее исключая излишнюю увлеченность, которую она проявляла к его прошлому, частично обнаруженному в стенах фабрики. Вскоре шум прекратился. Она залила ложку кофе кипятком и покосилась в сторону Хайзенберга. Если он и был заинтересован, то уж точно не в ней, поэтому недолго думая, пока неуверенность в собственных действиях не добралась до сознания, Коралина разбавила и без того крепкий кофе небольшим количеством виски. На вкус получилось намного лучше, чем она себе это представляла. В нормальном мире, где кофе был ежедневной обыденностью, а монстры безоговорочной выдумкой, она никогда не ощущала подобного чувства, близкого исключительной редкости. Что угодно, не вписывающееся в неустойчивые рамки привычного ритма действий, стало казаться ей особенным, и тут же воспринималось иначе, совсем не так, как она того ожидала. Весь сегодняшний день был таким. Тишина, воцарившая в помещении затянувшимся между ними молчанием, изредка прерывалась звонкими лязгами металла, стуками и жужжанием инструментов, откуда-то сверху доносилось чуть слышное гудение вытяжки. В рассеянном свете яркой лампы, прикрепленной над стойкой, среди бесчисленного количества бумаг, она сумела рассмотреть несколько фотографий. Отставила кружку подальше. Осторожно сняла одну из них. В нижнем левом углу стояла дата, криво написанная черной ручкой «14.03.1940». Сравнивать не пришлось, она почти не сомневалась в том, что на пожелтевшей от времени карточке был изображен Хайзенберг, пусть и в более молодом возрасте. На секунду подняла взгляд, мысленно подмечая заметные изменения, однако его внешность не слишком отличалась от той, что была запечатлена восемьдесят лет назад. Едва ли он походил на древнего старца. Она бы не дала ему и пятидесяти, на фотографии — не больше тридцати. На его лице еще не было шрамов, подбородок был гладко выбрит, а волосы, в рыже-коричневом цвете сепии казались черными. Взгляд исподлобья выдавал обыденное недовольство. Она долго всматривалась в одежду, видную по грудь, усиленно стараясь различить в ней подобие военной формы, но быстро сдалась, смирившись с тем, что это простая куртка. Она не допускала до себя мысль, что он был ей симпатичен. Но старое изображение слегка пошатнуло это настойчивое убеждение, поэтому она быстро вернула его на место, чтобы в очередной раз не позволять себе сомневаться. На второй фотографии были запечатлены двое. Высокая женщина, одетая в платье до самого пола, открывающее ее руки от локтей, и снова Хайзенберг, в полный рост не дотягивающей ей и до талии. Воспоминания напрашивались сами собой, отчего плечи Коралины непроизвольно дернулись. Вряд ли она вообще сумеет избавиться от них, а затянувшееся прибывание в проклятой деревне только добавляло к возникшему расколу, разделившему ее обычную жизнь на до и после. Коралина перевела взгляд на бумаги. Множество непонятной ей информации. На черно-белых распечатках виднелись очертания старого дома, окруженного кривым забором, что находился в Луизиане. Статья описывала зверские убийства, в которые никто не верил. Кривая надпись «Umbrella» и дважды перерисованный зонт рядом. Вырезки из старых газет на румынском. Хайзенберг раскрыл один из ящиков. Достал оттуда сигару и закурил. Терпкий дым заструился к потолку непроглядной дымкой, заслоняя собой его лицо и рассеиваясь в свете голубовато-белой лампы. Она опустилась обратно на кресло. Ощупала пустые карманы джинс. В спешке забыла пачку сигарет под подушкой. - Можно мне сигарету? — сдавленно произнесла Коралина. В этот раз Хайзенберг помнил о ее присутствии. Изредка поглядывал в сторону стола, продолжая скреплять дески между собой. Наблюдал за ней, чтобы вовремя остановить, начни она трогать, что не следует. Отложил инструмент на подставку, не ответив отказом или согласием. Из того же ящика достал новую пачку сигарет и легким движением бросил ей, что отчего-то совсем не походило на насмешливую подачку, скорее на обычный дружеский жест. Она неаккуратно поймала ее обеими руками. Бензиновая зажигалка отправилась следом. Коралина снова кивнула, не озвучив своей благодарности. Испытывала некоторую неловкость каждый раз, когда на ум приходило отблагодарить его. Оторвала серебряную пленку сбоку и закурила. Вернулась к своему кофе. Горячий алкоголь чуть заметно туманил разум, теплом растекаясь в груди и отравляя пустой желудок. Мысли в голове Хайзенберга то и дело перебивали друг друга. Затихали при взгляде на неровные деревянные обломки и возникали снова, стоило ему погрузиться в процесс. Она не задавала вопросов, на которые он рассчитывал, вместо этого сосредоточившись на кружке в своих руках. Смотрела ни то на него, ни то сквозь, все больше сползая в кресле. Немного отвлекала. Он привык бывать здесь в одиночестве, поэтому затея взять ее с собой, переставала казаться ему удачной. Для нее не было никакой работы. Хайзенберг и вовсе не знал, чем может занять ее. Думал, что ее присутствия будет вполне достаточно, чтобы не ощущать потребности во внимании, к которому он мысленно возвращался. Но молчание только больше угнетало его. Коралина предполагала, что сможет расспросить его, когда он наконец займется работой, потому что так он казался болтливее. Однако теперь, по прошествию дней, начала сомневаться. Он больше не выглядел таким, каким она его видела изначально. Будто бы все, что ее окружало, неспешно двигалось к своим закономерным изменениям. Отличных от тех, что происходили в нормальном мире, и все же. Уверенность в том, что ответы на интересующие ее вопросы имеют значение, стремительно иссякала. Поэтому она молча пила кофе, а когда закончила, отставила кружку в сторону. Ощущала себя немного пьяной. Оттого и потерянной. Может быть ей и вовсе не нужно спрашивать его о чем-либо. Чтобы не слышать ответов, которые ей не понравятся. Но так она ничего не узнает. Опустила взгляд, разглаживая сорванный кусок фольги между пальцев. Мысли утяжеляли голову. Казались ей слишком сложными. Коралина нахмурилась и выронила недовольный смешок, выдав этим некоторую нервозность. Хайзенберг в который раз посмотрел в ее сторону. - Знаешь, — неуверенно произнесла она. — Я ведь понимаю, что ты не совсем человек. На что он коротко посмеялся, сочтя ее высказывание довольно не глубокомысленным. Догадки имели смысл только в том случае, если бы он старался скрыть это. Но она, наверное, хотела начать с очевидного. - Что же меня выдало? — поиздевался он. - Тебе список накидать? — вдруг сделалась недовольной. Бросила на него мимолетный взгляд, насторожившись от собственной резкости. Хайзенберг хмыкнул. Из-за темных очков разобрать его эмоции становилось почти-что невозможно. В то же время ясным стало другое. Для него сказанное было чем-то через чур поверхностным, чтобы тратить время на пустые обсуждения. Однако она усиленно искала какие-либо видимые границы его ненормальности, будто бы это могло стать очередным оправданием всему остальному, а бесчеловечность заключалось в одних лишь способностях. Поэтому продолжила. - Серьезно, — смяла фольгу и начала расправлять по-новой. — Вы все здесь такие. Только у тебя нет внешних отличий. Он ответил не сразу. Не был уверен, что хочет говорить об этом. Она знала меньше, чем могла себе представить. Вряд ли ей приходило в голову, что он может менять свою форму. Обращаться в нечто, совсем не похожее на человека. Привычный ей облик давал ложные представления, но уменьшал опасения и позволял говорить с ним так, словно ничего другого не существует. Размышлять не пришлось. Он выбрал оставить все так, как есть. По крайней мере, пока не передумает, его устраивало то, что она относит его к людям. Пусть даже сам он давно перестал. - Мне просто повезло, куколка, — наконец отозвался Хайзенберг. Она многозначительно поджала губу, согласно хмыкнув. От воспоминаний веяло мертвым холодом и болезненной усталостью. Но она позволила некоторым из них просочиться сквозь потоки тяжелых мыслей. Давалось это непросто. Думать над иными исходами своего пребывания в проклятой деревне она не любила. - Та женщина, — немного подумала. — Она ахуеть какая огромная, — он снова засмеялся, на этот раз совсем по-другому. — Вы ведь заражены плесенью, как Итан? Поглядела на него исподлобья. Предполагала, что он намеренно упускал эту информацию, чтобы использовать свое внешнее отличие как способ отдалиться от сложившегося образа семьи. Многое из того, что он говорил или совершал назло Миранде, наверняка не значило больше, чем стремление ощущать себя таким особенным, каким ему, на самом деле, нравилось воспринимать себя. В том числе и попытка сохранить ей жизнь. Позволить жить здесь. Так его слова об отличие приобретали подкрепление в действиях, а сам он казался чуть лучше среди других лордов, несмотря на то, что все они были поражены одной заразой. Отчасти это было правдой, это подкрепляло его особенность, выраженную в плохо прикрытом самолюбии. С другой стороны причина, по которой он мало говорил о плесени, заключалась в нетерпении. Он слишком сильно ненавидел ту часть себя, что давала ему способности, и вместе с тем, сдерживала в деревне. Она напоминала ему о прошлом, которое он хотел забыть. А после разжигала необъятное чувство злости, соседствующее с неудовлетворенностью. - Почти. Есть еще кое-что. Другое, — совсем сухо ответил Хайзенберг. — Но обычной плесенью здесь, наверное, заражены все. Даже ты. Коралина изогнула брови, впервые за долгое время удивившись по-настоящему. Она ожидала чуть больше подробностей, понадеявшись, что сосредоточенность слегка разговорит его. Но он настойчиво не желал посвящать ее в детали. - И где мои суперспособности? — наивно выронила она, осмотрев собственные руки. Он указал на свое плечо, в то место, где у нее остались шрамы от когтей. Предположение все еще было неточным. Покосившись на кривые, порозовевшие от времени полосы, Коралина разочарованно вздохнула. Она бы предпочла невидимость. Или управление стихиями, как в фильмах, чтобы иметь возможность отбиться от тварей огнем и убраться отсюда по воздуху. Только в том случае, если это не превратит ее в уродца вроде Моро. - Это работает иначе, — осадил ее фантазию Хайзенберг. - Я поняла, — соврала она. Перевела взгляд на стену. — Есть и другие организации? - А ты думала, она одна? Есть. Или, по крайней мере, были. Миранда работала с одной из них, пока та не развалилась. Ей стало дурно. Мир никогда не казался достаточно безопасным местом, чтобы существовать в нем без мелочных опасений. Однако осознание того, что его неизведанная глубина скрытого от посторонних глаз реальна, вводила ее в конечный ступор. Эта глубина могла быть ближе и ужасней, ежели вещи, обыденно сопровождающие человечество. - И есть другие места? - Откуда мне знать. Я всю жизнь провел в этой ебаной деревне, — раздраженным тоном напомнил он. Кое-что он все-таки знал. Однако его познания ограничивались кратковременной возможностью держать связь с военной корпорацией через сеть несколько лет назад. В открытом доступе об этом не писали. Затем Миранда велела ограничить всякое общение вне поселения и он лишился последнего, что соединяло их с внешним миром. Старый ноутбук пришел в негодность. Поэтому Хайзенберг разобрал его на детали, понадеявшись, что сможет использовать их для чего-то более существенного. В любом случае посильной помощи ему получить так и не удалось. Общение ограничилось краткими переговорами, после которых он принялся мастерить своих роботов, что казалось ему куда более рациональным занятием. По крайней мере, он перестал тратить время на глупые американские фильмы. Пусть даже некоторые из них и не были столь уж плохими. Коралина посмотрела на него, размышляя над тем, были ли его слова ложью. Если он и вправду никогда не покидал деревни, год за годом проводя в окружении стен фабрики, то военный жетон на его шее ничего не значил. Возможно принадлежал кому-то совершенно другому. Правду узнать все равно не выйдет. Похоже он не слишком хотел приоткрывать завесу недоступного для нее прошлого, а непрерывная работа только сильнее отвлекала его от нужных ей мыслей. Она поднялась в кресле, сложив ногу на ногу. Он протянул руку, нетерпеливо раскрыв перед ней ладонь. Потребовал зажигалку. Сигара потухла, стоило ему отложить ее на некоторое время. Пришлось раскуривать заново.