***
Перед Гизом открылись ворота замка, и он горделиво прогорцевал внутрь. Всадник спешился и передал поводья в руки подоспевшему слуге. Генрих поправил дорогой камзол и направился во дворец. Он прошёл в зал, где его уже ожидала фрейлина королевы, Шарлотта де Сов. При виде герцога, она захлопала чёрными как смоль ресницами и несколько смущенно проговорила: — Королева ожидает вас на балконе. Девушка махнула рукой, указывая на коридор и быстро пошла, приглашая мужчину следовать за собой. Они молча шли по темному коридору, изредка натыкаясь на посты охраны, пока не дошли до самого конца. Юрко свернув налево, девушка скрылась из вида, а Генрих с явным интересом последовал за ней. Шарлотта стояла в дверях, выходящих на балкон и смотрела на подходящего герцога. Девушка повернула голову, и Генрих увидел силуэт стоящей на балконе королевы. Горделивая осанка и чёрное траурное платье не оставляли никаких сомнений в том, кто же это был. Фрейлина подошла к своей госпоже ближе и сказала: — Пожаловал герцог де Гиз. Екатерина, даже не повернувшись, отрезала: — Хорошо. Оставь нас. Видимо, привыкшая к такому холоду, Шарлотта склонилась в глубоком реверансе и поспешила удалиться. Королева чувствовала прожигающий взгляд мужчины и с трудом сдерживала непонятно откуда взявшийся страх, клокотавший в жилах. Она сильнее сжала в руках бокал с ароматным вином и не успела раскрыть рта, как заговорил Генрих. — Зачем вы позвали меня в такой час, мадам? Я думаю, вряд ли, чтобы поздравить с предстоящей свадьбой. Королева сделала глоток и тепло разлилось по ее телу. — Вы правы. Утром король объявит о помолвке Маргариты и Наваррского. — Марго знает? Королева прыснула и с грохотом поставила бокал на каменные перила. — Марго?! Да, моя дочь знает. Знает и о том, что вашим отношениям пришёл конец. Герцог подошёл к Екатерине ближе, и сердце в ее груди забилось сильнее. Такое же чувство она испытывала, когда Франсуа де Гиз смотрел на неё своим невыносимым взглядом. Больше всего она бы хотела впиться ему в горло и слушать, как оно хрипит в предсмертной агонии. — Значит, она послала свою мать чтобы сказать об этом?! Екатерина резко развернулась к нему и подняв руку в чёрной ажурной перчатке, ткнула ему пальцем в грудь, яростно отвечая: — Не забывайте с кем говорите! Грозный мужчина немного удивился такой силой королевы. Не смотря на свой небольшой рост и довольно стройное тело, она навевала даже больше страха, чем ее огромные охранники. Эта женщина одним своим взглядом могла с легкостью заткнуть человека и подписать ему смертный приговор. Но Генрих, прославленный в боях, даже не думал пугаться, за что был так нелюбим королевой, не переносившей когда ее влияние ставится под сомнение. Видя этот взгляд, Екатерина замахнулась, но Генрих тут же перехватил ее руку. — А если забуду…? Королева замахнулась другой рукой, но и она оказалась в плену сильной хватки мужчины. От своей беспомощности Екатерина была готова заскулить, словно раненая собака. Неожиданно для них обоих, королева оказалась почти прижатой к широкой груди возлюбленного ее дочери. Она смотрела на него с явным презрением и удивлением, и глаза ее стреляли молниями. При свете луны граф смог наконец-то рассмотреть черты ее лица. Он помнил королеву совсем другой. Тогда она была замужней женщиной с кучей детей, а сама практически все время была беременна. Ее медно-рыжие волосы спускались по плечам крупными мягкими волнами, глаза, полные нежности и боли, смотрели не него с неким умилением, а руки всегда были заняты то ручками малышей, то книгами. Екатерина не внушала страха, от ее взгляда не становилось непомерно жутко, а твёрдый голос не прорезал воздух. Тогда она была другой. Сейчас же волосы королевы потускнели и были забраны в витиеватую причёску. На лице появились маленькие морщинки и следы постоянной усталости и тяжести груза целой страны на плечах. Нет, королева все ещё была привлекательна, но стала холодной и жестокой. Её тело будто бы никогда не подвергалось агонии рождения детей, но юная живость и быстрота давно покинули королеву. Она была величава, плавна и угрожающе уверена в себе и своей силе. Екатерина тряхнула руками, заставляя мужчину вернуться из своих мыслей и отпустить её. Только сейчас он понял что непозволительно сильно сжал ее запястья и был уверен что на них останутся неприятные следы, обязывающие носить перчатки даже при своих служанках. Королева отвернулась и прошипела: — Пошёл вон… Не заставляя себя ждать, Генрих быстро удалился, оставляя королеву одну. Екатерина с силой ударила по перилам и сбросила с них кубок, который с оглушающим звоном упал на балкон ниже, принадлежавший герцогу Алансонскому. Давно королева так не злилась. Она злилась, потому что позволила Гизу схватить себя и почувствовать свою власть. Через какое-то время она увидела как Генрих осёдлывает лошадь и, не оглядываясь, возвращается в свое поместье.***
Генрих скакал по ночным улочкам Парижа, а из его головы не выходил образ королевы-матери. Он даже не мог понять какие чувства испытывает. Их было настолько много, что они мешались друг с другом, не давая разобраться. Герцог страшно ее ненавидел, по детски любил, хотел придушить или же обнять. В его голове роились картинки того, как он отнимает у Екатерины все что она так любит: детей, власть, корону, Францию. Животная ненависть граничила с таким же животным желанием обладать и подчинить, стереть с лица итальянки выражение безразличия и холода, заставить ее молить о пощаде.