***
— Как долго это ещё будет продолжаться? Мне уже порядком надоело. Генрих, застигнутый Екатериной врасплох в своих покоях, повернулся на голос королевы. Она без предупреждения вошла к нему и теперь стояла неподалёку, сверля его неодобрительным взглядом. — Я сказал уже достаточно, мадам. Мы сможем обсудить всё за завтраком. За окном солнце уже давно село, уступив место сияющей луне, иногда скрывающейся за невесомыми облаками. — Нет, мы обсудим все сейчас! Королева была непреклонна. Глаза ее горели злостью, переплетённые пальцы в несменных чёрных перчатках ещё сильнее впились друг в друга. Екатерина всегда сжимала руки в замок, когда хотела справиться с нахлынувшими эмоциями. Это очень помогало ей при дворе. Медичи могли выдать лишь ее глаза, выражающие иногда даже больше, чем она хотела бы. Гиз неспешно встал с тяжелого дубового стула и, сделав шаг вперёд, сказал: — Тогда я весь во внимании. Королева была явно не готова к тому, что ее похититель так быстро сдастся, и поэтому вся злость и все претензии растворились в той ауре спокойствия и уверенности, что излучал Генрих. Он стоял и прямо смотрел на неё, молчал и тем самым отвечал на самый главный вопрос. Он не отступит. Екатерина опустила руки и, вздёрнув подбородок, развернулась и, с силой открыв дверь, тем самым пугая стоявших за ней слуг, удалилась, оставляя за собой едва уловимый запах ее любимых духов. Влетев в свои покои, королева тут же крикнула служанкам, что приготовится ко сну сама и без сил рухнула на кровать. В её голове роилось столько мыслей и ни одна не могла ее успокоить, наоборот, каждая пыталась указать королеве на опасность, в которой она находилась. Она понимала, что Генрих будет твёрдо стоять на своём, и от этого становилось неизмеримо страшно. Екатерина знала, что он не причинит ей вреда, побоится, но это его спокойствие было даже страшнее гнева. Королева знала, что такое разгневанный мужчина и знала, что в это время он самый уязвимый. Годы проведённые подле покойного мужа научили её именно этому. В эту минуту Екатерина вспомнила о сыне, о своём долгожданном первенце Франциске. Подумала, оказалась бы она в таком положении, если бы он был жив. Вряд ли… Королева была готова на всё, чтобы его спасти, но увы. Слабенький от рождения мальчик не справился с очередной болезнью. Ах, как бы Екатерина хотела его спасти! Только теперь он лежал в холодной могиле…***
Генрих, проводив взглядом королеву, сел обратно за стол и, откинувшись на спинку, закрыл глаза и задумался. В его памяти почему-то вспыхнуло, казалось, давно забытое воспоминание. Он, маленький темноволосый мальчик, играет в королевском саду, рядом дети, такие же, как он… Так он думал раньше, пока не понял, что из разделяет огромная пропасть. Они — наследники трона, потомки великой династии Валуа. У них было всё. Всё, о чем маленький мальчик мог только мечтать. Но главное, у них была мать — жертвенно и болезненно любящая их Екатерина. Свою мать, Анну д’Эсте, Генрих бесспорно любил, но с трепетанием и некой завистью смотрел, как маленький дофин Франциск прижимается к материнской юбке. Екатерина, почти десять лет страдавшая бесплодием, наконец стала матерью и посвятила себя детям. Её муж, король Генрих, совершенно не обращал на жену внимания и не допускал до власти, именно поэтому королеве ничего не оставалось делать, как вновь и вновь беременеть и заботиться об уже рождённых малышах. В тёплую погоду все дети играли в дворцовом саду, а Екатерина сидела неподалёку и поглаживая вновь округлившийся живот, наблюдала за ними. Генрих помнил как Франциск рассказывал ему о том, как мать красиво читает ему на итальянском, как ласково поёт песни и перед сном целует в макушку. Прошло много времени, а Франциска нет уже несколько лет, но в воспоминаниях Гиз все ещё находит обрывки своего детства и с ужасом для себя находит в них королеву совсем иной, чем та, кем она является сейчас. Двойственные чувства смешиваются в голове, не оставляя ни надежды на то, чтобы мыслить рационально — рано или поздно он дойдёт до того момента, когда эта двойственность не будет иметь ни малейшего значения.