Десять полнокровных жизней

Сидя на низкой скамейке подле императорского ложа, Линь Шу прижимался лбом к лежащей поверх одеяла горячей руке брата. Бронзовые коробочки цза, закреплённые в особых углублениях изножья, источали запах кипариса. Они окуривали и согревали постель — в нижнем отделении каждой лежали угли, а сверху был ароматический порошок. Линь Шу оглушительно чихнул, но Буйвол даже не пошевелился. Лица его в глухой черноте было не различить — в императорских покоях горели прорезями в виде драконьих морд лишь расставленные по углам жаровни. Цзинъянь ненавидел спать при ярком свете свечей. Даже старику-смотрителю покоев, пережившему двух правителей, сказал, что не станет — что бы там не предписывалось ваньсуйе, владыке десяти тысяч лет. Линь Шу понимал брата. Ему и так волей-неволей приходилось терпеть многое, подобающее императорскому титулу. Цзиняню всегда больше нравилась живопись в духе Чжан Сэнъяо, где не было чётких контуров. Однако, даже в своём собственном дворце тот повсюду видел технику гунби с её резкой прорисовкой каждой жилки на цветке и мягкого пёрышка в основании птичьей шеи. Что есть, с кем спать, во что одеваться — во всех этих вещах, по иронии, властитель Великой Лян имел немного свободы. Впрочем, Сяо Цзинъяня и растили, как императорского сына, исподволь внушая важность следования заведённым порядкам и правилам. Юность, проведённая на военной службе с её беспрекословным подчинением, сделала Буйвола воплощённой мечтой отца. Такой, как он, просто не мог взять и узурпировать власть, как это пробовал сделать Цзинхуань. Всё вышло так, как с самого начала предсказал Чэнь. Тот вовсе не сгущал краски — это Линь Шу никак не мог поверить, что вытащивший его с того света человек не сумеет спасти наследника. Буйвола удалось усыпить только снадобьем ургуй. Это было сильное средство, которое мог отмерять лишь опытный дворцовый лекарь. Растения с лиловыми цветками и пушистыми стеблями, собираемые на каменистых склонах северных гор, были ядовиты. Оставить хуанди сейчас Линь Шу не мог. А потому в полудрёме обдумывал обстоятельства случившегося, чтобы дать самому себе дельный совет. *** Чэнь обещал им, что Цушу будет жить, и это уже было хорошей новостью. Линь Шу солгал бы, если бы сказал, что совсем никак не причастен к выбору императрицы. Как-то раз Буйволу пришлось схватиться с принцем Юем — чтобы тот не присвоил все немалые средства, что должны идти пострадавшим от неурожая округам. Когда Мэн Чжи поведал о том, как пожилой канцлер Лю бесстрашно защищал Цзинъяня перед императором, Линь Шу изумился. Этого сановника он до сих пор обозначал для себя, как не принадлежащего ни одной стороне.Чжэнь Пин разузнал всё о клане Лю, и добытые сведения обрадовали. Потомственный титул гуна был высшим для знати, ставя обладателя лишь на ступень ниже принца крови. Что часто предполагало вседозволенность, заносчивость и извращение нравов — но не в случае семьи Лю. Помнится, Линь Шу мельком упомянул это в разговоре с Цзинъянем. Но так уж вышло, что о каждом сказанном советником слове тот докладывал своей матери. С внимательностью тёти Цзин это привело к тому, что её невесткой стала именно внучка канцлера. При всём желании придраться к родословной хуанхоу Линь Шу не мог. Ведь из семи братьев Юйлань ни один не был шатающимся по публичным домам бездельником, которому нужны ртутные снадобья для лечения болезней мэй ду. Напротив: старший служил в Чжукэ, Гостеприимном отделе, отчасти пойдя по стопам отца. Второй молодой господин имел должность в отделе Управления Окраинами, а следующий за ним работал в Ездовом. Ещё трое усердно трудились в Арсенальном отделе, что делало братьев Лю знающей всю подноготную Военного Министерства сплочённой группой. Самый младший, Юйхон, в начале осени сдал экзамен, сделавшись лучшим в провинции среди обладателей степени цзюйжэнь. Их сестра, которой не бинтовали ноги, окончательно довершала картину. Если разобраться, это было такого же рода смелостью, как вступаться за сосланного за симпатию к Чиянь принца перед троном хуаншана. Но похоже, вся семья Лю обладала рациональностью и независимостью суждений, и давала детям соответствующее воспитание. В этом Линь Шу убедился самолично, когда наконец познакомился с императрицей. Для главной женщины Запретного города он должен был стать досадной помехой, ненавистным соперником. Но только улыбка Лю Юйлань была ненаигранной — уж Линь Шу в этом понимал. И первыми её словами была похвала походным запискам, которые Юйлань могла оценить, наслушавшись о работе своих братьев. Последущие встречи позволили убедиться: жена Цзинъяня в самом деле не питает к нему злобы. В восемнадцать так расставлять приоритеты могла только незаурядная личность. Вдобавок, хуанхоу была жадной до знаний, и склонна была тратить время на чтение и переписку с братьями. Она действительно всеми силами стремилась помочь супругу, избавив его от влезания в дрязги как собственных наложниц, так и прежних, доставшихся от Сяо Сюаня. Занималась делом, не пытаясь возглавить дворцовую моду — её головные украшения и краски на лице неизменно были скромны. Особенно это бросалось в глаза на фоне свекрови — императрица выказывала почтение даже в таких мелочах, позволяя тёте Цзин быть наряднее. Но в столь обширном перечне достоинств хуанхоу, как оказалось, и крылся подвох. От понимания, что на место Юйлань придёт полная яда интриганка, Линь Шу пробирала нервная икота. А потому он был страшно благодарен Линь Чэню — при мысли о том, как гнусно, долго и главное, бесполезно было бы искать вторую Цушу, на ум приходило лишь ёмкое слово «мáфань». Так в Поднебесной обозначали всю жутко неприятную, но обязательную волокиту, которой очень хочется избежать. Вопрос же с деторождением можно было решить — Линь Шу был убеждён, что его ворчливый друг зимней стужи знает способ. Завтра после полудня брату предстояло услышать подробности того, что случилось с Лю Юйлань. Линь Шу уже твёрдо решил, что пойдёт с ним для поддержки. Раз так, ему тоже было хорошо бы поспать, а то от зевоты уже сводило челюсть. Буйвол мерно храпел, и этот звук тоже невольно убаюкивал. Линь Шу встал и на цыпочках обошёл кровать. Нащупал пышное пуховое одеяло, что евнухи клали про запас, стащил его и улёгся на толстой войлочной подстилке у подножия ложа, окуклившись наподобие гигантского шелкопряда. Конечно, все знали, что советник спит с хуаншаном. Но всё-таки самовольно укладываться в постель сына Неба было бы неосмотрительно — застань его кто-нибудь в таком положении, Министерство Ритуалов голосило бы на весь Цзиньлин. *** Во дворце Чжэнъян было тихо, как в склепе. Их встретил у входа старый Гао Чжань, щуря глаза в улыбке. Пряди, свисающие по бокам его шапки, были уже не пегими, как прежде, но снежной белизны. Линь Шу знал, что брат не хотел видеть главу евнухов рядом с собой — Буйвол ещё помнил, как тот по приказу отца-императора принёс советнику чашу с отравленным вином. Зато у супруги Цзин подобных предубежений не было. К тому же, рот Гао Чжаня был набит тайнами его господина, которые уже незачем было хранить. Они с Цзинъянем поздоровались с хуантайхоу шёпотом, не сговариваясь — и этот звук в опустевших покоях отозвался жутью. Отослав слуг, та сама затворила двери и жестом поманила за собой. Линь Шу ободряюще сжал руку брата — Буйвол так переживал, что на пути сюда не обменялся с ним ни словом. Ещё немного сонный после настоя корней ургуй, Цзинъянь медленно моргал, щурясь на канделябры. Подойдя к ложу императрицы, Линь Шу сжал губы, чтобы не издать лишних звуков. Лю Юйлань без положенных парчовых валиков и богато украшенных шпилек казалась совсем девочкой. Одетая лишь в нательную рубашку, с вытянутыми вдоль тела руками, она была укрыта по шею. И покоилась головой на узкой твёрдой подушке в полной неподвижности. Цвет лица хуанхоу отдавал в синеву, как у мёртвой. Линь Шу шагнул вперёд, чтобы посмотреть на Цзинъяня. Брат глядел на свою жену в растерянности, расширенными от ужаса глазами — его радужка тонула в белке. - Матушка, - наконец, спросил тот. - Юйлань ведь будет жить? - Будет, Цзинъянь, - похлопала его по руке Вдовствующая императрица. - Хозяин Архива своё дело знает. Но память об потерянном ребёнке останется с ней навсегда. Ты знаешь, что она думала назвать его Вэйшэн? Чтобы уважить Тиншэна, как старшего брата. Буйвол тихо всхлипнул, прижав ладонь ко рту — у него не находилось слов. - Расскажите, как всё было. Гэгэ, ты только ничего не говори сейчас, ладно? Брат повернулся, и стало видно, что его глаза до краёв наполнены слезами. - Хорошо, - послушно согласился он. Ценные советы Буйволу сейчас и правда были не нужны. - Всё обнаружилось слишком поздно, - промокнула лоб платком хуантайхоу. - Мастер Линь уже был не в силах спасти ребёнка. Но на свой страх и риск принял решение сохранить жизнь хотя бы Юйлань. Тётя кинула быстрый взгляд на Линь Шу, и он виновато зажмурился. Мать Цзинъяня понимала, почему он не сказал Буйволу о заранее известном исходе. Но, узнав об этом от Линь Чэня за несколько дней, Линь Шу мог бы предупредить её. А не быть бесполезным с рождения куском мяса — примерно это говорил тётушкин взгляд. - Ты видела ребёнка? - тусклым голосом спросил тянь-цзы. - Я видела то, что от него осталось. В этом и заключалось затруднение для мастера Линя — для спасения Юйлань вашего сына нужно было обезглавить ещё в утробе. Цзинъянь пошатнулся. Не успев ухватиться за столб кровати, рухнул на колени, и из его груди прорвалось так долго сдерживаемое рыдание. Линь Шу, остолбенев, смотрел, как брат воет от горя, сжимая в своих руках холодные пальцы Лю Юйлань. В таком отчаянии он Буйвола не видел никогда — во время дела Чиянь они были далеко друг от друга. Брат что-то говорил, прижимаясь лицом к искусно расшитому покрывалу. Кажется, Цзинъянь просил у своей жены прощения. Смотреть на это было так больно, что солёная вода сама бежала к углам рта. Даже тётя Цзин не решалась подходить сейчас к сыну. Буйволу нужно было пережить это самому. Обезглавливанием в Великой Лян казнили только государственных изменников. Потому, что разделанный на куски человек не мог войти в Загробный мир — прислужники Яньло-вана его не пускали. Ребёнок Цзинъяня не сделал и одного вздоха, когда его голову отделили от тела. - Юйлань сейчас опустошена, - с жалостью посмотрела на невестку хаунтайхоу. - Мастер Линь говорил о двух месяцах. Но если спросите меня — девочке потребуется больше. По счастью, я могу помочь в управлении Внутренним Городом, пока она не придёт в равновесие. - Спасибо, матушка. Ей… было очень больно? - дрожащим голосом спросил Буйвол. У него вздулись вены на шее и на лбу, а старый шрам ниже переносицы стал заметнее. - О, да. Но самая нестерпимая боль придёт потом, когда рана в её теле уже заживёт, - прикусила губу тётя. - Императрица Янь потеряла второго принца во время мора: у него задеревенела грудь, и Цзинлун не смог дышать. Мы все знаем, что она так и не сумела от этого отправиться. И ненавидела супругу Хуэй, потому её Цзинтин выжил. - Я помогу Юйлань, - решительно пообещал хуаншан, утирая покрасневшие глаза. - Сделаю всё, чтоб она забыла об этой неудаче. - Цзинъянь, - вздохнула всей грудью его мать, и резные листки убора цзиньгуань заколыхались. - Не всё можно исправить. Линь Шу, встретившись с ней взглядом, понял: хуантайхоу тоже знала, что других шансов у императрицы не будет. Ведь так сказал им ночью Линь Чэнь. Правда, тот вполне мог чего-то не договаривать. Если для излечения самого Линь Шу потребовалось умертвить четверых, то цена за жизнь будущего императорского наследника могла быть непомерно высока. - Матушка, когда она очнётся? - Первые дни Юйлань будет либо во сне, либо в беспамятстве. Как только наступит переломный момент в выздоровлении, лекари тебя уведомят. А до того я присмотрю за ней. Буйвол рассеянно кивнул, глядя на восковое лицо хуанхоу. Даже на всякий случай пощупал её пульс — и, судя по просветлевшему лицу, убедился, что супруга жива. Линь Шу вдруг обратил внимание, что над складками одеяла торчит похожий на рог узел из волос с воткнутой в него покачивающейся шпилькой. Но рог тут же скрылся. - Тётя. Кто там прячется за кроватью? - шёпотом спросил он. - Это И Янли. Не обращай внимания, её даже силком от Юйлань не оттащишь, - тихо пояснила хуантайхоу. - Это был мой подарок невестке, сяо Шу. Можешь не беспокоиться. Он с подозрением прищурился, глядя на качающийся зелёный цветок на буяо служанки. Это бдение подле ложа императрицы что-то Линь Шу напоминало. Буйвол отпустил руку жены, которая тут же безжизненно упала на одеяло. Поднялся на ноги и постоял ещё, явно не желая уходить. Линь Шу стало ясно, что остаться с ним хотя бы на одну стражу необходимо: крайнее одиночество стоящего на самой вершине хуанди не позволяло дать кому-то себя пожалеть. Он был единственным исключением — и собирался сам уложить этого упрямца и поцеловать в лоб. Дождаться, пока забудется тяжким сном. А потом Линь Шу собирался решить их затруднение. Даже если для этого понадобится принести кровавые жертвы, добыть цветок из далёкой страны Фулинь или вырезать собственный желчный пузырь. Когда они уже простились с тётей Цзин и подошли к дверям, Линь Шу обернулся, почувствовав на себе чей-то взгляд. Высокая черноглазая девушка смотрела на него в упор, и горло перехватило от узнавания. Кажется, И Янли тоже обещала себе, что сделает для благополучия госпожи что угодно. *** Выйдя из покоев хуанхоу, Линь Шу тут же зацепился взглядом за новую одежду служанок, только снятую с полок дворцового хранилища. Слишком низкие поклоны и неловко закрученные узлы волос тоже выдавали новичков. Тётя Цзин явно разобралась с теми, кто был тут прошлой ночью; то, что видели прислужницы Цушу, не должно было выплыть наружу. Линь Шу принадлежал к потомкам правящей династии, поэтому хорошо понимал, в чём тут дело. Ни одна из женщин повелителя не хотела быть императрицей — это была неблагодарная и тяжелая работа, что лишала носящую фениксовый убор живости и смеха. Но вот сделаться императорской супругой — хуангуйфэй, было совсем другое дело. При живой Лю Юйлань это был высший статус, которого могла добиться наложница. Благородная супруга Юэ, мать принца Сяня, носила в причёске девять фениксовых шпилек, похваляясь именно положением хуангуйфэй. Цинь Синьхуа, что вскорости должна была родить Цзинъяню дочь, наверняка лелеяла подобные мечты. Она была с седьмым принцем со времени возвращения из ссылки, как положенная ему по статусу. Цзинъянь относился тепло только к супруге Цинь и императрице — остальные, которых в Запретном Городе были сотни, казались ему на одно лицо. Так неужели гуйфэй не стоило постараться, чтобы разузнать тайны Лю Юйлань? Наверняка кто-то да проболтался подосланным ей людям. Линь Шу покосился на хуантайхоу, чьё лицо казалось высеченным из мрамора. Может, тётя раньше и не любила убивать — но он ведь и сам не был жестоким с детства. Жизнь супруги Цзин никогда не была лёгкой. Когда тебя таскают лицом вниз по ступеням, упрекают происхождением и постоянно находят возможности мелко досадить, доброта тоже испаряется, как утренняя роса. А уж чтобы сделаться любимой женщиной Сяо Сюаня, нужно было непременно и мыслить, и поступать, как он. *** Обнаружив себя в собственной постели, Линь Шу потёр глаза спросонок. Но хорошими были только первые мгновения после пробуждения. А потом на него вооружённым копьями конным строем налетело то, что вчера говорил Линь Чэню. И что с давним, дорогим другом делал, пользуясь беззащитностью влюблённого человека. В холодном свете осеннего утра это уже было нельзя оправдать ничем. Теперь-то Линь Шу видел, что накануне вечером и приходить не стоило. Если припомнить, Чэнь никогда ему не лгал. Обещал, что сможет сунуться хоть в самый нос своих недругов неузнанным — так и было. Взялся спасти ценой лишь четырёх полнокровных жизней и справился. Говорил, что вытащит Цушу — и это исполнил тоже. Разве можно было в нём сомневаться? Чэнь бы и так без всяких понуканий сделал бы для него по первой просьбе всё. Кроме уж совсем невозможного, вроде исправления крови императрицы. Сейчас Линь Шу ясно понимал: даже спустись сам легендарный целитель Хуа То с неба, тот не смог бы совершить такое чудо. - Глава, - просунул голову в приоткрывшиеся створки Ли Ган. - Разрешите, я помогу вам собраться. Подручный помог с завязками пао и подсунул под ноги туфли, а затем усадил на постель. Его ловкие пальцы быстро разделили волосы на две части, заплетая косу снизу. Обмакивая гребень в плошку с прозрачным светло-жёлтым маслом, Ли Ган пригладил пряди у лица, чтобы лежали ровно, собирая всё в привычную костяную гуань. - Где Чэнь? - с нехорошим предчувствием спросил Линь Шу. Обыкновенно ко времени его пробуждения в поместье можно было слышать весёлый голос Хозяина Архива и бурчание Фэй Лю в ответ. - Мастер Линь отбыл на Ланъя, ещё затемно. Линь Шу не мог ничего с собой поделать — нижняя губа задрожала, а в горле встал ком. Великодушный и заботливый Линь Чэнь никогда в жизни не уехал бы, не простившись. Ну, если только не считал это самой последней их встречей. - Кто его провожал? - Фэй Лю. Сказал, что до самых Северных ворот — и по времени, так и было, - отчитался Ли Ган. - Покои убирали? - Нет, Глава. Ждали вашего приказа. Торопливо пройдя по галерее вслед за ним, Линь Шу вошёл в комнату и тут же зацепился взглядом за блестящий предмет на чайном подносе. Одинокое на лаковой черноте, там лежало серебряное колечко на ухо, что он когда-то подарил Линь Чэню. Хозяин Архива Ланъя уехал, оставив единственную вещь, что дал ему Мэй Чансу. И ещё стопку своих заметок по шёлковым мастерским, даже в таких обстоятельствах выполняя обещанное. То, что произошло между ними, нельзя было назвать ссорой — когда в груди кипит гнев, другая сторона ещё хочет тебя выслушать. Линь Чэнь же ничего общего с ним иметь не желал. *** Линь Шу положил колечко на свою трясущуюся ладонь, припоминая тот солнечный зимний день, когда купил его для Чэня. Он тогда возвращался после встречи с Го Вэньлэем. Старый Глава должен был передать власть над Союзом Цзянцзо преемнику. Это был первый раз за полтора года, когда Линь Шу было дозволено спуститься с Ланья. Его изуродованное лицо для посторонних было не хуже, чем у любого другого солдата — кому из них не попадало лезвием меча по лицу? Встреча сразу с десятком людей, сумевших пережить Мэйлин, воодушевила. Звание, которым воины армии Красного Пламени обращались к Линь Шу, припадая головой к полу, теперь звучало непривычно. За дельный совет, что он дал в письме племяннику Го Вэньлэя, бывший Глава хотел одарить княжеским серебром, добытым Союзом по случаю. Но от увесистых лодочек лянов пришлось отказаться. Подозрительный оборванец не мог законно владеть таким, а значит, был бы брошен в тюрьму городской управы для судебного разбирательства. Да и у архивного ученика Линь Хао никакого богатства с собой быть не могло. Однако, Линь Шу всё же осмелился попросить немного меди. Той, которой простые подданные платят в чайных, на постоялых дворах и переправах. С добродушными усмешками бывшие солдаты Чиянь поделились с ним последним — для молодого командующего было не жалко. Однако, весёлого тут ничего не было. Находясь на иждивении Архива Ланъя, больной, скрывающийся от людских глаз, он не мог даже прокормить себя. Того, что Линь Чэнь дал с собой, не хватало на обратный путь. Какие-то наглые чиновники на почтовой станции увели их с Линь Хао коней — тех, что полагались от государства в соответствии с невысоким рангом, молодцам показалось мало. Даже плохонькая лошадь обошлась во все оставшиеся сбережения — его архивному брату пришлось вытрясти последние медяки. Вот потому новому Главе Цзянцзо и пришлось побираться; хорошо ещё, что товарищи поняли. На окраине Цзинчжоу им попалось заведение, где хозяин угощал мясом «маленьких тигров» и «бараниной земли», как иносказательно называли кошек и собак. Подавали тут и жирных бамбуковых крыс, что были довольно увесистыми — вплоть до десяти цзиней. Едальню эту Линь Шу бы и не приметил, если бы кто-то не намалевал углём на белёной стене: «Драконье мясо — в небе, собачье — на земле». Поговорка была древней, используемой во времена учителя Кун-цзы. Ещё тогда хвостатые собратья разводились для трёх вещей — чтобы охранять дом, для охоты, и для употребления в пищу. Особенно полезным подаваемое в заведении мясо считалось для слабым здоровьем, так что плечистых и румяных тут было не встретить. Пробравшись вдоль дощатых столов, за которым обсасывали свои косточки почтенные старцы, они с Линь Хао заказали немного еды. Линь Шу принесли тонко нарезанный собачий язык, обжаренный с чесноком и красным перцем. Товарищу досталась кошачья спинка, запечённая с шалфеем. Для тех, что сидели по бокам от них, такая еда была привычной — но не для сына генерала Линь Се. Впрочем, пробуя незнакомое мясо, он вскоре понял: ничего примечательного в нём нет. То, что ел Линь Шу, весьма напоминало говядину. А кусочек, что он стащил из миски Линь Хао, был сладковатым и мягким, почти как свинина. В Архиве ему доставалась в основном рыба из горных речушек, так что разнообразие радовало. Запив еду плошкой горячего бульона, Линь Шу почувствовал, что восстановил силы. В нынешнем состоянии его могла измотать даже небольшая прогулка — что уж говорить про спуск с горного склона, где было убежище ребят из Цзянцзо. Так возиться с немощным имели терпение только Линь Чэнь и его шиди. Думая о бесконечной доброте своего спасителя, что на руках тащил его с обледеневшей горы, Линь Шу шел по небольшому рынку. И среди ароматных мешочков для ношения на поясе, собрания женьшеневых корней и грибов линчжи наткнулся на лавку с украшениями. Товар на обшарпанных лотках лежал самый непритязательный — такое могло глянуться разве что бедному подёнщику для подарка своей единственной супруге. Но недобиток армии Чиянь, которому при обнаружении грозила каторга или смерть, находился в ещё худшем положении. Линь Шу и самая простая нефритовая подвеска была не по карману, потому что обратный путь предстоял ещё долгий. Потоптавшись, он всё-таки выбрал серебряное ушное кольцо без благопожелательных символов. Надеясь, что Чэнь поймёт, что он вкладывал в этот неимоверно скромный дар. Когда они добрались до вершины Ланъя, Линь Шу лично сам одел Чэню на ухо эту штуку, аккуратно протащив через мочку уха. Дополнил подарок он поцелуем. Но Линь Чэнь так страстно ответил, сжимая его скулы ладонями, что было ясно — это дороже серебра. *** Вспоминая давнее, Линь Шу кривился от горечи. Как было одинокому двадцатилетнему парню, который хочет любви и нежности, удержаться и не взять предложенное? Только вырабкавшись после Мэйлин, снова научившись ходить своими ногами и есть без помощи, Линь Шу постоянно видел эти полные невысказанного чувства тёплые карие глаза. Он тогда был замотан бинтами сплошь, как ушлый попрошайка на рынке. Но Чэнь трогал губами костяшки его пальцев, шепча «мой прекрасный». Одевал Линь Шу чулки даже тогда, когда он мог уже сам — стоя на коленях и завязывая бечеву. Кормил голубиной печёнкой, хотя за это влетало от наставника. Часами выслушивал рассуждения о том, как Се Юй, Ся Цзян и прочие неизвестные люди поплатятся и пожалеют, что родились. Линь Шу никогда не говорил о Сяо Цзинъяне. Даже когда сильно тосковал, и довериться хотя бы одной живой душе очень хотелось. Зная точно, где сейчас брат, он не мог тайно навестить его, чтоб хоть посмотреть на Буйвола одним глазком — Чунцин находился на другом конце страны. Ученики Архива донесли, что после дела Чиянь городскую площадь так запрудило кровью, что она напоминала глянцевое бурое озеро. Род Линь было решено искоренить, так что двум братьям генерала Линь Се владыкой было даровано самоубийство. Уничтожая всех несогласных, император У-ди не щадил даже великих князей — так неужто пожалел бы сына от нелюбимой наложницы? Линь Шу страшно боялся, что Сяо Сюань вдруг вспомнит, что именно говорил ему ищущий правды Буйвол. В том, что бяо ди не смолчал, у него не было ни малейших сомнений. Он не упоминал брата и в разговоре со старым Главой, не то что с Чэнем — защитить Цзинъяня было важнее всего. Так откуда же Линь Чэню было узнать, что он несвободен? Тот в жизни Линь Шу не навязывался, хотя при таком положении иной бы мог и принудить во всём зависящего от него человека. Он позволял себе только взгляды, от которых ледяные шапки гор потекли бы ручьями. Вместо изящной поэзии, которой похвалялась образованная столичная знать, Чэнь окунал его в холодное озеро с мостков. Самолично держа подмышками, тут же вытирая насухо и заматывая в согретый войлок. Когда тебя любят делами, а не словами, этому очень трудно противиться. Линь Шу был всего лишь человеком — и потому не смог, хотя это было и неправильно. И вот теперь наблюдал последствия. Спустя десятилетие всё было в точности так, как он мечтал. Только Чэнь, благодаря которому Линь Шу спустился живым с горящей вершины, без слов отрёкся от него. Как это пережить, не знал даже Мэй Чансу, к отстранённой рассудительности которого можно было обращаться в трудные моменты. *** Нужно было вернуть лицу бесстрастное выражение — скоро в поместье должен был прийти генерал Ле. По просьбе Мэн Чжи тот брал уроки боевого мастерства у Фэй Лю. У Мэн-дагэ не было своих детей, так что он усыновил племянника. Но тот успел вырасти, жениться. И уже не раз водил караваны с согдийскими купцами от Сианя до гор Памира, огибая с юга пустыню Такла-Макан. Так что, похоже, Мэн Чжи был нужен ещё один сын, и генерал Ле отлично подходил на эту должность. Поначалу испытывая раздражение от визитов Чжанъина, Линь Шу всё равно не мог отказать. Ведь этот парень, слишком серьёзный для своих двадцати пяти, был рядом с Цзинъянем, когда принц жил впроголодь, не получал никакой благодарности за одержанные победы и не имел ничего сверх положенного командующему гарнизона. Очень маленького гарнизона, о котором регулярно «забывали» военные снабженцы. Но Чжанъин был готов переносить все тяготы вместе с ним, последовав за Сяо Цзинъянем и в столицу. Радовался за господина, когда император доверил ему первое поручение — судебное дело о стяжательстве. Уговаривал выйти к стоящему под снегопадом советнику, не думая о себе совершенно. А сейчас был согласен терпеть насмешливое фырканье Фэй Лю, что учил приёму «солнечный ворон», кичаясь неимоверной скоростью движений. То, что брат никогда не упоминал его и не искал встреч, окончательно располагало к господину Ле. Из-за дела Чиянь привыкнув к тому, что предают все, Линь Шу был настороже, приглядываясь к тому, как ведут себя двое бывших любовников. Но по всему выходило, что те чисты. Линь Шу сам не заметил, как начал благоволить подчинённому Мэн-дагэ. Ясное дело, Буйволу об этом докладывали. Но видимо, хуанди радовался втихомолку, чтоб ничего не испортить. *** Выйдя из опустевших покоев Хозяина Архива, Линь Шу опёрся о столб, оглядев внутренний двор. Всё было как всегда: по мягкому складчатому листу белокопытника ползла божья коровка, зелёная глазурь круглой черепицы отражала солнце. Тётушка Цзи стояла с мужем-привратником у дверей кухонного строения, а возле них на бамбуковой палке скакал мелкий Цзи Шуай. Фэй Лю возник перед глазами неожиданно, словно его фигура соткалась прямо в воздухе. Но сегодня подопечный вовсе не хотел над ним подшутить — выражение лица господина Фэй было на редкость мрачным. Прищурясь, тот оглядел с ног до головы, будто видел впервые. - Что такое? - со всей возможной невозмутимостью спросил Линь Шу, хотя уже знал ответ. Фэй Лю с такой силой ткнул пальцем в грудь, что он пошатнулся, сделав пару шагов назад и взмахнув руками. Чжэнь Пин, который всё это наблюдал, замер в нерешительности, так и не приняв боевую стойку. Как и все в поместье Линь, он знал: найдёныш с горы Ланъя боготворит Главу. - Ты! Ранил Чэня-гэ тут, - ударил себя сжатым кулаком Фэй Лю туда, где было сердце. - Почему? ПО-ЧЕ-МУ?? Он проорал это во всю мощь своих лёгких — так громко, что с крыши сторожевого павильона вспорхнула пара изумрудных голубей и улетела прочь. Выставленный на всеобщее обозрение, растерявший слова от своей потери, Линь Шу не нашёл, что сказать. Как наставник, как старший, он был и не обязан. Но, глядя в злые глаза Фэй Лю, понимал: доверять, как раньше, этот чистый, как вода, ребёнок, уже не сможет. - Я был неправ, - закрыл он глаза, выдыхая. - Очень, очень сильно неправ. Буду просить прощения. У Фэй Лю от этих слов перекосилось лицо — так, как это было в минуты ослепляющей ярости у брата. - Не нужно, - резко мотнул головой он, и с этим движением колыхнулась жёсткая чёлка. - Не простит. Не Мэй Чансу! МЭЙ ЛЯНСИН! Линь Шу окаменел — такого сильного стыда он не испытывал с позапрошлой весны. Тогда Цзинъянь три месяца твердил матери, что сходит с ума: в собственном советнике ему упорно мерещился сяо Шу. Прозвище Мэй Лянсин было внутренней шуткой, только для своих: в точности так звучало слово «неблагодарный». Это перекликалось с его придуманным именем. Так Линь Чэнь поддразнивал во время дружеских перепалок — когда они ссорились только для вида, на самом деле страшно веселясь. Линь Шу обвёл взглядом двор. Чжэнь Пин с Ли Ганом стояли рядом, глядя на него с одинаковым сочувствием. О главе Цзянцзо эти двое знали самые неприглядные вещи, так что их было не удивить. Но тут взгляд наткнулся на стоящего под навесом галереи-цзоулана генерала Ле. Тот был ни в чём не виноват, придя к оговоренному времени тренироваться — и теперь стал свидетелем вот такого. Линь Шу зажмурился, но даже так видел эти рысьи глаза и приоткрытый в шоке рот Ле Чжанъина. Они встретились взглядами. Линь Шу сглотнул и скомкал пальцами рукав, мысленно умоляя его молчать — об этом происшествии никак нельзя было знать Буйволу. К его удивлению, Чжанъин коротко кивнул. Меж тем, воспитанник уже успел снять с себя кожаный пояс с тиснением, на котором висели ножны с драгоценным мечом из Дунхая. Он смотрел в упор — непреклонно, такой грозный с широким разлётом соболиных бровей. Вчерашний ребёнок больше не собирался слепо подчиняться во всём, став мужчиной. - Забери, - просто сказал тот. - Фэй Лю не нужно. Линь Шу было трудно дышать — так давило в груди. Не в силах ничего с этим поделать, он смотрел, как господин Фэй кладёт подарок у его ног, отступая и снова растворяясь, как облако в вышине. Этого стоило ожидать — ведь именно Чэнь подобрал Фэй Лю и был ему строгим наставником, братом и другом. Тогда как сам Линь Шу годами использовал его редкостный талант, в основном обращаясь, как с прирученным волчонком. Будто еды и игрушек для таскания в зубах было достаточно. Линь Шу нервно прикусил ноготь на большом пальце. Нужно было обдумать, как обойтись без Архива, как источника сведений — теперь советник, пожалуй, мог себе это позволить. Но тут тишину заполнил разноголосый звон: все колокола Цзиньлина звонили восьмую стражу. Линь Шу слушал и понимал: он даже не знает, как обойтись без Линь Чэня полдня. В прошлый раз друг останавливался у каждой голубятни и слал ему несколько слов — просто чтобы дать знать, что всё в порядке. Благо, птиц не нужно было везти с собой: голуби советника Мэй, наряду с голубями Архива, содержались в каждом маленьком городке. Если Чэнь уехал затемно, то должно быть, уже добрался до Лайяна. Однако, сколько Линь Шу не стоял, вглядываясь в небо, он так и не увидел снежно-белого комочка. - Глава, - тронул его за плечо Ли Ган. - Хватит торчать тут, на холоде. Лучше вам выпить имбирного настоя. - Вот именно, - поддержал Чжэнь Пин, подбирая с земли сокровище из Дунхэ. - Я скажу так: ни Молодой Хозяин, ни Фэй Лю не будут злиться вечно. Нужно просто обождать, пока эти упрямцы не отойдут! Взяв под обе руки, они увели его в Восточное крыло. Сняв с края кадки черпак, напоили дымящимся настоем — жгучим, с целыми сморщенными финиками, от которого грудь согрелась. Колечко Линь Чэня завалилось ему в рукав и зацепилось за ткань, словно не желая покидать. Он был сел писать ему покаянное письмо прямо сейчас. Но думал, что в ближайшее время послание с печатью Мэй Чансу на торце тот даже в руки брать не станет. Цзинъянь вчера говорил, что их триумф имеет цену — поэтому он чуть не потерял Юйлань и не смог уберечь сына. Но Линь Шу не очень верил в мстительных духов и демонов. И считал, что брату просто не повезло. Тогда как он сам правда не заслуживал дружбы такого человека, как Чэнь. Потратить лучшие годы своей жизни, чтобы снова и снова быть использованным — такого не мог хотеть никто. *** Брат у него ничего не делал наполовину. Вот только сейчас правил огромной страной, а потому восемь дней кряду пропускать приём чиновников и игнорировать военные советы просто не имел права. Линь Шу не сомневался, что многие ему об этом напомнили. Но что они могли поделать, видя убитое выражение лица хуанди? Согласно канону Ли цзи, по младенцу полагалось держать траур столько дней, сколько месяцев он на свете прожил. О таких, как неслучившийся принц Вэйшэн, лишь вспоминали украдкой, перебирая любовно вышитые детские одёжки. Зная всё это, Цзинъянь всё равно упрямо скорбел по мёртвому ребёнку — даже если не одевался в небелёную холстину. Переубедить его прямо сейчас не мог бы никто, так что Линь Шу даже не пытался. Хуаншан не приглашал своего советника ко двору. Похоже, горе Цзинъяня было так глубоко, что тот не мог разделить его даже с ним. Тётя Цзин была очень занята; на неё свалилась вся та ответственность, что раньше лежала на плечах Лю Юйлань. Угрожающий делам государства простой затягивался. Мэн-дагэ и неразлучные Цай Цюань с Шэн Чжуем в один голос просили его сделать хоть что-нибудь. Линь Шу подумал, что, если не может увидеть императорского брата, то можно зайти с другого конца. Отгородясь от него, Буйвол явно за что-то себя наказывал. Нужно было поскорее понять, в чём дело — тётя Цзин не могла сказать ничего по существу. *** Ему снова пришлось брать с собой серебряную вверительную бирку. Хотя для женщин Запретного города Линь Шу был не опаснее оскоплённого в детстве евнуха, являться во дворец Чжэнъян просто так он не мог. - Советник Мэй приветствует хуан-… Линь Шу осёкся, только сейчас поняв, насколько неуместен его поступок. В последнее время он вообще многое делал не так. Юйлань, кривясь от муки, пыталась боком присесть на ложе — ведь её уведомили о посетителе. Но так тоже было больно, поэтому прямо сейчас она тихо скулила от бессилия. Её светлый пао был проще некуда — в таком не выходят на люди. А полог кровати был заменён на белые занавеси. Только так Лю Юйлань могла скорбеть о своём умершем сыне — тайком, задёрнув холстину. - Госпожа, не нужно! Госпожа, вам лучше прилечь, - увещевала уже знакомая черноглазая служанка. Линь Шу так и стоял у порога, не решаясь войти. На пилюлях из смолы, что оставил Линь Чэнь, долго держать человека было нельзя — так мутился рассудок. Вино с разведённой в нём коноплёй тоже не стоило употреблять всё время. Вот и получалось, что даже императрица не могла спастись от отчаяния, отрешиться от своего раненого тела. - По… дойдите, - выдавила Лю Юйлань, с помощью прислужницы встав с постели. - Я ещё нездорова, советник. Не ожидала, что придёте. Янли, отошли их всех прочь. Цушу говорила рублеными фразами, не в силах соблюдать дворцовый этикет. Была с распущенными волосами, что стлались до колен, и только отросшую чёлку собрала в узел надо лбом. Бледная как смерть, без краски и цветных нарядных пао, Юйлань всё равно не прогоняла его. Линь Шу нахмурился, не понимая причины. Любая наложница на её месте не допустила бы, чтобы её лицезрели в таком виде — если только это был не пожар и не военный переворот. И Янли уже вернулась, снова с готовностью поддерживая свою госпожу под руку. - Простите, хуанхоу. Мне не стоило приходить, - поклонился он, в самом деле сожалея. То, как Лю Юйлань стояла перед ним — еле живая, но всё равно с прямой спиной, невольно вызывало уважение. - Юйлань думала, что больше никогда не увидит советника, - без всякого пафоса заметила она. - Я очень рад, что вам лучше, - искренне сказал Линь Шу. - Всё благодаря вашему другу с Ланъя. - Если бы не Чэнь, я бы тоже лежал в земле, - признал он вслух. - Знаю. Зачем вы пришли, господин Мэй? - Мне нужен ответ на один вопрос — без него сложно исправить нынешнее плачевное положение. Что мучит хуанди? Бледные губы Лю Юйлань изогнулись в усмешке. Хуанхоу была ростом ему по плечо, но держалась с большим достоинством. Смотрела прямо в глаза, не отводя взгляда. - У меня встречный вопрос, советник. Ванфэй Чжу Ланцзинь в самом деле упокоилась в склепе династии? - Что заставляет вас думать иначе? - поинтересовался Линь Шу. - Хуйантайхоу знает, что Ланцзинь была в тягости. Значит, знали и вы, - глянула искоса Лю Юйлань. - Советник Мэй любит хуанди больше, чем самого себя. Разве вы могли допустить, чтобы Цзинъянь всю жизнь винил себя в смерти племянника? Разве не считали достойным соперником принца Юя, который сражался до последнего? Линь Шу улыбнулся — каждый её вопрос попадал в точку. Императрица знала Линь Шу лишь полгода, однако, видела его мотивы яснее тёти Цзин. Может, потому, что её суждения опирались на услышанное от других, а не на личный опыт. Когда принц Юй брал приступом Охотничий дворец, Цушу там не было. В её руку не вцеплялся трясущийся от ужаса Тиншэн. Она не наблюдала, как шестеро катят машину лянь ну чэ, что метала стрелы ростом с человека. Не слышала, как под ударами тарана трещат ворота. Сейчас Линь Шу понял, почему не мог ничего добиться от матери Цзинъяня. После мятежа и смертельно опасного противостояния та не могла представить, как можно пощадить жену и ребёнка пятого принца. Так мог ли Буйвол заговорить с ней о своём чувстве вины? О том, что мёртвый сын — это справедливое возмездие? - Хуанхоу проницательна, - поклонился Линь Шу. - Думаю, вы знаете ответы. - Могу ли я рассчитывать, что советник пожертвует сливой, чтобы спасти персик? - прямолинейно спросила та. Только что потеряв сына, жена Цзинъяня могла думать о государстве. Линь Шу хорошо понимал, каких усилий это стоит. - Благовонная палочка уже подожжена, - прикрыл глаза он. - Осталось подождать пару дней. Этим утром он приказал выстрелить в повозку Цай Цюаня стрелой с обёрнутой вкруг древка запиской. Там было незамысловатое «Тело Чжу Ланцзинь подменили». Линь Шу одобрял метод управления Сюаньцзин — доносить таким образом сведения было просто и эффективно. - Может, советник Мэй догадается, какой у меня остался вопрос? - склонила голову к плечу хуанхоу. - Это девочка, - так и быть, сознался Линь Шу. - Её зовут Кайсюэ. Иероглифом нового поколения был «сюэ», снег. Последовательность таких общих иероглифов была придумана предком безмерно давно и увековечена в цзюанях, что переписывались каждую сотню лет. У Сяо Сюаня было уже трое внуков — один от четвёртого принца, и два от шестого. Пусть императрице никто бы не дал назвать ребёнка, как она хотела; Линь Шу всё равно было приятно, что она подумала о Тиншэне. Даже не будучи посвящённой в тайну его происхождения, Юйлань относилась к приёмному сыну, как к принцу крови. - Благодарю за откровенность, - кивнула Лю Юйлань. - Я полагаюсь на вас. Линь Шу вздрогнул от жгучего пристального взгляда. И Янли смотрела на него так, будто готова была выдавить глаза прямо пальцами. Устыдившись своего эгоизма, Линь Шу сложил руки и поклонился: - Слуга желает хуанхоу скорейшего выздоровления. Попятившись задом, он развернулся, стремясь как можно быстрее убраться из покоев. За его спиной раздался звук, с которым падает наземь срубленное дерево. Очевидно, на этот короткий разговор Лю Юйлань потратила последние силы. Идя вдоль кустов жимолости с будто нарисованными сухой тушью ветвями, Линь Шу думал о Чэне. Сейчас так хотелось написать ему. Порассуждать о том, для чего духи горы заставляют спасать разных неудачников. Поделиться коварным планом по приведению Буйвола в чувство. Но увы — из-за собственной дурости советник таких привилегий был лишён. *** На обратной дороге Линь Шу стал свидетелем занятного зрелища, ради которого даже велел остановить повозку. Из рук носильщика вырвался шустрый поросёнок, забежав в открытые двери лавки с товарами для живописи и каллиграфии. В Цзиньлине свиней не гнали по улицам, как на севере, а чинно несли в бамбуковых корзинах. Улицы были уж больно узенькие — не разминёшься. Тут же в доме поднялся великий крик, визг и оханье — это была очень дурная примета. А ну, поставщик не завезёт кору сандала и квасцы для лучшей бумаги «крылья цикады»? Или, того хуже, конкурент примет много опия и придёт умирать прямо в лавку? Для судебной тяжбы с его родными и оправдания понадобятся немалые деньги — а тем временем хозяина в тюрьме станут пытать и избивать. Дабы избежать подобных несчастий, нужно было непременно отрезать животному хвост. Вот и метался несчастный чёрный поросёнок, шныряя меж расставленных рук и ног и весьма громко вереща. Чем закончилось дело, можно было и не смотреть — тот вышел понуро, капая кровью на пыльную дорогу. Но и об этой мелочи Линь Шу хотел рассказать Чэню, да было нельзя. *** Императорская стража прибыла за Мэй Чансу на третий день — с устным приказом немедленно доставить его во дворец Янцзюй. Молодой и ретивый Цай Цюань вгрызся в дело с ванфэй, как личинка хруща вгрызается в корни шелковицы. И уж верно, сличил список примет Чжу Ланцзинь и упокоенной в императорском Храме Предков безвестной воровки, чьё тело добыл Мэн Чжи. Господин Цай, конечно, посадил в узилище всех, к этому инциденту причастных. И после применения незамысловатых пыток и угроз родне выяснил, к кому ведёт ниточка. Линь Шу было любопытно, как тот добился встречи с повелителем, о чём доложил ему. Однако, теперь Цзинъянь всё знал, и собирался призвать своего советника к ответу. С этого момента было даже неважно, насколько сильно пострадает слива. Коль хуанди открыл ворота для давно ожидающих просителей, сановников было уже не остановить — ведь каждый пёкся о том, чтобы вверенные ему дела были в порядке. И не хотел быть лишённым должности за нерадивость и недостаточную настойчивость, когда пыль уляжется. Таким образом, брату было не избежать возвращения к своим обязанностям. Спелый персик его правления теперь не шмякнется о землю со всего маху, как того хотела Великая Юй, Северная Янь, Дунхай и ещё пяток держав помельче. *** Положа руку на сердце, Линь Шу скучал по личному участию в своих схемах. Не хватало азарта игры, острого чувства опасности при хождении по краю. Сопровождаемый стражей Юйлинь в личный дворец Цзинъяня, он мог только гадать, что с ним сделает хуаншан. Линь Шу подошёл бы любой вариант из возможных — он так соскучился по Буйволу, что дал бы избить себя даже плёткой. Когда он вошёл в главный зал и приблизился к стоящим по бокам от императорского трона статуям драконов Сюаньни, то услышал гневное: - На колени! Линь Шу было отвёл ногу назад, собираясь выполнить приказ. Но ему грубо надавили на плечи двое здоровенных стражников, вынуждая рухнуть и стукнуться коленями о каменные плитки пола. В этом зале их, совершенно одинаковых, было уложено ровно десять тысяч. Задрав голову, он посмотрел на сидящего на троне господина и повелителя. У Цзинъяня был нездоровый цвет лица и покрасневшие белки глаз. Линь Шу поморщился — надо было вмешаться раньше. - Советнику кажется, что, принадлежа к императорской семье, он может творить, что хочет? - спросил его брат. И так громкий голос Буйвола разнёсся по всему залу, отдаваясь звонким эхом в отделанном бронзовыми панелями дворце. - Отец не смог выполнить предсмертную просьбу Цзинхуаня, а у тебя, значит, получилось? Как ты мог решать такое в одиночку? Отвечай! Повинуясь кивку владыки, стражники отпустили его плечи. Линь Шу смиренно поклонился, ткнувшись в пол лбом. Не особо чувствуя свою вину, он понимал, что Цзинъянь сейчас хочет раскаяния. - Слуга не смеет оправдываться, - тем не менее, решил подразнить брата он. - Ты издеваешься надо мной, что ли? - аж привстал покрасневший от злости Буйвол, опираясь на подлокотники. - Говори, зачем ты это сделал! Он сверкал глазами навыкате, гневно сжимая кулаки, и Линь Шу был счастлив это видеть. Такой Цзинъянь вовсе не напоминал унылого, разочарованного в жизни господина вроде хоу Яня времён порохового заговора. - Хуаншан. Оправданий моему беззаконному поступку быть не может. Я лишь хотел, чтобы в будущем вы избежали участи своего отца. Не винили себя десятилетиями в смерти племянника. С вашим душевным складом это было бы мучительно, - высказался он. - Сяо Шу! Не смей приплетать сюда мой душевный склад, - заскрежетал зубами Буйвол. - Отвечай: за каким гуем это понадобилось тебе лично? - Боюсь оскорбить ваше величество, - скорбно поджал губы Линь Шу. Он знал, что, отпираясь, бесит брата ещё больше. Тот всё равно не собирался созывать представителей трёх приказов и расследовать дело в Зале Ясности — с хитроумным Мэй Чансу и это не помогло бы. Буйвол вдруг одним прыжком оказался рядом с ним. Вцепился в гуань, запрокинув голову назад. - Да говори уже, в чём дело, невыносимый ты засранец! Линь Шу едва удержался от довольной улыбки. Пусть Цзинъянь и выдирал ему сейчас волосы; зато всё шло, как задумано. - Хуаншан. За то время, что слуга был фальшивым советником принца Юя, мне открылись решимость и стратегические умения пятого брата. Как вы помните, Цзинхуань боролся когтями и зубами, и не побоялся пойти на открытый бунт. Я не мог не уважать такого человека. - Что? - растерянно заморгал Буйвол, и даже отпустил его съехавшую на сторону заколку. - Линь Шу. Ты хочешь сказать, что... выбрал меня только, чтобы оправдать Чиянь? - Великое Небо, нет, Цзинъянь, ты что! - замотал он головой. - Я выбрал тебя с самого начала, ты самый важный в моей жизни. Просто Юй-ван умел достойно проигрывать. Я не мог допустить, чтобы он совсем ничего после себя не оставил. Буйвол смотрел на него так, что было ясно: он уязвлён до глубины души. - Так вот почему у меня постоянно было чувство, что отвлекаю тебя, и пришёл невовремя, - мрачно уронил хуанди. - Выходит, ядовитая змея не была для тебя такой уж противной. - Цзинъянь, прошу, не думай так! - обхватил Линь Шу его колени. - Я ценил лишь его ум! Вжавшись лицом в императорский пао, который, как всегда, жутко царапался, Линь Шу с восторгом почувствовал: брат совсем даже неравнодушен к нему. Прозвище, придуманное Цушу, было метким, как стрела степного кочевника. Он и правда чувствовал себя, как сяньфэй, которую повелитель надолго оставил без ласки и внимания. Готов был вешаться на хуаншана сам — что, собственно, и делал. В своё оправдание Линь Шу мог сказать, что Цзинъянь не прикасался к нему почти месяц. А использовать не по назначению приносящий удачу жезл жуи очень надоело. Он откинул голову назад, глядя на брата полным вожделения взглядом. Тут и притворяться было не надо — у Линь Шу пересохли губы, сжались в каменные бугорки оба соска. - Ничтожный не оправдал доверия. Накажите меня сурово, ваше величество, - попросил он. - До чего ты бессовестный, Шу-гэгэ, - хмуро сообщил ему Буйвол. - Знал бы, не связывался! Хуанди смотрел на беззащитное горло, которое советник сегодня нарочно не прикрыл шарфом. По какой-то причине Цзинъянь с ума сходил по его шее. Прямо с самого первого их раза, если не подводила память. На участке между ключиц, где Чэнь вырезал ему родинку, Линь Шу потерял способность ощущать, и чуткий Буйвол со временем это понял. - Выйти вон, - отрывисто приказал повелитель стражникам. - Охранять покои снаружи. Они оба ждали, пока схлопнутся тяжёлые створки дверей с бронзовым барельефом. Когда те, наконец, сошлись и наступила тишина, Цзинъянь взял его за шкирку и вздёрнул, заставляя встать на ноги. - Цзинхуань хотя бы знал о безмерном... уважении, которое питал к нему советник? - холодно спросил брат. Линь Шу было рванулся к нему, но был остановлен ладонью, упирающейся в грудь. Буйвол в самом деле был задет — ведь про частые встречи Су Чжэ с принцем Юем знала вся столица. Цзинхуань в своё время заваливал его подарками так, что это обсуждали даже сановники. Сходным образом было принято добиваться прославленных красавиц из ивовых домов, которых желали многие. Принц так гордился, что приручил гения цилиня, что то и дело хвастливо упоминал это в разговоре. И вот теперь Линь Шу был в этом виноват, потому что сам напомнил. - Думаю, знал, - пожал он плечами. - Иначе бы не рискнул предложить союз Ся Цзяну, который показательно не принимал ничью сторону. Принцу Юю было больно, когда понял, кого я в самом деле хочу. Это оказались правильные слова, потому что Цзинъянь смотрел на него неотрывно, с часто вздымающейся грудью. Они сейчас стояли так близко, что он ощущал жар, исходящий от тела Буйвола. - Вот как. Может, господин Мэй покажет, кого хочет в самом деле? Мне совсем не нравится гадать. - О ком я думал, пока меня ублажали девицы на улице Лоши — не знаешь, А-Янь? Или ты забыл, как я тебя дожидался? - Как такое забудешь? - усмехнулся хуанди. - Когда Шу-гэгэ, гордец и честолюбец, рассказывает якобы про друга. Да так сладострастно, что только от одних слов жезл наливается до боли. - Ну что поделать, если до тебя никак не доходило? - сердито посмотрел Линь Шу. - Не умолять же, в самом деле! - Иди уже сюда, - сказал брат, дёрнув на себя за руку. Они вжались друг в друга с силой, обнявшись так тесно, что рёбрам стало больно. Буйвол обхватил его за голову, первым же долгим поцелуем в губы лишив воздуха совсем. Он кусался и наставил багровых любовных меток по всей шее. Так упираясь нефритовым столбом внизу, что у Линь Шу в предвкушении стискивался смазанный маслом зад, и капля медленно стекала по бедру изнутри. Но Цзинъянь уже очень неплохо знал его натуру. Поэтому, задрав все три пао, развязал ленту на штанах и проверил, всё ли продумал советник. Расплылся в ухмылке, когда на пальцы попало масло. - Неужто вы и пятого брата принимали с такой же готовностью, господин Су? Но у Линь Шу не нашлось дерзкого ответа — Буйвол трогал там, где больше всего хотелось. Можно было только постанывать, пытаясь насадиться на жёсткие пальцы. Глядя ему в лицо, Цзинъянь будто старался запомнить, каким бывает Мэй Чансу, когда ему невтерпёж. Брат вдруг резко отстранился, и поднятые одежды снова упали до пола. Ехидно улыбаясь, Цзинъянь смотрел, каким растерянным стал его взгляд. Кажется, Чэнь был прав: он в самом деле дурно влиял на своего бяо ди. Но долго это, конечно, не продлилось. Ухватив за пояс, завязанный в два слоя, Буйвол потащил к высокому креслу из ароматного жёлтого дерева. Столичная знать тяготела теперь к приподнятой над землёй мебели — так что возле трона стояли эти изысканные сиденья для дворцовых женщин. Покрытая густым прозрачным лаком спинка упёрлась Линь Шу в грудь, когда его перегнули через кресло. В следующий миг пояс полетел на пол, а все пао были бесцеремонно заброшены на спину. От туфель он избавился сам, потому что мешали. Остался лишь в полотняных чулках. Дальше стало понятно, как безжалостно поступал с собой Цзинъянь, не приезжая к нему в поместье и не зовя в Запретный Город. Стоя на полу на коленях, тот принялся поцелуями и укусами покрывать его зад и бёдра — так, что Линь Шу скоро стонал в голос. Эти звуки так отражались от стен, что евнухи снаружи, должно быть, дрались за то, чтобы стоять к дверям поближе. Он не мог перестать охать и поскуливать, пачкая жёлтую шёлковую панель на задней стороне кресла, что была украшена вышивкой с ирисами. Цзинъянь соскучился — и от этого в сердце тоже распускались дивные цветы. Потерев его сжимающийся вход, Буйвол добился того, что Линь Шу приподнялся на носки, ткнувшись головой в сиденье. Предлагая себя так же откровенно, как кобыла в охоте. В главном зале дворца Янцзюй была решётка из бронзовых литых узоров от пола до потолка. Очень много света, так что тянь-цзы мог рассмотреть всё в подробностях. Насколько крепок стал его зад от усердных тренировок верхом на лошади. И как он просит телом, мечтая сжать собой его копьё. - Ну что ты творишь, Огонёк, - севшим голосом сказал брат. - Держись теперь. Раздался звук, с которым тугая пробка выходит из сосуда с маслом — как видно, к встрече готовился не только советник. Когда ног коснулся шёлк императорских пао, а Цзинъянь, наконец, пронзил его, Линь Шу онемел, вцепившись в кресло. Нефритовый столб, погружающийся в него по скользкому маслу, дарил невыразимое наслаждение. У него дёргались мышцы на животе и спирало дыхание. Цзинъянь забыл обо всех своих даосских канонах. Он драл Линь Шу так, что у дорогого предмета мебели скрипели все части. Не мог разговаривать, а только рычал, впиваясь в его бока пальцами. Сам Линь Шу даже стонать был не в состоянии — так ему было хорошо. Цзинъянь всё же пробрался рукой под халаты, сжал его янский жезл в кулаке. От этой императорской милости он задрожал всем телом и выплеснулся, обессиленный и покрытый горячим потом. Буйвол впился зубами ему в плечо и спустил внутрь так много, что по ноге зазмеился потёк. Когда хуанди с ним закончил, у кресла было пожёвано промокшее от слюны сиденье, а вышивка с ирисами — и вовсе безнадёжно испорчена. Но вот пожертвовавшая собой слива ни на что пожаловаться не могла. *** - И когда ты собирался рассказать мне о Сяо Кайсюэ? - спросил брат, запахивая на нём пао, как положено, и застёгивая ряд выпуклых тканевых пуговиц. - Не спорю, я не хотел убивать Ланцзинь и дитя. - Про имя-то как разведал? - недовольно зыркнул Линь Шу. - Ну так цин Мэн уже во всём сознался, - самодовольно ответил Буйвол. - А ты думал, он вечно будет тебя покрывать? Я бы лишил его жалованья на год, но как Мэн-дагэ тогда сможет окружать заботой... - Твоего Ле Чжанъина? - упёр руки в бока Линь Шу. - Я слышал, он хочет готовить его к имперским экзаменам. И вообще, носится, как с ещё одним непутёвым сыном. - Почему бы и нет? - спокойно посмотел на него хуаншан. - Наш Мэн Чжи из книг прочёл «Искусство войны» времён царства У, да твои «Записки о Сян». Но может, всегда мечтал быть образованней? Пусть делают, что хотят, Шу-гэгэ. Как по мне, они оба заслужили. Линь Шу вздохнул. С одной стороны, ему предстояло ехать к себе зацелованным и пахнущим отнюдь не жасмином — Цзинъяню не понравилось всё, что он сказал о Юй-ване. Недаром же говорят, что честные слова натирают ухо! Но в то же время, они дошли до обсуждения между собой генерала Ле, которого брат совсем не стремился удержать. Что-то в нём менялось, как мало-помалу уходит в сторону русло реки — медленно, по цуню за человеческую жизнь. Линь Шу пытался привыкнуть к тому, что морочить голову близким людям уже не нужно. Что стоит обращаться с ними аккуратнее. - Спасибо, что навестил Юйлань, - боднул его в висок брат. - И за встряску тоже — я и сам понимал, что подвожу всех. У тебя кошмарные методы. Но иногда иначе нельзя, я понимаю. Линь Шу слушал это, и что-то внутри дрожало, как тонкая бамбуковая плёнка на язычке флейты дицзы. Он бы любил Буйвола ещё больше, но это было невозможно. *** В воздухе сеялся мелкий снег, ложаясь на изгибы кривых дорожек и тут же тая. Тётушка Цзи хлопотала: вялила тонкие пластинки нарезанной свинины и говядины. Им предстояло пропитаться перцем и мёдом и усохнуть вдвое, став любимой всеми закуской жоугань. Маленький Цзи Шуай помогал подвешивать почти готовое мясо на нитках — его надлежало держать на сквозняке. Резной экран, что занял главное место в покоях Линь Шу, был выполнен из кроваво-красной яшмы и заключён в рамку бордово-чёрного цитанского дерева. Молодой мужчина, что распахивал рисовое поле верхом на буйволе, издали напоминал советника Мэй. Линь Шу трудился над реформой шёлковых мастерских, которую они с Цзинъянем думали провести весной. Пусть к его услугам были чиновники и самые опытные работницы Внутреннего Города — всё равно казалось, что он что-то непоправимо упускает. Линь Шу знал, в чём дело. Ему не хватало всегда неожиданных советов Чэня, его язвительной манеры высказываться, своеобразного взгляда на вещи, порождённого долгим отшельничеством. Недоставало друга так, что всё валилось из рук. Он уже сто раз пожалел о том, что сделал. Если брат и заметил размолвку с молодым Хозяином Архива, то, хвала Небу, виду не подавал. Рассказать ему, как было дело, Линь Шу бы не осмелился. Тут даже привыкший к его выходкам Цзинъянь мог не понять — ведь дело касалось верности, о которой советник Мэй говорил так много. А если копнуть глубже — милосердия. Буйвол бы наверняка посмотрел на него этим своим ужасным взглядом, который адресовал лишь презренным людям — вроде генералов, подделывающих императорскую пайцзу. Пусть хуанди и говорил, что готов принимать его, как есть, Линь Шу боялся, что это не так. Линь Чэнь повёл себя очень зрело: ответы на важные для Великой Лян запросы из Архива приходили. Но были безличными, словно молодой Хозяин поручил заняться этим своему любимцу, Линь Цзю. Линь Шу всё понимал, но по-прежнему вчитывался в каждое письмо. Отослав на Ланъя оставленные Чэнем вещи, Линь Шу из чистого упрямства положил к ним и подарок в шкатулке с белой шёлковой внутренностью. На этот раз — не скромный серебряный зажим. Это было небольшое украшение в старинной технике дянь-цюй, украшенное перьями зимородка, что переливались от лазури к бирюзе. Оно тоже цеплялось за ободок уха, не оттягивая мочку. Синий был любимым цветом Чэня, и Линь Шу был готов съесть свою тушечницу вместе с содержимым, если это оставит его равнодушным. Птичка, которую ободрали на украшение, не жила в неволе. А будучи пойманной с превеликим трудом, давала лишь двадцать восемь радужных перьев. Зимородковые перья носили не только красавицы Запретного Города; они подходили и «полностью оперившемуся» даосу, который так долго смирял себя, что стал близок к бессмертию. На вложенной в шкатулку полоске бумаги он тушью вывел «Мэй Лянсин», признавая свою вину. Старым почерком — помня, чем обязан. Им предстояло увидеться с наступлением сезона Сяохань. В пятнадцатую годовщину резни на Мэйлин император Ань-ди собирался почтить память воинов, поднявшись на гору в сопровождении высших чинов государства. Линь Шу знал, что официальное приглашение было отслано в Архив Ланъя. Буйвол просто не мог не позвать спасителя сяо Шу увидеть момент триумфа — ведь о том, что это было за жуткое побоище, рассказывать Чэню было не нужно. Он ещё не продумал, что скажет при встрече, но очень ждал возможности объясниться. Они с Линь Чэнем знали друг друга так долго, что разрыв связи ощущался как настоящая боль от вспоротых мышц и сломанных костей. *** Он теперь поднимался в горы через день, подолгу стоя в одиночестве над опушёнными снегом корявыми лиственницами. Зная, что Чжэнь Пин и остальные терпеливо ждут в отдалении, снося эту новую придурь своего Главы. Его некому было запереть в резиденции «для размышления о своих ошибках», так что приходилось уделять этому время по собственному почину. Иногда Линь Шу навещал Юйлань вместе с братом. После торжественной церемонии на Мэйлин хуанхоу уже думала снова заняться своими обязанностями, освободив от этого свекровь. Без всякого сомнения, она раздражала всех наложниц: потеряв ребёнка императора, Цушу не утратила его благосклонности. Во дворце Чжэнъян хуаншан бывал теперь даже чаще. Линь Шу ещё не разу не называл её в глаза колючкой цушу, как это делал Буйвол; но порой так и подмывало. Например, когда императрица невзначай упоминала Чанъань, мизинцем пододвигая к мужу чашку маринованных слив. Она и не смотрела на советника, но Цзинъянь всё равно беззвучно смеялся, прикрывая лицо широким рукавом. Кидаться в женщин повелителя чёрными кубиками желе из черепахи было недопустимо — лишь потому кто-то остался в чистой одежде. *** Наступление холодов в этот раз не было так мучительно — Линь Шу теперь было легко согреться. Но тягостный кошмар, приходивший к нему во снах в это время года, мог вернуться снова. Линь Шу бы хотел этого избежать, а потому посетил заново отстроенный храм предков рода Линь. Оскорбительно новой там была каждая половица. Внутри до сих пор пахло свежим лаком и спилом дуба. Это напоминало о том, что освящённое веками место семейной памяти по приказу Сяо Сюаня было разрушено до основания, и перед ним была лишь красивая подделка. Даже блюда с насыпанными горками красного перца, корицы, шафрана и кардамона были не желтоватыми, а белоснежными — как та чашка, которую однажды расколол Цзинъянь. Преклонив колени, Линь Шу насыпал на угли бамбук, который затрещал, отгоняя недобрых духов. Вытянул прямые руки перед собой, широко развёл, сделал хлопок. Простёрся ниц, касаясь гладкого дерева ладонями. И безмолвно попросил отца-командующего, чтобы тот перестал ему сниться — большего для оправдания его имени сын сделать не мог. *** Но должно быть, усилий было недостаточно. В одну из ночей Линь Шу снова провалился в полную дымного смрада холодную темень. Девятнадцатилетний, он висел на краю скалы, из последних сил цепляясь пальцами за твёрдый камень, запорошенный снегом. За другую руку держал отец, но его хватка слабела — тяжёлого от доспехов наследника было уже не удержать. Лицо генерала Линь Се нависало над ним на фоне багровых небес — обгоревшее, покрытое засохшей кровью, как у самого Линь Шу. Растрёпанный пучок волос был всего лишь подвязан шнурком, концы которого свисали вниз. Его рот открылся, но вместо много раз слышанных слов про армию Чиянь отец произнёс: - Шу, остановись. Всё закончилось, настало время подумать о себе. Поступи правильно. И тут всё изменилось. Пальцы будто стали намертво срощены с камнем — так, что Линь Шу не мог упасть. Повернув голову, он увидел: внизу, на узкой тропе стоят молодые Линь Чэнь и его шиди, даже не видя висящего над ними человека. То, что Чэнь на него не смотрит, ощущалось хуже всего. Без его встревоженного взгляда Линь Шу будто не существовал. Навечно застыв в этом кратком мгновении, словно геккон внутри оранжево-жёлтого камня ху по, он ждал, когда же будущий друг поднимет голову. *** Чэнь когда-то объяснял, что на самом деле выжить и оправдать армию Чиянь Линь Шу просил себя самого. Отца люди Се Юя убили первым делом, зверски насадив на копья сразу с двух сторон — он в бессильной ярости наблюдал это сам, отделённый скопищем отчаянно ржущих лошадей, что топтали сброшенных всадников. Но в ночной тиши сон и явь смешивались и растекались, как краски по рисовой бумаге шэнсюань. Тот, кого он уважал и ценил более всех, громовым голосом приказывал, и ослушаться было невозможно. То, что сейчас говорил себе Линь Шу, было так же ясно: ему нужно было как-то вымолить прощение у Чэня. Без хорошего отношения молодого Хозяина Архива было невозможно считать себя достойным человеком. Фей Лю так злился, что разговаривал сквозь зубы, не хотел встречаться с ним взглядом. Его воспитанник по-прежнему всегда был где-то поблизости — но теперь лишь из чувства долга. Провожая глазами его узкоплечий силуэт, Линь Шу понимал: чудовище имеет право. И пока он не помирится с Чэнем, всё так и будет — господин Фэй был упёртым, как братец, если не больше. *** Тиншэн просился пожить в поместье Линь уже давно. Но хуанди не дозволял, говоря, что во дворце у него нет недостачи ни в чём. Однако, как-то поутру старший сын Цзинъяня был доставлен в поместье Линь — аж в сопровождении городской гвардии. - Учитель. Отец-император велел передать: мне дозволено побыть тут до той поры, пока вам не наскучу, - отчитался принц. - Стало быть, переезжаете насовсем, Тиншэн-ван? Почему же с вами только пара сундуков? - встрял Ли Ган, улыбаясь, как подстерегающий добычу в камышах аллигатор. Таких можно было заметить, если неспешно плыть на лодочке вдоль берега Янцзы. - Господин Ли знает, что я непритязателен, - поклонился тот. - Рад тебя видеть, - обнял Линь Шу племянника, улыбаясь. - Располагайся в любых свободных покоях в Восточном крыле. Ли Ган пришлёт к тебе Фэй Лю, а вечером покажешь нам всем, как ты продвинулся в стрельбе на скаку. Парень просиял — небось боялся, что помешает. Что показать, ему было; а как иначе, если проводишь на учебном поле по три шэна каждый день? - Ну, здравствуйте, господин предатель, - подойдя поближе, вполголоса сказал Линь Шу начальнику городской стражи. - Сяо Шу, не обессудь! Не знаю, как ты, а я клялся в верности владыке Лян, - развёл руками тот. Оставалось только хлопнуть Мэн-дагэ по плечу. Сам Линь Шу тоже клялся — и словами, и не только. *** За вечерним рисом он все же не удержался, спросил: - Тиншэн. Что тебе сказал Цзинъянь, когда отправлял сюда? Племянник отложил на подставку палочки, застигнутый врасплох. - Сказал, что господину Мэй очень грустно, но он не знает, почему. Велел отвлечь вас от тягостных мыслей, - ткнулся Тиншэн носом ему в плечо. Линь Шу усмехнулся, трепля ребёнка по затылку — выходило, что младший брат тоже приглядывал за ним. Буйвол был уже не тот, что прежде: теперь он мог и промолчать, не спрашивая напрямую. Сделался осторожнее, гибче — теперь, когда были совсем вместе, они не могли не учиться друг у друга. *** Проводить вечера за разговорами, подробно разбирая «Шесть секретных учений» Цзян Цзыи было отрадно. В свои тринадцать Тиншэн-ван так увлекался военной стратегией, что было понятно, какой ему предначертан жизненный путь. Линь Шу был уверен, что смотрящий на них с небес принц Ци гордился бы своим А-шэном. Самого младшего из своих братьев Сяо Сюань считал бесполезным увальнем. Но лишь глуповатый с виду, подобострастно кланяющийся Цзи-ван осмелился защитить брошенного на Скрытом дворе ребёнка императорского рода. Если бы не дядя Цзи, тот не сидел бы сейчас рядом с Линь Шу, вчитываясь в главу «Стратегия дракона» про личные качества командующих на дощечках старого свитка. - Хотел бы я походить на вас, когда вырасту, учитель, - ломающимся баском сказал Тиншэн. Линь Шу кивнул ему и ущипнул переносицу — он рассчитывал, что до этого не дойдёт. *** Оснеженные склоны Мэйлин навряд ли видели когда-нибудь такое зрелище: весь лянский двор во главе с самим императором. Вереница паланкинов с чёрными крышами отчётливо виднелась на ослепительной белизне. С ними двигались слуги и гвардия, тащились евнухи с корзинами подношений для мёртвых. Взбирались сановники — молодые пешком и верхом, старые в повозках, и вся эта нескончаемая змея медленно ползла вверх. Уцелевшие содаты армии Красного Пламени, что съехались со всех концов страны, замыкали шествие. Тиншэн почётно совершал этот путь вместе с отцом. Мальчика, выросшего на Скрытом Дворе, подобная процессия ошеломляла, так что он сидел внутри обитого шёлком убежища, не высовываясь. Линь Шу шёл рядом с императорской повозкой, пока рыжие выносливые лошади с ярмами поперёк груди тащили её в гору. Хуансюн не мог спрыгнуть оттуда и идти своими ногами, как простой смертный. Только отдёргивал занавеску и смотрел на него, слепя золотой заколкой. Шапку мяньгуань с тяжёлыми рядами бусин владыка Лян надеть не захотел. Но случаев, подобных сегодняшнему, никто не мог припомнить, поэтому Министерство Ритуалов стерпело. Они с Цзинъянем улыбались друг другу — бесстыдно, на глазах у людей, но Линь Шу было всё равно. Когда брат был так счастлив, как сейчас, от его глаз разбегались глубокие, врезающиеся в кожу лучи. Ради этой довольной морды стоило не щадить себя, долго-долго терпеть и ждать. Как выглядит сейчас он сам, Линь Шу старался не думать — яркое зимнее солнце безжалостно подчёркивало все недостатки. Он был одет в доспех телячьей кожи, схваченный поясом с пряжкой из серебра, что пожаловал хуаншан. Сверху для тепла накинув тёмный дзяпао с переливчатым мехом коричневого соболя — тут настояли парни из Цзянцзо, не отпуская Главу так. Необходимости в этом не было; Линь Шу ощущал себя полным сил, как в юности. До того, как армия Чиянь поднялась на злополучную гору и его прежняя жизнь сгинула, вознесясь к небу горящими лоскутками и пеплом. *** Где-то внизу в роскошной повозке хуанхоу была и Лю Юйлань; за беспримерную стойкость хуанди пожелал супругу вознаградить. Больше никого из императорского гарема он не взял — увековечивание памяти армии Красного Пламени было делом неженским. Фэй Лю, само собой, шагал рядом. Но был так погружён в какие-то свои раздумья, что один раз оступился, чудом не свалившись с крутого уступа на голову Шэн Чжую. Линь Шу еле удержался, чтоб не дать подзатыльник поганцу — с трудом подобранный им министр финансов не заслуживал такой нелепой смерти. Парень в последнее время изменился: вместо хвоста на макушке у Фэй Лю был перевязанный полоской кожи пучок, а пробивающиеся усы и редкая бородка исчезли. Так господин Фэй выглядел куда лучше. Впервые Линь Шу пришла в голову мысль, что это всё было для кого-то. В этот год с неба падал сухой и колкий снег — протянув руку, он мог разглядеть на своей ладони шесть острых лучей ледяных звёзд. Помнится, когда они спешно карабкались на Мэйлин с отцом, была жестокая метель, и порывистый ветер швырял в лицо огромные слипшиеся хлопья, от которых щёки делались холодными и мокрыми. Как прибудет на гору Хозяин Архива Ланъя, Линь Шу не знал — но хотел встретиться с ним на вершине, откуда много лет назад начался их совместный путь. Пусть Чэнь не скажет ни слова, не удостоит и кивком; увидеть его в такой день уже значило бы много. *** Выйдя на плато, Линь Шу потерял дар речи от того, что увидел. На скале высотой в пять бу были вырезаны два гигантских иероглифа — те же, что на его браслете, до сих пор хранившемся у Чэня. Имя армии Чиянь было увековечено прямо в природном камне — на том месте, где семьдесят тысяч мужчин расстались с жизнью. Понизу скалы был выбит протяженный горельеф. Линь Шу имел зрение, как у хищной птицы, поэтому даже с другого конца площадки видел словно выходящую из недр горы горделивую фигуру принца Цзинъюя и зорко смотрящего вдаль генерала Линь Се. Фоном для них служили воины всех рангов, в шлемах и без, держащие копья, щиты и знамёна. Тиншэн смотрел на это с открытым ртом, словно простолюдин. Когда Линь Шу повернул голову, то заметил: Цзинъянь вглядывается в его лицо с болезненным вниманием. Он понимал, почему: чтобы завершить такую огромную работу в срок, мастерам-камнерезам нужно было как миниум полгода самоотверженного труда почти без отдыха. А значит, брат спланировал всё сразу после его выздоровления, когда Линь Шу попросил подняться с ним на Мэйлин. Ответить показалось необходимым. Откинув тяжёлую от меха полу плаща и опустившись в нетронутую белизну на колени, он воскликнул: - Мэй Чансу благодарит повелителя! И трижды отдал поклон, касаясь обеими ладонями обжигающе холодного снега. Там, где Линь Шу дотрагивался до земли, на ней остались вдавленные отпечатки от кистей и плетёных из кожи наручей. Брат подал ему руку и помог подняться. На этот раз без поцелуев в ладонь — за ними наблюдал весь лянский двор. - Советник. Без вашего упорства Чиянь никогда не была бы оправдана, - глядя в сторону, сказал хуаншан. Глаза у него были словно покрыты глянцевой смолой лакового дерева. Но Буйвол не поднимал рук к лицу, делая вид, что это от ветра. Тиншэн переводил взгляд с одного на другого, даже не ведая, что в камне за его спиной выбито посмертное изображение настоящего отца. Линь Шу никогда не собирался ему говорить. Знал, что Цзинъянь не скажет тоже — такой груз был бы неподъёмным для ребёнка. Сыну принца Ци они желали начать с чистой, разглаженной бумаги, незапятнанной преступлениями других людей. У А-шэна будет земля и титул, а ещё дело всей жизни и семья — Линь Шу надеялся дожить до этих счастливых времён, чтобы убедиться лично. *** Все выстроились перед нависающей памятной скалой, образовав полумесяц. Император на загодя доставленном на гору тронном возвышении был окружён рядами гвардии Юйлинь. Сановники шести министерств стояли перед ним пёстрыми шеренгами. Огни жертвенников уже были зажжены, и на деревянный помост слуги выставили всё, в чём так долго было отказано душам отважных. Горы пряностей, свежее печенье и сладкие цукаты радовали глаз. Жареное мясо в больших котлах плавало в перчёном масле; рассыпчатого риса тоже было вдоволь. Нарезанный бамбук на жаровнях трещал в полной тишине — сотни людей на вершине Мэйлин несли траурный караул. Обшаривая глазами толпу людей, Линь Шу, наконец, нашёл Чэня. Стоя к нему лицом, тот будто не замечал пристального взгляда. Но потом повернулся в профиль, и на свету вспыхнуло яркой синью новое украшение. Линь Шу закусил губу — сердце стиснулось так сильно, что это испугало. Они встретились глазами. Обводя взглядом такое знакомое лицо друга, Линь Шу молча поклялся, что не обидит больше никогда. Чэнь понял: кивнул ему, снова застыв с надменным выражением. Всё ещё сердился, конечно — но теперь это было поправимо. Глянув налево, Линь Шу обнаружил, что Фэй Лю смотрит на кружащиеся снежинки. Парень улыбался — слегка, уголками рта, и явно мыслями был не здесь. Впрочем, дело Чиянь и казни пятнадцатилетней давности прямого отношения к найдёнышу с Ланъя не имели. Алый паланкин императрицы был далеко. Но он всё равно видел, что Цушу вышла из него и стояла со всеми на снегу. Различал даже качающиеся серебряные тычинки в сердцевине хрустального цветка на её уборе. И Янли придерживала госпожу под локоть, для этого склоняясь — ростом служанка была выше. Линь Шу размышлял о том, что стоит подарить Тиншэну бывшее поместье Су Чжэ, когда тому сравняется семнадцать. Сын императора мог иметь, что пожелает — но это место, где под каменными сводами тайного хода Су Чжэ встречался с принцем Цзином, нельзя было доверить кому попало. Он был уверен, что брат думает так же. Старая резиденция Цзинъяня, что примыкала к поместью Су, тоже имела славную историю: когда-то её выбрал для Буйвола дагэ.. Внезапно тишину прорезал отчаянный женский крик: - Советник Мэй, справа! Подняв голову, Линь Шу вдруг увидел: раскинувшись веером, на него летели три арбалетных болта с острыми железными наконечниками. Но времени уклониться не было. Блестящие жала болтов уже сошлись в незримую линию, чтобы проткнуть его сразу в трёх местах. Затем перед глазами мелькнуло лицо Фэй Лю с расширенными в ужасе глазами. В тот немыслимо малый промежуток времени, что оставался, тот успел оттолкнуться ногами и взмыть в воздух, заслонив его собой. - Стража! Защищать советника! - взревел хуанди. - Схватить убийцу! - вторил ему голос Мэн Чжи. Закрытый щитами Линь Шу почти не слышал бряцания лат и криков — звуки глохли. На закапанном кровью снегу перед ним лежал Фэй Лю с тремя болтами в спине.