***
После долгой истерики туч, бешеного ливня и кричащего грома, капитан собрал весь экипаж на палубе. Каждый пират «Пурпурного фенхеля», кроме капитана, точно штык, стоял с ровной спиной и смотрел прямо, наряду с остальной шеренгой. — Кто не закрепил снасти, как следует? — капитан Джеймс Маркинс стоял напротив строя, скрестив ладони сзади. Когда в ответ ему поступила лишь немая тишина, он повторил вопрос второй раз, но уже криком. Бен раскрыл рот, чтобы проронить с уст несмелое «Это был я», но вместо этого выдал лишь «Это», которое перебил Чимин словами: — Был я! Бен замер, не ожидая этого от мальчика. Многие из пиратов посмотрели на ребенка так же, но молчали. — Ты, значит? — капитан приблизился, смотря на сына с отвращением сверху вниз. — И какова же причина? — он еле сдерживался, чтобы снова не обозвать мальчика каким-нибудь беспомощным щенком или жалкой обезьяной. Чимин в конце строя продолжал смотреть прямо. — Причину Вы знаете, капитан. Честь и бесстрашие пиратского корабля. Спущенные паруса от какого-то мелкого шторма уничтожат его гордость, — голос не дрогнул, хоть внутри мальчик и дрожал, как замерзший волк. — А тебе так хочется умереть за эту гордость? — Такова пиратская доля, капитан. — Тогда как на счет того, чтобы ощутить ее по полной? — Джеймс поднял подбородок. — Подготовить доску. Чимин с испугом в глазах посмотрел на капитана, не хотя верить в то, что тот решил зайти так далеко. А Маркинс в ответ на немую мольбу Чимина о пощаде лишь злосчастно улыбнулся. — Что?! — из строя вылетел Бен, напуганный не меньше Чимина. — Но вы не можете! — Я не повторяю дважды, — до дрожи твердо произнес отец обреченного на смерть мальчишки. Доска была закреплена у левого фальшборта «Пурпурного фенхеля». Отец поставил на нее мальчика и, достав длинную железную саблю, встал перед ним. — Теперь выбор лишь за тобой, — Джеймс поставил ногу на доску, немного ее пошатнув, и вытянул саблю вперед. Кончик ее поднесся прямо к носу мальчика, и тот неуклюже отскочил вдоль по доске на дрожащих ногах. — К-капитан... — Чимин стал пытаться молить о прощении. — Давай, гордость корабля! Выберешь пройтись по доске, или же погибнуть от руки собственного отца? — капитан начал потихоньку раскачивать доску. — Пожалуйста, отец! — мальчик, стараясь удержать равновесие, пытался сдержать соленые слезы, которые напрашивались на глаза. — Капитан, сжальтесь! Он ведь всего лишь ребенок! —из толпы пиратов, выстроившихся вокруг, выкрикнул Бен. — А тебя, старик, никто не спрашивал! — закричал на него Джеймс. Он оставил Чимина и повернулся к Бену. — За каждый прокол следует соответствующее наказание, а за угрозу погибели моего корабля — соответствующая смерть. Или ты так не считаешь? Бен молча достал из-за пояса длинную, немного проржавелую саблю с гравировкой «BEN» на рукоятке. Увидев эти до жути неуверенные и полные сомнений движения, капитан рассмеялся над стариком. — Так ты решил сразиться за жизнь мальчишки? — он в насмешке поднял бровь. — Можешь и не надеяться на победу, клоп. Ты станешь просить меня оставить тебя в живых так же, как и эта мелюзга. Каждый человек начинает молить о пощаде, когда смерть протягивает к его лицу свои костлявые руки из-под черного балахона. Или ты все же наивно думаешь, что сможешь одолеть того, кого не могли одолеть десятки человек до тебя? — Вовсе нет, — ответил Бен. — Я не знаю, смогу ли. Но вашей тирании рано или поздно придет конец. И даже если я проиграю, мое поражение будет началом вашего конца, капитан Джеймс Маркинс. Двое пиратов скрестили сабли в ожесточенном бою. Палуба корабля превратилась в поле брани, несмотря на запрет этого в пиратском кодексе. Но этим можно было и пожертвовать, ведь на кону стояло слишком многое: будущее «Пурпурного фенхеля», его экипажа и жизнь ребенка. Дыхание будто захватило у всего корабля. Старик отбивался от вражеского лезвия, как мог. Джеймс же, в идеале владея холодным оружием, не давал противнику и шанса себя ранить. А Бен, старик, даже осознавая, что он не в силах побороть капитана, не прекращал выбиваться из сил, не жалея об этом. «Клац!» — сабли звонко ударили друг друга острыми сторонами. «Клац-клац!»—движения были быстрыми и стремительными. Удар!.. Жидкие струи алого тепла медленно потекли по груди Бена. Сабля проникла в его тело прямо под ключицей и, издав характерный, скользящий звон, плавно покинула его. Ржавое оружие упало из рук старика, а ноги у него подкосились. Капитан, вставив саблю в ножны, подвешенные на ремне, толкнул раненного в больное плечо. Бен, сделав пару быстрых и неуклюжих шагов назад, чтобы не упасть, все-таки не удержался и, налетев на фальшборт, упал за борт. — Бен! — Чимин уже был не в силах сдерживать слезы. Во время дуэли команда корабля сняла его с доски, поэтому Чимин от толпы пиратов побежал на отца. — Что ты наделал?! Зачем?! Верни его, верни, живо! — он начал в слезах махать кулаками. Капитан схватил его за шкирку и потащил к доске. — Отпусти меня! Слышишь?! Пусти! Сейчас же! — мальчик начал вырываться. Джеймс с силой всего своего отвращения и презрения к сыну грубо и не мешкая толкнул Чимина к доске. Тот пробежал по ней несколько шагов, пытаясь не упасть, но все же оступился. С криком он начал наблюдать за тем, как водная гладь океана становится все ближе, пока пираты на палубе не услышали громкий и большой всплеск воды. — За работу! — Маркинс, развернувшись к своей каюте, приказал сброду на его корабле возвращаться к делам, что тот сразу же и сделал. Поднявшись по лестнице к верхней части палубы под плач захлебывающегося водой, не умеющего плавать ребенка, что остался где-то под медленно убывающим кораблем, Джеймс скрылся за дверью своей каюты. Хосок и еще несколько пиратов, оставшиеся на палубе, бросились за веревкой. Найдя свободную, они бросили ее вниз мальчику, надеясь, что тот успеет и сможет за нее ухватиться, а полипы его не поцарапают. Чимина спасли. Он поднялся на борт живым, вот только, похоже, полипов ему избежать не посчастливилось. Большая рубашка была разорвана по бокам и плечам, а от великоватых брюк не осталось почти ничего. Конечности ребенка иссякали кровью, получив ужасающие раны. Спрятав Чимина на самой глубине трюма, куда капитан и соваться не думал, экипаж оказал ему возможную помощь. Пускай обработать раны было нечем, ноги и руки мальчика сумели обмотать тканью, оставив локти и колени свободными. Не высовываясь на солнце, питаясь лишь малой долей еды и не имея возможности что-либо с этим поделать из-за состояния своего здоровья, Чимин провел на дне корабля три месяца.***
Капитан, после очередного долгого дня бесконечных криков и приказов, спал в скрипучей кровати своей каюты. Сон у него всегда был чутким. В помещении он сквозь сон услышал скрип половиц. Скрип был медленным, надоедливым и очень напрягающем. Джеймс открыл глаза, и лишь увидев перед собой черный силуэт, получил глухой удар чем-то тяжелым по голове. Тут же провалился в глубокий сон.***
Очень сильно заболела голова. Маркинс открыл глаза со звоном в ушах, и перед собой увидел собственного сына. — Чимин? — Джеймс окликнул мальчика тихо и смазано. Он думал, что его сын — сон или галлюцинация. — Кто такой Чимин? — спросил мальчик без единой эмоции. — А куда же делись слабый щенок и трусливый сопляк? — капитан молчал, смотря на него. — Ну? Ты что, проглотил свой самодовольный язык, отец? Ответь! — Чимин выкрикнул это прямо ему в лицо. Джеймс попытался встать, но не смог из-за привязанных к стулу рук, ног и пояса. — Не смей кричать на меня! — сразу тогда ответил Чимину капитан, но мальчик даже не дрогнул. — Явился ко мне в сон, а теперь еще и кричишь? Ты через несколько секунд пропадешь так же, как позорно пропал и три месяца назад! — Так это сон? — с демонстративно наигранным удивлением спросил Чимин. — Ну точно, я же умер. Вот незадача... — он ударил папашу ладонью по лицу, оставляя настолько же сильный след, какой оставлял и Маркинс. — Я могу показать тебе, какой это сон, — второй удар. — Убери свои руки! — мужчина был в бешенстве. Он до сих пор не верил в происходящее. — Почему ты сейчас стоишь тут, если я своими же руками тебя столкнул с моего корабля?! — С твоего, говоришь? — снова наигранно поднял брови мальчик. — Это тот корабль, к которому ты относился, как к твоему слуге? Может, тот, экипаж которого всем сердцем ненавидит и боится тебя? Такие твари, как ты, папаша, не заслуживают и маленького плота. — Чего стоят твои разговоры, скот?! — Джеймс продолжал кричать. — Что ты сделаешь, трусливое отродье, а?! — Ты совершенно напрасно тратишь свои слова. Я уже понял, что тебе нечего мне говорить, и ты решил начать кидаться оскорблениями. Вот так всегда с людьми, — Чимин начал слегка отходить от темы, какая привычка у него появилась совсем недавно и останется на всю жизнь. — Не понимаю. Ну не можешь ты дальше говорить, и что? Просто скажи, что не можешь. Зачем все эти бессмысленные попытки продолжить диалог? — Заткнись! — А, точно, мы же о тебе, — Чимин закатал рукав. Он развязал ткань, которая скрывала шрамы. — Видишь это? — Маркинс замолчал. — Это случилось из-за тебя, Джеймс Маркинс. Не знаю, помнишь ты, или нет, но на нашем корабле у нас есть правило: за каждый прокол соответствующее наказание. И я бы хотел... — Что ты несешь?! — отец перебил ребенка. — Ты мог спокойно умереть раньше, чем тебя достанут полипы! Откуда мне было знать, что такой мусор не захлебнется сразу после того, как его сбросят?! Тем более, я — твой отец! Если я сказал — значит не зря! — Значит и твое наказание будет совершено не зря, папочка, — Чимин взял в руки что-то, лежащее рядом на столе. — Что ты собрался делать?! — Ничего особенного, пап, — Чимин безобидно пожал плечами. — Просто я, как заботливый сын своего любимого родителя, решил позаботиться о нем, и перед самым его конечным концертом немного подготовить его к той боли, которую он испытает, — мальчик замахнулся и воткнул в плечо капитана предмет, что взял со стола — серебряную вилку. Она вошла глубоко, до начала ее зубьев. Помещение заразил низкий крик от боли. После того, как он затих, и осталось лишь глухое пыхтение, Чимин спросил: — Ну как? — Ты чертов псих! — заявил Джеймс. — А ну не произноси имя черта на корабле! — наругал его Чимин и вставил вторую вилку в колено. Мужчина вновь закричал. Затем пошла третья. Еще две. — Ты еще не привык к боли, пап? — надавил голосом мальчик, но ответа не получил. — Давай, чтобы было меньше боли, ты прикусишь что-нибудь? — Чимин достал из мешочка небольшого размера чесночную булочку. — Не переживай. Она не отравлена. В отличие от твоей еды, в которую я всегда подсыпал как можно больше укропа и щавеля, чтобы ты почаще на гальюн бегал. Они ведь стенки кишечника раздражают. Кстати, мне это Бен рассказал. Помнишь его? Тот старик, которого ты безжалостно проткнул своей порочной саблей? — вдруг плечо Маркинса пронзило ржавое лезвие, и тот завопил сквозь кусок теста у себя во рту. Чимин достал булку и положил на стол. — Это, конечно, не под ключицей, но мне нужно, чтобы ты пока жил. Понимаешь? Поэтому прости, пожалуйста, пап. Кстати, сабля Бена. И булочка тоже. Помнишь, как он их готовил? Отменно. Я приготовил такую же специально для тебя. Чтобы ты вспомнил его, как следует. — Пожалуйста... — из уст мученика донеслась мольба. — Что-что? — переспросил Чимин, заглянув отцу в глаза. — Пожалуйста. Остановись. — Какой же ты слабый. Каждый человек перед своей смертью начинает молить о пощаде, не так ли? Ну, так как тебе ее костлявые руки? Нравятся? Но мы пока не закончили, так что придется тебе еще немного потерпеть, — Чимин взял со стола лезвие поменьше — кинжал. — С помощью сабли ты попробовал на себе боль Бена, вилки продемонстрировали мои чувства, когда острые, каменные полипы впивались мне в тело. Но некоторые из тех полипов просто царапали. Эти раны еще очень долго жгло, — Чимин взял фонарь, открыл его стеклянную дверцу, и нагрел кинжал. — Жгло примерно вот так, — и он, выдернув вилку из бедра Джеймса, прижег рану горячим лезвием под крик отца. — Или, например, так, — и, пока оружие не остыло, провел его острым концом по только что причиненной ране. Парень проделал эти действия с каждой раной от воткнутой в тело вилки. Дверь в каюту открылась. — Ты закончил? — спросил Хосок, заглядывая. Он увидел, в каком состоянии находится капитан, и уже не нуждался в ответе. — Доска уже готова, — сразу перешел он к делу. — Сейчас мы его отнесем. — Спасибо большое, Хо, — Чимин смотрел на друзей столь невинно, что можно было даже задать вопрос о том, что этот ребенок забыл на такой жестокой и кровавой картине. — Отец? Заботясь о твоем здоровье, я не стану доставать саблю. Сам понимаешь, что нельзя. Она ведь кровь останавливает, пока в тебе остается. Так что пока потерпи, пожалуйста. Прямо со стулом бывшего капитана спустили по лестнице и притащили к левому фальшборту, где его уже ждала вся команда. Следом за Хосоком и Юнги, которые несли Джеймса, шел Чимин с прозрачными глазами. Стул поставили, пирата развязали, поставили на слабые ноги, а затем по просьбе мальчика привязали его к борту на длинную веревку. — Сейчас ты пройдешься по доске, — любезно предупредил Маркинса его сын. — Когда упадешь, останешься привязанным к кораблю. После этого есть два варианта: быстро захлебнуться, или же быть изрезанным в клочья морскими полипами. Кстати, отец. Знаешь, какой сейчас месяц? Октябрь. Будь, пожалуйста, добр и хотя бы раз за свое отцовство сделай мне хороший подарок на день рождения. Умри, — четырнадцатилетний юноша схватился за ручку сабли, что по-прежнему была у его отца в плече, а затем, придерживая мужчину ногой, чтобы тот не упал, вытащил лезвие. Джеймс почти сразу после этого полетел вниз, с громким плеском врезавшись в воду. Чимин, немного проследив за ним, повернулся к экипажу и благодарно им улыбнулся. — Большое спасибо за помощь, «Пурпурный фенхель», — он не обращал внимания на слезу, что потекла из его правого глаза. — Все мы очень сожалеем о том, что происходило в этом году с нашим кораблем. Но это наша историю, и забывать нам ее нельзя. Поэтому, я бы предложил ее просто не упоминать. Все согласны? Пошли гулы, команда в разных формах начала высказывать одобрение. Кто-то из толпы напомнил приятелям, что нужно выбрать нового капитана. Дружной гурьбой они выбрали Хосока. — Не боись, салага! — Хлопнул Хо Чимина по спине. — Подрасти на годик-другой, и я отдам это место тебе. Обещаю. Кстати. У тебя, похоже, седина уже пошла. Чимин улыбнулся. — Должно быть, это последствия всего случившегося, — пожал плечами. — Значит, что-то мне все же будет напоминать обо всем этом каждый раз, как только я посмотрю в зеркало, — юноша взял в руки саблю Бена. — Но, пожалуйста. Запомните, что фамилию своего папаши я носить отказываюсь. С этой минуты я больше не Маркинс, а буду носить фамилию Бена — того, кто положил начало концу Пурпурной тирании. Теперь я — Пак Чимин, — и Пак, проведя лезвием, отрезал свой длинный, ярко-каштановый хвост с легкой сединой.***
Май 1712 года. Снова бушующий шторм, вновь пираты бегают по палубе, стараясь оставить «Пурпурный фенхель» кверху мачтами. Тэхен выбежал из трюма наверх и в спешке осмотрелся. Он пришел в бешенство, когда увидел до сих пор раскрытые пурпурные паруса над своей головой. — Пак Чимин! — закричал сквозь ветрище и гром Тэхен, когда подбежал к капитану. — Шторм! Ты хочешь, чтобы твой корабль утонул вместе со всем его экипажем?! — Чимин с раздраженной гримасой фыркнул, не отвечая на вопросы. — Чимин! Ты даже не отдаешь приказы! Тебе что, совсем наплевать?! — Замолчи! — рявкнул на юношу Пак. — Следи за словами, жалкая Крыса! Как можешь ты говорить о том, что я хотел чхать на собственный корабль?! — Так и смел, что ты именно так себя и ведешь! — ответил Тэхен. — Я не отдаю приказы, а стою за штурвалом потому, что у моей команды действия во время шторма уже отточены! — крикнул Пак. — Из всех людей, которые выполняют свои обязанности, и получается слаженная работа! Не смей мешать этой отточенной тактике, сопля! — Прикажи хотя бы спустить паруса! — «Пурпурный фенхель» оттого и пурпурный, что у него есть пурпурные паруса! Во что, по-твоему, я превращу свой корабль, если прикажу спустить их?! — Но он может потерпеть крушение! — И пусть! Зато он уйдет красиво! Если он действительно начнет тонуть, то ты вместе с остальными можешь покинуть его на шлюпках, так что не бойся за свою трусливую шкуру! А я, как капитан, утону вместе с ним! «Пурпурный фенхель» больше никогда не опустит свои паруса! Больше никогда! В течение двух суток шторм продолжался, прекращаясь промежутками лишь на полчаса раз так пять. Следующий день не отличался от других предыдущих. На корабле вновь воцарилась идиллия вернувшегося спокойствия морской воды, и сухих, плавно плывущих под солнечным светом парусов. Но Тэ это не волновало, поскольку юноша сидел в трюме и пытался вспомнить рецепты из народной медицины. Все, что вспоминал, записывал в данную ему капитаном книжечку в кожаной обложке, воссоздавая записи, что были оставлены где-то в столе хрупкого домика в Сент-Джонсе. И Ким, в силу глубокой увлеченности в свое дело, даже не предавал большого значения насморку, что не давал спокойно дышать, лишь всхлипывать носом каждые пять минут. Он просидел за столом до вечера, когда в итоге понял, что каким-то образом перешел от восстановления памяток о лекарствах к написанию стихотворных строчек. Откашлявшись, он убрал все свои листочки с карандашами по местам и вышел наверх, чтобы успеть вдоволь налюбоваться закатом. Все члены экипажа стали спускаться в трюм прямо после него с целью поужинать едой из камбуза, что уже приготовил для команды кок. Тэхен же ест мало и зачастую лишь утром, поэтому на все предложения набить трюм (поесть) с остальными, от Кима прилетали лишь отказы. И он остался на палубе один. Один, наедине с фиолетовым небом и золотистыми облаками. Тэхен, напевая что-то плавное себе под нос низкими нотами, по мачте с помощью веревки забрался на нижний рей. Сев передом к убывающему солнцу, облокотился на мачту и уставился в горизонт, с гармонией наблюдая за закатным небом. — Апчхо-ой! — резко вдруг чихнул Ким громким, грубым голосом, протянув последнюю гласную. Но вместе с чихом он услышал и громкий грохот, что просочился сквозь открытое окно в каюту Чимина, и сразу же почувствовал, как капитан сильно ушибся задом о что-то твердое. «Как же непривычно чувствовать чужую боль», — подметив это, Тэхен вынудил самого себя неохотно спуститься с рея и направиться к Паку. В его же каюте все было вверх дном. Чимин чихал чуть ли не каждую минуту по десять раз, а этот чих сопровождался чутким, влажным кашлем, и каждый приступ был настолько сильным, что Пак не мог не задевать предметы вокруг и продолжал опрокидывать их один за другим. — А как насчет того, чтобы лечь на кровать и ничего не трогать? — Тэхен у порога скрестил руки на груди. — Замолчи, умник нашелся! Апчхе! — рявкнул ему Седовласый. — Серьезно? — юноша поднял бровь. — Ты постоянно бьешься всем, чем только можешь, пока пытаешься ходить, а вещи вокруг не щадишь. — Чепх! Говорю же замолчать! Пчха! Ким тяжело вздохнул, помотав головой, и, подойдя к капитану, толкнул его на кровать. Тот упал в нужное место, ударившись головой. — Да ты придурок, что ли?! — Тэхен схватился за свой затылок. — Сам... Чпхе! Толкнул, Крыса! Чапхе! — Пак махнул рукой на Тэхена, снимая себе ногами высокие сапоги и ложась удобнее. — И зачем сопротивлялся, когда я первый раз сказал лечь, если сейчас так послушно упал? — Тэ, нахмурившись, поставил руки на пояс. — Сам... Игирх! Послушно упал! А я... Хепчу! Сам решил лечь! Игерх! И вообще! Хпечу! Почему ты так не заболел?! Апчехи! А?! И тут что не чих — то кашель. Беспрерывно кашлять Пак продолжал около двух минут, пока Тэ терпеливо ждал окончания этого приступа. — Любой глупец бы догадался, Пак, — стараясь изо всех сил игнорировать чихи, которые так мешали разговаривать, Тэ начал лекцию. — Я уже говорил, что все действия, которые окружающая среда оказывает на организм одного из людей под заклятьем Лилит, второй ощущает так же. Мы с тобой были под одним и тем же ливнем, но реакция уже зависит от самого организма. И твой иммунитет, видимо, совсем хромает. — Гурпчех! — от чиха Чимин даже лежа подпрыгнул. — Сам ты хромаешь! — В этом нет ничего постыдного, капитан, — по званию Тэхен обратился к нему без должного уважения, а с сарказмом. — Да пошел ты! Хпчиэ! — Хорошо. Тогда лечи себя сам, без доктора, а я так и сделаю — пойду, — Ким наигранно улыбнулся. — Ну и пожалуйста! Хипчир! — Чимин бросил в юношу худую подушку из-под своей головы. — Больно надо было! Пчхря! И без тебя справлюсь, халтурщик! Гчех! У меня есть ром вместо Крысы! — Не советую, — Тэ, поймав подушку, положил обратно на кровать. — Он хоть и помогает, ты напьешься. А напиваться до беспамятства запрещает сам кодекс пиратский. — Я умею пить, вообще-то! Пхрях! Не недооценивай меня, пес британский! — Ну-ну, — вздохнул Тэ. — Но я серьезно. Потому что я чувствую все, что ты пьешь и ешь. А я ни разу не пил. Ни разу. Поэтому ради безопасности своего корабля, не пей. — Нахрен иди, обезьяна! Тэхен в последний раз посмотрел на Чимина как напоследнего безнадегу и смиренно покинул его обитель. «И никакого заката тебе теперь, Тэ. Сиди и делай лекарство для этого хама проклятого», — обреченно вздохнул Тэхен, вяло неся себя в трюм. Вернувшись за рабочее место, Ким заварил крепкую ромашку. Почистил чеснок, сложил головки на блюдце и колечками нарезал лук. Взяв «приятный» ужин из чая и противовирусных, потащил наверх. Прямо перед тем, как открыть двери к капитану, Тэхен с легким головокружением почувствовал медово-ореховое тепло во рту, которое пробралось вглубь от глотки до желудка. — Я же сказал тебе не пить! — Тэхен, злясь на больного, поставил все в руках на стол. — Мало ли, что ты... Чах-ху! Сказал! — рявкнул Пак, держа в руках темную бутылку коричневого цвета. — Тебя ждать еще полчаса! — Всего лишь несколько минут, — спокойно сказал Тэхен. — Значит, сюда смотри живо. Я бы мог съесть это все сам, потому что ты упрямый баранище, но так как заболел ты, так это не сработает. А твоя болезнь все равно отражается на мне, поэтому ты обязан принять лекарство. Вот это ромашка. Ее выпить, — юноша показал на чашку с чаем. — А это лук и чеснок — съесть, — показал на блюдце. Пак посмотрел на все, принесенное Тэхеном, и вытянул перед ним бутылку рома. — Вот это — ром, его — выпить! Хепрхча! Тэхен заметил красноту на щеках Чимина, но пьяным тот не выглядел. Тогда Ким приложил руку к своему лбу. Ничего не почувствовав, потянулся ко лбу капитана, а тот из сидячего положения лег на спину, чтобы рука юноши пролетела мимо. — Ты че делаешь?! Хапрч! — Не рыпайся, мне только твою температуру проверить, — Тэхен продолжил пытаться прикоснуться к голове Пака, но не вышло. Тогда он потянулся к шее. — Хорош меня трогать! — Мне нужно проверить твою температуру, хватит уже! — Тэхен даже начал злиться и, ударив Пака по рукам, которыми Чимин ловил ладони Тэ, он наконец сумел аккуратно приложить руку ко лбу капитана. Пак успокоился и замер не пойми от чего, начав переводить взгляд с руки Тэхена на самого юношу. — Ты горячий, — строго проговорил Тэхен и выхватил ром. — Никакого алкоголя. Ромашку пей, лук ешь. И лучше бы тебе раздеться. — Херчу! Сначала хотел облапать, а теперь раздеваешь?! — При температуре тебе должно быть холодно, иначе организм продолжит ее повышать, — Тэ вздохнул, стараясь себя успокоить. — Можно укрыться чем-то тоненьким, если уж совсем мурашки достанут. Я вернусь через несколько минут. Чтобы по истечению этого времени я не увидел ни одного лукового колечка и ни одной головки чеснока, а плечи голыми были. Живо. И Ким снова вышел из каюты капитана и вернулся за рабочее место. То, как Пак продолжал распивать напиток под градусом, Тэхен чувствовал все полчаса, что сидел за рабочим местом. Поначалу он решил подождать — вдруг все же успокоится. Но, в конце концов, головокружение стало слишком сильным, а в глазах не то, что двоилось, а повторялось четыре раза. Неуклюжими шагами Тэхен добрался до лестницы, с божьей помощью забрался по ней и, наконец, с трудом дополз до двери в каюту капитана по палубе. — Пак Чими-и-ин! — Тэхен злобно прокричал имя больного, когда раскрыл дверь пинком так, что та врезалась в стену, а подсвечник с не зажженной свечой упал с полки от этого удара. Пак от испуга подскочил с громким чихом. — Ичурх! Напугал! — Седовласый вновь бросил в него подушку, и Тэ поймал ее. Юноша подошел к кровати ближе, пошатываясь. — Да иди ты к черту! — со злостью он ударил Чимина его подушкой прямо по лицу. — Ты пьяный, что ли? — Пак снизил говор, как только заметил это. — А ты как думаешь, гиена проклятая, а?! — и Чимин вновь получил удар по лицу своей подушкой. — Говорил я тебе... Ик! Не пить. А ты что сделал? А ты не не пил, а пил. И как, скажи мне, — Тэ, тряся руками вопросительные жесты, приблизился к лицу Пака, — разговаривать с такими детьми сорокалетней ламы, Па-а-ак? — Головой об косяк, — сквозь кашель произнес Чимин и отобрал свою подушку, вернув ее за спину, на которой уже не было рубашки. — Вот и бейся, — низко поклонился Тэ. — Бейся. Вышиби себе все свои последние мозги, вперед! Ик! — Хрпхчхер! Крыса, — Пак, утирая нос, замотал головой. — Не думаю, что в таком состоянии нужно стоять на ногах. Ты все здесь... Прхя! Разломаешь хуже меня. — А тебе до этого дела не-е было! — Тэ с нахмуренными бровями ткнул его в грудь. — А как пришла какая-то Крыса, так тебе дело ста-а-ало! — Да, потому что ты итак... Черх! Заходишь сюда каждый раз без разрешения. А я не люблю, когда кто-то так делает. Кхе-кхе! Так что выйди отсюда и ляжь спать уже. Хепрчу! — Больно надо было! — Тэ махнул рукой на капитана и направился к выходу. Он открыл дверь, которая захлопнулась, чуть не улетел назад, ударился плечом об косяк, а когда вышел и начал спускаться по лестнице, то покатился на третьей ступеньке. — Ты совсем офонарел, Крыса?! — не выдержал Пак и появился в проеме двери в одном только нижнем белье и простыне, которой обмотался с головой. Тело сразу же пронзил холод. Тэхен, держась за деревянные фигурные перила лестницы, встал на ноги. — Моя голова... — от боли грустно простонал юноша, держась за лоб. — А по моим ощущениям, ты все кости переломал! — Пак продолжал кричать на него. — Сядь и сиди, не ходи никуда! Тэхен показал капитану средний палец, но послушался. Сел, облокотившись на перила спиной, и скрестил ноги. — Ого-о, звезды красивые такие! — Тэ в изумлении широко открыл рот, кажется, совсем забыв о присутствии ненавистного ему пирата из-за выпитого Паком алкоголя. Чимин плюнул и снова исчез за дверью. Укутавшись калачиком в одеяло, лег на кровать лицом к стене. Наконец-то он дождался, когда погрузится в тишину, а боль в теле, которую зарабатывает им эта длинноволосая Крыса, больше не мешает отдохнуть. Пак стал слышать даже то, как в переносном фонарике на столе трещит огонек. Эту прекрасную атмосферу после бушующего Тэхена не могло прервать ничто. Кроме самого Тэхена, который снова где-то упал, и Чимин, будучи по-прежнему укутанным в простынь, вскочил с постели с болью в плече. — Ким... Херпчех! Тэхен! — крикнул он, как только резко распахнул дверь. Юноша же пытался встать на фальшборт, что, естественно, было чересчур неуклюже, и попытки его заставляли сердце екать, ибо казалось, что Тэ вот-вот упадет за борт. — Ты куда собрался опять?! — Седовласый ринулся к Тэхену, придерживая простынь на плечах. Тэ, не обращая внимания, уже залез, куда хотел, и встал на коленки, не обращая внимания на панику капитана. Чимин подбежал и крепко обнял Тэхена за талию, поймав прямо перед тем, как тот собирался падать, и спустил с фальшборта. — С дубу рухнул?! Хепчур! — начал он снова ругать парня, вернув простынь на голову, которая упала с чуть ниже плеч. — Смерти моей хочешь?! Ай, кого я спрашиваю, конечно хочешь! Неужели тебя лишь с одной бутылки так опьянило, Крыса! — Я не Крыса... — шмыгнул носом Тэхен. — Неужели не понятно? Сто раз же... Ик! Говорил. — Учитывая то, что ты пытаешься умереть, пока я изнемогаю у себя в каюте в адских мучениях из-за кашля с чихом, ты — еще какая крыса! — Чимин развернулся и пошел к себе. — За мной. — Ненавижу тебя, — проронил Тэ, оставшись на месте. — Не пойду, — и шмыгнул носом. — Я тоже ненавижу тебя, мусор, — фыркнул Пак, с отвращением сморщившись. — Прухч! Думаешь, мне нравится это? Не иметь возможности выпроводить тебя с моего корабля, ударить тебя так, чтоб не очнулся? Да я даже начал думать, что эта Лилит похуже черной метки будет! А ты то и дело, что мешаешься под ногами. Это нельзя, то нельзя. Еще и голос на меня повышаешь, сброд! Общаешься так, будто я последний подонок, которого ты вообще встречал. И ладно это, я уже давно привык к такому отношению, ибо я — пират. Но ты позоришь меня перед моей командой. И этого я оставлять не собираюсь. Пехрчу! Если уж и являешься обладателем первого медальона, то будь добр и не мешай покончить с этим ужасом. — А я мешаю? — Голос пьяного Тэхена задрожал. — Я сижу у себя в трюме и работаю как судовый врач, на должность которого я... Ик! даже не соглашался. Когда ты заболел, я пришел лечить тебя, чтобы ты не пил, а лечился нормально. Я бы с радостью оставил тебя мучиться и дальше, но не могу. Потому что не... Ик! Не думаю, что тебе хотелось того, происходит что сейчас, — Тэ начал немного путать слова. — А как мне, простите, сударь, разговаривать с тобой нормально, ког... Ик! Когда даже приветствие твое два месяца назад было как с мусором? Иди ты к черту! Хам. Я итак всей душой перзираю пиратство... Перзи-превз... Презриваю пиратство, а ты еще и человек отвратительный. — Я отвратительный человек? — Пак поднял бровь. — А ты хорошо знаешь меня, чтобы утверждать о подобных вещах? Ичхе! Если бы я знал о парусах столько же, сколько ты знаешь обо мне, нытик, то я сказал бы, что паруса — бесполезные обрывки от старых одежд! Возможно, мои идеалы и отличаются от твоих, но на все есть свои причины. Об этом ты не задумывался? Ты на все смотришь так поверхностно, или все же знаешь, что под водой ледяной айсберг гораздо больше, чем кажется с палубы корабля? С Хосоком, я смотрю, ты поладил. Он разве не пират? Тогда почему ты до сих пор не понял, что совершенно ограничен в своих понятиях об окружающем тебя мире? Иди за мной и оставайся у меня всю ночь, чтобы не случилось чего плохого. Перчхя! И поторапливайся, мне холодно, — Пак развернулся и утопал в каюту, захлопнув за собой дверь. Тэхен не двинулся с места, пока Чимин не скрылся с глаз. Юноша посмотрел в пол и шмыгнул носом, вдумываясь в слова капитана. Он исподлобья глянул на дверь, за которой находился Седовласый, и, немного помешкав, все-таки пошел к нему. Чимин уже вернулся в кровать и лежал лицом к стене, снова завернувшись калачиком. Тэ постарался тихо войти. Пак снова громко чихнул, и Тэ, испугавшись, хлопнул дверью. От удара вновь пошатнулась та же полка, с которой в прошлый раз упал подсвечник, и на этот раз с нее упала стеклянная бутылка, разбившись об пол. Пак на кровати тихо цыкнул, сказав Тэ, чтобы тот плюнул на осколки и зашел. Парень молча сделал несколько шагов, но случайно наступил босой ногой на осколок, проскулив. Чимин недовольно прошипел и сел, спустив простынь на пояс. — Ты под ноги совсем не смотришь? — Пак все еще был зол. Получив в ответ объясняющий все пьяный «Ик», капитан закатил глаза и, снова повесив простынь на плечи, встал с кровати. — И что встал? Садись на стул. Тэхен поднял ту же ногу, из которой маленькими капельками текла кровь, и стал искать место, где нет осколков. Поставил ногу обратно. Подняв другую, сделал шаг, но снова наступил на осколок с протяжным «Ай-ай-ай» от боли. — С-с, Тэхен! — Пак прошипел. — Стой на месте! — Чимин подошел к нему, обходя разбившееся стекло. Взял его руку, чтобы запрокинуть ее за плечи, но тот завредничал. — Не трогай меня. Ик, ой! — размазано проговорил Тэхен. — Ты до завтра так стоять собираешься? Дай помочь, — Чимин нахмурил брови и посмотрел на юношу тем взглядом, которого тот так сильно опасается. Похоже, еще чуть-чуть, и Ким совсем выведет Пака. Те изречения, что вылетали из уст Чимина на палубе от гнева на длинноволосого парня, еще совсем цветочки. И Тэ даже страшно стало увидеть ягодки. Тэхен, от этих глаз мгновенно перестав сопротивляться, все-таки дал Паку руку. Тот перекинул ее через свои плечи. — Сейчас прыгни, я тебя подниму, — Пак делал это с такой неохотой, что даже последняя капля рома не казалось такой трагедией по сравнению с прикосновением этого крысеныша. Когда тот немного подпрыгнул, Пак перетащил его через все осколки, и юноша упал на стул, икнув. От своей белой простыни Седовласый оторвал полоски ткани. Сел на кровать и поднял стопу на колено другой ноги. Поднеся ткань к ране, и обмотав, хотел завязать, но одновременно с Тэ почувствовал, как осколок впивается в ногу сильнее под скулеж сидящего на стуле опьяненного юноши. Чимин раздраженно вздохнул и сел на пол перед Кимом, будучи замотанным в простынь. — Вытяни ногу, — сказал капитан, чувствуя, что сам себя унижает. — Осколки достать надо. — Я сам, — возразил парень. — В твоем-то состоянии? Сам думаешь, что говоришь? Дай сюда! — Пак сам выхватил ногу Тэ и вытянул к себе. Вздохнув, Чимин начал пытаться достать осколок ногтем. Сумев, повторил то же и со второй ногой. Взял в руки полоски ткани, что отрывал для себя, и замотал стопы Тэхена. Закончив с юношей, перебрался на кровать, чтобы заняться собой. — Ты почему босой вообще? — раздражение в голосе капитана никуда не делось. — У меня нет обуви. — В смысле? — Пак нахмурил брови, снова разрывая свою простыню. — В косом. Ик! — съязвил Тэхен. — Нет и все. Еда как-то понужнее обуви будет, лучше на нее выручку тратить буду. — Хочешь сказать, что сам зарабатываешь? — Пак оторвал второй кусок. — Тебе сколько лет? — Семнадцать. — А родители где ходят? — А тебя волнует? Ик! — Тэ вытер нос рукавом. — Нет их. — А куда делись? — Мать на войне убили, отца — пираты в море. А тебя волнует?! Ик! — Да просто спрашиваю! Чего буйный-то такой! — Чимин стал перевязывать ноги. — Ты поэтому так пиратов не любишь? — Тебе ли говорить! Ик! Когда сам утвеждарал... Ут-утвар. Утверждал, что своего отца по доске пустил! Как вас после этого любить? — Тэхен сложил руки на груди и немного спустился по спинке деревянного стула — Я сделал это потому, что для него не существовало понятий чести, он растоптал весь смысл существования «Пурпурного фенхеля», превратив его в такого же тирана, как сам, а капитаном он совсем не умел быть. Апчерх! И отцом он был мне лишь биологически. Так что не думай об этом слишком многого. — Закончив с ранами, Чимин встал на ноги и подошел к старому шкафу. Взяв что-то с нижних полок, подошел к Тэ и поставил перед ним пару мужских темно-коричневых туфель на небольшом каблуке с кожаными бантиками. — Это чего? — Тэхен уставился на обувь. — Это твоя новая обувь, должна быть как раз, — Чимин прошел обратно в кровать и снова замотался в простынь. — Спокойной ночи. Тэхен нагнулся, чтобы рассмотреть туфли лучше. Взял в руки. Пахли они немного горелой кожей, пылью и чем-то из детства. На коже было много царапин, а носики туфель были стерты. — Они... Ик! Поношены, — Тэ поставил их на пол и надел на ноги. — Кто их носил? — Я раньше, — уже сонно ответил Пак. — Лет в шестнадцать, оттого и как раз. — А сейчас тебе сколько? — Тэхен вытянул ноги и стал крутить стопами, продолжая разглядывать новую обувь. — Двадцать... — Чимин зевнул, — пять. Двадцать пять мне. — Так ты их... Ик! В шкафу хранил... Сколько? Лет... Пять? Нет. Семь? Да, точно. Семь. Семь лет? — Тэ повернулся к капитану, но тот уже уснул, слегка посапывая.