Самой доброй грустью

Крепче. Ещё крепче, так, словно боишься, что она вот-вот выскользнет, что порывом ветра её унесет так далеко, что вы уже никогда не сможете найти друг друга. Именно эти мысли мелькали в его голове, когда он прижимал к себе Тори, пока она беззвучно плакала. Арт лишь хмурился, слыша тихие всхлипы, и не понимал, почему так больно под рёбрами, словно расковыривают перочинным ножиком. Он не испытывал ничего подобного до этого: да, леденящий страх за близких людей был хорошо знаком ему, да, он чувствовал боль, когда страдали те, кого он любил, но это было несравнимо с тем, что он ощущал сейчас. Словно с ним произошло всё то же, что и с ней, только в удвоенном объеме. Он не мог не представлять и не переносить на себя то, через что она прошла, и от этого что-то массивное давило на грудную клетку. — Тише, маленькая, я рядом, я с тобой, — он шептал, гладя по волосам, до дрожи в ладонях вдыхал их цветочный запах. Он не смог бы объяснить, что она заставляет его чувствовать, потому что это было даже что-то большее, чем любовь. Он вспоминал, как говорил «я люблю тебя» своей предыдущей девушке, и с удивлением понимал, что по сравнению с нынешним чувством то было смешной симпатией, простой привязанностью. От этих слов она почему-то начала плакать только сильнее. А потом вдруг отстранилась, вытерла слёзы, села на край кровати и опустила взгляд опухших глаз в пол. Арт почувствовал, как немеют руки от беспомощности. Он не знал, как ей помочь, и от этого было больнее. Но ее взгляд, сложённые на груди руки, сжатые в линию губы внушали уверенность: она со всем справится, что бы ни встало на ее пути. И от этого осознания разрывало изнутри чувством гордости за свою солнечную девочку, которая оставалась сильной, даже когда совсем не было сил. — Что я могу сделать, чтобы тебе стало легче? — он присел перед ней на корточки, чтобы быть на одном уровне. Она подняла на него тяжёлый взгляд не по годам серьёзных зелёных глаз, потом — протянула ладони, сжимая его большие в своих — поменьше. Его пальцы всегда были тёплыми, её — наоборот, и она стремилась согреться. У него же её прикосновение к ладоням всегда вызывало волны импульсов-мурашек по всему телу. Вот и сейчас он в восхищении смотрел на ее густые волосы, светлые веснушки, легкую горбинку на носу, и понимал, что не отпустит её ни за что и никогда — только если она сама этого захочет. — В больших масштабах — ничего, — она всхлипнула уже без дрожи в голосе, а у мужчины остро кольнуло под рёбрами слева. — Но сейчас… Поцелуй меня в лоб и выпей со мной кофе. И мне станет легче, — она хитро улыбнулась, и Арт тоже не смог сдержать улыбки. Он, усмехаясь, наклонился, губами прижимаясь к её лбу и закрывая глаза на несколько секунд. В такие моменты он всегда старался представить, что она чувствует прямо сейчас, насколько для неё это важно. Потом, отстранившись, протянул ей ладонь, и она крепко сжала ее, вставая с кровати. — А ещё, если ты ляжешь сегодня спать пораньше, ты тоже сделаешь меня немного счастливее, — вдруг добавила она, когда они уже шли по выложенному плиткой коридору. Арт непонимающе нахмурился. — Ну, я просто буду меньше волноваться из-за того, что ты не высыпаешься, — то, с какой искренностью она беспокоилась о нем, заставило его сердце скручиваться в узел, сокращаться лишние несколько раз и пропускать удары один за другим. — Хорошо, малыш, — прошептал он, наклоняясь и целуя её в макушку. Гулкие шаги раздавались эхом по всему коридору. Горячий кофе помог развеять мрачную обстановку, но никакой кофе не сравнился бы с тем, как они держались за руки. Он сжимал её длинные пальцы в своих и думал: держать, как можно крепче, и никогда не выпускать. Потому что её улыбка — искусство, солнечный луч, который пробьётся сквозь любые тучи и заставит улыбнуться. И таких людей надо держать рядом с собой во что бы то ни стало.