Самой доброй грустью

Лунный свет падал на постель как по трафарету: сияющими белизной полосами, начерченными линиями. Быстрые шаги. Тихий смех. Стук карточки, тихое щёлканье замка, прикосновения подошв тапочек к паркету. Тори была в обтягивающем шелковом черном платье, которое чертовски ей шло, и Арт мог даже не говорить ей комплиментов: все мысли можно было прочитать во взгляде. Карие глаза горели, словно в высокую поленницу бросили несколько спичек, залив всё сверху керосином. Его крепкие ладони оказались на её талии. Уверенно, быстро, резко — каждое движение было будто бы продумано и вместе с тем абсолютно спонтанно. Арт, подаваясь вперёд, накрыл губы девушки своими, и она с готовностью ответила на поцелуй, с жадностью хватая воздух, не закрывая глаз, чтобы не тратить лишнюю секунду наслаждения друг другом на темноту под веками. Плавный жест, движение — резче, и вот загорелая кожа, пропитанная морским воздухом и солью, соприкасается с белизной постельного белья, пахнущего лавандой. Их тела настолько точно вписывались в изгибы друг друга, что создавалось ощущение, будто лепили их специально под заказ. Арт медленно стянул с нее платье, не отрывая восхищенный взгляд от её тела. Они не уделяли должного внимания друг другу в последнее время, и это сказывалось в такие моменты: когда даже после обыкновенного поцелуя низ живота щемило так, что приходилось посидеть несколько минут, прежде чем вставать из-за стола. Тори чувствовала, как плавится. Прогиб в спине, и его пальцы пробежались вдоль позвоночника; прикрыть глаза, глубокий вдох — в легких смесь его парфюма и чего-то до боли родного. Мягко остановив его, девушка принялась расстегивать на нём рубашку. Его терпение было на исходе, но он послушно ждал, разглядывая каждый миллиметр ее полуобнаженного тела — от каштановых волос по плечи с золотым отливом и до кончиков её тонких осторожных пальчиков. Она казалась ему чертовым совершенством: чёрная ткань нижнего белья облегала светлую кожу ровно по изгибам, подчеркивая талию, бёдра, рёбра и ключицы. Дрожь пробежала по телу вновь, когда он с новым восхищением оглядел её с головы до ног. Как только она закончила, быстро отбросил рубашку в сторону и заставил девушку лечь на спину. Губы тут же мягко опустились на её лоб. — Я скучал по тебе. То есть, был рядом, но скучал, — тихим шепотом пронзило в самое сердце, как иглой. Тори, жмурясь, закивала, пытаясь сдержать нахлынувшие вдруг слезы, и приподняла голову, намекая, что доступ к шее открыт. Два раза просить не пришлось. Его осторожные поцелуи, словно лепестки, посыпались на её гладкую кожу. Он делал короткие вдохи, задерживаясь в ямке над ключицей и теряя голову от того, какой родной она для него была. Такой, словно он знал её всю жизнь, и не должен был ошибаться столько раз, прежде чем она наконец оказалась рядом. Она — его дом, независимо от местоположения. И эта мысль бросала в сладкую дрожь. Хотелось бесконечно покрывать кожу поцелуями, неразборчиво бормотать о своей безмерной любви к ней, и вообще вести себя как полный идиот, но он не находил слов, мог лишь тяжело дышать и бесшумно скользить губами по всему периметру тела. Боже, как же ему этого не хватало. Тонкая светлая полоска под грудью, выступающая над кожей, мелькнула перед глазами. Арт замедлился и с особенной осторожностью поцеловал этот шрам. Тори издала хриплый вздох. Перед глазами — ярчайшая вспышка, эквивалент эмоций и воспоминаний. За секунду вспомнилось всё: от обезболивающих в отделении интенсивной терапии до закатов в процедурном кабинете, от бессонных ночей до бесконечно тянущихся дней, от широкой светлой улыбки до грустного взгляда на прощание. Мы еще встретимся, — пообещала себе однажды — и сдержала обещание. Мелкая дрожь трясла тело, эмоции наносили легкие удары током, больше не получалось совладать с собой. Арт заметил мурашки и то, как она дрожит, и потому прервался лишь для того, чтобы оставить быстрый поцелуй на губах. — Ты вся трясешься, — почти беззвучно пробормотал, склоняясь над лицом и замечая, что девушка так и не открыла глаза. — Я в эйфории, — тяжело усмехнувшись, она сжала зубы и облизала сухие губы. — Пожалуйста, просто продолжай. Ухмыльнувшись, Арт снова спустился ниже, чтобы поцеловать следующий шрам, более кривой и округлый, но не менее родной. Доля секунды — новая белоснежная вспышка. И снова все так ярко, словно случилось вчера: голубая плитка, капли крови, острая боль при каждом вдохе, трубки, стетоскопы, скальпели… Тёплый выдох мужчины вернул её к реальности, и стало спокойнее. Здесь — никакой боли, только комфорт, дом, спокойствие. И немного скальпелей со стетоскопами. Арт не останавливался, оставляя мягкий поцелуй на третьем шраме. Вспыхнуло опять. Безумная боль — главное воспоминание, заставившее её содрогнуться, отчего мужчина даже замер. — Все хорошо, малыш? — голос звучал бархатисто. Тори медленно кивнула, а потом вдруг почувствовала, как предательская слеза на щеке опровергает её слова. Мужчина провёл пальцем по коже лица, аккуратно стирая слёзы. — Ну, ты чего? Не от счастья ведь, по глазам вижу, — он был слегка озадачен. — Я сделал что-то не так? Остановиться? — Слишком много воспоминаний. Эти шрамы, и ты, и… — она всхлипнула, начиная вдруг беззвучно рыдать. — Чш-ш, тихо, тихо, — он сел, взял её ладони в свои. — Мы дома, все хорошо. Нет никакой боли, хотя бы на эти минуты, маленькая, представь, что её нет... Я правда хочу помочь тебе забыться ненадолго, — в его глазах читалось искреннее сожаление. Он лёг рядом, обнял её за плечи, прижимая ближе к себе. Пальцы начали подрагивать. Голова была слегка затуманена от переизбытка эмоций, он хотел её прямо здесь и сейчас, но она плакала, и для него это было ярко-красным знаком «стоп». Сначала — успокоить, сделать комфортно, потом — всё остальное. — Извини, я не знаю, когда стала такой эмоциональной по поводу таких вещей, наверное просто… Устала. Сильнее болит, все-таки осень, — она шмыгнула носом. Сердце Артура ощутимо сжалось, и он сам сжал её ладонь в своей. Почти физически больно было из-за того, что он ничего не мог сделать — разве что снабдить морфием, но это явно не было выходом из положения при хронической боли. — Я каждый раз поражаюсь тому, какая ты сильная, — он зашептал на ухо, поглаживая тыльную сторону ее дрожащей ладони. — И даже тогда удивлялся. Нет, тогда я вообще не верил, что у тебя что-то болит: за гранью моего понимания было, чтобы настолько юная девушка так стойко переносила это ежедневное испытание, — вдруг признался он честно. Тори, затаив дыхание, слушала. — Казалось, что тебя это совсем не беспокоит, я даже задумывался, что ты можешь просто пользоваться этим иногда… Извини, — его глаза, полные преданной честности, как всегда лучились теплом и искренним извинением. — А потом, когда узнал всё подробнее, моё восхищение тобой так выросло, что… Пожалуй, с этого восхищения всё и началось, милая, — он ухмыльнулся и оставил слабый поцелуй на ее виске. Девушка была бледной, но выглядела уже спокойнее. Арт медленно выпустил ее ладонь из своей, только чтобы обнять за талию. Пальцы мягко постукивали по коже, а потом сдвинулись немного назад, на ровную полоску другого шрама, тянущегося вдоль позвоночника. Мужчина провёл вдоль него, наблюдая за реакцией Тори — она же замерла, боясь шевельнуться. — Вроде простая полоска сшитой кожи, а хранит в себе столько боли, — вдруг вырвалось у неё. У мужчины внутри всё дважды перевернулось от этих слов. — Это было худшее время моей жизни. И своё худшее время я пережила в шестнадцать, — она покачала головой как-то недоверчиво. — Ты умница, — тут же подхватил Артур. — Всегда была и будешь. Я горжусь тобой, хорошо? Иногда даже больше, чем собой. — Спасибо, — силы её голоса хватило только на шёпот. Вспышек больше не было, перед глазами — только черно-белые картинки-воспоминания, навевающие такую нестерпимую тоску, что хоть прямо сейчас иди и вешайся. Синие стены, каталки, капельницы с пакетами отравляющей химии, оперблок, серые, словно потухшие глаза детей, которые так и остались детьми в памяти всех, кто их знал. Но в реальности перед ней — тёплые глаза Артура, и их тепло дало силы двигаться дальше, не сдаваться на этой точке, легко подтолкнуло и помогло встать на рельсы. Больше не было так больно — он был её обезболивающим. — Я могу отвлечь тебя, если хочешь, — он наконец пожал плечами спустя пять минут молчания, и протянул ладонь, тыльной стороной мягко проводя по щеке девушки — но тут же убрал руку. — Или, если тебе нужно побыть наедине с собой, то я с лёгкостью уйду. — Нет, — тут же перебила Тори. — Что угодно, только не уходи. В такие моменты, как сейчас, мои собственные мысли готовы сожрать меня, — она села, опуская пальцы на виски. Арт наклонился, оставляя поцелуй на её макушке, из-за чего она слабо улыбнулась. — Давай… Черт, давай просто займёмся сексом? — она вдруг пожала плечами и подняла на него взгляд. Мужчина подавился воздухом. — Вот так бы сразу, — усмехнулся он, наконец снова обретя способность дышать, и тут же опустил ладони на талию девушки, увлекая её в теплый поцелуй. Она зарылась пальцами в его мягкие волосы, желая только одного — забыться. Картинки перед глазами становились бледнее. Боль утихала от его поцелуев и прикосновений — словно он зализывал её раны. Вспышки больше не мешали осознавать реальность, не было прерывистого пульса и учащенного дыхания — ну, разве что от возбуждения, и это было приятно, а не пугающе. Прикрыв глаза, девушка откинула голову назад и впитывала каждую секунду, пока Арт оставлял поцелуи на каждом миллиметре её шеи, и ей хотелось, чтобы именно это она испытывала всегда вместо привычной боли — желание, восхищение, любовь. Короткое прикосновение снова заставило кожу вокруг шрамов вспыхнуть огнём. Горько сглотнув, Тори не открывала глаза и молча пыталась принять этот факт — боль неизбежна. Как и шрамы. Главное — уметь найти в себе силы противостоять, когда жизнь наносит эти рваные раны.