Самой доброй грустью

Палата с её зелёными стенами и широкими окнами расплывалась перед глазами из-за навернувшихся слез. Она пыталась держаться, хотела выглядеть самой сильной и стойкой, но ему это было не нужно — он прекрасно понимал, что никто в подобной ситуации не сможет сохранять абсолютное спокойствие. Потому он лишь с предельным вниманием наблюдал за изменением эмоций на её лице, которое в данную секунду не выражало ничего. — Ну ты как? Жива? — осторожно спросил он, с бессильным раздражением осознавая, что совершенно не умеет подбадривать. Она кивнула. — Тори. Посмотри на меня. — голос звучал тише. Она подняла виноватый взгляд лишь через несколько секунд: понимала, что его добрые карие глаза точно заставят её разрыдаться. Так и произошло. Она всхлипнула, опустила лицо в ладони, а потом почувствовала его крепкую руку на своём плече, и дальше — как в тумане… Она оказалась в его объятиях — удивительно тёплых, словно плед, — а на ухо было слышно только мягкое «Чш-ш, тише». Через несколько минут слез уже не было, только жуткая горечь в районе солнечного сплетения, от которой было никак не избавиться. Шмыгнув носом, она отстранилась. Чувство неловкости не покидало, и Тори не решалась даже поднять взгляд с пола: всё изучала узоры. — Это нормально, что тебе страшно. Ты боишься? Переживаешь? Злишься? Просто скажи, станет легче, — вдруг попросил её Арт. Говорить помогало не всегда: пациенты зачастую винили во всём врачей — потому что — ну а кого ещё! Но он был убеждён, что поделиться тем, что чувствуешь, всегда помогает. И ещё он видел, что для этой девушки он стал исключением: для неё, привыкшей к обману и безответственности со стороны докторов за последние несколько лет, Арт стал искуплением. Правильность его действий и забота сыграли ключевую роль в том, что Тори доверяла ему безоговорочно, но порой ей все ещё было сложно принять, что он старается делать всё как можно лучше. Особенно сложно было в такие моменты, как этот: когда внезапно выяснилось, что необходима сложная операция, без нее из больницы не выпустят — просто невозможно, и она должна справляться с этим сама, без родителей. Это не могло не давить на психику, он вообще удивлялся, как она разговаривает с ним, а не бьет кулаками стены или обижается. Тори медленно подняла взгляд: испуганный, взволнованный, словно она — котёнок, к которому в предыдущей семье относились откровенно плохо, и вот он наконец попал к добрым хозяевам, ласка которых ему теперь непривычна. Так и она — смотрела с неуверенностью, не понимала, правда ли ему важно, или он просто делает это для галочки. — Я чувствую… Страх. За свою жизнь, здоровье, — начала она тихо, и он закивал, подбадривая. — Из этих пунктов следует ответственность. Огромная. А я её так не люблю, — она недовольно повела худыми плечами, а потом вдруг в её взгляде мелькнуло восхищение. — Из-за этого я бы никогда не смогла стать хирургом, хотя медицину люблю. Вы… Боже, вы ведь берёте на себя такую ответственность, что страшно представить, — она покачала головой. — Особенно какие-нибудь нейрохирурги… Или кардио! Да вообще, любые, — тихо вздохнула. Арт только усмехнулся. — Наверное, это один из этапов взросления — учиться брать на себя горы ответственности. Можешь воспринимать нынешнюю ситуацию как ту, в которой ты станешь взрослее, сильнее внутри, — он говорил без единого упрёка или намёка на их разницу в возрасте, и это было так важно для Тори, что она снова чуть не расплакалась. — А ещё я чувствую беспокойство. Волнение. Наверное, как и перед любой операцией… — Да, это абсолютно нормально. В день операции утром вколем тебе какое-нибудь успокоительное, хочешь? — Арт редко делал это в своём отделении, но особенно тревожным личностям хотелось помочь. — Да, было бы здорово, — Тори неловко усмехнулась, отводя взгляд. Арт встал с её кровати, и она вдруг испуганно посмотрела на него. Ей совсем не хотелось, чтобы он уходил, но сказать об этом она ему тоже не могла — все-таки врач, человек занятой, а она его и без того разговорами отвлекает. Однако мужчина не собирался уходить — по крайней мере, надолго. — Я вернусь через минуту, ладно? — на его лице загорелась улыбка, и Тори машинально кивнула. Все время его отсутствия, которое действительно заняло чуть больше минуты, она смотрела в дверной проем, погружённая в свои мысли. В этот момент Артур быстрым шагом направлялся в ординаторскую: по дороге его дважды окликнули нетерпеливые пациенты, но, увидев скорость его движения, быстро отстали. Он всегда был рад откликнуться, но сейчас он находился в самом разгаре миссии «помочь Тори», и если у совсем маленьких пациентов для поддержки рядом были родители, то девушка, уже почти взрослая, но все ещё — в детском отделении, была совсем одна. И он хотел во что бы то ни стало лишить её этого чувства одиночества хотя бы в минуты, когда кажется, что весь мир просто рухнул, перевернулся на сто восемьдесят градусов — и никогда не будет прежним. В ящике своего рабочего стола он нашёл то, что было необходимо, и с той же скоростью Флэша направился обратно. Девушка чуть оживилась, когда он снова вошёл в палату и присел рядом. Он протянул ей шоколад — в матовой сиреневой упаковке, простой молочный. И Тори с удивлением приняла его. — То есть это — мое успокоительное до операции? — она усмехнулась, от удивления забыв даже поблагодарить. Арт хмыкнул. — Знаешь, можно сказать и так, — он пожал плечами. — Я просто придерживаюсь того, что говорил Римус Люпин. Шоколад — отлично снимает тревогу. И иногда даже боль, — мужчина тепло улыбнулся, а глаза девушки загорелись при упоминании персонажа: один из любимых для неё в «Гарри Поттере», которого она взахлёб прочитала в юном возрасте и с тех пор не раз пересматривала фильмы… Как же удивительно было вдруг найти единомышленника в лице своего доктора! Она с улыбкой открыла упаковку и отломила дольку шоколада, опуская в рот. Вкусно. И вправду — как будто теплее и спокойнее. Или же попросту так на неё действовало присутствие Артура рядом. — Если вы волнуетесь из-за меня сейчас, возьмите тоже, — она улыбнулась и протянула ему шоколад. Он засмеялся, но покачал головой. — Спасибо. Может, в другой раз, — застыв с улыбкой на лице еще на пару секунд, он все-таки встал. — Помни о том, что я говорил, хорошо? Шоколад делает любую боль мягче. Но если будет совсем невыносимо — всегда подходи, — его взгляд был серьёзным. — Я ещё зайду к тебе, попозже. И вышел в коридор. С души как будто камень упал: он и вправду беспокоился о том, как Тори воспримет эту ситуацию, но она была героем, а слёзы — абсолютная норма в её состоянии. Арт был рад, что трюк с Люпином удалось провернуть и девушка стала спокойнее, его сомнения насчёт происходящего тоже развеялись. Настроение было поднято на день вперёд. Тори лишь смотрела в уже пустующий дверной проем. На душе все ещё пенились волны тревоги, но это был уже не шторм — просто небольшое волнение. Никаких слов не находилось, чтобы выразить свою благодарность этому великому человеку, и поэтому она только улыбнулась в пустоту и отломила ещё немного от шоколадной плитки.