Предсказатель на минималках

Где-то между жизнью и смертью Сан-Ву, бледный, растрепанный, лежит прямо под ним и смотрит в упор. А глаза такие растерянные! Вряд ли он смотрел так хоть когда-то. Разве что давным-давно, забавным малышом, когда учился ходить и упал впервые? Ки-Хун не может представить его плачущим даже в том нежном возрасте. Наверное, лежал вот так же, хлопал ресницами и пытался понять, почему земля такая жесткая и от нее больно? Детям сложные материи не нужны. Что такое сила притяжения, они узнают коленями, локтями, разбитыми носами… Жестокие законы природы. Сан-Ву такой красивый сейчас. Глаза растерянные, мокрые. Сила притяжения вновь вынудила споткнуться, опрокинула на спину, зашибла — только не колени, сердце. Сила притяжения Ки-Хуна к Сан-Ву. Ки-Хун даже привстал на руках в постели, чтобы получше его рассмотреть. Обычно жена после оргазма выглядела сыто и просто. Юноша, в которого Ки-Хун когда-то влюбился, в такие моменты светился от радости. А тот мужчина, с которым у Ки-Хуна было по пьяни, просто отвернулся и заснул. И только Сан-Ву словно сломлен… без очков и брони… в шоке… А почему у него разбито лицо? Как Ки-Хун сразу не заметил! Кровь капает на подушку… На щеке — порез. И бледность нехорошая, болезненная… Неужели все это сделал с ним Ки-Хун? Он целует Сан-Ву. Поцелуи с металлическим привкусом. Что же между ними? Все в голове смешалось … распалось на части… перемешалось, как цветные стеклышки в калейдоскопе… Что раньше? Что позже? Что еще только произойдет? Ки-Хун ничего не помнит. Может, у него в голове опухоль, как у того старика? Может, скоро забудет свое имя? Что здесь происходит?! Что-то не так. Воспоминания прихотливо перемешались. Одно врезается в другое. Будто Ки-Хун находится сразу в двух местах одновременно. Будто вспоминает сразу две разные жизни. Сегодня утром Ки-Хун и Сан-Ву проснулись вдвоем…

***

Утро оборачивается чистой радостью. Под боком — мерное сопение Сан-Ву. За окном — не небо, а картинка: синий верх размывается сияющей голубой середкой, а низ окаймляют нежно-розовый и темно-фиолетовый свет. Сан-Ву приоткрывает глаза, сонно щурится. И Ки-Хун решает разбудить его поцелуями — легкими, теплыми, сладкими… с привкусом чего-то знакомого… ириски? нет, дальгона… поцелуи сладкие как… — … как леденцы, которыми нас угощали в детстве, — торопливо отчитывается Ки-Хун. — Я видел точно такие же, мы вырезали их за десять минут. А в тех, кто не успел или сломал фигурку, стреляли охранники. Он пересказывает свое видение о правилах второго раунда. — Похоже на правду, — задумчиво кивает Сан-Ву. — Полезная информация. Слушай меня. Выберем самую простую фигуру. Не торопись, не суетись. Времени хватит. Можешь напортачить, только если запаникуешь, поддашься эмоциям. Не смотри по сторонам. Не слушай. Люди будут погибать — им не поможешь. Думай о себе. — Разве мы не можем сказать всем? — Думай обо мне, Ки-Хун, — Сан-Ву, как всегда, сама невозмутимость. Очень точно подбирает слова. — Если расскажем всем, они выберут треугольники. Никто не захочет подойти к другим фигурам. И тогда игру заменят. Мы можем погибнуть. У нас сейчас преимущество благодаря тебе, мы не имеем права потратить его впустую! — Но я смогу опять все увидеть… — Ты же не контролируешь видения, — морщится Сан-Ву. — Не получится — по заказу. И еще, Ки-Хун. Не будь наивным. Другие тебя не пожалеют. Тот психопат или кто-то другой непременно сдаст тебя охране, а те начнут допытываться, откуда знаешь задания. Понимаешь, как это опасно? Нельзя рисковать нашим будущим ради посторонних людей. Когда мы вернулись в Игру, этим самым мы согласились стать свидетелями смерти проигравших. — Ну, давай расскажем хотя бы нашим? — Ки-Хун чувствует себя так, будто клянчит деньги у матери. — Дедушке, Али, Сэ-Бек. — Кому это?! А! Мы ходим вместе. Если все вдруг рванут в одну сторону, охранники могут нас заподозрить… — Я должен дать им погибнуть?! — Ки-Хун знает, чего хочет, что делал бы сам, но погубить будущее Сан-Ву… ради него он готов на все. — Тебе это так важно? — ревниво спрашивает Сан-Ву. — Ты их не убиваешь. Они будут играть, как все. У них по-прежнему остается шанс. Никто не обещал им подсказки. Да, Сан-Ву должен видеть, что он дороже Ки-Хуну всех. Разве вон в той семейной парочке муж, узнай он что-то полезное, не сказал бы об этом только жене? Они вдвоем. Всем помочь невозможно. — Надо принимать трудные решения, — говорит Сан-Ву. — Взрослые. — Выберите фигуру и станьте перед ней. Немедленно. — Действуем как команда? — доверчиво спрашивает Али. — Это может быть опасно, — отвечает Сан-Ву. — Мы не знаем, что за игра. Если все выберем одну фигуру, можем попасть в беду. Все так. Но как уверенно Сан-Ву улыбается! Ки-Хуну царапает сердце эта открытая улыбка человека, который лжет. — Правда? — переспрашивает он из вредности. — У инвесторов есть поговорка: «Не храни все яйца в одной корзине». Такой умный Сан-Ву, такой солидный… Даже противно. — Али! — вскрикивает Ки-Хун, когда все отправляются навстречу выбору. Сан-Ву смотрит на Ки-Хуна тяжело, холодно, словно он — предатель. — Нет, ничего… — осекается Ки-Хун. — Удачи! Игра начинается. — Мне конец, — говорит Али, рассматривая в отчаяньи очертания зонтика на сахарной поверхности. О Иль-Нам блаженно улыбается звезде, проступающей на поверхности леденца. Сэ-Бек, присмотревшись к паре мужчин, выбирает треугольник вместе с ними. Хоть с ней все в порядке… Но ее колючие глаза так и сверлят Ки-Хуна. О чем-то догадывается?! Сдаст?! В зале, который Ки-Хун прозвал для себя «детской», пол уже в крови. То и дело раздаются выстрелы, и остатки лакомства карамельного цвета падают на алые пятна. У Ки-Хуна трясутся руки, да он весь дрожит, с головы до ног. Пот стекает по шее. Иголка скачет, не в силах провести три прямые линии. Охранник с автоматом — последнее, что увидишь в этой жизни, если ошибешься, — маячит перед глазами. Сэ-Бек с вызовом подает вырезанный треугольник охраннику. — Игрок шестьдесят семь прошел. Сан-Ву спокойно демонстрирует свою работу и украдкой смотрит на Ки-Хуна с подбадривающей улыбкой. — Игрок двести восемнадцать прошел. У Ки-Хуна готовы две стороны треугольника. Старик дрожащими от немощи руками тыкает иголкой в фигурку. Али весь трясется над зонтиком. То вскакивает, то под дулом автомата опускается вновь. — У меня ребенок, — жалобно шепчет он. — Не хочу… Ки-Хун видит, как сахар плавится от капли его пота. — Али! — шепчет он. — Делай, как я! — и показывает, как лизать леденец, чтобы тот стал тонким и фигурку достать было легче. — Дедушка! Давай! Так намного проще! С тех пор как Сан-Ву увели, словно камень с души свалился. Все, кто видят этот маленький секрет, начинают повторять за ними. Но Ки-Хуна это не беспокоит. Сахарный треугольник, который наконец выпадает ему на ладонь, — пропуск в дальнейшую жизнь. Пусть живут все, кто сможет. Живут как можно дольше, как получится. В спальном зале Сан-Ву быстро подходит к нему и порывисто обнимает. Стискивает, наверное, так же сильно, как волновался все это время за друга. Вот смешной! Он же Ки-Хуна задушит… … если не разожмет крепкую хватку на горле. Воздух заканчивается, но Ки-Хун доверяет. Пальцы отпускают шею. Голова кружится. Воздух врывается в изголодавшиеся легкие обжигающей струей, и тут же рот Сан-Ву властно захватывает губы Ки-Хуна, пьет его сбившееся дыхание, отнимает невидимую жизнь — кислород. Отпускает — и нежно прихватывает верхнюю губу. Поцелуй, который дороже воздуха. Сан-Ву — сильный, ласковый и внезапно умелый — дороже жизни. Именно он утром втягивает Ки-Хуна в постельные игры. Обещал же «отомстить»! Да, Сан-Ву слов на ветер не бросает. И теперь уверенные руки переворачивают Ки-Хуна, без слов подстраивая под свои желания. Загадочная улыбка блуждает на лице Сан-Ву, мерцает в глазах. Кажется, он точно знает, как доставить и получить удовольствие. И Ки-Хун послушно обмякает в его власти. Сан-Ву как больной волк, который вчера лежал серой шкуркой, тряпочкой, а сегодня резко набирает силу и зыркает бодрым игривым хищником. Красивым опасным зверем. Подминает Ки-Хуна под себя мускулистым телом… … подминает авторитетом. И все подчиняются. Куда делся кусок времени?! Ки-Хун ничего не помнит. Это уже новый день. Они готовятся к третьему раунду. — Что нам делать? — с надеждой спрашивает Ки-Хун.  — В нашей команде уже есть женщина и старик, нужны мужчины, — командует Сан-Ву. — А если нас заставят играть в резиночку? Тогда лучше женщины, — Ки-Хуна всегда осаждают глупые вопросы. — Да, но с точки зрения вероятности в большинстве игр мужчины лучше, — раздражается Сан-Ву. — На кону наши жизни! Вероятность? Статистика? Ки-Хуну что-то не нравится в происходящем. Разве цифры могут объяснить жизнь? На какие такие вычисления и вероятности Сан-Ву опирался, когда делал ставки на своей бирже — и полностью прогорел?! Вряд ли он просчитался. Считать лучше всех Сан-Ву умел еще в восемь лет. Может, просто жизнь немного заковыристее, глубже, чем арифметика? И почему Сан-Ву все время отводит глаза? Командует другими так уверенно, а по Ки-Хуну скользит мутным взглядом. — Я же сказал, чтобы брали только мужчин… — рычит он на Сэ-Бек, которая привела девушку. — Стой. Сиди, — Ки-Хун останавливает незнакомку, которая порывалась уйти, и неловко улыбается. Взгляд Сан-Ву становится напряженным и злобным. Ки-Хун перечит ему. Подрывает его авторитет в команде. Ки-Хун отменяет его приказы. Не надо так. Так — неправильно! Ки-Хун виновато опускает глаза. — Поищем десятого игрока? — тихо спрашивает. — Кто добровольно пойдет в такую слабую команду? — презрительно замечает Сан-Ву. Ты нарушаешь все законы логики, и хочешь избежать последствий? Такой вопрос Ки-Хун считывает за этими интонациями. Хочешь победить, не замарав рук?! Да, Сан-Ву, очень хочу. Можно? Сан-Ву решает за всех. Никто и не заметил, когда он стал кем-то вроде капитана команды. Люди слушаются его приказов. Люди вообще любят слушаться. А Сан-Ву словно создан для того, чтобы брать ответственность за других. — Лидер должен быть надежным как якорь, — обсуждают они тактику игры, узнав, что предстоит командное перетягивание каната. — Этот человек ближе всего к главе противников. Вся команда смотрит своему лидеру в спину. Если он кажется слабым или подавленным, игру можно и не начинать. Впереди всех ставят Ки-Хуна. Он сияет надеждой. Ему нравится то, что было в видении: они все лежат на платформе, измученные, с пристегнутым канатом. Живые. В Ки-Хуне нет даже тени сомнения в победе. И это смущает соперников. Может, думают, что он сумасшедший? Но якорь — не Ки-Хун, а Сан-Ву за его спиной. — Соберитесь и слушайте, — командует он в самый тяжелый момент игры. — Когда я подам знак, сделайте три шага вперед! Надо, чтобы противники упали. Сан-Ву знает, что делать. Он говорит спокойно и решительно, хотя они — за несколько шагов от возможной смерти. Он верит Ки-Хуну. Он умеет быть невозмутимым в минуту опасности. — Чушь! — кричит истеричная женщина. — Не можешь — тогда умрешь. Давайте! На счет «три». Один! Два! Три! Ки-Хун повисает на канате над пропастью, едва дотягиваясь одной ногой до платформы. Сан-Ву за его спиной кричит и из последних сил дергает канат на себя. Ки-Хуну кажется: тот думает сейчас не о выживании, не о долге, не о деньгах. Он спасает Ки-Хуна, и именно поэтому выкладывается на двести процентов. Надежный Сан-Ву. Сильный Сан-Ву. Любимый Сан-Ву. В лифте, когда они возвращаются после победы, Ки-Хун смотрит на кровь на ладонях пьяным, расфокусированным взглядом. На их глазах, из-за их собственных усилий только что разбилось десять людей. Ки-Хуну кажется, что он ощущает чужой предсмертный ужас, впитывает адскую боль изломанных тел. И все же он замечает, как тревожно, заботливо, пронзительно смотрит на него Сан-Ву. Какое трепетное у него лицо, когда он перестает притворяться холодным каменным истуканом! Как дорого Ки-Хуну это лицо! Только почему… …почему оно такое израненное. И они не в лифте давно, а в постели. Вон, просачиваются сквозь жалюзи розоватые лучи утреннего солнца… Сан-Ву улыбается безмятежно… нет, беззащитно… Ки-Хун, словно сквозь туман, сквозь непонятный морок, пытается разглядеть, на чем он лежит. И — нет, это не простыни. Песок и розоватые лужи… поле для Игры. Откуда-то смотрят жадные до чужой боли зрители. Сан-Ву лежит, истекая кровью, и смотрит на Ки-Хуна в упор. Нет, невозможно. Черти что мерещится! Они ведь остались вдвоем. Наедине, тайно от всех, в утреннем свете близости… соединенные, прижатые друг к другу силой страсти… Они остались вдвоем. Друг против друга. В финале. Ки-Хун сжимает нож. Сан-Ву ожидает смерти. Выживет только один.