Предсказатель на минималках

— Нет, — категорично заявляет Ки-Хун. — Мы туда не идем. Оба. — Прости? — холодно переспрашивает Сан-Ву. — Я знаю, чем все закончится. Наc заставят убивать друг друга! Ты погибнешь! — Вот как? Погибну? — усмехается Сан-Ву. — Ки-Хун, не хочешь возвращаться — твое дело. Но вот с чего ты взял, что можешь указывать мне?! Нет, нет! Ки-Хун не может потерять его еще раз, после того, как только что похоронил и вновь обрел! Не может позволить стать хладнокровным убийцей. Сан-Ву еще не совершил ничего непоправимого. — Ты не понимаешь! Я вижу будущее. — Понятно, — хмыкает Сан-Ву. — Бывает. — Нет, все не так, я не свихнулся. Я давно вижу. С тех пор как расшиб голову, — с подробностями выходит еще хуже. — Не постоянно, отрывками. Вначале по две минуты, а этим утром — все оставшиеся дни Игры! Сан-Ву, ты даже представить себе не можешь, какой там нас ждет ад! Люди будут убивать себя, чтобы только не участвовать в этом. Дыхание перехватывает. Это похоже на игровое испытание: чтобы спастись, надо что-то придумать, очень быстро и наверняка. Ки-Хуна тошнит от собственного бессилия и отчаянья. — Давай-ка не терять времени, я спешу, — говорит Сан-Ву. — Ты не со мной. Ты не хочешь возвращаться. Тебе приснилось что-то, чем пытаешься оправдать решение. В твоем случае — хороший выбор. Ты еще сможешь выкрутиться и здесь. Но я буду играть. Это не обсуждается. Давай прощаться. — Я не пущу! — вскрикивает Ки-Хун, нелепо раскрывая руки, словно пытаясь остановить обезумевшего коня. — Лучше умереть, чем превратиться в такое… — Не тебе решать! — рычит Сан-Ву и одним рывком отбрасывает Ки-Хуна с дороги. Тот не может удержаться на ногах и валится рядом. — Даже не вздумай меня удерживать! — Сан-Ву, — жалобно говорит Ки-Хун, — я не смогу без тебя… Лицо друга смягчается. — Слушай, все еще наладится, правда, — мягко говорит он. — Забирай мать, беги из Сеула в какой-то дальний поселок, куда-то в Южную Чоллу, где тебя не достанут. Устроишься на морские работы, сборщиком ламинарии, например. Туда в любом возрасте берут, даже без документов. Найдешь матери травницу — подлечишь ее и без клиник… Все учтено, все продумано. Все звучит правильно. — Давай, и ты с нами? И маму твою возьмем? — В моем случае — поздно, — грустно усмехается Сан-Ву. — Люди, с которыми я связался, из-под земли достанут. Кстати, почему ты вообразил, что я погибну? Думаешь, у меня шансов меньше, чем у тебя? — Нет, мы останемся в финале вдвоем, и ты сам воткнешь себе нож в горло… — Что?! — Сан-Ву качает головой с загадочной усмешкой. Наверное, думает, что Ки-Хун переоценивает свое место в его жизни. Наконец он говорит: — Но ведь тебя не будет. Правильно? Значит, я смогу победить? — И убьешь в финале доверчивого Али или несчастную раненую Сэ-Бек?! Деньги достанутся слишком дорогой ценой… Ки-Хун говорит, и тут же осознает, что для друга эти имена пока еще мало что значат. — Да что ты знаешь обо мне! — не выдерживает Сан-Ву. — Руки я запачкаю, понимаешь ли! Это и есть моя судьба! Расплата, если хочешь! Знаешь, почему я отказался от суицида?! Нет, не потому что явился ты! И не потому что Игра спасет меня. Я в любом случае уже погиб. Но отравиться газом — слишком простой выход после всего, что я наделал! Оставить мать разгребать последствия?! Страдать за мои ошибки?! Нет, это я должен за все ответить! Говоришь, я стану убийцей, чудовищем, злодеем, которого все ненавидят, который противен сам себе? Да! Сто тысяч раз да! Лишь бы все исправить. Я больше не заслуживаю быть порядочным человеком. Умереть — слишком простое наказание для такого, как я. Убивать — вот что страшнее… Но я сумею! Сан-Ву тяжело переводит дыхание. Он редко говорит так горячо, рубя воздух рукой. Ки-Хун потрясенно слушает. Сан-Ву не растеряет принципы на Игре. Он уже заставил себя отказаться от них. Искупить вину преступлениями. У Ки-Хуна в ушах — вопли умирающих людей. Его ладонь все еще болит от впившегося в видении ножа. У Ки-Хуна во рту — привкус крови. И сердце, кажется, выстукивает: убить или умереть. — Ты слишком правильный человек, — задумчиво бормочет Ки-Хун. — Таких, как ты, проще всего использовать в чужой Игре. Но ты не видел, как это жестоко, как кроваво! Такой Игры свет еще не видывал… — Да ладно, — усмехается Сан-Ву. — Какой ты наивный! Пока мы разговариваем, где-то прямо сейчас солдаты нанимаются ехать в чужие страны, убивать противников и мирных жителей. Думаешь, за идеи?! Нет, за «приз», за деньги, которые им заплатят, за трофеи. Победителям достается все. Чем не Игра? Что такого нового могли придумать организаторы? Это всего лишь война в миниатюре, всех против всех. Без всяких лозунгов, фейков… более честная. Ки-Хун сникает. — Погоди, — говорит он. — Дай расскажу, какие будут испытания. Пригодится. Будешь иметь фору перед другими участниками. Сан-Ву недоверчиво пожимает плечами. — Помнишь, как я в первом раунде знал, что нас ждет? Разве я неправду сказал? Ки-Хун тянет время. Он не знает, как еще удержать друга. Вдруг удастся передать тот ужас, который испытал на Игре Ки-Хун? Сан-Ву смотрит на часы: — У меня десять минут до выхода. Ки-Хун рассказывает, но Сан-Ву сейчас не нужны его эмоции. Он торопит его, перебивает, уточняет детали заданий. Сухая информация — вот и все, что удается донести. — Зачем ты записываешь, Сан-Ву? Блокнот все равно отберут. — У меня хорошая зрительная память. Повторю по дороге. — Если забудешь, посмотри на стены, где будете спать. Там нарисованы все игры по порядку. Хочешь чаю? Ты говоришь как-то хрипло… Горло пересохло? Сан-Ву пьет чай, тщательно записывает, что-то подчеркивает. — Спасибо, Ки-Хун. Пора, — говорит он наконец. — Можно проводить тебя до поворота?

***

Сан-Ву идет быстро. Ки-Хун едва за ним успевает. — Уходи уже, — недовольно бурчит Сан-Ву. — Незачем прощание растягивать. Он выглядит довольно бодрым, хотя должен, по подсчетам Ки-Хуна, уже зевать. Как хорошо, что в аптечке Сан-Ву было снотворное! Очевидно, не одну ночь тот маялся бессонницей. Ки-Хун заметил лекарство еще вчера. А сегодня, когда осознал, что убедить друга не удастся, подсыпал порошок в чай. Да, наверное, Сан-Ву убьет его, когда узнает. Но лучше пусть убьет только его. А как же безопасность самого Сан-Ву? Об этом Ки-Хун тоже подумал. Они спрячутся, все, вместе с матерями. Да разве с его фантазией не удастся замаскироваться так, что не найдут самые опасные кредиторы? Ведь не зря же он в видении выиграл в Игре. Уверенность Ки-Хуна в себе после этого возросла. Можно изменить цвет волос, внешность… переодеть старушек в пожилых мужчин, а самим загримироваться в женщин, их жен. Кто заподозрит семьи пенсионеров, когда разыскивают молодых мужчин? Ки-Хун представляет Сан-Ву с длинными волосами и в юбке и начинает хихикать. — Что еще? — фыркает Сан-Ву и вдруг стискивает губы. — Слушай, что-то… не знаю… Мне не совсем хорошо? Давай на минуту присядем. Время еще есть. Ки-Хун, зорко вглядываясь в него, устраивается рядом на скамейке. Доза была не слишком большой? Ведь не отравил же он случайно Сан-Ву? Тот должен сейчас заснуть… Он засыпает… спит… Да нет, не Ки-Хун… почему тяжелеют веки?.. и что-то в голове проворачивается… может, он перепутал чашки и нечаянно сам выпил снотворное? Ки-Хун не понимает, засыпает ли он. Но он точно уже не здесь… в другой реальности… в другой…

***

И здесь нет Сан-Ву, потому что тот вонзил себе нож в шею в финале Игры. И все, что Ки-Хун воспринимает, — с привкусом отчаянья и горькой иронии. Он вертит в руках визитку со знаками Игры, которую подсунула незнакомая продавщица цветов: «Двадцать четвертое декабря. В двадцать три тридцать. Небоскреб «Скай», седьмой этаж». За полчаса до Рождества попасть на небеса? Какая ирония! На седьмые небеса, что ли? Ки-Хун не придерживается ни одной из религий, но обрывки знаний из бесцельно прочитанных газет и журналов сами лезут в голову. Кажется, прямо над ними — Творец? Вот бы задать ему вопросы о том аде, в котором Ки-Хун побывал… Наука объяснила эту классификацию по-своему. Первое небо — воздушная оболочка Земли. Второе — расстояние до Луны. Третье — Солнечная система. Четвертое — ее орбита в галактике. Пятое — наша галактика, Млечный путь. Шестое — часть Вселенной, которую человек может видеть в свои приборы. Седьмое небо — невидимый нам безграничный космос. Прямо сейчас, пока Ки-Хун сидит на скамейке, думает, дышит, в этот же миг существует невидимый космос — бесконечное количество того, чего он никогда не увидит и не поймет. Но намного сильнее бьет по нервам подпись: «От твоего гганбу». Дедушка О Иль-Нам. №001. Но ведь он же проиграл Ки-Хуну, а точнее пожертвовал собой? Его же убили?! «Но я ведь не играл на самом деле? — вдруг приходит в голову Ки-Хуна. — Сан-Ву только что был рядом? Мы не вернулись. Так это сон? Или… или видение? Посмотрим, чего я еще не знаю…»

***

На «седьмом небе» — никаких чудес. Там лишь навороченные медицинские приборы и умирающий старик на койке. Смотрит на заснеженный Сеул из хайтековских окон. Но при приближении Ки-Хуна оборачивается и снимает кислородную маску. Дедушка. Его гганбу. Живой. — Можешь подать мне воды? Пожалуйста? — слабо говорит Иль-Нам. Кого охрана могла покрывать, имитируя расстрел? Кто может обитать в таком шикарном месте? Ки-Хун небрежно подает стакан одной рукой. Не двумя, без поклона, без улыбки. Так выражают презрение. Так и есть: презрение и гнев затапливают сознание. Именно этот человек отнял у него Сан-Ву. Но где-то на краю сознания вертится фраза: «Есть кому перед смертью стакан воды подать». — Это ты стоял за Игрой? Кто ты?! Зачем ты сделал с нами такое?! — Знаешь, что общего между тем, у кого нет денег, и тем, у кого денег слишком много? — неспешно, устало отвечает Иль-Нам. — Им жизнь не мила. Если ты богат, что бы ты ни покупал, ел, пил, все в конце концов надоедает. В какой-то момент все мои бизнес-партнеры говорили то же самое: они теряли вкус к жизни. И тогда мы собрались вместе, все обдумали. Что мы можем сделать, чтобы развлечься? — Вам понравилось?! — спрашивает Ки-Хун с сарказмом. — Я… я вспомнил вещи из прошлого… о которых давно забыл… — Зачем Вы сохранили мне жизнь?! — Потому что играть с тобой было весело, — ласково улыбается старик. Ки-Хун слышит вместо этого: «играть тобой». Вот этот человек — тот самый, кто должен отвечать за преступления, кто придумал и устроил этот ад, кому Ки-Хун мечтал посмотреть в глаза. Кому мечтал отомстить. Вот он — чудовище… Чудовище? Симпатия к дедушке, сожаление о его годах и болезнях — все теперь ничего не значит. Он — миллионер, который творит, что пожелает. Иль-Нам хотел ощутить себя живым. И потому обрек четыреста пятьдесят пять людей на смерть. Вот так просто! И вряд ли только их, вряд ли только в этом году… Буддисты говорят, что боги в прошлых жизнях тоже были людьми. А сейчас они где-то сидят на своих седьмых небесах и играют человеческими существами, как бирюльками. Иногда кажется, что судьба покровительствует тебе или ополчилась против тебя. Но, должно быть, как Иль-Наму, богам нет дела до людей. Они просто стремятся развлечься. — Зачем же ты позвал меня сейчас? — дрожащим от гнева голосом спрашивает Ки-Хун. — Вздумал вновь повеселится? Но старик укоризненно качает головой. — Как я мог позволить тебе умереть? — вздыхает он. — Ведь ты мой… Что происходит?

***

Сан-Ву распахивает глаза почти сразу же после того, как Ки-Хун приходит в себя. Друг выглядит сонным и умиротворенным. Он сладко потягивается, оглядывается по сторонам. И вдруг замечает, что они сидят на скамейке, и уже давно не утро, а день. Машина, собирающая людей, которые возвращаются на Игру, уехала еще на рассвете. — Что происходит?! — потрясенно вскрикивает Сан-Ву. — Почему мы здесь? Что с нами?! — Я дал тебе снотворное, — говорит Ки-Хун, пытаясь спрятать дурацкую улыбку. — Нет. Не может быть! Как?! Проклятый идиот! Ты все испортил, все… ты убил мою мать… я уничтожу тебя! — лицо Сан-Ву покрывается красными пятнами. Но Ки-Хуна не смущает то, что друг сжимает кулаки и на его лице играют желваки. Он перебирает в уме: игры, шалости, как выглядел наш дом, наш район, непереносимость лактозы… И эта фраза: «Ты мой…» — Ты не убьешь меня, Сан-Ву, потому что я — твоя последняя надежда, — радостно сообщает он наконец. — Я знаю устроителя игры. И он — мой отец. Я — сын миллионера. Он нам поможет. Сан-Ву не надо ничего говорить. На его лице ясно написано: ну вот, у Ки-Хуна окончательно съехала крыша. Но тот в ответ лишь загадочно улыбается.