— Гарри!
Шаги становились все менее слышимыми, но в голове четко и громко отбивался каждый удар сердца. Температура в коридоре сменялась от самой низкой до самой высокой, словно в одно мгновение произошла смена зимы и лета. Застрявший ком в горле не давал вымолвить и слова, отчего чувствовалась беспомощность, граничащая с истерикой. Ноги будто приклеились к полу, но каким-то невероятным чудом Гермиона смогла сделать шаг вперед и направится в сторону друга, которого есть возможность потерять. Но прежде, чем она успела сделать следующий шаг, сильная рука ухватила ее за локоть и развернула к себе.
— Стой! — резко, даже грубо он притянул ее к себе. — Поттер сильный мальчик и переживет это.
В его словах не было ни капли сочувствия, только самодовольство и вечная уверенность в собственных словах и поступках. Гриффиндорка также резко вырвалась из его цепкой хватки и посмотрела на него взглядом не то с упреком, не то неизгладимой боли.
— Зато я могу не пережить, — заявила девушка, пытаясь в серых глазах отыскать понимание и поддержку. — Я не могу позволить ему сделать свои выводы, не попытавшись объяснить все. Ты должен это понять, — он продолжал смотреть на нее исподлобья, разрываясь между эгоизмом и благородством. — Пожалуйста.
Он нервно выдохнул и отступил на шаг, рукой указывая за спину гриффиндорки. Она молча поблагодарила его и бегом отправилась на поиски Гарри.
Где его искать? Куда он мог пойти и что ему сказать? Сказать, что человека, которого совсем недавно Гермиона хотела задушить собственными руками, теперь боится потерять? Может рассказать о том, что эгоистичный, упрямый, грубый слизеринец может превратиться в доброго, нежного и понимающего? Или может поведать Поттеру о том, что Драко Малфой стал первым, кто оказался с ней в постели и подарил незабываемую ночь? Чем больше вопросов возникало в голове девушки, тем сильнее ощущалось напряжение и страх. Страх от того, что Гарри не сможет понять и принять.
На протяжении многих лет гриффиндорец всегда поддерживал Гермиону, насколько сложно и тяжело не было. При поиске крестражей Гарри старался каждую минуту проводить время с ней, стараясь не передать свое внутреннее беспокойство и страх. И у него получалось. Он всегда мог рассмешить и развеселить, даже в моменты, когда хотелось кричать и плакать навзрыд. Какой бы выбор не сделал Поттер, гриффиндорка всегда могла принять его и помочь, даже в ущерб себе. Но теперь, когда на кону стояло собственное счастье и хорошие отношения с лучшим другом, выбор больше был похож на жестокую пытку калёным железом.
Грейнджер была уверена, что Гарри не пошел в гостиную Гриффиндора. Когда происходило какое-то событие, которое требовало выплеска эмоций и долгих раздумий, Поттер отправлялся в два места: либо на Астрономическую башню, либо к Черному озеру. Поднявшись на самый верх самой высокой башни Хогвартса, Гермиона огляделась и не нашла ни одного намека на то, что гриффиндорец был здесь. Подойдя к поручням и уперевшись в них руками, девушка в отчаянии запрокинула голову назад, подставляя лицо холодному ветру.
В ту минуту хотелось ненадолго забыться, чтобы не испытывать столько смешанных эмоций, которые не давали спокойно жить жизнью обычной девятнадцатилетней девушки, целью которой является успешная сдача ЗОТИ и планирование будущего. Но реальность на то и реальность, что в самые тяжелые моменты она не дает расслабиться. Каждый шаг становится невыносимо трудным и тяжелым, отчего перестает казаться, что ты навсегда останешься маленьким ребенком, неспособным на серьезный выбор.
Сколько еще раз Гермионе придется оправдываться за то, кто она? Сколько еще ей придется приложить усилий, чтобы смириться с неизбежностью и принять ситуацию? И сколько времени понадобится на то, чтобы объяснить Гарри, что Малфой умеет казаться, но жить и проживать эту жизнь, как ему хочется, его не научили?
«Где же теперь искать тебя, Гарри?»
Словно в ответ ее мыслям, гриффиндорка почувствовала дуновение ветерка. Открыв глаза, Гермиона посмотрела вниз на блестящее от лунного света озеро и заметила какую-то фигуру, расположившуюся на камне. Каким-то невероятным образом девушка почувствовала, что это именно тот, кого она ищет. Резко оттолкнувшись от поручней, она побежала вниз по ступенькам, стараясь на ходу разобраться с темой разговора, который, очевидно, избежать было невозможно.
Чистый воздух холодил пылающие щеки, а наступившую темноту прорезал яркий луч луны, освещая всю красоту до боли знакомого места. Гарри сидел на одном из больших камней, томно размышляя о чем-то и вглядываясь в маленькие волны. С каждым шагом гриффиндорка чувствовала подступающую неуверенность и скованность, хотя с этим человеком она всегда могла поделиться самым сокровенным. Но именно сейчас что-то не давало ей придать лицу и походке уверенность, и поэтому каждый шорох был хорошо слышен.
Поттер кинул на нее взгляд через плечо, но не произнес ни слова. В его зеленых глазах было столько непонимания, столько борьбы, а весь его вид выражал недоумение, смешанное с невысказанным вопросом: почему? Уж лучше бы он кричал, обвинял в легкомыслии, назвал предательницей, но не продолжал мучать ее гнетущим молчанием, что ранило хуже Круциатуса.
Гермиона подошла к нему ближе и уселась рядом, с осторожностью всматриваясь в его профиль. Ветер пронизывал холодом и заставлял прятать голову в воротник пальто, но, скорее всего, девушка больше ощущала смятение, нежели холодный поток воздуха.
— Гарри, — начала гриффиндорка, на грани шепота, — я должна тебе объясниться.
— Да уж, — фыркнул он, выдавив из себя улыбку, но та вышла какой-то нервной, — не помешало бы.
Он продолжал смотреть куда-то вдаль, вглядываясь в темноту. Гарри легко мог прочитать все эмоции на лице Гермионы, когда сама девушка с трудом могла понять его. Единственным правильным и эффективным способом оставалось прочитать его чувства, которые выдавало тело: сложенные руки в замок говорили об отстранении, и между ними, это чувствовалось, появился заборчик, за которым гриффиндорец сконцентрировался на принятии сложного решения; плотно поджатые губы говорили о том, что он пытается скрыть свои личные ощущения; прямая напряженная спина выдавала обиду.
Все мысли перемешались в голове, и Гермиона совершенно растерялась, не зная, как начать и что делать дальше. Еще несколько минут назад, когда она спускалась по винтовой лестнице, девушка выстроила план разговора, но словно ураган прошелся по ее сознанию и стер все готовые речи.
Оставалось только надеяться на удачу и на собственное умение выстраивать конструктивный диалог. Перекинув волосы на другую сторону, гриффиндорка нервно выдохнула и, чтобы не смущаться еще больше, нашла определенную точку вдали и устремила на нее свой взгляд.
— То, что ты видел, не было случайностью, — сразу подметила девушка, боковым зрением почувствовав удивление друга. — Малфой поцеловал меня, но я хотела этого. Не знаю, что со мной происходит, но он сводит меня с ума, все больше погружая в этот омут с головой. С ним я вновь почувствовала какую-то защиту, хотя раньше я, наоборот, хотела защититься именно от него. Он, безусловно, остался таким же грубым, упрямым и высокомерным слизеринцем, но… — девушка облизала пересохшие губы, по которым прошелся ветерок, отрезвляя. — Я знаю, что он может быть другим… и он другой. Понимаешь?
Осмелев, Грейнджер повернула голову и встретилась с изучающим взглядом Поттера. Он всегда мог одной улыбкой, одними глазами успокаивать, как бы говоря: «Все будет хорошо. Мы справимся. Ты не одна». Гарри всегда лучше Рона мог успокоить и понять Гермиону, но даже ему иногда было тяжело понять все действия гриффиндорки.
Малфой был единственным человеком, с которым их троица всегда конфликтовала и враждовала. С самого первого курса между мальчиками было куда больше непонимания, агрессии и злобы. Сейчас это больше переросло в привычку: Драко создает конфликтную ситуацию, в надежде вывести Гарри и Рона на эмоции, и те, разумеется, поддаются этому, отвечая с такой же неприязнью и раздражением. Естественно, Гермиона всегда была за друзей, потому что Малфой мог быть самым вредным и гадким человеком всех времен. Но в этом году он заметно изменился, хоть и всеми силами старается отрицать это и задирает всех подряд лишь бы не выходить из образа.
— И давно у вас происходит…
это? — аккуратно, даже с опаской спросил Поттер, стараясь придать голосу уверенности.
— Несколько месяцев, — выдохнула Грейнджер, сама удивляясь тому, как долго они находятся в этом безумии.
Гарри округлил глаза и в смятении поправил очки на переносице.
— Несколько месяцев? — переспросил он, до сих пор не веря в слова подруги, и девушка кивнула. — И за эти месяцы ты никому и ничего не сказала об этом?
— Сказала, — покачала головой Гермиона, все больше чувствуя дрожь в коленках. — Джинни знает. И парочка слизеринцев.
Поттер удивленно вскинул брови, услышав про студентов другого факультета.
— Неплохая компания, — улыбнулся Гарри, отчего у гриффиндорки потеплело на душе. — Послушай, — ровно заговорил гриффиндорец спустя какое-то время, — прости, что я так резко ушел, не выслушав тебя. Ты всегда делаешь только то, что считаешь нужным и правильным. Ты всегда поддерживала меня, когда остальные смотрели на меня волком, и я оставался один, — он взял девушку за руку и крепко сжал, одним прикосновением передавая частичку тепла и уюта. — Не знаю, чем ты руководствовалась, когда добровольно упала в эту змеиную яму, — они оба улыбнулись этой шутке, — но, я уверен, ты нашла противоядие от змеиного яда, — Гермиона устало склонила голову на плечо друга и тяжело прикрыла глаза.
Всё в этот момент показалось таким правильным, таким знакомым, благодаря чему еще один тяжелый груз упал с плеч. Ощущение было такое, словно на пути к спокойствию корабль несется по волнам, огибая гигантские айсберги, и вот еще один ледовый странник позади.
«Прекрасно иметь человека, который будет рядом, даже тогда, когда все будут идти против тебя».
— Знаешь, я все чаще стала думать о том, — начала гриффиндорка, убирая с лица прядь волос, — почему меня тянет к нему.
— И почему же? — спросил Гарри и усмехнулся, скривив краешек рта.
— Он одинок в своем горе так же, как и я, — Поттер уже открыл рот, но Гермиона его опередила. — После войны немногие смогли вернуться к обычному образу жизни. Я никому не говорила, но, Гарри, — гриффиндорка подняла глаза на друга, — я сплю с включенным светом, потому что каждую ночь возвращаюсь на поле боя и вижу каждого, кто пострадал. Дома я ходила к психологу, пила маггловские таблетки, даже зелье сна без сновидений, но мои страхи оказались сильнее меня, — гриффиндорец покачал головой, словно соглашаясь. — Драко тоже не смог справиться с этим. Что-то гложет его, чему я не могу найти объяснения. Ему очень сложно говорить о своих чувствах, поэтому он просто… закрывается, — прозвучало это так, словно Гермиона сама только что поняла что-то очень важное, что раньше не поддавалось логике. — Когда он рядом, я чувствую каждую его эмоцию, что иногда даже меня пугает. Мы можем быть рядом и просто молчать и не чувствовать от этого дискомфорт или смущение. Он то пламя, которого я всегда боялась, но теперь меня к нему тянет, и я не могу с этим ничего поделать.
Услышав обличительную речь, Поттер не отпрянул и не обвинил Гермиону в сомнительном выборе, а лишь ближе придвинулся и обнял за плечи. По непонятной причине из глаз брызнули горячие слезы, оставляя соленые дорожки на румяных щеках. Девушка настолько привыкла к выплескиванию эмоций, что поначалу даже не почувствовала влажность на лице. Но через мгновение пришло осознание, что это были слезы облегчения.
— Я за тебя, что бы не случилось, — поддержал Гарри, пальцами перебирая каштановые пряди на голове девушки. — Но знай, что, если он тебя обидит, второй раз Сектумсемпры ему не избежать.
Гриффиндорка по-детски усмехнулась и прижалась сильнее к другу.
Возвращаться в Хогвартс было намного легче, чем уходить, а точнее бежать. Сейчас ноги не сковывало болезненными спазмами, словно в холодную зиму она шагала голыми ногами по снегу, отчего тяжело было почувствовать окоченевшие ступни. Сейчас каждый шаг, словно полет, принес облегчение, покой и расслабление. Знакомый портрет отъехал в сторону и пропустил довольную гриффиндорку в гостиную. Яркий свет камина сразу приковал к себе взгляд, а подле него восседала знакомая мужская фигура, единственный обладатель в замке такого характерного цвета волос.
— Ты все еще здесь? — удивленно спросила Гермиона, подходя ближе к дивану, на котором он сидел, закинув ноги на столик.
— Ты не особо торопилась, — без особого энтузиазма ответил Драко, пролистывая журнал страницу за страницей. — Как прошло с Поттером? — его безучастие стало раздражать.
— Все в порядке. Гарри все понял, — легко ответила Грейнджер, усаживаясь в кресло.
— Отрадно слышать, — хмыкнул Малфой, все еще листая «Проблемы чароведения». — Давно пора было рассказать твоим дружкам. Их хрупкое сердце выдержало бы эту новость.
Гермиона еще долго всматривалась в его профиль, пытаясь разгадать смысл этого посыла. В его интонации не было слышно осуждения, веселости или раздражения. Одно самодовольство, резкость и… злость?
Внезапно картина начала потихоньку проясняться. Он не был удивлен присутствием Поттера, но и не был испуган. Его реакция никак не отразилась на его лице, а слишком уверенный вид говорил об одном.
— Ты знал, что Гарри смотрит, — с прищуром посмотрела девушка на слизеринца, и он чему-то улыбнулся. Гермиона поднялась со своего места и вплотную подошла к дивану. — Ответь, ты знал, что он идет в нашу сторону? Отвечай! — уже громче произнесла гриффиндорка, и он наконец-то посмотрел на нее, пусть и исподлобья.
— Знал, — его голос прозвучал так уверенно, что всеми клеточками тела Гермиона ощущала подступающую злость. — Поттер слишком громко думает, в чем у вас есть сходство, — заметил Драко, демонстративно указав пальцем в сторону девушки.
— Зачем ты это сделал? — недоуменно спросила Грейнджер, глаза которой становились все больше и больше.
Он резко отбросил журнал в сторону и поднялся на ноги. Медленным шагом он обошел диван, держась руками за спинку. Веселость в его глазах больше не веселила. Она раздражала.
— Я сделал всю грязную работу за тебя, Грейнджер, — краешек его рта пополз вверх, а щека чуть дернулась. — Я думал, Поттер начнет психовать или еще хуже — кинет в меня парочку заклинаний или еще что-нибудь удумает. Но, похоже, Золотой мальчик лучше, чем я о нем думал, — его глаза пробежались по ее телу, возвращаясь к лицу, не переставая блестеть каким-то странным блеском.
— Почему ты все решил за меня? — уже с ощутимой злобой возразила гриффиндорка. — А если бы Гарри все не так понял? Если бы…
— Но он же понял, — спокойно заявил Малфой. — Если бы он осудил тебя за это, тебе бы следовало задуматься о друзьях, которых ты выбираешь.
Было невыносимо тяжело держать себя в руках, когда руки чесались достать палочку и кинуть в него Верминкулюс.
— Ты не имеешь никакого права решать за меня, — сквозь зубы процедила Гермиона. — Зачем ты это делаешь? — Драко непонимающе посмотрел на покрасневшую девушку.
— Делаю что? — с невозмутимым видом спросил слизеринец.
— Всеми силами стараешься показать мне, какой ты жестокий и эгоистичный, — Малфой сжал ткань дивана, и на его скулах забегали желваки. — Зачем ты превращаешь то, что у нас есть, в какое-то соревнование, где ты непременно должен выйти победителем? Тебе не надоело постоянно все контролировать, включая меня? — он продолжал изучающе наблюдать за Грейнджер, обдумывая свои мысли.
Наконец он выпрямился, спрятал руки в карманы и зашагал по комнате.
— Я не отношусь к
этому, — он рукой указал сначала на девушку, потом на себя, — как к соревнованию. Ты снова что-то нафантазировала в своей умной головке, а меня считаешь врагом номер один. У меня не было в планах рассорить тебя и Поттера. Я лишь хотел, чтобы хоть кто-то из замка знал, что ни Сандерсон, ни Уизли, ни кто-либо еще не могут дать тебе то, что могу я.
— Да? — вскинула бровями гриффиндорка. — И что же? — он заговорщически хмыкнул и закинул голову назад, продолжая испепелять ее взглядом.
— Свободу, — сказал Малфой, проводя по губам языком. — Все видят тебя как скучную, закомплексованную и занудную всезнайку, — он достал из кармана палочку и принялся, в своей манере, крутить ее между своих пальцев, — но я-то знаю, что со мной ты намного раскованнее и вольнее, — дыхание вдруг сперло, а руки резко похолодели. — Когда я тебя трахаю, ты не думаешь о том, что это неправильно или необходимо прекратить это. Ты думаешь лишь о разрядке, которую ты получаешь после, — он подошел ближе, отчего его дыхание словно отпечаталось на ее щеке. — Ты думаешь лишь о том, чтобы это не прекращалось. Чтобы я был в тебе дольше, чем это в принципе возможно. Ты…
— Довольно! — крикнула Гермиона, прикрыв глаза то ли от усталости, то ли от нарастающего возбуждения. — Замолчи, — гриффиндорка обошла его, следом диван и остановилась спиной к нему, переводя дыхание.
— Что, Грейнджер, от подобных разговоров уши в трубочку сворачиваются? — он издевался, получая от этого максимальное удовольствие. — Или между ног стало невыносимо горячо?
Каждое его слово отдавалось неприятным звоном в ушах, а его наглый самоуверенный тон выводил из себя. Он говорил об этом с такой непринужденностью и смелостью, отчего проходили мурашки по коже.
— Тебе только это нужно? — спиной она почувствовала его замешательство, но он не издал ни единого звука. — Доказать мне мою слабость? Показать мне, насколько я могу быть уязвимой и зависимой? — гриффиндорка повернулась к нему, а он продолжал крутить свою палочку и упрямо смотреть на нее. — Ты бо́льший трус, чем я думала, — лицо его изменилось, придавая тому грубые черты, что немного пугало, но сейчас, в данную минуту, испугу не было место. Только уверенность и сосредоточенность. — Ты пытаешься на мне отыграться, скрывая свою слабость, — она грустно усмехнулась, проведя тыльной стороной ладони по лицу. — Ты даже не можешь вслух произнести то,
что между нами.
— Что, Грейнджер? Что «это»? — чуть грубее спросил Драко, убрав палочку на место.
— Отношения, Драко! — громко произнесла девушка, теряя последние остатки самообладания. — Люди это называют так, — она картинно всплеснула руками, всем своим видом показывая, каких маленьких усилий стоило произнести это слово.
Он недовольно фыркнул, разглядывая высокий потолок. Он метался. Это было видно по его напряженному виду и растерянности в глазах. Но что-то злое промелькнуло в сером океане, что говорило о том, что надвигается шторм.
— Очень занятно, что ты называешь меня трусом, — заявил Драко, подойдя к окну и облокотившись спиной к каменной стене. — Ты бо́льшая трусиха, чем я.
— Что? — у нее был слегка озадаченный вид, будто он произнес что-то спорное. — О чем ты гов…
— Если бы не я, Поттер до сих пор бы думал, что ты встречаешься с учебниками, — его голос завладел ее разумом, и Гермиона все больше ощущала неконтролируемую обиду на слизеринца. — Я впустил тебя в подземелья, когда мог спокойно выпроводить тебя, но не стал, и мне пришлось объяснять друзьям, что мы больше не враги. Я позволил тебе стать частью моей жизни, в тот момент, пока ты не можешь найти гребаной смелости и признаться своим дружкам, что ты со мной. Так кто из нас бо́льший трус, а? — крикнул он, оглушая своим гневом.
Дышать становилось все труднее, а из груди готов был вырваться судорожный плач. Но гриффиндорка держалась из последних сил, чтобы не показать ему, насколько стали обидны его слова.
— Я сказала Джинни, и она меня поняла…
— Уизлетта сама встречается со слизеринцем. Она в таком же положении, как и ты, — покачал головой Драко, высмеивая ее безнадежные попытки оправдаться. — Ответь мне на вопрос, — он оттолкнулся от стены, подошел вплотную и приблизил к ней свое лицо, пристально разглядывая что-то в карих блюдцах. — Уизли знает, что мы вместе? — сил отвечать становилось меньше, поэтому мучительное для них обоих молчание стало ответом. — Патил? Лавгуд? Долгопупс? Финниган?.. — он перечислял всех студентов Гриффиндора с их курса, но ни на одной фамилии Гермиона не смогла сказать «да». — Я так и думал, — хмыкнул слизеринец, в глазах которого проскользнуло осуждение вперемешку с печалью.
Он снова отошел к окну, но не обернулся. В легких не хватало воздуха, а ртом Грейнджер поймала соленую слезу, что покатилась дальше, к подбородку. Суровая правда обжигала и разъедала все внутренности. Отчаянный крик вырывался наружу, что если бы гриффиндорка решилась прокричать, то вышел бы всхлип или хрип.
Драко Малфой единственный, кто мог говорить правду, даже если та выворачивала душу наизнанку. Чем больше тянулось тягостное молчание, тем сильнее чувствовалась преграда, что строилась по камушку и создавала невидимую стену между ними.
«Ломать легче, чем строить, — подумала Гермиона. — И почему мне от того так душно?»
И вновь между ними была непреодолимая пропасть, что не давала пройти дальше и спрятаться от вечных проблем и страхов. Снова он с головой спрятался в своем панцире, как боязливая черепашка, а гриффиндорка снова вернулась к моменту, когда между ними была просто роза, шипы которой поначалу просто пугали, а не завораживали.
Повинуясь какому-то настойчивому внутреннему голосу, девушка мягкой поступью направилась к мужской фигуре, что уже больше пяти минут стояла, не шелохнувшись. Гермиона подняла трясущуюся руку и сверху вниз провела по напряженной спине, аккуратно пальцами очерчивая лопатки, видневшиеся из-под рубашки. Он еле слышно втянул носом воздух, всем телом ощущая ее присутствие, но что-то внутри не давало ему смелости развернуться к ней и сфокусироваться на ее глазах. Переместив руку ему на грудь, девушка лбом уткнулась в его спину, прикрыв глаза. Все его тело было напряжено до кончиков волос, и чем настойчивее были ее пальцы, тем усерднее он сопротивлялся. Спускаясь вниз, к животу, Гермиона опустилась к ремню, обводя серебряную пряжку.
— Грейнджер, — вдруг послышался в тишине его хриплый голос, и он накрыл своей рукой ее ладонь, согревая своим прикосновением. Но вдруг одним легким движением он отстранился, и внутри все снова покрылось коркой льда. — Я не могу быть с той, кто стыдится меня и боится осуждения, — слишком отчаянно, слишком грустно прозвучала эта фраза, оставляя после себя тяжелый шлейф.
— Драко, я не…
— Нет, зануда, — перебил ее Драко, поворачиваясь всем корпусом к ней, — ты веришь всем, но не можешь поверить в меня. В нас, — в его глазах отражалась та же боль, та же растерянность, что и у Гермионы. — Я наплевал на мнение других, чтобы быть с тобой честным, но ты не можешь с гордо поднятой головой заявить о том, что ты испытываешь ко мне нечто большее, чем ненависть.
— Драко, послушай… — гриффиндорка подошла к нему и попыталась взять его за руку, но он лишь отстранился и повел плечом.
— Нет, — серьезно и уверенно заявил Малфой, качая головой. — Я не притронусь к тебе, пока ты не признаешься своим друзьям, что ты хочешь меня, — на каком-то ментальном уровне девушка чувствовала его борьбу с самим собой, но он был непреклонен и тверд в своем решении. — Что только я могу целовать тебя так, как никто до этого. Я не прикоснусь к тебе, потому что единственное, чему я научился у тебя, так это стоять на своем.
Грейнджер не успела открыть рта, как он быстрым шагом направился к портрету, оставляя вместо себя запах миндаля и тоски. Портрет громко захлопнулся, и по гостиной прокатился рёв, отражаясь от стен. На первый взгляд могло показаться именно так, но нет: комната наполнилась оглушительным плачем. Это было невыносимо.
Сколько еще нужно пройти испытаний, чтобы убедиться, что душевная боль разрушительнее, чем физическая? Сколько еще они будут ковырять свои раны, не давая им надежду затянуться?
***
Сердце разрывалось на миллиарды звезд, разрушая грудную клетку. Какой глупец заявил о том, что любовь и все теплые чувства мира способны исцелять и дарить полет? Сейчас, в эту самую минуту, ему как никогда было чертовски больно от резкого и грубого падения оземь.
В голове снова боролся разум с сердцем. Первый настаивал на том, что Драко сделал правильный выбор. Кому хочется всю жизнь оставаться в тени и быть всего лишь воспоминанием, когда на деле человек определенно является частью его жизни? Да, то, что между ними происходит, неподвластно ни ему, ни ей, но это именно та боль и те страдания, которых хочется еще и еще.
Сердце недовольно препятствует и не дает разуму подчинить себя. Оно кричит, просит о помощи и молит о том, чтобы слизеринец вернулся в злосчастную Башню старост и остался с девушкой с непослушными волосами. Ведь только она могла успокоить его одним лишь присутствием, одним лишь прикосновением. Но что делать, когда причиной его гнева и обиды стала именно она?
Коридоры Хогвартса с каждым шагом становились еще длиннее, хоть и оставалось совсем немного до родных подземелий. Весенний воздух душил своим ароматом распустившихся цветов, а теплый ветер, что гулял по замку, еще больше опьянял.
Стена отъехала в сторону, и Малфой влетел в общую гостиную, как ошпаренный. Блейз и Тео уселись на диваны друг напротив друга, а Пэнси, закинув ноги на кресло, всматривалась в пламя в камине, одними ушами слушая очередную шутку Нотта. Безудержное веселье только подливало масло в огонь, и от этого еще больше захотелось сбежать и стереть из памяти этот день.
— Блейз, Тео, — обратился к парням Драко, медленным шагом подбираясь к комнатам, — нужно поговорить. И захватите бутылку огневиски. Сейчас, — последнее слово уже послышалось эхом, потому что слизеринец уже подходил к своей комнате.
Повесив пиджак на спинку стула и взъерошив всего несколько минут назад идеально причесанные волосы, Малфой прошел к окну и устало склонил голову, сжимая каменную поверхность подоконника до белых костяшек. Гнетущую тишину нарушили мужские голоса, что становились все ближе, а значит огневиски вновь обожжет горло. То единственное, что хоть как-то могло притупить боль от беспомощности и чувства вины.
— Малфой, ты нас скоро разоришь, если будешь так увлекаться алкоголем, — съязвил Тео, и послышались шаги где-то слева.
— Я тебе куплю целый ящик, Нотт, — развернулся Драко и направился к кровати Блейза. — Только будь другом и налей полный стакан.
Забини удивленно посмотрел на Тео, но тот в таком же недоумении ответил ему молчанием. Мулат помог другу разлить напиток и передал блондину его порцию янтарной жидкости.
— За что пьем? — неуверенно спросил Блейз, переводя взгляд с одного друга на другого.
— Ни за что, — негромко ответил Малфой, сфокусировав взгляд на одной точке и перекатывая на языке невысказанные слова. — Хочу напиться, — и одним махом он осушил содержимое в бокале.
В глазах Блейза и Тео все больше рождалось беспокойство и сомнение, что под этим предлогом Драко скрывает гораздо большее. Спустя пару бокалов мулат осмелился.
— Что на этот раз? — он уперся локтями в колени и отставил стакан на тумбочку.
— Дай угадаю, — Тео поднял вверх указательный палец и откинулся на подушки, продолжая сидеть боком, — Грейнджер вновь задела твое самолюбие, а ты совсем не причем?
Малфой многозначительно посмотрел на друга, повертев стакан в руке, наблюдая за танцем бликов на поверхности огневиски.
— Ты ничего не перепутал? — грозно спросил слизеринец. — Мне казалось, что ты мой друг, а нее.
— Так и есть, — согласился Нотт, поднося к губам обжигающий напиток. — Но если прикинуть, то обычно инициатором ссоры выступаешь ты.
Драко недовольно покачал головой, тяжело вздыхая. Он посмотрел за спину парням, убеждаясь, что их сосед мирно спит и не подслушивает их разговор.
— Она не может открыто заявить своим дружкам, что мы…
встречаемся, — последнее слово он произнес с таким нажимом и неприязнью, будто на языке почувствовался вкус яда.
— Так вы встречаетесь? — недоуменно спросил Нотт, вскидывая брови. — Я думал, вы просто трахаетесь.
— Я тоже так думал, — выдохнул Малфой, допивая очередную порцию огневиски, — но потом что-то произошло и… — он щелкнул пальцами, без слов объясняя свое поведение.
Блейз подсел чуть ближе, склоняя голову в сторону слизеринца.
— Ты сказал ей? — Драко непонимающе взглянул на друга, заставляя себя сосредоточиться.
— Сказал о чем?
— Даже я все понял, Драко, — фыркнул Нотт, улыбаясь.
— О том, что ты любишь ее?
«Любовь». То слово, которого слизеринец боялся, как огня. Слово, которое он так старался обходить стороной, лишь бы не столкнуться с ним. Чувство, которое он ни за что бы не хотел подарить кому-либо, потому что оно единственное делает слабым, уязвимым и неконтролируемым.
— Блейз, зачем нужны всякие сопливые слова, если она видит, как я к ней отношусь? — было заметно, что для Малфоя это была довольно личная тема, и поэтому он, в своей привычной манере, придал этому вопросу свой смысл. — И тем более, — продолжил он, взяв в руки бутылку, — даже если у меня есть что-то подобное к ней, я не знаю, как сказать об этом.
— Всего три слова, Драко, — Забини поднял вверх три пальца. — Три.
Малфой фыркнул, уже почувствовав, как пьянеет, а знакомое тепло распространяется по всему телу.
— Серьезно? — с удивлением и усмешкой в глазах спросил слизеринец. — Мы, мужчины, сильный пол, ради этого всю жизнь воевали, самоутверждались, строили тысячелетиями империи, страны, города, чтобы после одной идиотской фразы посадить себя в клетку, а ключ от ее замка выбросить в неизвестном направлении? — усмехнулся блондин, сделав большой глоток.
— Нет, Драко, ты не идиот, — покачал головой Тео, затем обвел пальцем край стакана и взболтал содержимое. — Ты… — Нотт сделал задумчивый вид, прикидывая что-то в голове, — ты тринадцатилетний идиот.
Улыбка с лица Драко исчезла так же быстро, как и появилось веселье в глазах Забини.
— Если я ей этого не скажу, то что, — всплеснул руками Малфой, удивляясь абсурдности ситуации, — небо обрушится мне на голову?
— Я расскажу тебе, что будет, — заговорщически проговорил мулат, садясь на край кровати. — Зная Грейнджер, она будет долго и упорно стараться делать вид, что все нормально. Но в итоге ей надоест проявление твоих чувств только через действия, и она начнет потихоньку отдаляться от тебя, — в горле резко пересохло, а губы плотно сжались. — Она поймет, что не сможет изменить тебя, и в итоге смирится с этим и уйдет. Пройдет время, и она найдет кого-то, наподобие Уизела, — при упоминании знакомой фамилии пальцы сильнее сжали хрупкий бокал. — Он не будет вызывать у нее тех же эмоции, что ты, но он будет проявлять их так, как ей нужно. Они поженятся, нарожают детей и умрут в один день. А ты, — указал Блейз в сторону друга, — всю жизнь будешь менять девчонок, в надежде хоть с одной испытать хоть крупицу того, что испытываешь к Грейнджер. Но ни одна из них не сможет тебе этого дать. Ты будешь внутренне умирать каждый день, а огневиски не согреет тебя, даже в самый холодный день, — в глазах резко потемнело, а воздух словно закончился, и еще сильнее захотелось пить. —Ты останешься один, ища радости на дне бутылки, но в итоге ты окончательно сломаешься.
Тео присвистнул, не ожидая такого длинного, но чувственного монолога друга. Драко на мгновение погрузился в себя, прокручивая каждое слово, каждую фразу, которые так и норовили сделать побольнее. Блейз был прав, абсолютно во всем, но то темное, что всеми силами хотело удержаться внутри Малфоя, не давало выхода эмоциям.
«Самая страшная и жестокая борьба не с врагом, а с самим собой».
— Да, братан, — протянул Нотт, — ты умеешь создавать драму, — он усмехнулся и легко ударил мулата по плечу.
Комната на какое-то время погрузилась в оглушающее молчание, заставляя каждого уйти в свои мысли. С каждой минутой все быстрее приходило осознание того, что Грейнджер не Люциус. Она не пытается за счет него пробираться к цели, пытаясь прогнуть под себя весь мир. Она стремится показать этот мир с другой стороны, где вечно греет жаркое солнце, а за эмоции и чувства не приходится расплачиваться ценой собственной жизни. Она и есть тот мир, о котором ему никто не рассказывал, но он догадывался о его существовании.
Блейз имел меньшую популярность, чем Драко, и именно поэтому никому не было дело до того, что он сделал, с кем встречается и каким образом он достигает цели. Однажды Малфой уже испытывал боль утраты, когда Нарцисса от тоски ушла в себя и на долгое время была отрезана от мира. Второй раз он не сможет испытать это тягостное чувство.
— Знаете, на похоронах веселее, — заметил Тео, разрушая молчание.
Уже опьянев, трое слизеринцев залились здоровым смехом, тем самым наполняя сосуд напряжения жизнью.
— Что будем делать с тем ублюдком-легилиментом? — вдруг спросил мулат Драко.
— Его трудно вычислить, — обреченно покачал головой блондин. — Он находится в непосредственной близости от Грейнджер, когда залезает к ней в голову. Единственный способ защитить ее — следить за ней, чтобы она всегда была под наблюдением.
— Придется поселиться у нее в башне? — хищно улыбнулся Нотт. — Давно хотел посмотреть на фигурку нашей заучки,
без мантии, — он мечтательно вздохнул.
— Тео, — обратился к нему Малфой, — с этим и я хорошо справляюсь.
— Ладно-ладно, — поднял вверх руки слизеринец. — Не очень-то и хотелось потом получить Орбис в голову.
Парни засмеялись, и снова обстановка в комнате превратилась в более теплую и домашнюю.
«Не кровь позволяет человека быть частью семьи, а ощущение близости, поддержки и понимания».
Спустя несколько дней Драко так и не решился поговорить с гриффиндоркой и выслушать все то, что она так стремилась сказать ему, но он упрямо не желал слушать это. На завтраке и обеде она сидела, словно в воду опущенная, все всматриваясь в его лицо, невербально прося одного разговора. Одной встречи, чтобы успокоить его метания. Но воспитание Люциуса настолько сильно врослось в него, что глупая гордость не позволяла сделать шаг вперед и наплевать на собственные принципы.
Нежный взгляд ее глаз сменился мольбой и виной, искусанные губы плотно сжались в линию, а тонкие пальцы рисовали какие-то незатейливые рисунки на деревянной поверхности стола. Румянец на щеках был скорее болезненным, чем радостным и здоровым. Даже шутки Финнигана и Уизела не вызывали в ней улыбку и веселье. Младшая Уизли что-то говорила ей на ухо, но она продолжала сверлить противоположную стену взглядом, полностью отдаваясь во власть грусти.
После занятий Малфой направился в библиотеку, чтобы побыть в одиночестве и ускользнуть от прожигающего насквозь взгляда карих глаз. Схватив с полки первую попавшуюся книгу, Драко направился к дальнему столу в углу, кинув сумку рядом. Открыв первую страницу, слизеринец принялся вчитываться в каждое слово, но мысли были далеко, за пределами комнаты.
Спустя несколько часов библиотека затихла, предупреждая о том, что до закрытия остаются считанные минуты. Информация никак не хотела укладываться в голове. Не потому, что история была неинтересной, а потому что сердце до сих пор сражалось с разумом, то сдаваясь, то побеждая.
Малфой услышал веселый смех, заполнивший тишину библиотеки, который показался ему знакомым. В проеме показалась рыжая макушка, и секундой позже можно было разглядеть лицо.
Уизлетта.
Она вела за руку Блейза, продолжая улыбаться и смеяться его очередной шутке. Двое замерли, когда наткнулись на поникшего слизеринца, упорно пытающегося сделать вид, что он их не заметил.
— Малфой? — она вопросительно подняла бровь.
— Уизлетта? — в тон ей спросил Драко.
— Какая честь, что Вы выбрались из своих подземелий, — со свойственной ей откровенностью и шутливостью отреагировала младшая Уизли.
— Захотелось побыть в одиночестве на земле, а не
под ней, — парировал слизеринец, глазами бегая по одному и тому же абзацу.
— Я думал ты ушел к… — начал Забини, но тут же осёкся и замолчал.
— Нет, — выдохнул Малфой. — Не сегодня.
Рыжая неуверенно перевела взгляд с блондина на брюнета. Блейз пододвинул стул и сел, взяв за руку девушку и усаживая ее к себе на колени.
— Вас не волнуют, что подумают другие? — заметив, как Джинни нежно улыбалась другу, а Забини поцеловал ее в губы коротким поцелуем.
— Не волнуйся, мы не стесняемся тебя, — съязвила Уизлетта, на что Драко усмехнулся.
— Спасибо и за это.
Спустя мгновение рыжая обвила рукой шею мулата и заговорила.
— Ты не хочешь поговорить с Гермионой? — спросила она. Слизеринец напрягся под пристальным взглядом двух пар глаз. — Она расстроена.
— Поверь, наши чувства взаимны, — отрезал Малфой, уже даже не вчитываясь в слова.
— Вы оба слишком упрямы, чтобы сделать хоть какой-то шаг к примирению, — хмыкнула девушка, качая головой. — Неужели ты продолжишь мучать ее?
— Уизли, — рыкнул Драко, повернувшись к ней лицом, — ты от Блейза заразилась способностью ставить меня в неловкое положение и обвинять во всем? — он гневался, но старался изо всех сил сдержать внутреннего зверя.
— Значит не одна я считаю, что вам проще обвинять друг друга вместо того, чтобы выслушать мнение обоих.
— Она права, брат, — согласился мулат, мысленно извиняясь за то, что в этой ситуации не принял сторону друга. — Грейнджер всегда справлялась со всем дерьмом, что у нее было, но сейчас… она сама не своя.
«Я знаю, Блейз. Знаю, мать твою…»
Тяжело было придерживаться собственного мнения, когда даже самые близкие друзья вставали не на твою защиту.
— Ты же не можешь вечно игнорировать ее и заставлять проживать все это одной? — Драко продолжал упрямо молчать, уставившись в стеллаж и пересчитывая книги на полке. — Ты поступаешь, как дурак.
— Да что ты? — удивился Малфой. — Она рассказала тебе, почему мы поссорились?
— Не всё, но часть…
— Так вот, что я тебе скажу, — он наклонился ближе и сглотнул. — Она боится рассказать всем, что мы с ней вместе. Что мы уже давно не ненавидим друг друга, хотя временами я хочу открутить ей голову. А она меня упрекает в том, что я не могу признаться ей в чувствах. Видишь, какой парадокс: она ждет от меня слов, когда я жду от нее действий.
Джинни задумчиво почесала подбородок и посмотрела на Забини, ища в нем поддержки, но его взгляд выдавал то же бессилие.
— Может, — неуверенно начала Уизлетта, сжимая руку Блейза, — тебе стоит первым выйти из укрытия и поднять белый флаг? — Малфой недоуменно перевел взгляд на нее. — Не смотри на меня так. Ты мужчина, еще и аристократ. Ты должен успокоить ее и попытаться поддержать…
— Должен? — слизеринец недобро усмехнулся, поражаясь, с какой легкостью она произносит эти слова. — Почему я вечно кому-то что-то должен? — резче спросил парень.
— Потому что это твой единственный шанс удержать то, что у тебя есть! — на эмоциях крикнула Джинни. — Все эти года Гермиона доказывала себе и другим, что она ничуть не хуже чистокровных волшебников. Старалась быть лучшей во всем, чтобы доказать собственную силу и самостоятельность. Она смогла вновь позволить кому-то войти в ее жизнь и поменять ее до неузнаваемости, — Уизли покачала головой и со всем сочувствием посмотрела на Драко. — Неужели тебе мало того, что она просто рядом с тобой?
Малфой прикрыл глаза и провел по лицу рукой. Становилось невообразимо тяжело принимать правду, которая резала по живому.
— Я бы очень хотел, чтобы этого было достаточно, — прошептал слизеринец, подпирая подбородок кулаком.
— Пойди к ней, — рыжая наклонилась и неуверенно накрыла рукой его ладонь. — Ты ей нужен.
Драко долго и изучающе смотрел в глаза гриффиндорке, пока не почувствовал, как разум пал под ноги сердцу. Победа. Полная капитуляция.
Он резко встал на ноги, подхватил пальцами сумку и направился к дверям.
— Поражаюсь твоему умению быть убедительной, — нежно проговорил мулат, носом проведя по ее щеке.
— Да, я такая, — согласилась девушка. — Когда на кону стоит счастье моей лучшей подруги, приходится укрощать змею, — Блейз улыбнулся, и через мгновение их губы слились в жарком поцелуе.
Времени не было, чтобы придумать, с чего начать разговор, но теперь Малфой знал точно — он не позволит ей больше сомневаться в себе. Пусть его гордость летит ко всем чертям, а план по недельному игнорированию Золотой девочки провалится с треском. Теперь он не позволит разуму контролировать его эмоции. Только сердце. И только Грейнджер.
— Фирокс грайфем, — проговорил пароль Драко, и портрет отъехал, принимая нового гостя со всей любезностью.
По гостиной витал аромат ванили, вперемешку с вишней. Но что-то в нем было еще.
«Сандаловое дерево?»
Кинув взгляд в сторону камина, Малфой глазами отыскал темную макушку. Мужская фигура расслабленно восседала на диване, закидывая в рот различные сладости. Сандерсон резко повернулся и с неприязнью окинул нежданного гостя.
— Думаю, стоит поменять пароль в
нашу башню, — пробубнил Клэй, закинув ногу на ногу.
— Где Грейнджер? — пропустив колкость мимо ушей, Малфой осмотрелся.
— Ты видишь ее здесь? — обвел руками комнату парень.
Драко фыркнул и направился к лестнице. Быстрой походкой Сандерсон добрался до арки и преградил слизеринцу путь.
— Уйди.С.Дороги, — процедил Малфой, медленно поднимая глаза на него. — Или тебе подправить твою физиономию?
Еще раз? — с нескрываемым наслаждением протянул Драко.
— Не имею желания
еще раз надрать тебе задницу, — в тон ему ответил пуффендуец, — но я могу и повторить.
Малфой пожал плечами, глаза сузились и на скулах задергались желваки.
— У меня нет времени спорить с тобой. Мне нужна Грейнджер.
— Ее не было на ужине, — твердо сказал Клэй. — Когда я сидел здесь, она влетела в гостиную и быстро поднялась по лестнице к себе. Все лицо было красное, а глаза, опухшие от слез. Не догадываешься из-за кого?
В данную минуту Сандерсон вел себя так, как обычно привык вести себя Драко. Это начало неимоверно раздражать.
— Это не твое дело, выплюнул слизеринец. — Пропусти.
Пуффендуец отошел в сторону и крикнул в спину Малфою:
— Если ты ее еще раз обидишь, не беспокойся, я буду поблизости!
Драко никак не отреагировал на заявление парня и молча открыл дверь в комнату.
После последнего раза, когда он был в ее комнате, ничего не поменялось. Только стало чище. На столе книги лежали аккуратной стопкой, небольшое окно было приоткрыто, пропуская свежий воздух, кровать идеально заправлена, а на дверце шкафа, на вешалке, красовалось то самое розовое платье, в котором гриффиндорка была в Хогсмиде.
Странное чувство тревоги одолевало слизеринца, вызвавшее учащенное сердцебиение и панику. Подойдя чуть ближе к кровати, Драко нашел белый пергамент, сложенный вдвое. Пальцами раскрыв его, он удивился. Ни одного словечка, ни одной кляксы.
«Здесь что-то не так», — подумал Малфой и достал из внутреннего кармана палочку.
— Апарециум, — проговорил он, проведя древком по куску пергамента.
Постепенно на пустом листе стали проявляться буквы, складывающиеся в предложение.
— Вот черт, — ужаснулся слизеринец и быстро выскочил из пустой комнаты.
***
Несколькими часами ранее…
Можно ли существовать, проживая день за днем, когда внутри всё умерло? Гермионе казалось, что нет. Но теперь она удостоверилась, что это не так.
Настроение было настолько отвратительным, что посторонние звуки, шаги, разговоры, запахи не раздражали. Они просто не существовали, исчезая куда-то в небытие. Глазами девушка постоянно искала в толпе платиновую макушку, в надежде остановить его, затащить в любой пустой класс и заставить поговорить. Но он будто специально старался не встречаться с нею взглядом, отчего надежда об их примирении исчезала так же быстро, как он скрывался от нее.
Последнее занятие прошло, как в бреду. Впервые Гермиона была рада, что ее не спросили. Не потому, что она была не готова, а потому что не было сил говорить, а уж тем более рассуждать о чем-то. Гарри уговаривал ее прийти после ужина в гриффиндорскую гостиную, но девушка отмахнулась от предложения, ссылаясь на головную боль.
«Да, конечно, головная боль».
Аппетита не было совершенно, поэтому гриффиндорка решила в гордом одиночестве уединиться на Астрономической башне и проводить в молчании закатное солнце.
Становилось холоднее, поэтому спустя час Гермиона отправилась к себе в Башню. Эмоции никак не хотели сходить на нет, поэтому слезы брызнули из глаз, оглушающий внутренний крик вырвался громким всхлипом. Портрет впустил поникшую девушку, провожая ее сочувствующим взглядом. Клэй, как и всегда, сидел на своем месте, придумывая введение для эссе. Он повернулся к ней, чтобы поприветствовать, но Грейнджер настолько была обессилена, что молча кивнула головой и дошла до лестницы.
Плотно прикрыв дверь и поставив заглушку на комнату, гриффиндорка дала волю эмоциям и вновь расплакалась, утопая в собственной беспомощности. Сердце сжалось до размеров горошины, словно оно перестало совсем биться, прокатившийся холод по всему телу давал надежду на то, что она еще жива, она еще здесь.
Гермиона упала на кровать и принялась рассматривать потолок, успокаивая бурный поток слез. Спиной девушка почувствовала что-то твердое, но маленькое. Немного привстав, гриффиндорка достала находку и провела по ней пальцами.
Пергамент абсолютно был чистый, но девушка точно знала, что его не было у нее. Догадка сразу мелькнула в ее голове, и она потянулась к волшебной палочке. Проведя сверху-вниз по пергаменту, гриффиндорка ахнула, рассматривая каждую букву, выведенную знакомым почерком.
«Нам необходимо поговорить. Приходи на наше место».
Сердце вновь часто забилось, а лицо озарилось радостной улыбкой.
«Наконец-то», — пронеслось в голове Гермиона, пока она приводила себя в порядок.
Через полчаса гриффиндорка, одетая в легкую бордовую кофту, старые джинсы, затянула на голове конский хвост и направилась на выход. Клэя не оказалось в гостиной, поэтому она притушила свет в комнате.
Хоть и дневное солнце закатилось за горизонт, сумерки сгущались медленно. Грейнджер пожалела, что не взяла свою толстовку, поэтому приходилось через каждые пять минут применять согревающие чары.
В коридоре было неестественно тихо, отчего каждый шорох приравнивался к грохоту. Гриффиндорка встала лицом к окну, гадая, о чем будет разговор.
Может они оба извинятся, и он обнимет ее так крепко, чтобы было слышно хруст костей? А может он снова наговорит ей кучу гадостей, и они не смогут найти компромисса? Или Гермиона наберется смелости, и первая попросит прощения и обожжет его влажные губы своими?
Больше прикинуть вариантов не удалось. По коридору пронесся звук приближающихся шагов, и гриффиндорка улыбнулась, порадовавшись, что он все-таки пришел.
Развернувшись, девушка сразу удивилась и сдвинула брови к переносице.
— Ты? — ошарашенно она посмотрела на него, заглядывая ему за спину.
Он медленно надвигался на нее, заставляя пятиться назад.
— Здравствуй, дорогая, — словно змей-искуситель тихо поприветствовал он.
Гермиона не смогла больше ничего сказать, потому что увидела палочку, направленную на нее, и луч света, что проник в ее солнечное сплетение, и все, что она успела увидеть после, была кромешная темнота.
