Небо, море и горы — в сущности, одно и то же. М. Э.
Море ослепительно переливалось в лучах полуденного солнца, старая волейбольная сетка трепетала на ветру. Эшли рванулась вперёд, зарывшись ногами в горячий песок, и отбила подачу. Вращаясь, надувной мяч высоко подлетел… И с хлопком взорвался. Под разочарованные стоны ребят цветные лохмотья опустились на песок. — Нагрелся, видать… — Ну кто бы сомневался, такое пекло… — Ладно, — вздохнула Эшли и натянуто улыбнулась, — раз игра не задалась, пойду-ка я домой. Па' в кои-то веки не собирался задерживаться на работе, а значит, стоит поужинать вместе. Не всегда же ему давиться гамбургерами и жареной картошкой из крохотного кафе возле полицейского участка. — Может, хоть искупаешься ещё раз? — спросил Майкл, её здоровяк Майкл, с загорелой кожей и выжженными почти добела чуть волнистыми волосами. Остальные ребята тоже подошли к ней. — Простите, — сказала она в ответ на их взгляды, откинув со лба мокрую прядь и смущённо наморщившись. — Завтра ещё увидимся. Худые руки Коры заметались, складываясь в слова: «Окей, до завтра». Она была на голову ниже остальных, маленькая и тоненькая, с копной коротких светлых волос, ремешки её жёлтого купальника отчётливо выделялись на чуть тронутых солнцем плечах. — Пока, — сказала Эшли, подкрепляя слово жестами, помахала ребятам рукой и пошла к выходу из пляжа, зажав в пальцах шлёпанцы. Песок обжигал ноги, щекотал между пальцев, но она успела привыкнуть к этому ощущению ещё во время игры. Волны лениво накатывали на берег, белые гребни вздымались и с шорохом опадали, а ветер перебирал тяжёлые от соли пряди. Эшли достала из сумочки солнечные очки и надела. Под ногу вдруг подвернулось что-то твёрдое, и она едва не вскрикнула от боли. Из-под песка показался кончик чего-то тёмного… железного. Грёбаные придурки, бросающие свой мусор везде, где только можно! Чего доброго, кому-то стопу рассечет! Она нагнулась и потянула предмет. Солнце слабо блеснуло на… огромной связке ключей. Их было так много, что они едва помещались на брелоке. Один, два, три, четыре… Двадцать семь. Кому и для чего могло столько понадобиться? А, неважно, надо отнести в бюро находок. Спасибо хоть ногу не разрезала.***
Вытирая влажные волосы полотенцем, Эшли вышла из душа. Взгляд невольно скользнул по брошенным на стол ключам. Сейчас, в неровном свете, лившемся из окна, они казались очень старыми, на потемневшем металле кое-где проступали зеленоватые пятна. Похоже, они лежали в песке очень много лет, а теперь… ну, может, их дети выкопали. Или принесло прибоем? Эшли отбросила полотенце на кровать и взяла ключи, что звякнули, будто негодуя. На каждом был отчеканен номер: на некоторых он читался легко, на других уже стёрся. Наверное, раньше они принадлежали какому-то рабочему… или начальнику тюрьмы. Эшли ухмыльнулась и включила компьютер. Ну ключи и ключи. Хорошо, что она их подобрала, завтра отвезёт в бюро, а пока надо выбрать рецепт, достаточно простой и в то же время интересный, чтобы порадовать па'. Хотя, конечно, вряд ли владелец найдётся. Может, лучше оставить их себе? Вдруг заинтересуют какого-то коллекционера, да и просто здорово иметь такую штуку.***
Он вошёл в спальню тяжеловато и медленно, шаркая тапочками по вытертому полу. В её груди встрепенулась радость, такая сильная, что сон тут же ушёл. Как давно она не слышала этих шагов, как долго думала, что больше не услышит… — Я тебя разбудил? — смущенно спросил он, услышав, наверное, как она завозилась на кровати. — Нет-нет, — сказала она поспешно, кутаясь в одеяло. — Я не спала. В комнате было темно: прежде чем лечь, она плотно задёрнула занавески, так что его силуэт едва-едва проступал сквозь мрак. Чуть сгорбленная спина, опущенные плечи, а больше ничего и не различишь, но она легко могла представить его лицо и тёплые руки с тонкими пальцами, всегда могла представить, даже когда несколько лет его не видела. — Милая, а ты случайно не помнишь, где наш запасной ключ от подвала? Я, кажется, свой где-то потерял. Её охватило лёгкое беспокойство. В последнее время он иногда забывал, где оставил вещи, но ничего. Доктор сказал, это пройдёт, но сердце все равно сжималось, когда она думала о шрамах на его руках, о большом белом ожоге под левым глазом… В такие мгновения ей хотелось обнять его сильнее, чем когда бы то ни было, и больше не отпускать. — Посмотри на кухне, в шкафчике на верхней полке… А что ты хотел? Он долго не отвечал. Она слышала, как поскрипывают подошвы его тапочек, когда он переминался с ноги на ногу. — Да… оставил там кое-что для тебя, а теперь вот… не могу найти ключ… «Милый, может, завтра?» — хотелось сказать ей. В каждой косточке, казалось, гнездилась усталость; сегодня пришлось встать рано и много суетиться возле скота, но… он и так очень долго ждал, много лет. — Ты хочешь, чтобы я посмотрела? — Да, — сказал он почти обрадованно, и она знала, что ключ здесь ни при чём. Они вышли из спальни, держась за руки; он толкнул скрипучую дверь и шагнул во мрак, ведя её за собой. Она осторожно нашарила ногой первую ступеньку. Свет в их маленький городок еще не провели, да и они сами никогда не говорили о том, чтобы не зажигать огонь. Никогда. И всё же она видела, как беспомощно он щурится на свечу в оловянном подсвечнике и как зябко передёргивает плечами, будто желая отстраниться. С керосиновыми лампами всё обстояло лучше, но денег на масло хватало не всегда. Она хотела встретиться с теми людьми, что не пускали его к ней, и просто посмотреть им в глаза. При мысли об их глазах её охватывали трепет, страх и горькая злость. Они сошли вниз и направились к двери кухни. Иногда, оставаясь наедине с собой, она хотела верить, что люди, мучившие его, умерли. Знала, что так нельзя, но не могла не хотеть. Он сам потянулся за огнивом, лежащим на краю стола, и керосиновой лампой. Тихо звякнуло стекло, и она замялась: может, помочь? Но прошло совсем мало времени, и кухня озарилась неровным рыжеватым светом. Скрипнула дверца старого шкафа на стене, он зашарил рукой по банкам со специями и выудил массивный ключ с цифрой «3» у основания колечка. Она улыбнулась и предвкушающе переплела на груди пальцы. Как хотелось хоть ненадолго забыть о том, что случилось, отрешиться от боли и страшных воспоминаний… Он повернулся к ней, и за радостью на его лице она на миг увидела своего мужа таким, каким он был до того, как отправился на войну.***
Когда Эшли проснулась, на часах было 03:18. Она долго лежала в кровати, отбросив одеяло и прислушиваясь к странному трепету в теле. Обычно после таких внезапных пробуждений сознание почти сразу снова отключалось, но не в этот раз. Какой прекрасный, тёплый, печальный сон… Будто она сама была той женщиной, дождавшейся мужа с войны. Большинство ран на его теле затянутся, но что будет с душой и рассудком?.. Ещё и тот ключ… Она встрепенулась, и к горлу подкатил смешок. Вчерашний день был полон впечатлений, неудивительно, что они отразились во сне. И всё же немного неуютно. Как в фильме ужасов, право-слово. Эшли потянулась и спустила ноги на холодный пол. Ночь выдалась жаркой, окно в спальне не открывалось, сколько она себя помнила — петли заклинило, — и пить хотелось нестерпимо. Нашарив ногой тапочки, она поднялась, прошла мимо письменного стола и невольно бросила взгляд на лежащие там ключи. По коже пробежал холодок, будто от сквозняка. Да, на нижнем этаже правда была дверь, но под лестницей, а не в подвале: у риелтора, продавшего им дом, не оказалось подходящего ключа. Па' прикинул размеры, рассудил, что за ней может быть лишь крохотный чулан со старыми мётлами и ржавыми вёдрами, и решил оставить всё как есть. Если бы на его месте была ма', она бы наняла бригаду рабочих и вынесла дверь любой ценой, даже если бы за ней правда оказался лишь крохотный чулан. А потом они все втроём долго бы смеялись за обедом оттого, что раскурочили полдома ради пригоршни пыли и паутины. В голове ещё билась мысль, что всё это детские сказки, а пальцы уже перебирали связку. Ну, Эшли, и что же ты хочешь здесь найти? Тот потемневший от времени ключ из сна с номером «3»? Когда такой ключ правда нашёлся, она замерла. В груди что-то неприятно заскреблось. Это… совпадение. Разумеется, просто совпадение. Вчера она слишком долго разглядывала находку, неудивительно, что мысли о ней так прочно впечатались в память. А даже если и нет, может, связка принадлежала какому-то старому коммунальщику? Или полицейскому? Мысль была совершенно глупой. Эшли глубоко вдохнула и потрепала себя по щекам. Кажется, нужно больше отдыхать. Через шесть дней Итан устраивает большую вечеринку на даче своих родителей. Разумеется, будут текила, оглушающая музыка, бассейн и разгорячённые тела, жмущиеся по углам. Неплохо для отдыха. Может, как раз то, что ей нужно. Она спустилась по лестнице, захватив ключи. Надо бы проверить, откроется чулан или нет, чтобы раз и навсегда покончить с этой ерундой. Лучше было бы дождаться па', но его снова вызвали на ночное дежурство. Для такого крохотного городка здесь до странности часто нарушали закон. Она прокрутила кран над раковиной до упора, набрала полстакана и отхлебнула. Вода была холодной и освежающей. Что ж, теперь можно идти к чулану. Вместе с мыслями о том, как это всё нелепо, на задворках сознания плескалось слабенькое, но очень навязчивое ощущение, что всё происходит совсем как в детстве, когда она верила в волшебников, чудеса и тайный проход за обоями в старом доме, который ведёт в другой мир. Кто знает, вдруг там и правда другой мир? Ну, насчёт другого мира она сомневалась, зато не сомневалась, что столкнётся сейчас с чем-то самым обыкновенным и только пожмёт плечами, в глубине души капельку разочарованная. Даже несмотря на темноту под лестницей, по углам отчётливо различалась паутина. Эшли поморщилась: надо бы здесь убраться, а то вечно не хочется проходиться пылесосом там, где не ходишь. В полумраке она с трудом отыскала нужный ключ; пальцы так часто проходились по его острым углам, что даже чуть-чуть занемели. Тихо лязгнула связка, когда он скользнул в скважину. Эшли пихнула его глубже в замок, навалилась на дверь плечом, повернула ключ то в одну, то в другую сторону. Кажется, чуть-чуть поддалось… Проклятье, сейчас если сломается… Замок взвизгнул, щёлкнул, и дверь открылась./// /// /// /// /// /
Каждый раз, открывая эту грёбаную дверь, Хейл чувствовал себя идиотом. Массивная и очень тяжёлая, она поддавалась невесть по какому принципу; иногда казалось, что местных копов специально обучают её открывать, чтобы не выглядеть перед заключенными недоумками — пыхтящими и скользящими ногами по полу, вот как он сейчас. С визгом дверь наконец отлипла от косяка, и Хейл втиснулся в образовавшийся проём. Здесь не было ничего, кроме длинного ряда решёток. Облезлые толстые прутья поблёскивали в солнечном свете, что лился из окон под самым потолком. Единственный заключенный поднял на него глаза, один из которых здорово заплыл. — Ну и как тебя угораздило, придурочный? — спросил Хейл, быстро подходя ближе. С плеч будто камень свалился, когда он увидел своего друга, Мичи Энселмента, вблизи: тот выглядел лучше, чем ожидалось. Мичи оскалился, обнажив мелкие белые зубы. Удивительно, как он не потерял ни одного в многочисленных драках. — Как и всегда. За языком не следили. Хейл прижался лбом к пруту, подавив вздох. Всегда одно и то же. — Ты помнишь, что через шесть дней у нас сдача проекта? Как я без тебя буду фотографировать? Мичи поморщился и скрестил пальцы на коленях. Костяшки у него были счёсаны до мяса. Хейл уже и не удивлялся тому, что два мужика, с которыми он подрался, два крепких работящих мужика попали в больницу, а Мичи — вот он, сидит, морщится, злобно и в то же время задумчиво смотрит из-под жёстких рыжих волос, не знавших ножниц, наверное, месяцев шесть, а из травм у него только трещины в двух рёбрах (походит какое-то время в корсете), вывихнутое плечо (врачи давно вправили) и громадные синяки на лице. Даже зубы все целые. — А что? — выпалил Мичи резко. — Боишься, что мэр возьмёт ремень и ата-та тебя по заднице? Папкин прихлебатель! Хейл даже не поморщился, хотя внутри что-то дрогнуло. Черт возьми, иногда Мичи становился просто несносным, особенно когда попадал за решётку. — Ты понимаешь, что тебе такими темпами дадут исправительные работы? — он склонился так близко к решётке, что разглядел трещины на поджатых губах Мичи. — И это в лучшем случае! Тот взглянул на него мрачно и пронзительно, как смотрел всегда, когда человек, по его мнению, сморозил несусветную глупость, и встал со скамьи, на вид такой же жёсткой, как бетонный пол. — Знаешь, что они сказали? — выдохнул он с ненавистью. — Что я «шлюхин ублюдок»! Я что, по-твоему, должен был это терпеть?! Эхо его голоса зазвенело под потолком. Хейл на миг прикрыл глаза. Проклятье, некоторым людям иногда правда не мешало бы держать язык за зубами. В тёмных глазах Мичи вспыхнуло нечто такое, что появлялось лишь тогда, когда он заговаривал о матери или просто её вспоминал. Хаотичный блеск, будто… тень какой-то растерянности. — Ладно, — ответил Хейл и вытащил из кармана ключ. — Они не подали на тебя заявление. Шериф настаивает на общественных работах, но… пока ты свободен! Мичи недоверчиво взглянул на него, хмыкнул и усмехнулся. — И ты столько меня мучил своими… нравоучениями, хотя всё это время мог открыть камеру? Да пошёл ты в жопу, Хейл… Ну и как ты это провернул? Хейл смутился, хотя постарался этого не показать. Как провернул? Да как и всегда. Когда ты сын мэра, иногда полезно пользоваться привилегиями. Мичи крупно повезло, что мужики, с которыми он подрался, действительно не подали заявление, но на учёт его все равно поставят. Три происшествия за два месяца — как-то многовато, и с каждым разом они становились всё серьёзнее. Его уже и так отстранили от занятий на неделю. Ключ зашуршал в замочной скважине, и дверь открылась с неприятным скрежетом, вынудившим поморщиться. Мичи вышел в коридор, демонстративно потягиваясь и хрустя костяшками. Какое счастье, что он не бросился благодарить, растроганный до слёз: у Хейла что-то переворачивалось в желудке каждый раз, когда ему пытались угодить только из-за отца. Мичи был совсем не такой. Он в принципе не считал нужным кого-то за что-то благодарить. — Хорош околачиваться с ним, парень, — бросил один из полицейских ему в спину, когда они выходили из участка. — Он года через два загремит сюда за что-то крупное. На челюсти Мичи заходили желваки, и Хейл с ужасом увидел, как оттопыривается в неприличном жесте средний палец его опущенной руки. Он не поднял кулак и просто пошёл дальше.