Немного о жизни

Просыпается Арсений от удушающей жары: на лбу чувствуются капельки пота, что норовят вот-вот скатиться вниз, а футболка на спине почти вся мокрая. Но жара удушающая не только из-за температуры в комнате — на шее чувствуется Шастово горячее дыхание, а на боку лежит его рука и прижимает ближе к себе; так ещё и одеяло валяется в ногах, накрывая их до колен. Вот зачем они в двадцати пятиградусную жару накрылись одеялом? На раздумья тридцать секунд. Ответа нет. Арсений аккуратно подцепляет чужую руку и скидывает с себя, шумно выдыхая, а затем поворачивается на спину и случайно задевает плечом чужой нос — совсем слабо, но достаточно для того, чтобы Антон поморщился и, отодвинувшись, приоткрыл один глаз. — Чё не спишь? — хрипит он и, открывая второй глаз, щурится. Ровно секунду — может, чуть больше — Арсений умиляется этой картине и после начинает обмахиваться ладонью — такое себе проветривание, но другого варианта нет. Единственный кондиционер в их квартире находится в гостиной, и это, в принципе, всех устраивает, потому что если включить и забыть выключить на ночь в спальне, то всю следующую неделю Антон будет кашлять, чихать и ругаться на «обоссанные кондюки». — Да жарко ужасно, — шепчет Арсений и начинает обмахиваться уже футболкой, дёргая за ткань вверх-вниз. — А-а-а, так окно открой, — предлагает Шаст и трёт веки, чтобы, наверное, не провалиться обратно в сон. — Да, можно. Пол приятно холодит ступни, и Арсений, забив на тапочки, шлёпает к окну. Просовывает руку между шторами и тюлем, нащупывает ручку и наконец-то открывает окно — распахивает полностью и просто стоит, глубоко вдыхая свежий ночной воздух. Райское наслаждение, по-другому и не назовёшь. Долгожданная прохлада проходится по телу и особенно ощущается в тех местах, где к влажной коже прилепилась ткань футболки. Несмотря на дневную жару, сейчас дует лёгкий ветерок и даже просачивается в комнату, вороша и без того спутанные волосы и слегка развевая тюль. Если бы это был мультик, от арсеньевского тела бы пошёл пар. — Охуенно… — не может не прокомментировать он с улыбкой на лице. — А мне уже холодно, — ворчит сзади Шаст и, судя по возне, закутывается в одеяло. — Открывай на проветривание и ложись. — Двадцать с лишним градусов, какое холодно? Ла-адно. Оставляя щель в несколько сантиметров, Арсений закрывает шторы и возвращается на кровать. После небольшого проветривания становится гораздо легче, теперь и спать можно. Через пару минут он чувствует, как на его бок снова укладывается чужая рука и прижимается к груди, а в шею вновь утыкается тёплый нос — жара возвращается. — Шаст. Вначале Антон никак не реагирует, наверняка уже одной ногой находясь во сне, но после того, как Арсений ворочается и отлепляет его ладонь от груди, всё-таки пробуждается. — М? Что? — Правда очень жарко, а с твоими объятиями вообще невозможно. Ещё немного помолчав, Антон бормочет: — А кого мне тогда обнимать? На самом деле вопрос хороший, но ответа на него Арсений пока не может дать. Если честно, он обычно не обращал внимания на эту привычку — возможно, он уже и сам привык к тому, что во сне Шаст его обнимает, но сейчас, чувствуя, как снова становится жарко, Арсений всё-таки замечает, как Антоновы проворные лапы то и дело тянутся к нему, чтобы как-то приобнять или прижать. И непонятно, то ли ему холодно без Арса, то ли он тактильный даже во сне. Возможно, и то, и другое. — Может, подушку? — Арсений шутит, однако Антон, кажется, воспринимает его предложение всерьёз и даже приподнимается. Он встаёт с кровати и топает из комнаты в гостиную, где на диване лежит несколько небольших декоративных подушек. И правда — возвращается с одной из таких в руках. — Антош, я ж пошутил, — легко улыбаясь, шепчет Арсений и наблюдает за тем, как Антон ложится, обнимает двумя руками подушку и поворачивается к нему спиной. — Не говори, что ты обиделся. Мне же правда жарко пиздец. Через пару секунд Шаст поворачивается, всё ещё крепко держа подушку, а затем тянется ближе к нему и чмокает в плечо — он едва касается губами, но и этого жеста достаточно для того, чтобы полегчало. — Всё ок, не парься. Споки ноки. Арсений снова улыбается и выдыхает — всё действительно нормально. — Спокойной ночи.

***

Вспоминая ночные события недельной давности, Арсений понимает, что он дурак. Мягко говоря. Ладно, в первые пару ночей было хорошо: они целовались перед сном, потом Антон обнимал свою подушку, отворачивался и засыпал; либо отправлял Арсения спать, сам полночи залипал в телефоне, а потом уже ложился, обнимал подушку и засыпал. А сам Арсений накидывал на себя тонкое одеяло — поменял наконец, а то со старым совсем жарко было — и кайфовал, даже засыпать стал быстрее, чем обычно. Но вскоре кайф прошёл, и стало как-то дискомфортно. Первый звоночек прозвенел в тот момент, когда Арсений проснулся после какого-то стрёмного сна и впервые за долгое время не почувствовал себя в безопасности — во сне он видел каких-то монстров, темноту и ощущал себя маленьким испуганным ребёнком. После пробуждения так хотелось вжаться лицом в чужую грудь и чтобы Шастовы руки обвились вокруг него и успокаивающе погладили по спине, но Антон крепко спал и обнимал не его, а эту несчастную подушку, чёрт бы её побрал. Поэтому пришлось поделать дыхательную гимнастику, попить водички и ещё полчаса полежать, чтобы полностью успокоиться и наконец заснуть. Второй звоночек прозвучал, когда Арсений почувствовал острую нехватку сопения возле уха. Он уже так привык к тёплому дыханию в шею, плечо или висок, что в какой-то момент без этого стало трудно засыпать. Нет, Шаст, конечно, всё ещё спал рядом, иногда дышал достаточно громко, но это всё не то, совсем не то. Хочется как раньше, а сказать об этом как-то неловко — сам ведь отогнал. И с каждым днём эта неловкость росла, и хотя они уже столько лет друг друга знают, всё равно поговорить почему-то было сложно. Антон не обсмеёт его, не пошлёт тем более, однако Арсений продолжал играть в партизана и делать вид, что ему вполне комфортно спать без чужих объятий; а на самом деле каждый раз, когда он видел, как Шаст утыкается носом в подушку, внутри всё сжималось от тоски. Просто дайте ему ночные обнимашки, и никто не пострадает. И сегодня, спустя шесть дней после их разговора, Арсений понимает, что пора что-то делать — уж слишком одиноко вот так лежать, краем глаза пялиться на чужую спину и мечтать о том, чтобы Антон повернулся, отбросил подушку и обнял его. Да и глупо это — бояться просто попросить. — Шаст, спишь? Антон отрицательно мычит, но, судя по его состоянию, ещё чуть-чуть — и он бы провалился в сон, да и это неудивительно, сегодня они до вечера сидели в офисе, поэтому усталость от долгого рабочего дня накрыла их обоих сразу по приезде домой. — Тебе не холодно? — пробует Арсений и поворачивается на бок, чтобы лицезреть чуть скрюченную Шастову спину. — М-м, — снова отрицательно мычит Антон и показательно поправляет своё одеяло на боку. — А мне прохладно… — Накинь одеяло? Да, с намёками у них туговато. У обоих причём: Антон порой не понимает, что ему пытаются донести, а Арсений просто делает слишком неочевидные намёки. Он вздыхает и грустно глядит на край кровати, где лежит его скомканное одеяло — по сути просто пододеяльник без внутренностей. Можно было бы забить и снова поспать без ощущения чужих рук на теле, но Арсений не сдастся. — Мне холодно и одиноко, — уже более прямо говорит он и ждёт, пока Шаст наконец сообразит. — Одиноко? — Антон полностью выбирается из сонного состояния и поворачивается — в его руках всё ещё находится подушка. — Да. Арсений нагло вырывает подушку и откладывает её к себе за спину, чтобы больше глаза не мозолила. — Что? На вопрос он не отвечает — просто сдвигается ближе и прижимается лбом к плечу, наконец-то чувствуя тепло чужой кожи. Так хорошо и так правильно… Так нужно. Арсений касается носом Шастовой шеи и выдыхает — сейчас хочется вжаться в него всеми клеточками тела, что так отчаянно требовали это в последние несколько дней. — Неделю назад ты попросил меня не обнимать тебя, а теперь уже одиноко и холодно? — бормочет Антон, но совсем не недовольно, а спокойным тоном, будто в попытке разобраться, в чём дело. — Я понял, что без тебя мне плохо, — шепчет Арсений, решив всё-таки пооткровенничать. Формулировать мысли трудно — всему виной усталость, — но раз уж начали, надо закончить, поэтому он продолжает: — Как бы… когда я в Питере, мне нормально, вернее, мне привычно. Я, конечно, скучаю сильно, но всё равно чувства другие, и спится вполне нормально. А когда ты рядом, буквально в полуметре, и я совсем тебя не чувствую, мне как-то тяжело. И почувствовал я это только сейчас, когда мы всю неделю ночью не обнимались. Когда это единичные случаи, мне тоже нормально, а когда так резко и долго… — Арсений вздыхает и замолкает. — Родной, — Антон жмётся к нему ближе и обнимает одной рукой, вторую держа под подушкой для удобства. — Надо было сразу сказать, я бы всё понял. Мне и самому херовенько было, но я думал, тебе так комфортнее. — Комфортнее, только когда на улице жарко. — Тогда давай только в жару будем спать отдельно друг от друга. Или, если хочешь, я буду как-то по-другому тебя касаться, без объятий. — Давай. Лучше варианта и не придумаешь, правда. Арсу будет в разы лучше, если Шаст хотя бы мизинчиком за него схватится и будет держаться. — Договор, — судя по интонации, Антон улыбается, и Арсений тоже чувствует на лице улыбку. После разговора стало однозначно легче, наверное, надо было поговорить раньше, но такой исход событий его тоже вполне устраивает — самое главное, что они пришли к решению, устраивающему их обоих. Арсений выпутывает одну руку из их клубка и подцепляет ткань Антонова одеяла — оно потолще его, потому что всё-таки Шаст мерзляк, а Арсу реально прохладно. Антон ему помогает и накидывает на него половину одеяла, а под ним снова обнимает одной рукой и нежно-нежно гладит по спине: очерчивает пальцами позвонки и проходится по краю футболки, иногда забираясь на поясницу. От этих касаний немного мурашит, а улыбка так и не сползает с лица. Вот такой способ засыпания ему нравится. Десять из десяти, одобрено Арсением Поповым.