Немного о жизни

Утром Антон просыпается в очень странном и не привычном для себя состоянии: голова безостановочно ноет, боль отдаёт в нос и горло, а глаза ощущаются настолько сухими и горячими, что моргание приносит очень сильный дискомфорт. Вкупе с этим сквозь незашторенное окно на лицо попадают лучи только взошедшего солнца, поэтому ему приходится развернуться и накрыться с головой одеялом. Вначале Шаст даже не понимает, почему он чувствует себя таким овощем и что вообще происходит. Но постепенно приходит в себя, анализирует состояние и, скинув раскалённое одеяло, сразу идёт мерить температуру. Конечно, не без труда, не без кряхтений и стонов он добирается до кухни, кое-как находит градусник, спрятанный в ящике, и садится за стол — до спальни обратно идти нет сил. Спустя десять минут безмолвной тишины кухни электронный градусник пищит и предательски показывает тридцать семь и четыре. Антон хмурится, пялясь на число неверящим взглядом — когда и как он умудрился заболеть? И, что самое главное, что теперь делать с запланированными на сегодня съёмками рекламы для новых «Контактов»? Посидев минут десять на стуле — может себе позволить, до будильника ещё больше получаса, — и почесав затылок в раздумьях, он решает-таки поехать. Глупо? Возможно, но ему сейчас не до рациональных размышлений. По сценарию в кадре только он, нужно просто сказать десяток предложений и всё, ничего же сложного. Подводить команду хочется меньше, чем отлёживаться дома.

***

Вот только в офисе его посылают куда подальше — домой то есть. Только завидев хмурого и сопливого Антона, Дима, который тоже снимается в рекламе, но для «Громкого вопроса», буквально разворачивает его и словесным пинком под зад посылает обратно. Дураком называет и на протесты грозится позвонить умотавшему в Питер по делам Арсению. Здоровый Шаст бы посмеялся с этой детской угрозы, но у него пухнет голова, а мозг работает крайне медленно и выдаёт странные реакции, поэтому Антон чуть пугается, прекращает попытки убедить, что с ним всё в порядке, и вызывает такси. Первое время он переживает, что вот так внезапно сорвал съёмки своей глупой болезнью, но потом в общем чате всей команды его убеждают, что ничего страшного не случилось и рекламу можно снять чуть позже. Прочитав все поддерживающие сообщения от ребят, Антон выдыхает неслышно, прислоняется горячим виском к приятно холодному окну и выключает телефон; возможно, его накрывает лёгкая дрёма, потому что путь домой проходит максимально незаметно, и вскоре он выбирается из машины, чтобы через пару минут уже оказаться в родной квартире. Всего часа полтора его не было дома, а усталость накатывает такая, будто он не на такси катался большую часть этого времени, а снимался весь день без перерывов. Наверное, это температура поднимается. И предположение оказывается верным — на градуснике уже тридцать восемь с небольшим, а голова начинает болеть всё сильнее, и по телу от озноба бегут мурашки. Антон кое-как умывается, переодевается, и единственное, на что ему хватает сил после всех этих энергозатратных манипуляций, это грохнуться — ладно, аккуратно лечь — в кровать. Лекарства потом, едва заметно вибрирующий от сообщений телефон тоже потом, всё потом! Ему надо отдохнуть, просто немного полежать… Он проваливается в сон, сам того не ожидая, и спит почти без пробуждения. Только несколько раз очухивается, чтобы перевернуться с горячей стороны подушки на другую и поправить одеяло — ему то жарко, то холодно, поэтому с одеялом возникают определённые проблемы. В комнате душно, воздух немного спёртый, потому что перед сном Антон закрывает дверь, и из-за этого сон то превращается в дрёму, то обратно. А вот окончательно просыпается он от чужих мягких пальцев, поглаживающих разгорячённый лоб, — на контрасте они кажутся прохладными, и Шаст, не соображая, что происходит, своей рукой прижимает плотнее чужую, чувствуя не только мягкую ладошку, но и твёрдый металл на пальце. Кольцо. На безымянном пальце. Он распахивает глаза, жмурится от просачивающихся из коридора лучей света от лампы и концентрируется на руке у себя на лбу и на человеке, который сидит рядом на кровати. — Арс? — выходит хрипло, поэтому приходится хорошенько прокашляться. — Ты чё тут делаешь? Или я сплю? Арсений, который выглядит и ощущается вполне себе реальным, качает головой, не прекращая при этом поглаживать его лоб, но меняя одну руку на другую. — Почему ты не сказал, что заболел? Если бы не обсуждение перенесённых съёмок рекламы в телеге, я бы и не узнал, — он звучит немного раздражённо, но куда больше — беспокойно. — Прости. Я приехал домой и уснул. Антон поворачивается и ложится на бок, так что Арс теперь гладит его по виску — всё так же нежно и успокаивающе. — И жаропонижающее не выпил? Какая у тебя температура была? Как ты сейчас себя чувствуешь? Его заваливают вопросами, и приходится хорошенько потрудиться, чтобы утрамбовать их в голове, сосредоточиться и более-менее внятно, хоть и односложно ответить: — Не выпил. Было тридцать восемь и один. Пока не понимаю, после сна не соображаю. Арсений вздыхает, но не разочарованно, а спокойно и тянется к нему, чтобы чмокнуть в лоб. У Антона нет сил, чтобы что-то сказать, у него гудит голова после сна, но даже несмотря на возможность заразить Арса, этот поцелуй отдаётся чем-то очень тёплым в груди; в голове будто бы немного проясняется, и лёгкая улыбка сама появляется на лице. — Я скоро приду, ты лежи пока. Шаст молча кивает и, напоследок прижав к щеке Арсову руку, провожает его взглядом до коридора, а затем поворачивается на другую сторону, чтобы яркий на контрасте с темнотой за окном свет лампы не бил в чувствительные от болезни глаза. Почти без движения он лежит, даже не реагируя на жар от одеяла, приходит в себя после сна и чувствует, как гул в голове проходит и уступает место обычной пульсирующей температурной боли. Из-за того, что Антон лежит на боку, одна ноздря начинает дышать, и он слышит лёгкий запах чего-то вкусненького, чего-то домашнего, чего-то… куриного. Суп? Ну Арсений. Жучара. Мало того, что сорвался в Москву без предупреждения — хотя надо проверить телефон, возможно, там есть пара пропущенных, — так ещё и сделал это буквально сразу же после сообщений в общем чате: Антон провалялся во сне около шести часов, судя по часам на тумбочке, а Арс за это время и приехать успел, и переодеться в домашнее, и суп сварить. Антону хочется ругаться, но он не может — ему чертовски приятно. А ещё он сам поступил бы точно так же, без раздумий сорвался бы в другой город и ухаживал за любимым человеком. Ладно, не совсем без раздумий — предварительно предупредив команду, перенеся съёмки на другие даты или всё-таки досняв то, что нужно срочно. Но потом сразу же на сапсан или самолёт, и в путь. Он просто надеется, что из-за его болезни Арсу не пришлось переносить важные дела. За текучими мыслями время проходит практически незаметно, на землю его возвращает только необходимость пару раз посморкаться, чтобы не залить соплями подушку, и вскоре к нему возвращается Арс. Он приходит с откуда-то отрытым подносом с миской на нём, аккуратно включает лёгкий свет — хотя и к нему приходится привыкать — и садится туда же, где сидел какое-то время назад. Всё-таки нюх не подвёл, это действительно куриный супчик: с вермишелью, морковкой, куриной грудкой, картошечкой, луком… Во рту мгновенно скапливается слюна. Антон сразу и не заметил, что на самом деле проголодался как чёрт, а ведь с утра перед поездкой в офис съел только пару бутербродов с горячим чаем — больше не влезло. — Садись, покушай. Арсений ждёт, пока Антон подкладывает под спину подушку и удобно усаживается, откидывая подальше одеяло. А после ставит ему на выпрямленные ноги поднос с миской и сам берёт ложку, чтобы зачерпнуть суп. — Арс, ну я сам. Я хоть и больной, но не беспомощный, — тянет Антон и косится на приблизившуюся ко рту ложку. — А ложечку за меня? — Арсений строит моську, а затем улыбается, видя Шастовы закатанные глаза. — Ну пожалуйста. Одну! — Ладно. В рот попадает первая ложка супа, постукивая железом о зубы, и Антон прикрывает глаза от удовольствия. Как же вкусно, господи. — Это офигенно, спасибо, — с улыбкой благодарит он и перехватывает ложку, чтобы зачерпнуть следующую порцию. Суп приятно согревает жгущее простуженное горло, и становится чуточку лучше. Пока Антон кушает, Арсений сидит рядышком и то в телефон заглядывает, то на него смотрит — это немного смущает, потому что Антон, наверное, ест неаккуратно и выглядит как грязный драный кот, но, в целом, на фоне простуды и возвращающейся температуры это не сильно волнует. Если нравится, пусть смотрит, хотя нравиться тут нечему. — А что у тебя со съёмками? — спрашивает Антон, когда Арсений дописывает и отправляет какое-то длинное сообщение. — Ты же не бросил все дела? Арс откладывает телефон и поворачивается к нему. — Не переживай, всё в порядке, мы досняли всё к началу дня. Я думал приехать вечером, но возникла необходимость купить билет на поезд пораньше. — Хорошо, что всё хорошо. Спасибо, что приехал. Зачерпывая последнюю ложку, чтобы отправить её в рот, Антон засматривается на тёплую улыбку, и одна капля попадает на подбородок и течёт вниз. — Аккуратнее. Арсений суетливо берёт принесённые вместе с супом салфетки и прижимает одну к его лицу, чтобы вытереть каплю; без нажима напоследок проводит ею по коже и кладёт скомканную салфетку на поднос. Без всяких преувеличений у Антона трепещет сердце от этого жеста, хотя в нём нет ничего такого — просто забота, но это внезапно очень трогает. Как в чересчур сопливом фильме, он хлюпает носом, но не из-за слёз, а из-за того, что действительно сопливый. Миска отправляется к грязной салфетке на поднос, а сам поднос — на прикроватную тумбочку. — Так, сейчас принесу градусник, посмотрим, что с температурой, и тогда, если надо, выпьешь жаропонижающее, — озвучивает план на ближайшую четверть часа Арсений и уже почти поднимается, но Антон быстро к нему пододвигается и, зацепившись за плечо, останавливает. — Спасибо большое, Арс, — он прижимается к боку и обнимает, чувствуя под ладонями крепкое тело и чуть выпирающие рёбра. Всё такое родное. — Спасибо за заботу. Раньше я как-то не очень это всё любил, ну, ты помнишь, — Антон вспоминает, как раздражался, когда о нём пытались заботиться, будто он ребёнок, и поджимает губы, — а сейчас мне… приятно. Очень. И прости, если заражу. Он прижимается крепче и чувствует, как Арсений поворачивается к нему и обнимает, превращая Антона в гусеницу, завёрнутую в кокон, — для полной схожести не хватает одеяла, но это будет перебор. Свой холодный нос Шаст пристраивает к горячей шее, всё ещё чуть-чуть пахнущей парфюмом, а не более тёплые пальцы — на поясницу под широкой футболкой. Если в такой же обстановке он проведёт весь свой больничный, то хватит и нескольких дней, чтобы вернуться в строй. Как пелось в детской песенке, от улыбки станет всем светлей, а от Арсовых объятий, от поддержки и заботы выздоровеет один Антон Шастун.