Пустые небеса

— Постой! — Что ты копаешься? — прошипела Анна. — Давай быстрее! — Сейчас. Коробку забыл. — Мика! Какую коробку? Мика аккуратно задвинул ящик комода. В его руке была жестяная синяя коробка из-под печенья. Он расстегнул спортивную сумку, затолкал коробку туда и сказал: — Все. Нашел. — Бежим! — Анна распахнула окно. — Давай, ты первый. — Блин, холодно! — Давай! Шестнадцатилетний Мика вылез на балкон. Тридцатиградусный мороз сибирской зимы сразу обжег щеки и начал пробираться за шиворот его пусть утепленного, но точно не по погоде спортивного костюма. Мика убедился, что в родительской спальне не горит свет, для верности прополз под окном на корточках, и только выпрямившись в простенке, свистнул. Анна легко спрыгнула с подоконника, кинула ему сумку, а затем проделала тот же путь сама. Перелезть на соседский балкон несложно. Мика сто раз это проделывал, но то было лето и день. Сегодня же он немного замялся и едва не промедлил отпустить руку. Получив гневное шипение в спину, неловко спрыгнул. — Не время думать, — сказала Анна, — шевелиться надо! — Да шевелюсь я! — Все, спускаемся. Они вылезли сначала на козырек подъезда, потом свалились кубарем в сугроб и побежали в сторону станции, на ходу стряхивая с одежды и шапок искрящийся в свете фонарей снег. Если бы Мика и хотел думать, то холод, скользящие подошвы осенних кед и жуткая спешка все равно не позволили бы ему. Думать, как любил говорить отец, надо было раньше. Тремя днями раньше Анна наконец озвучила родителям предложение забрать Мику с собой в Шотландию, чтобы он мог учиться на конструктора летательных аппаратов. Отец даже дослушать не захотел: — Точно нет. — Почему? — Потому что я его отец, и я решаю, где будет жить и учиться мой ребенок. Еще раз, мама, если десять лет назад ты не поняла — в Сибири нужны другие люди! Хочет конструировать — пожалуйста. Железнодорожный ждет! Анна пожала плечами. Ни один мускул на ее лице не дрогнул. Она вонзила вилку в котлету и просто продолжила есть под пристальным взглядом сына. Теперь, в сорок девять, он выглядел ее старшим братом. — Я все равно уеду! — выпалил Мика. — Просто уеду с бабушкой! — Михаил! — цыкнула мама. По выражениям лиц взрослых мгновенно стало ясно — это он зря сказал. Мама так сверкнула глазами, что Мика чуть под стол не полез, а отец просто ушел куда-то, прихватив с собой его зимние ботинки, куртку и варежки. — Выступил? — спросила Анна. — Чего добился? — А что он? — буркнул Мика. — Думает, самый главный для всех. Не пойду я в железнодорожный. Лучше я… Он зашмыгал носом. На астрономию, где происходило хотя бы что-то интересное, свердловская группа набирала один раз в пять лет, и это был не его год. В медицинский или на биотехнологии Мике не поступить — химию и биологию он не брал как основные предметы, а для информационных систем был все-таки недостаточно подвинутым на математике. — Не реви! — Анна Львовна, — осторожно сказала мама, — может и правда лучше Мике остаться дома? Там все же другой язык, другие люди. — Люди, Марин, везде одинаковые, поверь старой обезьяне. Язык подтянем. Собирай потихоньку вещи, дружочек. Поезд уже остановился, когда они буквально пролетели мимо вокpзала и затормозили у заснеженной платформы. В одном из четырех вагонов открылась дверь. Проводница спустила лесенку. — Ваше купе номер три, — зевнула полная женщина в серой форменной куртке. — Чай, кофе? — У меня же нет билета! — осенило Мику, но никто не обратил внимания. Они прошли в купе с двумя почти настоящими кроватями и маленьким столиком посередине. Совсем непохоже на поезд с жесткими скамьями, который шел через Зиму в Иркутск. Мика осторожно присел на краешек. От тепла начинало клонить в сон, и если бы немилосердная Анна не погнала чистить зубы, то он заснул бы немедленно. — Выпей воды и спать, — скомандовала она, когда Мика вернулся, помахивая пакетиком с полотенцем, зубной щеткой и смешным маленьким тюбиком пасты — все нашлось в купе. — Разве можно без билета? — Ты со мной, — ответила Анна. Больше она ничего не объяснила. Мика заснул и проснулся только через восемь часов. За окном качался на ветру бесконечный заснеженный лес. Мика вдруг понял, что сбежал из дома. Завтра нужно было возвращаться после каникул в школу. Через неделю он должен был поехать на соревнования по волейболу. Мама, наверное, плачет, а отец… Отец теперь его не простит. — Долго нам ехать? — спросил он. Надо будет, наверное, связаться с родителями, сказать, что он жив и здоров. — Еще почти трое суток. — До Москвы? Анна отложила планшет. Легкая улыбка тронула ее губы. В обращенных ко внуку глазах при желании можно было уловить все — от сочувствия до насмешки, но лицо оставалось безмятежным. — Да, дружочек. Москва тебя пугает? — Папа говорил, что ничего хорошего там нет. — Твой отец прожил в Москве одиннадцать лет. Он очень переживал, когда пришлось уехать и разлучиться со мной. Его фанатизм по Сибири всего лишь психологическая защита, не суди строго. Она снова углубилась в книгу, оставив Мику смотреть в окно и думать молча. Уже в Красноярске стало ясно, что отец отказывается с ним разговаривать, мама лишь всхлипнула, взяв обещание быть осторожным, зато Алекс наорал от души, назвав предателем и выродком. Анна рявкнула в экран что-то по-испански, а затем заблокировала всех троих. Нашипев для верности на рыдающего взахлеб Мику, чтобы не развешивал нюни, она потащила его за руку в вокзальное бистро. Приятная купюра убедила бармена плеснуть в отдельный стакан чего-то цвета чая, но точно не чая. Анна отлила часть Мике, который немедленно закашлялся. — Он же несовершеннолетний, — вздохнул бармен из-за прозрачного экрана. — Шестнадцать уже, — отмахнулась Анна. — Забей. Видишь, человек в прострации? Из дома сбежал учиться, с отцом и братом рассорился. — В Москву что ли? — Ага. — Сын ваш? — Внук. — Да прям. Пластиковая карточка небрежно повернулась в пальцах. По лицу бармена даже слегка нетрезвый Мика понял, что впечатление Анна произвела неизгладимое. — И как? — Человека, который задал мне такой же вопрос в баре лет десять назад, на следующее утро нашли с тремя десятками ножевых. Больше вопросов бармен не задавал. Молча отдал им пакет с бургерами и картошкой и отвернулся греметь чистыми стаканами. После Красноярска они больше не выходили из поезда. Иногда Анна рассказывала о знакомых, которые жили в мерцающих огоньками где-то поодаль городах, о новосибирской группе, сформировавшейся из ученых Академгородка и компании исследователей, переехавших из охваченной пандемией Москвы, об Омском университете, что был, по ее словам, сияющим лучом истины в сибирской тьме. Мика слушал, затаив дыхание. Ему казалось, что за бесконечными заснеженными лесами, за суровыми уральскими горами, за мерзлыми равнинами он видит людей, которые освещают и согревают мир, и обещал себе стать одним из них.

***

Как только поезд замедлился на въезде в Москву, Анна выгнала Мику из купе. Он прилип к окну в вагонном коридорчике, глядя на мрачные махины покинутых зданий и на светящие окна — живых, на невиданные трехэтажные эстакады, за поворотами которых угадывались широкие дороги. С трудом верилось, что все пространство занимает один город. Дверь купе открылась. Анна сидела на своей кровати в белом плаще, закрывающем все от горла до пят. На голове у нее была тонкая серая шапочка. Она красила губы темно-вишневой помадой, глядя в свое отражение в окне. Рядом стоял матовый, черный как ночь карбоновый чемодан. — Откуда он взялся? — Мика указал подбородком на чемодан. — На полке лежал, ты его не замечал просто, — рассмеялась Анна. — Это же мое купе. Забыл? — Да ну тебя. Мика сердито отодвинулся от руки, растрепавшей его волосы. Он натянул свитер, самые теплые носки, куртку от спортивного костюма. Снег за окном обещал нелегкие времена человеку, который убежал из дома без зимней обуви. Бессердечная Анна велела ему не раскисать, однако пообещала, что мерзнуть не заставит. Это не особо воодушевило, так что до самой остановки поезда Мика мрачно пялился в стену. Едва они спрыгнули с подножки, как на платформе включился фонарь, и белый плащ Анны вспыхнул ярко-синим светом. Она удовлетворенно улыбнулась. Тихо щелкнула ручка черного чемодана, маленькие колесики бойко покатились по вычищенному асфальту. Мика поспевал следом, вцепившись в свою сумку холодными пальцами, мысленно проклиная себя, Анну, холод и Москву. Вдруг он чуть ли не зажмурился от яркого света, поднял глаза и остолбенел. Вокруг высились здания, похожие больше на сошедшие со страниц сказок дворцы, чем на реальные дома. Одно было как разукрашенный терем, второе, с часами на башенке, показалось ему пряничным домиком. И самое высокое, с темным уходящим ввысь шпилем и красными огоньками на нем, буквально заворожило Мику. Он не мог оторвать взгляда от этого невероятного здания. — Кто пять минут назад страдал, что умрет от холода? — крикнула Анна. — Давай быстрее! — Что это? — Мика показал вверх, на шпиль. — Высотка. Гостиница. Так, стой. У тебя есть маска? Нет, конечно. Подожди тут. Анна поставила чемодан и убежала. Мика стоял на месте, как он теперь понял — в середине окруженной автомобильными дорогами площади. «Ленинградский вокзал» — прочитал он надпись на здании с часами. За спиной обнаружился еще один — Казанский. Можно было бы бесконечно рассматривать эту троицу, даже несмотря на подбирающийся к животу холод, но тут сверху раздалось жужжание и механический голос велел стоять и не двигаться. Полицейский дрон завис перед лицом. Мигнули красные диоды, и Мика почти почувствовал как по коже побежала полоска сканера. — Ваше имя? — раздался искаженный передатчиком голос. — Михаил Аубер, — прошептал Мика. — Дата рождения? Он не успел ответить, потому что вернулась Анна, оттеснила Мику от дрона и сама впилась взглядом в равнодушное черное рыльце. — Ваше имя? — Анна Аубер. — Дата рождения? — Двадцать третье января восемьдесят шестого года. Тысяча девятьсот. — Оставайтесь на месте до прибытия полиции. Анна натянула на Мику полнолицевую маску. Он замычал. Казалось, что в этом невозможно дышать, говорить, даже смотреть через экран, делающий свет более тусклым и холодным, было неприятно. Плащ снова вспыхнул синим. Позади Анны стоял человек в черной форменной куртке и шапке-ушанке. Его маска болталась почти на груди. В руках у него был фонарик, точно такой же, как много лет назад подарил Мике брат. — Проверяете, настоящая ли я? — спросила Анна. — У меня есть документы получше. Выключите это, пожалуйста. — Работа такая, — буркнул мужчина. — Давайте документики. Почему молодой человек без маски? — Только что из чистого города. Теперь будет экипирован. — Всего хорошего. Карточка вернулась к Анне. Человек в форме делал вид, что сдувает снежинки с дрона, а сам, Мика видел точно, пялился на Анну во все глаза. — Почему он сам без маски? — шепнул Мика. — Это Москва, дружочек. Через несколько минут к ним подъехал черный автомобиль с неоновыми желтыми полосами на полированных боках. Выглядел он совершенно обычно, но водительское место было пусто. Баранка руля повернулась, выравнивая колеса. С едва слышным шипением открылись замки дверей. — Москва — самый большой и самый опасный город Европы, — начала Анна, когда машина вырулила на широченную улицу с высокими деревьями и рядами фонарей по обе стороны. — До пандемии здесь жило почти пятнадцать миллионов человек. Теперь осталось пять. — Они все умерли? — Частично. Многие уехали, когда пришла лямбда. На Север, в Сибирь, в Казахстан. Некоторые вернулись к родне в города поменьше. — Красиво очень. Все совсем не так, как у нас. — Ты не захочешь тут жить, — сказала Анна. — Это особый город. Москва как женщина. Нужно любить ее по-настоящему, чтобы быть счастливым. Вот только если ты ее полюбишь, она никогда больше не отпустит. — Здесь сложно жить? — Нормально. Получше, чем в других местах. Они приехали поздно вечером. В это время улицы должны быть полностью безлюдны, но Москва казалась живой. Сияли вывески, окна, рекламные экраны размером с дом. Тут и там у открытых дверей заведений стояли красиво одетые люди. — Чем тут занимаются? — Торгуют смертью, жизнью и знаниями. — Чего? — Оружейные производства. Как только стало ясно, что дело плохо, заводы вывезли сюда в течение нескольких дней. На местах просто выставили оцепление из военных — и никто не шевельнулся. Пандемия пандемией, а автомат Калашникова всегда в цене. Потом медицина. Сейчас в Сибири тоже есть неплохие центры, но тут — лучшие. Вокруг все еще живет куча народу, и их нужно лечить и учить. Платное образование, тоже пока что лучшее на этой части суши. Ну и айти, банки, нефтяной завод. Хватает. — Погуляем завтра? — Без шансов, — отрезала Анна. — Папенька наверняка тебя в розыск объявил. Местная полиция не особо торопится у сибирских запросы принимать, но дольше пяти дней тянуть не будет. Сегодня четвертый. Вот запустили бы маглев... Мика разочарованно отвернулся к окну. Они проехали мимо еще одной высотки с зеленой подсветкой шпиля, мимо длинной красной стены с рядом башен, на одной из которых горела рубиновым огнем пятиконечная звезда, по широкой улице, где на домах, похожих на раскрытые книги показывали едва ли не целые фильмы. Город, казавшийся огромной шкатулкой с чудесами, буквально просил, чтобы его рассмотрели. Уезжать наутро, даже не приоткрыв ее, было преступлением. — А есть еще высотки? — Понравились? — рассмеялась Анна. — Тогда сейчас будешь визжать от радости. Мика взглянул на нее так, чтобы выразить всю полноту сомнения, но когда машина через несколько минут стала замедляться — издал вопль восторга.