Ровно к четырём мы с Рамоной подошли по заветному адресу. Я следовала за ней, с удовольствием смотрела по сторонам и любовалась городком. Пусть и маленький, и далёкий от всех благ городов-миллионников, без высоток, небоскребов и ярких развлечений, растянувшийся длинной лентой вдоль прореженных человеческой рукой лесных массивов, он был очарователен по-своему. Казалось, на улицах людей практически не было: многие и так передвигались на машинах, но в этой части Вудсборо жизнь и вовсе замерла. Только птицы тонко перекликались трелями в ветвях высоких тополей и вязов, да в самом конце улицы, почти что замыкая её, стоял действительно большой солидный дом, окружённый тополями.
Репетиция пройдёт в доме 14 на Кассл-Хиллс, — повторила я про себя и поправила лямку рюкзака на плече. Рамона улыбнулась, веснушки ещё ярче вспыхнули на носу и щеках.
— Как бы не опоздать. Они так классно играют!
Мы обошли кованую высокую ограду с торца, и Рамона толкнула ворота, пропуская меня вперёд.
Меня немного смутило, что мы так просто прошли в чужой двор, но судя по всему, здесь это было в порядке вещей. Я торопливо взбежала по террасным ступенькам, однако Рамона поймала меня за локоть и покачала головой:
— Нет-нет-нет, нам в гараж. Парни играют там. — Моё лицо было слишком выразительным, так что Рамона лишь фыркнула. — Ты что же, никогда не была на гаражных репетициях?..
— Прости, — я развела руками, — не приходилось. В Чикаго меня это не слишком-то интересовало.
Или, точнее, мне не давали этим интересоваться. Сразу после школы — бегом в машину, мама везла на занятия по музыке, или в бассейн, или на электив. Дел было невпроворот, так что лет до пятнадцати я вообще мало с кем дружила и одна никуда не ходила. А когда заболел отец, матери стало некогда донимать меня. Понимаю, как ужасно это звучит, но не бывает худа без добра. Сейчас мой поводок ослаб, и я не намерена больше его терпеть.
— В общем, нам сюда.
Рамона повела нас вдоль высокой, аккуратно стриженой зелёной изгороди. Листву аккуратно сгребли в кучки на газоне. Мы свернули за угол и подошли вплотную к просторному гаражу размером с весьма неплохой домик. У него уже галдели девчонки — человек десять, плюс мы с Рашель. На новоприбывших взглянули мельком и больше не отвлекались. Под деревом курили трое парней: их я видела в школе. До меня доносились обрывки фраз:
— …каждую осень…
— …хочу, чтобы Трюкач сыграл соло!
— …куда они пропадают на всё лето?!
Наверное, Вудсборо — слишком маленький город, так что даже какая-то местечковая гаражная рок-группа просто встряхивает местную молодёжь! Усмехнувшись, я скрестила на груди руки и посмотрела на опущенные до середины бежевые металлические щиты, служившие гаражу воротами. Дорогие, однако. Здесь явно живут не нуждающиеся в средствах люди.
— А кто они вообще такие?
Рамона пожала плечами, вынув из кармана сумки пудреницу и старательно поправляя макияж в уголке глаза:
— Кто как говорит. Вроде, какие-то знаменитости из Калифорнии — приезжают сюда так, отдохнуть от интрижек и шоу-бизнеса, а заодно репетируют. Вроде парни родом из Бангора, а в Вудсборо просто купили дом.
— Всё это звучит очень невнятно и мутно, — заметила я.
— Так кто об этом думает! — воскликнула Рамона и захлопнула зеркальце. — Парни обалденные, а главное — потрясно играют. Да что там, ты сама всё увидишь и просто влюбишься в них! Главное, понять, — и она хихикнула, — в кого именно.
— Что значит, в кого?
Но тут ворота дрогнули, за них снизу ухватились пальцы в коричневых перчатках, и щиты медленно поднял рослый парень в белой майке без рукавов и клетчатой фланелевой рубашке. Он невозмутимо закрепил ворота наверху на две застёжки и взглянул на нас. Брови у меня взлетели вверх.
Лицо у него было покрыто тонкой белой балаклавой.
Что началось, когда он появился! Девчонки зашумели, заулыбались.
— Привет, Крик!
— Как дела?
— Скоро начнёте?
— О, все в сборе!
Парень прищурил глаза и зорко оглядел будущих слушателей.
— Заходите, — качнул он наконец головой и продолжил крепить ворота уже снаружи.
Девушки переговаривались между собой, подшучивали. Двое парней бросили сигареты и, выдыхая дым, подошли к здоровяку, пожимая ему руку.
— Здорово, Крик!
— Что-как, брат?
Он тихо отвечал им, но я не слышала, что: Рамона уже затащила меня за руку внутрь.
— Ну скажи, что это круто, — улыбка у неё была от уха до уха, так что я поневоле тоже заулыбалась.
— Стоит признаться, здесь взаправду очень неплохо.
Я не покривила душой. Гараж был обставлен здорово: огромные закрытые стеллажи вдоль одной из стен, два простеньких старых диванчика, прожженных чьими-то сигаретами. Сетчатая корзина для мусора почти пуста: в ней только пара скомканных листов бумаги и пустая бутылка колы. Два мощных прожектора вспыхнули и зажглись над музыкальными инструментами: очень внушительной ударной установкой, синтезатором, на подставках — двумя гитарами, одна украшена самыми разными наклейками. Сами музыканты уже подключали аппаратуру в гараже. Одного из них — в чёрных джинсах, кожаной куртке и футболке с изображением группы Kiss под ней — сразу окружили поклонницы. Под тонкой чёрной балаклавой было заметно, как он улыбается. Положив ладонь на плечо одной девушке, он неторопливо расписывался в блокноте другой.
Высокий парень в красной клетчатой толстовке и чёрной балаклаве прошёл мимо и дал внушительного подзатыльника товарищу.
— Хорош волынить! — прикрикнул он на симпатягу в куртке. — Ты установил колонку?
— Крик должен был.
— Крик уже и так всё что надо подключил. Тебе только одну колонку доверили, ну ты чего! Давай шустрее, мне сегодня ещё на… — он осёкся. — Короче, долго я играть не могу.
— Поэтому давайте в темпе, ребята, — протянул очень вальяжно последний музыкант. Он был одет в белые джинсы и чёрный рваный свитер, тонкие пальцы украшены многочисленными серебряными кольцами. А это, очевидно, самый стильный парень из всей группы.
Рамона отвела меня в сторонку и взяла со стеллажа бутылку содовой, предложив вторую.
— А можно? — я взяла её за холодное горлышко и с сомнением посмотрела по сторонам.
Пока никому до нас дела не было, слушатели потихоньку располагались на диванах, а кто-то так и остался стоять.
Музыканты пока что вернулись к инструментам.
Стиляга встал за синтезатор, здоровяк сел за барабаны, а двое других взяли в руки гитары. Не скрою: мне даже стало интересно, что эти ребята сыграют. Я не ожидала от них уровня Nirvana — забавно было бы предполагать, что какие-то неизвестные никому парни из Вудсборо жарят профессиональный рок. Но кто знает.
Я сняла с содовой крышку и прильнула к ней, делая глоток. Рамона села в самый угол дивана, сумку поставила на пол в ноги. Я поступила так же с рюкзаком, но устроилась на широком продавленном подлокотнике. Судя по неважному виду, он уже не раз служил сиденьем для куда более габаритных гостей.
Парни всё ещё настраивали и отлаживали инструменты. Я немного понимала в музыке, вместе со старшей сестрой — Брук, она осталась в Чикаго учиться на финансиста — мы ходили в музыкальный класс, только она занималась на скрипке, а я — на фортепиано. Сейчас, глядя на то, как ребята готовятся к репетиции, мной завладел странный азарт, и я припомнила, как перед концертом мы с Брук тоже пробегались по аккордам и гаммам, она внимательно осматривала скрипку и смычок, пробуя пару нот или простую композицию, а уж что касается хора…
Гладкие басистые аккорды рок-гитары, замурлыкавшей в руках парня в кожанке, прервал короткий лязгающий грохот барабанов. Я сморщилась.
Ради Бога, давайте только без шума!
— Крик, притихни! — моим мыслям, к счастью, вторила «кожаная куртка».
Зрители понимающе зашушукались, кто-то рассмеялся. Парень в белой балаклаве растерянно взглянул на товарища.
— Потом полупасишь, сейчас вообще ничего из-за тебя не слышно!
— Нормально так, — оскорбился ударник, выпрямившись. — Вам разминаться можно, а мне — нет? Дудки.
— Выйди и на резинках разомнись.
Клавишник вздохнул и покачал головой, длинные тонкие пальцы так и остались лежать на синтезаторе.
— Вырежи себе бумажную гитару, натяни ниточки вместо струн и потренируйся, Гоуст, — любезно сказал барабанщик, но внял.
Теперь он просто намечал палочками музыкальные движения, не издавая ни звука. Выглядело это презабавно: он махал руками, словно боролся с с невидимой мухой! Я заулыбалась и тихо спросила у Рамоны:
— А кто из них кто?
— Вот этот, — кивнула она сразу на фронтмена в кожанке, — Гоустфейс. Он тот ещё ловелас и разбойник. Настоящий похититель женских сердец, смотри не втюрься! Солист, играет здорово, за то и держат, да и голос звонкий. В общем, ты сама всё услышишь. Девчонки не зря по нему текут.
Она отпила содовой и указала на второго гитариста:
— Этот, высокий — Легион. На подпевке, вроде тихий, но вообще они с Гоустом, считай, лучшие друзья.
Поверх чёрной маски у него был белой краской грубо начертан человеческий череп. Парень зажал рукой в перчатке без пальцев струну, нашёл пятый лад. Вслушиваясь в звучание и добиваясь, чтобы тон камертона и струны совпадал, он подстраивал красно-белую электрогитару и в принципе закончил из фронтменов первым, прислонившись к высокой акустической колонке бедром.
— С чего начнём?
— Давай сыграем что на слуху, — пожал плечами клавишник.
Рамона щёлкнула пальцами и продолжила, подавшись ко мне:
— Вот этот, за синтезатором — Трюкач. Он виртуозно играет: когда увидишь, сильно удивишься. Говорят, призёр всяких музыкальных конкурсов по классическому фортепиано, и не только в США — он вообще-то сам из Азии…
— Да ну, — я с сомнением покосилась на кислотно-зелёную балаклаву с нашивкой «peace» на щеке. Парень выглядел максимально спокойным, пожалуй, он и ударник друг друга вполне стоили.
Гоуст хлопнул в ладоши:
— А слышали эту новую вещь у Oasis? — он почесал лоб. — Как бишь там…
— Champagne Supernova, — тихо напомнил барабанщик и задумался. — Под твой тембр вполне сойдёт.
— Пробуем?
— А то! — подбодрил Легион, и гитаристы разошлись по разные стороны, подлаживая последние элементы звучания на инструментах.
Рамона дёрнула меня за рукав кофты и с улыбкой заметила:
— Последний — барабанщик. Зовёт себя Криком. Не знаю, конечно, каков под маской, но вообще — ужасный милаха и добряк.
Я с сомнением покосилась на добряка с мускулатурой достаточной, чтобы вышибить дух из любого в своём коллективе. Он что-то тихо повторял про себя, медленно касаясь палочками барабанов, но не ударяя по ним: словно намечал траекторию движения и музыку, пока что нам неведомую.
— Началось, — шепнула девчонка, которая стояла рядом со мной.
— Ты эту песню слышала раньше?
— Да нет вроде бы… — Но шёпот смолк, едва струн мягко коснулся Гоустфейс.
Музыка полилась из колонок — невесомая, летняя, яркая, такая искристая, что мне почудилось, я сижу не в чужом занюханном гараже, а на солнечном калифорнийском побережье, где ударяют о берег солёные волны изумрудно-голубого океана.
Перебирая аккорды, к нему подключился Легион, и звучание стало более глубоким и переливчатым. В нём отчётливо слышались плавные танцующие гавайские ноты. Я прикрыла глаза только на миг, а слух уже уловил невесомое касание клавиш.
Музыка поглотила меня за несколько мгновений, окутав объёмным и густым звуком, словно в кокон, влекомый волной. Не могу сказать, что все были так же захвачены ею, как я.
Но когда Гоуст начал петь, мне почудилось изумлённо-восторженное выражение на лицах слушателей:
How many special people change
How many lives are living strange
Where were you when we were getting high?
Slowly walking down the hall
Faster than a cannon ball
Where were you while we were getting high?
На губах я ощутила солоноватый привкус.
Сразу вспомнилась одна поездка с родителями… поездка на озеро Мичиган. Строго говоря, мы её даже не планировали, хотя мама любит всё контролировать и разбирать по полочкам прежде чем решиться на покупку, путешествие или переезд.
Ну а тогда отец встал поутру в выходной в честь День благодарения, хлопнул в ладоши и сказал, что снял дом на колёсах, и хотим мы того или нет, но отправимся на озеро. Мама запротестовала. Брук буркнула, что ей нужно на электив по алгебре, который никто и не думал отменять. Я не помню, что проныли мы с Хэлен — однако папа был непреклонен.
Озарив нас фирменной улыбкой, прихватил за шкирки и выпихнул после завтрака из-за стола в сторону комнат.
— У вас на всё — пятнадцать минут, — предупредил он. — Иначе поедете в чём есть.
И чёрта с два, если это были не лучшие выходные в моей жизни.
Some day you will find me
Caught beneath the landslide
In a champagne supernova in the sky
Some day you will find me
Caught beneath the landslide
In a champagne supernova
A champagne supernova in the sky…
Песню подхватил Легион. У него голос был удивительно мягким — мягче, чем у звонкого Гоуста. Он сглаживал любые острые обертона, отчего мелодия казалась лучистой и почти уютной.
А потом, после припева, всё изменилось. К музыке присоединились барабаны, и благодаря их пульсации она обрела глубину и ритм. Глубину — совсем как Мичиган, пронизанный ласковыми солнечными лучами. Ритм — как стук моего сердца.
Перекрестье света и подводной тьмы, ребристый песок, массирующий ступни. Мама, обнявшая отца на мелководье. Хэлен, вспугнувшая косяк рыб.
Я обняла себя за плечи и не сознавала, что слушаю и улыбаюсь. Куплет за куплетом парни протяжно и мягко мурлыкали в подлаженные микрофоны.
Руки Трюкача парили над клавишами, и казалось, он лишь слегка гладил их, извлекая нежный звук, дающий всей песне многоголосия.
Барабаны сделали яркий акцент перед припевом — и кто-то из слушателей восторженно рассмеялся.
Крик довольно кивал подбородком в такт игре, руки гибко плясали над установкой. И когда песня закончилась смелой соло-импровизацией Легиона, закончилась и моя магия поездки на Мичиган.
Из тех тёплых деньков, когда отец был жив и в моей жизни светило вечное солнце, меня вырвали почти что насильно.
И только когда смолкли последние звуки клавиш, а Крик придержал звенящую хрустальной дрожью тарелку, поняла, что щёки у меня предательски мокрые.
***
Они играли уже порядка двух часов без устали.
Перебрали множество песен, от «Novocaine for the Soul» до «Mother Mother». Каждая была стилизацией под их игру и голоса, и я сама не заметила, как втянулась в музыку, наслаждаясь ею и отдыхая душой.
Некоторые слушатели с сожалением уходили или торопливо убегали, одни сменяли других. В перерыве парни отошли ненадолго от инструментов: Гоуст, Легион и Трюкач устроили перекур под сенью большого тополя, а Крик, явно пользуясь случаем, продолжил тренировку.
Соло на барабанах — удивительная вещь. Кажется, они сами по себе не имеют никакой музыки. Звук у них пусть и звонкий, но не мелодичный: Крик только отбивал ритм, однако делал это так, что я поневоле качала носком кроссовка под знакомую «Highway to Hell».
Он держался за палочки, кажущиеся элегантным продолжениями рук, и в каждом чётком движении было столько драйва, что я видела: барабанщик просто кайфует, наслаждаясь игрой.
Ритм был чётким и тяжёлым, весомым, плотным. Крик не плавал в нём, он мастерски ориентировался в музыке, и мне в какой-то момент почудилось, что для этой песни кроме ударной установки больше не нужно никаких инструментов. Но когда парни заслышали первый куплет, побросали сигареты и поскорее присоединились к товарищу.
Крик был в этом коллективе живым метрономом, большим и ярким, пусть и совсем незаметным на первый взгляд сердцем. Пульсацией живой музыки он задавал темп и движение, отчего тягучее вибрато гитары Гоуста было ещё более мелодичным. В три голоса парни спели и эту песню, а потом взялись за незнакомую мне — но очень неплохую. Как тихо сказала Рашель, уже их собственную.
Итак, это был только разогрев.
День уже перевалил за вторую половину, слушателей сменилось два состава, а эта четвёрка всё не уставала. Пока они сделали ещё одну паузу и Трюкач ушёл куда-то, Крик отложил палочки и поднялся из-за установки, потягиваясь: он подкатал рукава у рубашки и прошёлся совсем близко от нас к небольшому портативному холодильнику, откуда достал содовую.
Я диву далась, сколько времени «Призраки» тратят здесь, оттачивая навыки. Они действительно серьёзно относятся к любимому делу. Когда взглянула на наручные часы Рамоны, схватив её за запястье, охнула:
— Ч-чёрт! Прости. — Я подняла рюкзак и виноватым шёпотом добавила. — Мне пора.
— Уже? Ужасно жаль… дойти с тобой? — Рамона привстала, но я махнула на неё рукой.
— Нет, всё в порядке! Сиди. Я и одна дойду.
Крик покосился на нас с высоты немалого роста, и меня почему-то охватило робкое волнение. Я посмотрела на него в ответ и смолчала. Хотя хотелось признаться этому парню, что он очень здорово играет, что я здесь впервые и никогда не была фанаткой гаражных групп, но кажется, вот-вот готова ею стать.
Он отвернулся и приподнял балаклаву, чтобы попить. Фланелевая рубашка, подхваченная брючным ремнём, мягко очертила мышцы спины. Мне стало чертовски любопытно, что за человек прячется под маской… …но на циферблате уже седьмой час, как бы мне не попало дома за долгое отсутствие.
Тяжко вздохнув, я попрощалась с Рашель и незамеченной выскользнула из гаража, закинув рюкзак на плечо. Ладно, здесь до дома-то идти всего-ничего, подумаешь — минут тридцать.
Я торопливо вывернула на улицу и быстро поднялась до самого указателя на перекрёстке, когда за спиной кто-то окликнул:
— Эй, подожди!
Это был он.
Крик.
Рысил за мной по улице, вмиг нагоняя. Я в изумлении приостановилась, смущённо сжала лямку рюкзака на плече. Почему-то парень в балаклаве и с моим клетчатым шарфом в руке казался совершенно нереальным футуристическим видением, особенно на пустых улицах закатного Вудсборо.
Крик очень быстро добежал до меня: ткань его маски натягивалась на скулах так, что я поняла — он улыбается.
— Ты забыла в гараже, — махнул он рукой с шарфом и выдохнул. — Вот, держи.
— Господи… спасибо! — я закатила глаза, чувствуя, как лицо вспыхивает и до корней волос заливается краской. Я выдернула из-за барабанов музыканта. Как неловко вышло! Он протянул мне шарф, и на короткую секунду наши руки соприкоснулись. Стараясь скрыть ещё большее смущение, я неожиданно даже для себя выпалила:
— У матушки случился бы инфаркт. Она к своим вещам очень трепетно относится.
— Не стоит так рано становиться сиротой, — заметил он спокойно. — И брать её вещи без спроса тогда — тоже.
— Да нет, шарф мой, просто… — я что, оправдываюсь?! — Мне неловко! Ты… — я ругнулась про себя и исправилась. — …вы…
— Ты. — Мягко поправил он и чуть склонил голову набок. Я подняла от асфальта и разглядывая носков его ботинок глаза и всмотрелась в продолговатую прорезь балаклавы.
Глаза под ней казались знакомыми и чужими одновременно, но всматриваться пристальнее было уже неловко, хотя и хотелось.
— Ты из-за меня бросил репетицию, — я поджала было губы, но Крик только усмехнулся:
— Ничего, моим хулиганам полезно заняться «реальной музыкой». — Он явно кого-то передразнил из ребят и фыркнул. — А я хотя бы пробежался. Знаешь, на одном месте дико устаёшь сидеть так долго. Да ещё руки затекли.
— Рада, что стала причиной твоей внезапной разминки.
Господи, что я несу… когда начинаю пороть чушь, это очень, очень нехороший знак. Я постаралась отвести глаза от музыканта, но снова встретилась с его взглядом, когда Крик тепло хмыкнул:
— Я был бы не против устроить такую разминку подольше. Просто вижу тебя здесь впервые.
— Это потому что ты в Чикаго никогда не играл, — я посерьёзнела и кивнула. — Я раньше там жила.
— Вот как, — задумчиво протянул Крик и сунул руки в карманы джинсов.
Неожиданно захотелось продолжить разговор. Спросить, местный ли он. Откуда родом. Как его зовут, сколько ему лет. Судя по голосу, речи, стати — возможно, старше меня года на два или на три — судить о человеке без лица тяжело. Крик заколебался и отступил на шаг назад.
— Прости, я должен вернуться назад. — Он даже под балаклавой смешно надул щёки. — Сама видела — эти трутни только и будут без меня курить да переругиваться.
— Точно! — я одобрительно кивнула. — Ты давай, следи за ними.
Крик тихо хмыкнул.
— В любом случае, спасибо, что вернул шарф и…
Ну давай, скажи это. Похвали его. Он действительно это заслужил.
— И хотела всю репетицию сказать — я хоть и не мастер в плане музыки…
Взгляд у него стал серьёзным, но тут же потеплел, когда я проронила:
— …однако играешь ты просто обалденно.
Я всё же сделала это. Смутила Крика. Он быстро опустил глаза вниз, пожал плечами — а затем выпалил:
— Раз нравится, приходи ещё послушать. В следующий вторник в это же время здесь собираемся.
— Ух ты, здорово! — скажи что-нибудь, чтобы сделать этот разговор менее неловким, пожалуйста! — Я была бы рада прийти, но… не уверена…
Что меня отпустят. Так и скажи. Я сглотнула, глядя в серо-голубые глаза парня под балаклавой — удивительно яркие и сердечные. Он, кажется, разочаровался в моём ответе, и пришлось добавить со вздохом быстрее, чем мозг осознал, что я ляпнула:
— Обязательно приду.
Крик просиял, и кажется, на улице стало куда светлее, а на душе у меня — легче.
— Тогда буду ждать, — серьёзно сказал он и кивнул мне. — До встречи, Чикаго.
Я хмыкнула. А у этого парня точно есть чувство юмора, пусть и своеобразное. Глядя ему вслед, протянула в спину:
— Пока, Крик.
