Ghost in You

Может быть, во мне проснулось шестое чувство накануне. Может, я ощущала особые вибрации в воздухе — или что еще обычно говорят в таких случаях? А может, просто запаниковала. Но, так или иначе, я преисполнилась достаточно, прежде чем храбро надеть то шоколадное платье, купленное в дрифт-шопе, и осознать важную истину. Под такие платья лучше либо вовсе не надевать бюстгальтер, либо носить тот, что с прозрачными бретельками. Я выругалась и перевернула весь свой комод, но не обнаружила ничего подходящего, кроме простого чёрного белья. А может, идти совсем без него? Нет, не вариант: это будет очень вульгарно. Я чертыхнулась. Если ничего не придумаю, просто выберу другое платье. Добрую часть подготовки я примеряла один комплект белья за другим из своего небогатого запаса, пока не нашла подходящее телесное. В доме было непривычно тихо; вся комната залита персиковым светом солнца, клонящегося к закату. Устав от бесконечных переодеваний, я аккуратно сложила вещи в комод и прибралась на столе. Такие простые действия очень отвлекали от весьма тревожного факта: сегодня состоится моя первая вечеринка. Бог ты мой, и если бы это была просто вечеринка. Но две вещи будоражили ещё сильнее: первая — я нарушала мамин запрет, и если всё вскроется, мне здорово влетит. Я даже не представляла, чем это может обернуться и как меня накажут, но знала только, что игра стоит свеч, потому что — и это вторая — сейчас на вечеринку меня привезёт Крик. И я не хочу, чтобы он видел меня просто Лесли. Что уж там. Ему явно хватает просто девчонок. Я редко влюбляюсь. Сказала бы почти никогда — но это не так. В Чикаго у меня остался бывший. Среди местных он считался бы зазнайкой и долдоном. Я не могу никого винить, он таким и был! Коул был лучшим учеником в классе физики, старшеклассником, а сейчас уже студентом первого курса Чикагского университета. Я знала, что он нравился моей маме — этот темноволосый серьёзный парень в прямоугольных очках, худощавый и стильный. И знала, что подружки мои тоже сохли по нему — ну как же, он чертовски похож на Кларка Кента, ездит на Импале и получил стипендию без особых проблем. Во всех смыслах Коул Кенли был прекрасным парнем, который очень скоро, может, месяца два после того, как он сунул язык мне в рот, стал интересовать меня не больше, чем домашний табурет, потому что примерно похожим спектром эмпатичности и обладал. Если кому-то такое по кайфу — что ж, кто я такая, чтобы его обламывать! Маму не смущало, кажется, что Коул был на два года старше меня и уже перешёл на первый курс. Она совершенно не знала, что Коул был моим первым парнем. Иногда она припоминала, что я могла бы снова позвонить ему или черкануть ему пару строк. Я обычно отвечала: только если ты будешь диктовать, что писать, ма. Обычно после этого она кривила рот и отставала. Конечно, к Коулу прилагалось много полезных опций. Отец у него был брокер, проживало семейство Кенли в Кенилворте — одном из самых престижных районов Чикаго. Их большой холёным дом был куда больше нашего. И Коул мог бы запросто поступить не сам, а с папиной помощью, но выпендрился и сделал это — хотя он не очень любил учиться и занимался физикой только потому, что видел в этом потенциал. Успех. Хорошую работу и приличное будущее в солидной компании. И потому, что папа так сказал. Отец у него дома был богом, как моя мать — божеством. Всё элементарно: мы сошлись с Коулом, потому что оба жили в тени своих могущественных родителей, подружившихся на званом ужине от компании, на которую оба они работали. И кажется, до поры до времени нас обоих всё устраивало. Но, каким бы скучным и самовлюблённым Коул ни был, я знала, что могу пойти с ним в кино или кафе, и что матушка беспрекословно отпускала меня. Я знала, что она ничего не сказала мне, хотя была в курсе, что в прошлый День Благодарения я ночевала совсем не у подруги. И догадываясь, что между нами произошло, молчала. Она всё ещё тешилась надеждой, что однажды я одумаюсь и как-то восстановлю контакты с Коулом Кенли. Тем более, я планировала поступать в колледж в Чикаго. Я сняла платье, положила его на покрывало, которым аккуратно — по привычке — застелила постель и, натянув спортивный топ и короткие шорты, ушла в ванную. Перед вечеринкой помою голову, тогда и волосы укладывать не нужно. А может, лучше наоборот уложить? Я не стала включать свет, его вполне хватало из распахнутой двери. Открыла зеркальный шкафчик и с задумчивой улыбкой посмотрела на гель для стайлинга, который остался у меня с того Хэллоуина. Тогда я изображала Мартишу Аддамс. Посмотрим, что здесь у нас… хватит ли геля? Волосы у меня очень отросли за это лето. Я не стриглась ни разу, но в ближайшее время планировала посетить парикмахерскую. Я выдавила немного геля на ладони и немного разогрела в пальцах прежде, чем нанести на голову и помассировать череп. Неплохо получается! Я стояла перед открытым шкафчиком, задумчиво разглядывая полки, и продолжала втирать гель в волосы. А потом у меня за спиной спросили: — Пачкать волосы — это что теперь, такая мода? — Ч-чёрт, мать твою! — вскричала я и подскочила на месте, резко развернувшись и от испуга отскочив к раковине. Я ударилась о неё поясницей и в ужасе посмотрела наверх, в лицо высокого мужчины, который стоял в дверном проёме ванной комнаты. Моё сердце билось с такой силой, что готово было проломить грудную клетку. Ноги не держали. Я ухватилась за раковину рукой, в первые несколько мгновений не соображая ничего… а потом разглядела, кто это. — Ты! — выдавила я, глядя на Вика. — Я, — сознался он и включил свет в ванной. Я приложила ладонь к груди, всё ещё не в силах успокоиться. — Ну чего ты на меня так смотришь? — Что ты здесь делаешь?! Ты что, забрался ко мне в дом?! Он расширил глаза. — Ужас какой. Позвони в полицию и сдай меня поскорее. Я стремительно вышла из ванной, толкнув его плечом. Вик хохотнул у меня за спиной. — Ты влез в окно? — я посмотрела на поднятую раму и резко развернулась. — Да как ты вообще туда поместился… — Я компактный и ловкий, — сознался он и опустил глаза. — Так ты меня хвалишь или осыпаешь комплиментами? — Я хочу знать, какого чёрта ты здесь забыл! Он пожал плечами и вздохнул. — Хак сказал, ты всюду меня искала. — Вот же он брехло! — возмутилась я и сложила на груди руки. Вик поднял на меня взгляд. И под ним, пристальным и острым, мне стало ещё более неуютно. Какого чёрта он влез в мой дом?! Это проникновение в частную собственность. И что у него на уме? Он странный. Я же о нём почти совсем ничего не знаю. — Хочешь сказать, не искала меня? — уточнил он и хмыкнул. — Тогда он впрямь брехло. — Предположим, искала, — с вызовом сказала я и уточнила. — Но не всюду, уж простите. И не то чтобы с ног сбилась. Просто увидела его на улице и подумала… Я запнулась и посмотрела вбок. Вик подошёл к полке — на них стояла моя коллекция снежных шаров из Чикаго, — и хитро покосился на меня. — …обо мне? — закончил он и, взяв в руку шар с чикагскими Клауд-Гейт, встряхнул его и поднёс к глазам. Я цокнула языком и стремительно пересекла комнату. А потом вырвала шар из его руки и водрузила на место. Вик легонько коснулся кончика носа указательным пальцем и спрятал обе руки в карманы джинсов. — Чего тебе здесь надо? — устало спросила я и прислонилась к стене. Он обвёл потолок взглядом. — Ты даже ездила ко мне на работу. Я потрясён. — Ты так и не отвечаешь на мои вопросы. — Ты так и не говоришь мне правду. Мы замолчали и встретились взглядами. Чтобы посмотреть в его наглые глаза, пришлось поднять подбородок — значительно. Вик снисходительно усмехнулся. — Знаешь, я подумал, тебе серьёзно что-то от меня нужно, и решил сам всё узнать. — Ты мог бы позвонить, — буркнула я. Он развёл руками и посмотрел на меня глазами настолько невинными, что купился бы кто угодно, только не я: — У меня нет твоего номера. Я задохнулась. Настолько наглый, что выклянчивает мой телефон?! — И ты решил залезть ко мне домой. Не мог в дверь позвонить? — Мне твоя матушка могла открыть, не забыла? — резонно спросил он. — А откуда ты знаешь… — я запнулась и прищурилась. — Про мать твою? Ты сама говорила. Тогда, в первый день. По дороге домой. И потом, — он небрежно заметил. — Вудсборо — город маленький, здесь одному скажи — узнают все. А ты что, — он обошёл меня и навис над платьем на постели. Затем приподнял его за бретельку двумя пальцами. — Куда-то собираешься? Я вспыхнула. А этот парень умеет меня бесить! Я решительно подошла к нему и отобрала платье, прижав к себе: — Не твоё дело, Крейн. — Погоди-ка, — он прищурился ещё сильнее и вдруг протянул ко мне руку. Убрал за ухо прядь волос в геле. Что он делает?! — Ты на вечеринку, что ли, собралась? — догадался он и хохотнул. — О-хо-хо, ну надо же. Я и не думал, что ты бываешь в таких местах. — В каких? — Любишь тусоваться? Да почему он не отвечает на мои вопросы?! Я тоже сощурилась и отбила его руку. Он безмятежно улыбнулся, словно ему было всё нипочём. Но в глубине серо-голубых, очень тёмных глаз я увидела отголосок чего-то странного. Обиды, что ли? — Н-нет. — Я отвернулась и повесила платье на плечики, а их — на дверцу шкафа. — С чего ты взял. Просто меня позвала… Рамона. — Оу. Ну да. Вы же с ней подруги, — сказал он небрежно. — Мы с ней тоже раньше дружили. Я выпрямилась. Правда? — Она мне об этом не говорила. — Были не разлей вода, — сказал он и усмехнулся. — А что потом? Почему сейчас не дружите? Вик молчал. В комнате стало так тихо. Я неуверенно обернулась на него и увидела: он взял с туалетного столика одно из тех бисерных ожерелий, что плетёт мне Хэлен в катастрофических масштабах. Задумчиво перебирая его в смуглых длинных пальцах, пояснил: — Потому что выросли. Так-то. Так значит, они были хорошими друзьями. Я не верю, что дружба — настоящая — заканчивается вот так, ни с чего. Если хорошенько подумать, между ним и Рамоной действительно есть что-то труднообъяснимое. Долгие взгляды, недомолвки, молчание, некоторая странная болезненность. — Мне жаль, что так у вас вышло, — произнесла я, стараясь вложить в эти слова сочувствие. Кажется, Вик переживал это по-своему и более тяжело, чем Рамона. Он вздохнул и криво улыбнулся. — Да ладно, чего жалеть. Было и прошло. Интересно. Кого он пытается убедить? Меня или себя? Я задумчиво опустила взгляд. Каждый раз нашей встречи, когда мне кажется, что я готова прибить этого парня, он говорит и делает нечто такое, что удивляет меня и располагает к нему. И либо он чёртов индейский хитрец, либо он просто искренен. Что из этого правда? — Ну, — сказал он бодро. — Ты пытаешься испачкать свои волосы — или что? — Виктор Крейн! — нет, он определённо невыносим. — Если тебе больше нечего сказать мне — хорошего — можешь не говорить или прогуляться пешком до своего дома! — Я живу отсюда не так уж далеко, — заметил он. — Знаешь, где у нас озеро? — Понятия не имею. — Пляж? — Купаться уже холодно, на кой чёрт мне сдался пляж? — Ну… — Вик положил ожерелье на столик и обошёл меня кругом, задумчиво разглядывая сверху вниз. От его полосатой рубашки, расстёгнутой наполовину, и от не очень свежей белой майки в рубчик пахло древесной стружкой и неожиданно дорогим табаком. Он что, курит? — Пляж тебе сдался хотя бы потому, что за ним живу я. — А на кой чёрт мне сдался ты? — резко спросила я. И прикусила язык, когда он остановился у меня за спиной и мягко зачесал назад мои волосы. Легко массируя череп и пропуская влажные пряди сквозь пальцы, он мирно ответил: — Я думал, может, как-нибудь сходим на озеро. Там прикольно. Есть вёсельные лодки. Пляж больно. Знаешь, даже пара реликтовых деревьев… Он снова пригладил мои волосы — теперь уже за ушами — и забрал у меня из руки гель. Я услышала, как он открыл крышечку. — Что ты делаешь? — Принимаю посильное участие в пачкании твоих волос, — тихо ответил он. — И сборах на вечеринку. Не мотай головой. Хорошо? Я медленно кивнула. — Ну сказал же. Не мотай. И я перестала. Некоторое время мы молчали. Я чувствовала — он перебирал мои волосы удивительно бережно и нежно. В этих жестах не было ничего вульгарного или намекающего. Только тишина мягких вудсборских сумерек и бесконечная, странная, безотчётная забота. Не каждый раз и не от каждого человека её чувствуешь. Тем более — от такого парня, как Виктор Крейн. Руки, которыми он очень успешно разбивал чужие лица, плавно и мягко оглаживали каждую мою прядь, почти невесомо скользили от макушки до затылка и ниже, по всей длине волос. Я прикрыла глаза, не зная, как к этому относиться. Часть меня была в смятении. Часть хотела замереть и не двигаться, чтобы не спугнуть мгновение. — Вот, — сказал он очень довольно и выпустил мои волосы из пальцев. — Кажется, готово. Я подошла к овальному зеркалу на туалетном столике и взглянула на своё отражение. Волосы были уложены очень аккуратно: как я и хотела, гладко зачёсанные, они падали влажной зеркальной стеной на спину. Заправленные за уши пряди Вик немного забрал вверх и зафиксировал гелем. — Посмотри получше. Всё хорошо? — услышала я его необычайно тихий голос у себя над ухом. Чтобы сказать это, он наклонился ко мне ближе — так, что коснулся губами волос. Очень медленно он положил ладонь мне на живот, но больше не трогал. Я вздрогнула. И не решилась отодвинуться или сбросить его руку. Было в этом что-то странное. Что-то, что заставило оцепенеть, словно за спиной стоит неизведанное, опасное нечто. Нечто, чего я боюсь. Нечто, чего я желаю. Нет! — Так, — я сделала шаг, и он сам убрал руку. Усмехнулся. — Перестань, пожалуйста. — Перестать — что? — делано удивился он. Я закатила глаза. — Всё, Вик. Всё это. — Я всплеснула руками. — Ты влез ко мне через окно, как маньяк начал трогать мои волосы, а теперь? — Что — теперь? — Теперь это. Чёрт. Вик! — я покачала головой. — И не надейся меня соблазнить. — Да я и не думал, — приподнял он бровь. — Хочешь сказать, ты это дружески? — один в один как он, я вскинула брови. Вик улыбнулся. — Именно. Я нервно посмотрела на часы. Затем — на него. Он улыбался так, словно издевался надо мной, и мне ужасно хотелось чем-нибудь хорошенько треснуть его по голове. — Тогда, может, ты отсюда как-нибудь уберёшься? Тоже дружески? — Лесли-Лесли, — Вик покачал головой, но невозмутимо прошёл к окну. — И чего ты такая злая. Будто у тебя свидание назначено, а я здесь — третий лишний. Я, верно, побагровела, потому что он заулыбался. — Так и думал, — заявил и открыл окно. Я прищурилась. — Не хочешь выйти как все нормальные люди, через дверь? — Нет, спасибо, — фыркнул он. — У меня уже продумана своя методика спуска-подъёма. Я задохнулась: — Продумана? Крейн, не пугай меня. Он сел на подоконник и, поднырнув под раму, ловко высунулся в окно и встал коленом на бортик ската черепичной крыши. — Ты же не имел в виду, что не в первый раз так лазаешь? — я чуть было не продолжила «ко мне в комнату». Пришлось замолчать, чтобы не ляпнуть лишнего. Вик загадочно пожал плечами и напоследок искоса посмотрел на меня. Он держался за край подоконника и совершенно нормально чувствовал себя на высоте второго этажа: — Кто знает, Лесли. Кто знает. И с этими словами легко спрыгнул вниз.

***

Убедить маму в моих искренних намерениях весь вечер смотреть ужастики было непросто. Пришлось соврать, что я позвала с ночёвкой Рамону: неожиданно, мама оказалась благосклонна к этой идее и даже одобрила её. Теперь нужно было сообщить об этом самой Рамоне. — Что? — фыркнула она по телефону. — А если твоя мама позвонит моей? — Ты думаешь, она способна? Хотя о чём я спрашиваю. Разумеется, да! — Это твоя мать, Лесли! — сказала Рамона таким тоном, словно говорила про истерическую мамашу Кэрри из книжки. — Она может всё. И даже больше. — Что ж, тогда мы попали. Рамона только отмахнулась: — Ничего подобного. Я предупрежу свою старушку — и дело с концом. Позвоню ей сейчас. Пока! В трубке было шумно и весело, играла музыка. Рамона звонила с вечеринки, на которую мне только предстояло попасть. Я вздохнула. Хотелось бы и мне иметь такие же отношения с матерью. Нет, никаких там «она мне как подружка», но всё же… Всё же я завидовала, что она может однажды вот так прикрыть дочь перед чьей-то родительницей. А вдобавок спокойно отпустила Рамону на вечеринку с парнем! Я подошла к окну в гостиной и посмотрела на улицу. Уже смеркалось; летняя приятная прохлада сизыми тенями ложилась на асфальт. Ребятишки бежали по домам, туда, где в окнах зажигался свет. Не знаю, ждали их там или нет: мне было всё равно, я свой дом покидала. Я была одета в то самое новое платье. Уложенные волосы прекрасно подходили к нему и спускались по спине. Мне было не по себе так сильно открывать лицо — почему открытое лицо всегда обнажает твою изнанку? — но хотелось произвести впечатление… на кого только. Больше на ребят со школы? Или на парня, который заедет за мной? Кстати, где он? Опаздывает? Я села в кресло в гостиной и глубоко задумалась: а что, если он не придёт? Я так легко доверилась чужому человеку, но даже не знаю, как он выглядит. Лицо скрывает под балаклавой и держит свою личность в тайне. Конечно, это будоражит — с одной стороны. Но с другой… С другой, я же его совершенно не знаю. Насколько он порядочен? Насколько я вообще могу доверять ему? С улицы просигналили, и я встрепенулась. Чёрт, если это за мной, то лучше бы мне было выпить стакан воды или… Да, это был он. Не вышел из машины — это был Додж Рэм тёмно-зелёного цвета, пикап с картинки. Я похолодела. За мной приехали на долбанном Додже?! А я в платье из магазина подержанной одежды, где всё за доллар? Да ну нет. Не может этого быть. Надо было выбрать что-то другое, так и знала… Он посигналил снова, я встрепенулась. Поздно что-то менять! Собралась ехать — так езжай, девочка. С тоской бросив прощальный взгляд на гостиную, я погасила верхний свет, кроме пары настольных ламп, чтобы со стороны казалось — кто-то есть в доме. Так, на всякий случай. А потом, сняв со спинки кресла заранее приготовленный короткий жакет — он мне был выше поясницы и один Господь знал, что прикрывала его прозрачная ткань — вышла из дома и заперла дверь ключом. Обратной дороги не было, только одиннадцать шагов от ступенек по гравийной дорожке, окружённой газоном, до высокого Доджа. И тёмный силуэт за рулём словно подсказывал: расслабься, крошка. Уже больше ничего не изменишь. Ты садишься в эту тачку, и это изменит твою жизнь. Но тогда я не понимала, как сильно. Я села на переднее сиденье. Оно было чертовски высоким, пришлось взбираться на ступеньку — но Крик протянул мне руку и легко поднял в кресло. Едва я увидела его, как сомнения и страхи словно развеяло. Он был в балаклаве, да — белой и удивительно тонкой. Она лепила из его лица гладкую мраморную статую. Не было ни полоски открытой кожи между ней и такой же белой майкой. И только чёрная, как его чёртова душа, рубашка, небрежно брошенная на плечи, намекала, что я связалась с плохим парнем. Не знаю, почему мне так казалось. Может, потому, что он выглядел в ней слишком развязно. А может, потому, что у рубашки был порван воротник. — Ты поучаствовал в потасовке? — спросила я и добавила. — Привет. Он невозмутимо завёл машину. — Пришёл на вечеринку и не ожидал, что фанатов там будет много. Даже для меня. — Обычно тебя не достают фанаты? — Обычно мне удаётся от них отбиться. — Он бросил на меня короткий, быстрый взгляд. Прищурился. — Ты чудно выглядишь. — Правда? — Да. Накинь ремень. Я перехватила грудь серой лентой и щёлкнула креплением ремня безопасности. Крик одобрительно кивнул. — Супер. Так вот, я остановился на том, что ты чудно выглядишь. — Так обычно говорят старушки за шестьдесят, — я усмехнулась. — Ты не дотягиваешь до старушки сразу по двум параметрам. — Дьявол! — ругнулся он. — О’кей, позвоню бабуле и скажу, что её способ подката не подходит. Хотя… подумай, я умею играть в бинго и ма-джонг. Я рассмеялась. — Это не делает тебя полноценной пенсионеркой. — Разве? — Конечно. Он вывернул на дорогу, зыбкую в сумерках и последнем закатном свете. Кроны деревьев, нависающих над головами, казались ажурными; тёмное небо смотрело между ними, ветер шевелил ветки. Мы ехали молча, но, кажется, ни мне, ни Крику это особенно не мешало. Додж очень скоро выехал на трассу, которая вела к тем далёким богатым домам, что были раскиданы друг от друга подальше, чем наши — жавшиеся крыша к крыше. Соседи в тех домах не заглядывали в окна; почти на каждом участке были свой бассейн или беседка с грилем. Здесь жили очевидно более состоятельные люди, и я впервые поймала себя на мысли, что очень даже хотела бы жить в таком месте. Один дом за другим пролетали мимо в окнах Доджа. Я смотрела на крыши и фонари, освещавшие роскошные террасы со стеклянными дверьми. — Что-то ты совсем притихла, — сказал Крик. Он легонько барабанил пальцами по рулю. Я повернулась к нему и с улыбкой заметила: — Профдеформация? — А? Н-нет, — он немного смутился. — Прости. Привычка. — Что ты, мне не мешает. Я прислонилась плечом к окошку, уткнулась виском в кожаное сиденье. Кругом было пусто, только редкая лесополоса — и новый далёкий дом за деревьями. — Что ты играешь? Он вздрогнул и перехватил руль. Постукивать прекратил. Мне не кажется: он нервничает. — Да ничего. — Ну, я не буду настаивать. Но мне правда интересно. — Я зябко поёжилась. — Здесь, кажется, прохладнее, чем в черте города. — Здесь поля и пролесок, — сказал Крик. — Ветер сильнее. Да и вообще, в это время уже холодает. — Я взяла накидку. — Правда? Я думал, это твой платочек. Мы рассмеялись: Крик небрежно высунул локоть в окно, на руле осталась только одна рука. Странно. Я с ним здесь, совсем одна, в этой глуши. Я его не знаю, но не боюсь, что он может что-то сделать со мной. Что-то, о чём лучше не думать. Мне, наоборот, кажется, что здесь, с ним рядом, куда безопаснее, чем без него, даже в собственном доме. Это была уверенность на интуитивном уровне. Я вспомнила, как ко мне в окно сегодня вечером залез Вик, и по плечам пробежали мурашки. Лучше не вспоминать его глаза и руки. Когда гуляешь с одним парнем, плохо думать о другом. — Ты очень молчаливая, Лесли. Всегда такая? — Нет, но делаю для тебя исключение. Он добродушно хмыкнул. — Обычно девушки любят потрепаться. — Я же говорю, просто пытаюсь тебе понравиться. Под балаклавой он улыбнулся и весело взглянул на меня. — Это потому, что я играю в группе? — Это потому, что ты добряк, — небрежно ответила я и прислонилась щекой к стеклу. Крик коротко хохотнул и свернул на второстепенную дорогу, пролегавшую к высокому двухэтажному дому вдалеке. — Да ладно. Я? Добряк? Это что-то новенькое. — Серьёзно. — Ты знаешь меня одну репетицию. Эти полчаса в дороге не в счёт. Откуда же такие сведения? — он хмыкнул и легонько толкнул меня локтем. — Колись, я хочу узнать о себе больше. — По тебе видно. — Через маску? — По глазам. Он запнулся. Смех стих. Крик покосился на меня и кашлянул, взялся увереннее за руль, сел выше в кресле водителя. Я усмехнулась. Значит, попала в самую точку. Что ж, иногда сказать правду куда лучше, чем придумывать что угодно, чтобы запасть в душу. Мы ехали на вечеринку, навстречу отвязному веселью, хаотичному шуму и громкой музыке, и я толком не знала, что именно она станет отсчётом точки начала, стремящейся к точке конца.