Плач акации

— Нагиса? — аккуратный стук по двери. Карма переживал за то, что я около двадцати минут назад закрылся от него в ванной комнате и нависал над туалетом, пытаясь очистить желудок от всей той дряни, которой мама пичкала меня изо дня в день в течение нескольких лет. Мой поступок был верхом человеческой глупости, и я это прекрасно понимал. Тошнить уже было нечем, но я всё равно не мог избавиться от мерзкого ощущения обжигающих стенки желудка лекарств. Мне было плохо. Мне было так плохо и больно, что начинало воротить уже от самого себя. Жить не хотелось. Я расчёсывал горло, руки и живот, пытаясь избавиться от мерзости, поселившийся под кожей. Пальцы, которыми я так отчаянно пытался залезть под кожу, дрожали. В голове раздавался звон, от него закладывало уши и будто обухом ударяло по вискам. Я настолько сильно предался панике из-за обрывающегося дыхания, что не успел сообразить, в какой момент по лицу вместе с потом начали скатываться солёные капли слёз. Меня накрывало волной, предзнаменовывавшей истерику. До ушей больше не доносился голос Кармы — это пугало похлеще остального. Звуки сливались во что-то одно цельное и неприятное, режущее слух. Мне становилось холодно, очень холодно и больно, и больше всего на свете не хотелось возвращаться домой, не хотелось возвращаться к маме. Я словно был на грани между своей прежней жизнью до встречи с Кармой и решением, способным изменить всё на корню. Тёплые руки Кармы привели в чувства. Он прижал меня к своей груди, поглаживая по макушке. Больше не было холодно, стало очень-очень тепло и хорошо. Всё ещё тошнило, мерзкое ощущение лекарств в теле продолжало доводить до истерики, но обнимающий и принимающий меня таким Карма успокаивал. Своими шершавыми ладонями он разглаживал мои длинные волосы, проводил по спине, успокаивающе поглаживая, и приободряющее о чём-то рассказывая. Дышать становилось легче, я чётко ощущал, как лёгкие наполнялись кислородом, и как слёзы начинали высыхать на щеках, оставляя после себя неприятные, стягивающие кожу следы. Мы поднялись, Карма, всё ещё придерживая меня, помог дойти до спальни, благо его мама уже спала. Он усадил меня на кровать, протянул листок с купюрой и порошком, а потом мягко коснулся искусанными губами моего лба, поглаживая щёки. Его тёплые ладони оставались на моём лице, он уводил их к ушам, нежно лаская, а потом отстранялся и что-то произносил, я не расслышал. Мы остались вдвоём в полумраке его спальни. И я снова пошёл у него на поводу и снова что-то принял. Этот порошок отличался от предыдущих. Он не жёг ноздри, зато я почти сразу почувствовал расслабление в мышцах. Карма уложил меня на спину, укладываясь рядом и сжимая наши ладони, пока я от наслаждения прикрывал веки и глубоко вдыхал, ощущая умиротворение где-то внутри под рёбрами. — Пришёл в себя? — нашёптывал Карма мне на ухо, а я от его горячего обжигающего дыхания невольно расплывался в улыбке, как дурачок, и вдыхал, вдыхал полной грудью запах его мягких волос, отдающих душистым яблоком. — А что… — язык заплетался, но на душе становилось так хорошо, — я был не в себе? — Мне кажется, ты словил паничку, — прижал меня к себе, обнимая и поглаживая по спине. От его горячих прикосновений по коже расходилось тепло, — больше так не издевайся над собой, — снова шептал он, но уже тише, — не изводи себя. Каким же эгоистичным был мой Карма, прося меня бережнее относиться к себе, когда как у самого на теле не осталось живого места. — Мне так хорошо, — так же шепотом отвечал ему, пока в уголках глаз от счастья собирались слёзы. Я больше не ощущал под кожей принятых лекарств, мне казалось, я наконец смог вывести их всех. В доме Кармы, в его комнате, в кровати и рядом с ним: разве я не достиг самого счастливого момента своей жизни? После такого действительно было не жалко умереть, лишь бы после этой ночи ничего больше не было. — Нагиса, не пойми меня неправильно за подобный вопрос. Ты девственник? — это застало врасплох даже тогда, когда я был в недостаточно вменяемом состоянии. Я невольно поёрзал, надеясь, что мне не послышалось, иначе это была бы очень жестокая шутка. — Да…? — Почему так неуверенно? — его шёпот стал более громким. Когда Карма волновался, ему становилось сложнее контролировать эмоции. — К чему ты спрашиваешь такое? — я прижался вплотную к его быстро вздымающейся груди, а он разпереживался не на шутку, что меня самого заставляло слегка нервничать. — Хочу подвести разговор к сексу. — То есть рассказать, с кем уже успел переспать? — я невольно насторожился и даже удивился. Не таких тем для обсуждения я ожидал ночью. — То есть сказать, что хотел бы переспать с тобой… и по совместительству, — пауза. Карма промолчал, будто бы набираясь духу, а потом продолжил, утыкаясь носом в мои волосы, видимо, смущаясь и не желая из-за стеснения смотреть в моё лицо, — потерять девственность с тобой. — Что? — во рту от услышанного пересохло настолько, что вместо слов вырвался хрип, а от осознания произнесённого им, в груди разлилось тепло, и нутро приятно содрогнулось, словно где-то в закромах своих потаённых желаний я давно мечтал об этом услышать. Кажется, по телу пробежал слабый разряд, из-за которого защекотало нервы. Боже, что это со мной? — Я хочу тебя. Всего тебя. Это желание очень сильное. До этого я никогда и ни с кем подобного не испытывал, что уж говорить о половой связи, — его голос дрожал. Заставать его будучи волнующимся было так необычно и странно, что меня самого начинало бросать в лёгкую дрожь. — Я… удивлён, — всё, что смог придумать для достаточно внятного ответа. — Что… думаешь? — я слышал, как от смущения он сминал губы и шумно выдыхал, не зная, куда себя деть. Я приподнялся, встречаясь с его взглядом, присел на край кровати, а Карма остался неподвижен, исподлобья наблюдая за моими действиями. — Я не против, — прошептал ему в ответ, положив ладонь по верх его, и осторожно сжав её пальцами. Мне не было страшно. Я не смущался, даже не был уверен в том, что сейчас испытывал то же, что и Карма, когда он спрашивал меня о подобном, но зато я знал, что точно бы пожалел, отказав ему. Кажется, мне хотелось попробовать зайти дальше. По крайней мере, я бы ни с кем на такое не решился, кроме него. — Ты уверен? Я не буду настаивать, — даже услышав положительный ответ из моих уст, он всё ещё волновался. В такие моменты мой обычно уверенный в себя Карма выглядел очень мило. Мне нравилось, как постепенно он открывался мне с разных сторон. Ещё больше мне нравилось знать, что я был единственным, кому было позволено видеть его подобные стороны. — Уверен, — на душе сейчас было так легко и хорошо, что я бы точно не нашёл в себе сил отказать ему. Да и не хотелось. Точно не хотелось. Чувство лёгкой эйфории окрыляло и радовало, я ощущал, как расслаблялись мышцы, как голова очищалась от негативных мыслей, а перед глазами представал только он. Карма приподнялся на локтях, а я приблизился к нему и аккуратно поцеловал в щёку: осторожное касание губами шероховатой влажной кожи, я провёл пальцами по линии его подбородка, побуждая приподнять лицо — по его вздрагивающему кадыку было понятно, сколько раз он нервно сглотнул — и начал опускаться, оставляя россыпь лёгких поцелуев на тонкой шее. Он смутился больше от неожиданности, нежели из-за моего поползновения в его сторону, а потом, игриво усмехнувшись, прошептал мне на ухо что-то вроде: «тебе ещё учиться и учиться», и прильнул к моей шее, оставляя на бледной коже яркие следы от укусов, переходящих в красноватые отметины. Карма прижимал к себе, беспорядочно поглаживая одной рукой по спине, а другой по бедру, то прикусывая, то посасывая шею со звуком, заставляющим меня издавать лёгкие смешки. Его настойчивые поглаживания и нехилое умение работать языком заставляли что-то внутри меня покалывать и затягиваться в странное ощущение, готовое взорваться и взбудоражить голову. Я рвано выдыхал, иногда сминая губы и сдерживая вырывающиеся из груди звуки, руками обхватывая его и, кажется, царапая через ткань кофты спину своими отросшими ногтями. Красные волосы щекотали лицо, а лёгкие как никогда наполнялись ароматом и теплом его уютной комнаты. От макушки до кончиков пальцев я чувствовал, как нечто горячее разливалось по телу, согревая и распоясывая меня. Карма перемещал руки мне на грудь, спешно раздевал, не в силах совладать со своим буйством эмоций, а я чувствовал, как медленно таял в его объятиях, оставаясь с надеждой на то, что к утру растворюсь в них полностью. Карма отстранился, целуя в уголок губ и улыбаясь так мягко-мягко, что я невольно заулыбался. — Всё хорошо? — он не выглядел обеспокоенным, но взгляд его не мог задержаться на чём-то одном. Огладил мою щёку, заправляя волосы за покрасневшее ухо. — Да… — эйфория от принятого вещества вкупе с возбуждением от ласк Кармы сразили меня. Он поднялся с кровати, взял что-то из шкафа — я не пытался рассмотреть — и вернулся ко мне, попутно снимая кофту и оголяя истерзанные руки и торс, низ живота которого был покрыт абсолютно такими же шрамами и полосами: то белыми затянувшимися порезами, то красными, оставленными недавно. После экзаменов? Беспокойство за него пробивалось через толщу удовольствия от происходящего. Мне жутко было представить, что творилось с его ногами. Это было страшно. Страшно осознавать, что между ним и летальным порезом преград вообще не существовало. По коже пробежали мурашки, но Карма не заострял на них внимания, оглаживая пальцами мои бока, большими проходясь по вздрагивающему от касаний животу и двигаясь к краю штанов, зацепляя их вместе с бельём и стягивая вниз. Я почувствовал неуверенность и желание укрыться от него — это всё из-за смущения — но его непробиваемый настрой и смущённый взгляд помогли моим эмоциям стихнуть. Я задрал руки, прикрывая ладонями вспыхнувшие щёки, пока Карма продолжал ласкать меня, ощупывая бёдра и выцеловывая их. Его красная макушка постоянно мелькала и рябила в моих глазах, юркие пальцы ласкали чувствительную кожу, а из-за его разгоряченного дыхания она будто бы находилась под чем-то раскалённым и начинала медленно плавиться. В спальне действительно становилось жарко, несмотря на приоткрытое окно и то, что мы сдвинули одеяло к стене, оставаясь лежать на одной простыне. Под моей головой была его мягкая подушка, иногда взгляд от смущения поднимался к неровному потолку, иногда на всеобщий полумрак и летающую в воздухе пыль, а иногда возвращался к его волосам. Слегка подрагивающей рукой я коснулся его головы, провёл ладонью по волосам, а потом спустился к мягкой щеке, пальцами приподнимая его за подбородок и поглаживая искусанные губы, приоткрывая их. Глаза моего Кармы в слабом свете блестели, когда он поднимал взгляд и исподлобья смотрел на меня, продолжая свои ласки. Он был так увлечён мной… не то чтобы раньше он проявлял меньше внимания, но всё же этот раз отличался от всех предыдущих. Мне казалось, что вот-вот, и мы смогли бы стать ещё ближе друг к другу. Что, вот-вот, и Карма бы начал прислушиваться ко мне. …и прекратил причинять себе вред. Даже зная, что он не хотел бы постоянно поднимать эту тему, я не мог остановить свои мысли. Не мог заставить себя перестать думать о нём. Потому что он был самым важным человеком в моей жизни. Потому что я любил его. — Что-то не так? — мягко спрашивал он, опуская ладонь на внутреннюю сторону моего бедра и сжимая его, вызывая у меня мурашки. Я не знал, что моё тело могло быть настолько чувствительным перед ним. Оно так странно отзывалось на прикосновения, словно меня выворачивало. — Ничего, — шептал ему в ответ. Перед глазами невольно проносились дни, проведённые вместе. Они всегда были наполнены чем-то новым для меня. Словно находясь рядом с Кармой, я чувствовал, как влияние мамы на меня и мою жизнь медленно ослабевало, и я освобождался от неё. Карма осыпал поцелуями. Даже моё шумное дыхание не заглушало касающихся кожи губ и причмокиваний. Я слабо двигался, шурша простынями, и то ли пытался уйти от смущающих прикосновений, то ли наоборот. Я не понимал себя, но слышал лихорадочный стук собственного сердца, слабое биение по вискам и явственно ощущал горячее дыхание Кармы. Волоски от такого вставали дыбом, а кожа сгорала. Господи, я был так счастлив. Счастлив, что сейчас находился здесь. Счастлив, что мы познакомились с Кармой. Счастлив, что наши отношения медленно двигались к пику возможных между людьми в общем. Он открыл смазку: щелчок раздался на всю комнату. У меня перехватило дыхание. Было страшно и как-то неудобно. Карма снова провёл руками по моим ногам. Я слабо выдохнул, набирая побольше воздуха в лёгкие, а потом не выдержал и прикрыл от смущения глаза вспотевшими ладонями. Сердце продолжало так громко и быстро биться — это начинало сводить меня с ума поочерёдно со всеми прикосновениями Кармы. Он опустил руки к паху, и я снова перестал дышать, снова в груди от недостатка кислорода в организме что-то запульсировало и болезненно сжалось. Его кончики пальцев прошлись по бёдрам, двигаясь к члену, провели по нему от основания до головки, мягко сжали и снова двинулись от верха к низу. Я не хотел смотреть, продолжал упрямо закрывать глаза и ещё более отчётливо осознавать и ощущать близость лица Кармы к моему члену, его горячее дыхание на чувствительной коже и ловкость рук, медленно мне надрачивающих. Это было невозможно пережить. В комнате становилось слишком жарко, слишком душно и просто слишком. Я старался отвлечься, старался прийти в себя, но тело будто бы не слушалось, начиная расслабляться во власти его рук. Странное и пугающее это было чувство: словно мой чистый, незатуманенный веществами разум отделялся от расслабленного тела, поддавшегося их воздействию. Страшный диссонанс, от которого паника накрывала с головой, но я никак не мог её высвободить, не мог её показать, она зарождалась где-то внутри и там же, распространившись по всем потаённым уголкам, растворялась, оставляя после себя что-то сродни подавленности и опустошению. Из её цепких лап возвращал к дурманящей реальности Карма своим бесстыдным языком, проводившим вдоль члена. Он двигался по венкам, надавливал кончиком языка на уздечку, а потом обхватывал губами головку и одновременно прикасался к моему анусу пальцам. Впервые мне так сильно хотелось на него выругаться и сказать остановиться, но в душе-то я понимал, что мне чересчур сильно хотелось зайти дальше, хотелось прочувствовать на собственном теле что-то ранее недоступное, я бы даже сказал, запрещённое. Карма продолжал делать эти странные штуки своим ртом: то всасывал, то проводил языком, словно что-то вычерчивая, то брал глубже, ненадолго, но этого мгновения хватало, чтобы я оказался на грани между лихорадочным вздохом, спасающим человека от удушения, и полным перекрытием кислорода. Пальцами он будто бы специально только проводил вокруг сжатых мышц, не проникая и щекоча, зато поглаживая и нанося смазку. Я чувствовал, насколько липкой она была, благо, не холодной, хотя всё равно ощущать её у подобного места было по сравнительным ощущениям дискомфортно. Он явно издевался надо мной, постоянно лаская и дразня: это было по-изводящему приятно, очень чувственно и жарко, но моментами сознание улетало вместе с телом: это выражалось в лёгком головокружении и в странном отсутствии возможности сжать губы, чтобы не застонать. Тело во всех смыслах обмякло, руки невольно открывали лицо, показывая все мои смущающие выражения Карме: и прилипшую ко лбу чёлку, и поднимающийся к потолку взгляд, и раскрасневшиеся щёки с шеей. Здесь было очень жарко, а в нос постоянно бил сладковатый запах смазки, к которому я не мог привыкнуть. Ласки от Кармы не заканчивались. Его пальцы начали медленно входить, а поблёскивающий в полумраке взгляд зацеплялся за моё лицо. Он не останавливался, продолжал языком обводить член и, проникая в меня, поглаживать внутренние стенки кончиками пальцев, при этом пожирая взглядом и исподлобья наблюдая за моей реакцией. Карма пытался уловить в моих эмоциях либо согласие, либо отказ в продолжении, потому что что-то ему явно подсказывало, что связно ответить на любой вопрос я бы не смог. Во рту всё одновременно опухло и пересохло, мне было очень хорошо, хорошо настолько, что, казалось, я мог бы кончить уже прямо сейчас, но Карма, считывая реакции с моего лица, отстранялся от члена, углубляя пальцы и увеличивая темп их движения. От чего мне не было больно? Я чувствовал себя слишком расслабленным, и это пугало. Что он мне дал? Не то чтобы это меня волновало, но размытый взгляд вкупе с неподвластным мне телом явно напрягали. Карма вытащил пальцы с характерным неловким хлюпаньем, наши взгляды в очередной раз пересеклись, он навис сверху, перекрывая собой потолок и легонько целуя меня в уголок губ, подставляя к анусу свой член. Одной рукой помогая себе, другой он поглаживал мою щёку, продолжая целовать. В книгах, когда герои занимались подобными вещами, ощущения члена внутри описывалось совсем не так, как сейчас ощущал это я. Карма входил медленно, и благодаря веществам я не то что расслаблялся, а даже и напрячься толком не мог. Мне не было больно, я чувствовал странную наполненность, пока не приносящую никакого удовлетворения. Это было очень странно, но по-своему интересно. Когда Карма останавливался и выходил, чтобы снова проникнуть внутрь — это было сродни выворачиванию наизнанку. Слишком странно и непривычно, да и как к такому вообще возможно было привыкнуть? Небольшое увеличение темпа показало мне, что при медленных движениях всё ощущалось более реалистично. Карма убрал руку с моего лица, перемещая её к члену и в такт своим толчкам надрачивая в том же странном темпе: и не быстром, и не медленном, наверное, больше неряшливым — но мне это нравилось. Мне нравилось быть у него первым, нравилось впервые пробовать заниматься этим с ним. Я обхватывал его за шею, тянул на себя и целовал, сначала проходясь языком по подрагивающим то ли от наслаждения, то ли от страха облажаться губам, а потом толкая его внутрь и сплетаясь с его языком. С непривычки немного ныла поясница. Я прижимался коленями к его бокам, продолжал целовать и сбиваться от рваного темпа, утопая в жаре и в чём-то очень-очень сладком. И душе, и телу, и разуму — всему было с лихвой хорошо, я растворялся в руках Кармы, плавился и сходил с ума от происходящего в стенах моей любимой спальни. Мышцы покалывали в преддверьях судороги, вот-вот и свело бы стопы, отдышка уже превращалась во что-то нездоровое и страшное, комок из переживаний, разрастающийся под рёбрами, рассасывался, а пустоту, остающуюся после него, заполняло что-то приятное, что-то разливающееся под кожей кипятком. Я ни с чем не мог сравнить удовольствие, настигающее в данный момент, тело ломило, нет, переламывало, внутри всё содрогалось, особенно под животом, а разум снова уносило в далёкие края. Ощущать внутри член Кармы, все его неровности и теплоту, исходившую от плоти, было крышесносно. Эта тонкая грань между удовольствием и тем, что было до него, не просто была достигнута мной, я, потеряв контроль, свалился вниз на сторону удовлетворения и взрыва в голове. Оргазм ещё никогда не ощущался как самый настоящий взрыв фейерверков. Всё, чем я занимался раньше до появления Кармы в моей жизни было бессмысленно, я клянусь вам от всего сердца. Медленно приходя в себя, я почувствовал что-то обжигающее на животе — очевидно сперму — и внутри себя. Всё до пепла сгорало. Я бы хотел остаться в таком состоянии навсегда, охваченный огнём и сладким мором. Если бы Карма сомкнул свои руки на моей шее сейчас: я был бы не против. Он вытащил член, провёл тыльной стороной ладони по лбу, покрывшемуся испариной, и лёг рядом со мной, обнимая и прижимая к себе изо всех сил. Он что-то говорил мне. Неужели Карма говорил что-то на протяжении всего процесса? Мои мысли были так заняты, что я не уловил ни одного слова. А потом спустя какое-то время я словно проснулся от сна, но, к слову, ни разу за эту ночь веки не закрыл. Меня сразила тревожность, усиливающаяся темнотой в комнате и молчанием уснувшего Кармы. Мы сочли это побочками после дозы, но, даже зная об этом, мне всё равно с трудом удавалось унять разгорающуюся страшным пожаром панику. Я не выдержал, сел на край кровати — Карма обнял меня со спины, укутав нас в одеяло — а потом отчего-то произнёс: — Я люблю тебя. Он удивился. Представляете? Карма удивился и даже малость испугался, весь из себя напрягся и прижал к себе сильнее, укладывая голову мне на плечо и задаваясь вопросом: «С чего так внезапно?». — Я так тебя люблю… а ты? Ты любишь меня? — на глазах отчего-то наворачивались слёзы. В голове поселились дурман и странное волнение, уйти от которых не получалось. Это было сродни плохому предчувствию, но с чего бы ему появляться сейчас? До самого утра он обнимал меня, пока не наступил рассвет, предвещающий возвращение к матери.