утонуть в реке из слёз и печали

Ведя боснийца за руку по мощеной дорожке к воротам французской резиденции, Австро-Венгрия едва сдерживался от восторженных восклицаний. Он наконец забрал свою любимую автономную территорию! Австриец не знал, что хочет сделать с ним прежде всего. Обнять так сильно, чтобы с губ юноши слетел болезненный вздох, и у австрийца появилась весомая причина покрыть нежными поцелуями его изящно тонкие запястья в жесте извинения? Поцеловать в макушку и заверить, что все будет хорошо и что он больше не облажается? Может, оставить его дома, а самому вернуться через два часа с дорогими подарками? Или же накрыть его плечи одеялом, а самому усесться неподалеку и наблюдать за ним? Австро-Венгрия дёрнул головой. Что-то его мысли свернули не туда. Он по-прежнему вел боснийца за руку, и ему по-прежнему нужно было объясниться перед ним. А ещё… Связь. Австро-Венгрия чувствовал, как медленно из запутанного клубка чувств тянется тонкая нить к ним обоим. Ох, это должно было быть намного лучше той прежней односторонней связи, которую австриец пока не хотел проверять. Наконец, двое вышли за ворота, и Австро-Венгрия вдохнул, чтобы сказать длинную красивую речь, но все слова вылетели у него из головы. — Я так скучал по тебе. — вместо этого почти всхлипнул австриец, прижав юношу к себе, но осторожно, чтобы не причинить боли. В этот же момент он почувствовал, как между ними наконец струной натягивается связь и как вздрагивает от этого Босния, крепче прижимаясь к нему. — Я так скучал по тебе… Я так рад тебя видеть… Обещаю, в этот раз все будет по-другому… — горячо зашептал австриец, с почти маниакальной нежностью целуя руки и макушку БиГ. Тот уронил сумку и застыл в неудобной позе, не уверенный, как ему стоит отреагировать. — Я сделаю тебя счастливым. — заверял его Австро-Венгрия, который тем временем по привычке проверил связь. Австрийца немного успокоило то, что БиГ был лишь в замешательстве, смущён и насторожен — хотя бы не напуган. Босния тем временем тоже аккуратно прикоснулся к связи — великие державы в один голос советовали ему не игнорировать ее. Сердце боснийца наполнилось чужим несмелым восторгом и щемящей нежностью, будто бы Австро-Венгрия боялся, что его возвращение — всего лишь сон. Ещё Босния ощущал совсем слабые досаду и вину, но это не беспокоило его так сильно, как восторг австрийца. «Это… Из-за меня?» — Как же я люблю тебя… — тем временем прошептал Австро-Венгрия, ещё крепче сжимая боснийца в своих объятиях, и БиГ был готов поклясться, что его ребра хрустнули, но он по-прежнему не сказал ни единого слова. — Что ж, пора возвращаться. — австриец без малейшего смущения резко отстранился, подхватил упавшую сумку одной рукой, другой придерживая Боснию, и пошёл в сторону своей резиденции. Боснийцу не оставалось ничего другого, кроме как послушно пойти за ним. И вот Босния и Герцеговина снова здесь, в резиденции Австро-Венгерской Империи. Резиденция за год никак не изменилась — все та же показная роскошь снаружи и безвкусная обстановка внутри (это босниец видел ещё с улицы через окна). Когда австриец отпер дверь ключом, Босния не стал заходить сразу. Вместо этого он обернулся и внимательно рассмотрел летний пейзаж и безоблачное небо будто в последний раз, изо всех сил стараясь запомнить мельчайшие детали и вдохнуть побольше чистого свежего воздуха. Австро-Венгрия точно заметил его тоскливый взгляд, потому что он со вздохом прикрыл дверь и оперся на стену, терпеливо ожидая. Босния чувствовал его цепкий взгляд на себе, но не оборачивался. — Так, все, пойдем, нечего душу терзать. — спустя пару минут нетерпеливо фыркнул Австро-Венгрия и втолкнул боснийца в дом. Босния закашлялся, пытаясь вдохнуть: в противовес уличной прохладе, здесь было жарко и очень, очень душно, настолько, что он почувствовал острое желание открыть ближайшее окно нараспашку. Тем временем из кухни неторопливо вышел Германская Империя, который оперся на дверной проем и окинул великую державу и зависимую территорию небрежным взглядом. — С возвращением, БиГ. Мой брат очень скучал по тебе. Надеюсь, ты не разочаруешь его снова. — Разумеется, ваше императорское величество. — неуверенно кивнул Босния, но немец не слишком интересовался его ответом. — Ну что, ты доволен? — спросил он у брата. Тот горделиво приосанился. — Разумеется. — самодовольно усмехнулся Австро-Венгрия, притянув боснийца за запястье к себе поближе. — Как я могу быть недоволен, когда моё сокровище наконец вернулось? — австриец оставил несколько поцелуев на кисти руки боснийца. Германия театрально скривился. — Да-да. Но теперь тебе нечем оправдывать свои провалы. Понимаешь, что это значит? — Да, я помню, что обещал тебе. Я постараюсь не проигрывать. — вздохнул австриец, по-прежнему не отпуская руку боснийца. — Ты не постараешься, братец, ты это сделаешь. И ты не будешь оправдываться тем, что был слишком занят своей автономной территорией. Ты должен сосредоточиться на войне, а не на ком-то… Незначительном. — Мне не нравится, в каком тоне ты говоришь о нем. — вскинулся Австро-Венгрия, и Босния почувствовал, что сейчас великие державы переругаются. Но Германия лишь подошёл к нему. — БиГ, — начал он снисходительно, потрепав его по голове под настороженный взгляд австрийца. — Ты сам прекрасно понимаешь, что от вас, зависимых территорий, по большей части нет никакого толку. Лучшее, что ты можешь, чтобы принести мне пользу, это сидеть здесь, ладить с моим братом и не мешаться, понимаешь? По сложной гамме эмоций, которую Австро-Венгрия почувствовал через связь, он понял, что Босния слов его брата, мягко говоря, не оценил. — Оставь его в покое. — отмахнулся австриец и потащил свою автономную территорию на второй этаж, крепко, но бережно придерживая боснийца за руку. Австро-Венгрия провел его до конца коридора и распахнул дверь. — Это… Все ещё твоя комната. Я тут прибрался немного. — неловко пояснил он, со всей осторожностью подтолкнув БиГ чуть вперёд. Тот уловил намёк и прошел в комнату, осматриваясь. Ничего за время его отсутствия не изменилось. Австриец тем временем снова взял его за руку и усадил на кровать, затем взял большое клетчатое одеяло и набросил его на плечи Боснии. Тот подтянул одеяло до самой головы на манер капюшона и поднял ноги на кровать, затем прижал колени к груди и внимательно уставился в мутные глаза австрийца, который успел снять повязки. Австро-Венгрия, чувствуя себя виноватым, снова проверил связь и убедился, что Босния сейчас чувствует себя достаточно комфортно. Затем аккуратно обнял его. — Ты не представляешь, как я скучал по тебе. — шепнул он боснийцу в который раз за день. — Я знаю, что ты расстроен тем, что я забрал тебя от… Твоих новый друзей, и мне жаль, что так вышло. Я обещаю, что не повторю прежних ошибок, kincsem. На этот раз точно. Я сделаю что угодно, лишь бы ты был счастлив. — голос Австро-Венгрии чуть дрогнул. Австриец снова быстро проверил связь, снова чувствуя себя безумно виноватым. Босния чувствовал себя чуть тревожно, но, опять же, испуган не был. Австро-Венгрия с облегчением выдохнул. Он не знал, что будет делать, если увидит слёзы на глазах боснийца, который, кстати, медленно кивнул на его слова. — Что ж, — Австро-Венгрия неловко улыбнулся. — Французская Республика не обижал тебя? — Босния помотал головой. — Mérges vagy? — неожиданно спросил он, и австриец поперхнулся. — Természetesen nem! — возмутился он, затем вспомнил свои ошибки в прошлый раз и тут же сбавил тон. — Miért legyek mérges? Nem a te hibád volt. — недоуменно пробормотал Австро-Венгрия, а затем блаженно прикрыл глаза, резко сменив тему. — Ó, elfelejtettem, milyen remekül beszélsz magyarul. Ты какой-то молчаливый сегодня, kincsem. — добавил он минуту спустя, не получив ответной реакции. — Разве? — промямлил Босния, отведя взгляд. Затем зевнул. Австро-Венгрия умиленно улыбнулся. — Спи, kincsem. — мягко прошептал он, стараясь не скатываться в мурлыкание, которое, как он догадался, Босния терпеть не мог. Босниец послушно прикрыл глаза, устроив голову поудобнее на груди австрийца, и вскоре его дыхание стало тихим и ровным. Австро-Венгрия нежно погладил его по спине и сам закрыл глаза. Утром Австро-Венгрия проснулся первым. Его мышцы затекли из-за неудобной позы, но его это не слишком волновало, когда в его объятиях спокойно спал Босния. Австриец надеялся, что ему снится что-нибудь хорошее. Ещё полчаса спустя босниец лениво поднял голову и сонно осмотрелся. — Доброе утро, kincsem. — тихо сказал Австро-Венгрия, с щемящей нежностью любуясь его домашним видом. Такого боснийца хотелось обнять и никогда-никогда не отпускать, чтобы он не видел ничего плохого из того, что есть в этом мире. Босния кивнул и, к разочарованию австрийца, медленно отстранился от него, потирая глаза. — Позавтракаем? — австриец потянулся и осторожно поднялся с кровати, разминая затёкшие конечности. Босния тихо угукнул и последовал за ним на кухню. На кухне предсказуемо обнаружился Германская Империя с неизменной чашкой кофе. Он бегло обвёл взглядом брата и его автономную территорию и, видимо, сделал какой-то вывод. — Хочешь… Омлет? — все ещё неловким излишне осторожным тоном полюбопытствовал Австро-Венгрия, придирчиво рассматривая содержимое холодильника. Босния кивнул. Немец тихо фыркнул, но продолжил небрежно-снисходительно наблюдать за ними. Австриец и босниец встали у плиты, ловко управляясь с ингредиентами. Австро-Венгрия на глаз определял, сколько молока понадобится, когда БиГ заговорил с ним. — Ez… nem túl tapintatos kérdés, de… — зашептал он, и австриец наклонился чуть ближе. — Ne légy szégyenlős, kérdezz. — Германия за их спинами недовольно поморщился, пытаясь хотя бы по интонации уловить смысл разговора. — Sokáig itt lesz a Német Birodalom? — спросил Босния, бросив осторожный взгляд за плечо австрийца. — Remélem, nem. — хохотнул Австро-Венгрия, взбивая содержимое чаши венчиком. — Ő… zavar téged? — с тревогой спросил он и уже собрался было проверить связь, как тут же мысленно дал себе подзатыльник. Было тяжело перестать все время обращаться к связи после почти года, но австриец честно планировал бороться с этим — узнай об этом БиГ, он тут же испугался бы. Не говоря о том, что слишком частое использование связи считалось грубостью. — Ő… Nem ez zavar… Csak… Furcsa. — босниец нервно дёрнул плечом. — Ma este elmegy, remélem. — Австро-Венгрия покачал головой и ткнул омлет вилкой. Омлет такого обращения не оценил. — Не могли бы вы оба перейти на общий язык? — фыркнул Германская Империя, деланно не смотря в их сторону. — Простите, ваше императорское величество. — Я так понимаю, ты собираешься носиться с ним, как с писаной торбой? — проигнорировав боснийца, спросил немец у брата. Австро-Венгрия обернулся, вскинув бровь. — Собираюсь. И что? — враждебно поинтересовался он. Это грозило вылиться в ссору, но в гостиной зазвонил телефон, и австриец со вздохом ушел отвечать. — Возможно, я был слишком резок с тобой вчера. — начал тем временем немец. — Я знаю, что мои слова тебя задели, но… — он сделал паузу, обдумывая формулировку. — Российская Империя видит в тебе потенциал, а я доверяю его мнению. Я мог бы забирать тебя отсюда иногда и давать тебе отчёты. Мне любопытно, как ты справляешься. Это не обещание, я ещё не придумал, как я это сделаю. И… — его голос смягчился и стал почти жалостливым. — Пожалуйста, не будь таким упрямым, как в прошлый раз. Австро-Венгрия делает всё для твоего же блага.

***

Россия чувствовал себя просто отвратительно. Во-первых, его переполняло чувство вины и гнев на самого себя, во-вторых… Сербия не сказал этого прямо, но он был разочарован в нем. Россия и сам понимал, что что-то сделал не так. Он не смог защитить ни собственную территорию, ни БиГ. И что теперь с ними обоими? Российская Империя ненавидел это делать, но не видел другого выхода. Ему нужно позвонить Германии и спросить его об этом. Россию буквально тошнило от одной мысли об этом, но он негнущимися пальцами набрал его номер. Россия даже не осознал, что на его звонок ответили, так что после гудков повисла неловкая пауза. — Господин Российская Империя? — первым прервал ее немец. Русский почти вздрогнул от его голоса. — Как там… Царство Польское? И БиГ? — спросил он вместо приветствия, чувствуя, как у него пересыхает горло. — Польша… — задумчиво протянул Германия, и русский живо представил, как тот вальяжно раскинулся в кресле, деланно вчитываясь в отчет. — Возможно, не столь красива, как раньше. А вот с БиГ все замечательно. Австро-Венгрия носится с ним так, будто он стеклянный. — немец хохотнул на последних словах, слишком очевидно считая это забавным, вот только России было совсем не смешно. — Что с ними? — уже требовательнее осведомился русский, нервно сжимая в руках провод телефона. — Ничего такого, чем вам стоило бы забивать вашу очаровательную голову на ночь глядя. — голос немца в знак сочувствия смягчился, растеряв привычные резкие нотки. — Господин Германская Империя. — совсем явно потребовал Россия, и немец нежно усмехнулся. — Конфиденциальная информация, mein Herz. — протянул он, и русский вздрогнул. Он не слышал этого обращения достаточно давно. — Впрочем… — Германия сделал театральную паузу, будто раздумывая, но на этом этапе Россия был готов поклясться, что немец предвидел его звонок. — Вы же знаете, что у меня к вам особое отношение. — Россия догадывался, куда ведёт немец, и ему это не нравилось. — Я с удовольствием расскажу вам всё, что пожелаете, если вы… Скажем, согласитесь возобновить наши встречи. Те, что были до войны, помните? — о, Россия, к своему ужасу, отлично их помнил. — Наш с вами последний ужин до войны закончился не очень хорошо, и это лишь моя вина, но я постараюсь больше не допускать подобного. — будто зная, о чем русский думает, добавил немец снисходительно. «Постараюсь! — мысленно выплюнул Россия с глубоким презрением. — Постарается он, надо же! Он каждый раз старается, но ничего не меняется! Ни-че-го!» — Итак, что думаете? — Знаете, вы были очень обходительны со мной, когда я пострадал из-за ваших отравляющих веществ. — издалека начал Российская Империя, пытаясь дать себе больше времени на ответ. Германия на другом конце провода тяжело вздохнул. — Ещё раз приношу свои извинения. Этого не должно было произойти. К слову, вы принимаете лекарства, которые я вам дал? — Приходится. — пробормотал Россия, просчитывая перспективы в случае его согласия. И он не находил их утешительными. — Хорошо. — расслабленно усмехнулся Германская Империя. — Приятно знать. — Вы тогда были настолько обходительны, что я почти забыл, с кем говорю. Я совершил ошибку. Мне следовало помнить, что вы думаете только о своём счастье, хоть и пытаетесь втянуть меня в него. — О, так вы признаете, что нужны мне для моего счастья? — заинтересованно мурлыкнул немец, довольный ходом разговора. Неинтересная ему часть, как обычно, прошла мимо его ушей. Он явно ожидал, что Россия скажет ещё что-нибудь, но тот застыл на месте, обдумывая ответ. — Я могу… Немного подумать? — голос России дрожал, но тот этого даже не заметил. — Разумеется. — голос Германской Империи стал совсем мягким: он-то заметил дрожь в голосе собеседника. — Думайте сколько угодно, не торопитесь. Мои предложения вам всегда в силе. И, пожалуйста, не тревожьтесь так. Я — последняя страна, которую вам нужно опасаться. — Вы имеете дерзость говорить мне это после всего, что вы сделали в предыдущие несколько десятков лет? — Да, поначалу я был… Немного жесток с вами. Но вы ведь не хотели обращать на меня свое внимание и все время отказывали мне, что я должен был делать? Я знал, что вы на самом деле не были против моих ухаживаний и что вы солгали, сказав, что любите кого-то другого. Но я ведь извинился. К чему вспоминать прошлое? — Хорошо. — невпопад ответил Российская Империя и положил трубку быстрее, чем дождался прощания. Затем потёр виски, по который стекал пот. Почему-то стало невыносимо жарко, и России показалось, что он задыхается. Сердце забилось словно птица в клетке, а после русский присел на кресло неподалёку: сильно закружилась голова. «Почему мне так… Страшно?» — пронеслась кометой мысль, не успевшая толком осесть в измученном разуме. Российская Империя на негнущихся ногах поднялся с кресла, накинул пальто и капюшон и выскользнул за дверь, постоянно оглядываясь. Дом Германской Империи, так некстати находившийся недалеко от его места назначения, русский обошёл десятой дорогой, затаив дыхание. Наконец добравшись, Российская Империя слабо постучал. — Почему ты в таком виде? — вскинул бровь Османская Империя, благо это был единственный его вопрос. Он впустил русского в дом, сам стянул с него пальто, ушел на кухню и вернулся с бутылкой вина и изящным хрустальным бокалом, который наполнил до половины. — Пей. Полегчает. Раздался стук в дверь, и осман, удивившись такому количеству гостей за вечер, пошел открывать. Сердце России ушло в пятки, когда он услышал слишком хорошо знакомый голос. — Господин Германская Империя? Что-то случилось? — изумлённо спросил осман. — Нет, ничего. Просто мой брат забыл отдать вам эти отчёты. — покачал головой Германия. — Я… Чему-то помешал? — тут же подозрительно спросил он. Османская Империя взял отчёты, театрально заглянул в гостиную и заговорщически понизил голос. — Понимаете, я тут не один. — он чуть поиграл бровями, и немца удовлетворило это объяснение. — Хорошо, удачного вечера. — хохотнул он и наконец ушел. — Ты так… На Германскую Империю реагируешь? — осман вернулся в гостиную и изумился бледности русского. — Скажи мне вот что… Ты уже знаешь, что случилось с БиГ? — Это связано с тем, что Австро-Венгерская Империя весь день ходит подозрительно довольный? — насторожился Османская Империя. Ему это все ох как не нравилось. Россия кивнул, и осман витиевато выругался. — У тебя есть… Способ узнавать, как там Босния? — Теоретически, на правах союзника могу невзначай интересоваться об этом у Австро-Венгерской Империи. — серьезно задумался осман. — Он достаточно благоразумен, когда рядом нет его брата. Германская Империя как с катушек слетел в последнее время, и Австро-Венгерскую Империю тянет за собой. — В каком смысле? — Германская Империя позволяет себе поднимать руку на свои колонии. Они уже шарахаются от него. — пояснил Османская Империя, и Россия вскинул бровь. Германия продолжал падать ниже и ниже в его глазах. — Кроме Германской Новой Гвинеи, тот, кажется, лишь укрепил свое положение за это время. И к союзникам он пренебрежительно относится. Ко мне, к Королевству Италии, к Болгарскому Царству, к остальным. До войны он, может, и был резок, но хотя бы оставался вежлив. И Австро-Венгерская Империя стал достойнейшим его сподвижником. — раздраженным тоном категории «о, ещё один» прошипел осман. — Он уже не такой вспыльчивый, перестал делать все наперекор брату и… Как бы помягче сказать… — Бессмысленно жесток к пленным? — Именно. Они оба пугают тем, что их совершенно не смущает собственное поведение, они свято уверены в том, что делают все правильно. Да и к тому же… Они оба всегда доброжелательны и улыбчивы. Всегда. Германской Империи ничего не стоит ударить собственную колонию с самой нежной улыбкой типа «это-все-для-твоего-же-блага». И с тем же выражением лица продолжить манипулировать своим братом. — тут Османская Империя прервал пламенную речь и, вздохнув, откинулся на кресло. — Австро-Венгерская Империя отнюдь не плохая страна, он все ещё сомневается в словах своего брата. Но манипуляциям Германской Империи сложно противостоять. Не уверен, хватит ли его надолго. Готов поспорить, что и БиГ он надумал год спустя забрать из-за брата… Давай-ка сменим тему. Лучше расскажи, почему ты выглядишь так, будто призрака увидел. — Я забылся и слишком поверил в наличие у кое-кого благородства, чести и достоинства. И в свое значение для этого кое-кого. В самом деле, на что я рассчитывал? — фыркнул Россия, уже начав расслабляться из-за вина. Осман вскинул бровь, не поняв, что он имел в виду. — Слушай, можно я останусь у тебя на ночь? — спросил русский прежде, чем получил очередной вопрос. — Конечно. — пожал плечами Османская Империя. — Твоя комната как всегда третья слева на втором этаже. Но скажи мне кое-что… Это не связано с тем, что ты… Умираешь? — Нет, совсем нет. — отмахнулся Россия, почти удивленный такому предположению. — Мое время ещё не пришло. Как и твоё, я так понимаю. — он ушел на второй этаж, не дожидаясь ответа.

***

Российская Империя дрожащими руками пытался открыть дверь, но ключ почему-то никак не хотел поворачиваться. Но это не мог быть неправильный ключ: он был единственным, который Россия ещё не проверил! — Не тот ключ, mein Herz. — пропел Германская Империя у него за спиной. Россия вздрогнул. Черт, снова не вышло. Немец приобнял его со спины, и ключ мягко скользнул в его руку. — Какое у тебя сегодня оправдание? — спросил он будто бы ласково, но Россия спустя столько лет знал: это верный признак ярости. — Я не то подумал? Может, у нас дома чрезвычайная ситуация? Или я плохо с тобой обращаюсь и ты, бедный, хотел позвать на помощь? — Германия, я не… — Я слышал все твои глупые оправдания. — рявкнул немец. — Абсолютно все. Тебе не надоело пытаться сбежать столько лет спустя? Думаешь, кто-то тебе поможет? Думаешь, кто-то захочет навлечь на себя мой гнев, приютив тебя? Думаешь, тебе есть место хоть где-то в мире? Нет, mein Herz, нет и ещё раз нет. — под конец его голос плавно перешёл из злобного в снисходительный. — Глупо. И ты снова в своих перчатках. Что я тебе говорил на этот счёт? — немец грубо стянул перчатки с русского (не его любимые, шелковые, — те Германия порвал ещё очень давно) и швырнул их в урну, обнажая покрытые шрамами руки — по какой-то причине Германия находил их красивыми. — Где угодно я буду счастливее, чем здесь. — повысил голос в ответ Россия, стараясь прикрыть кисти рук. Германия закатил глаза и вздохнул. — Может быть, однажды я отпущу тебя. Когда-нибудь. В далёком будущем. Но пока ты останешься здесь, со мной. И мы будем счастливы. — он развернул русского лицом к себе и вновь сжал в объятиях, не заботясь о том, что причиняет боль из-за ран на спине, оставшихся после его последнего побега. Стоило России подумать о том, что сейчас Германия ранит его вновь, как он услышал далёкий голос.

***

— Россия! Россия! Россия, черт тебя побери, просыпайся! — гаркнул Османская Империя, лихорадочно тряся русского. — Да проснись же ты! — В чем дело? — с громким вскриком проснулся Российская Империя и понял, что его взор затуманен слезами. Осман облегчённо выдохнул. — Наконец-то ты проснулся. Ты кричал во сне. — пояснил он и почти по-отечески положил руку на лоб русского. — Что случилось? Я знаю, как ты реагируешь на кошмары со смертью Французской Империи, и твой сон точно был не об этом. Что тебе снилось? — настойчиво спросил осман. Российская Империя не ответил. Он потёр виски и глаза, пытаясь прийти в себя после сна, а затем вздрогнул и взглянул на свои руки. Перчатки были целыми и находились на своем законном месте. — Я твои перчатки не трогал, если что. Точнее, перчатки Французской Империи, которые он тебе отдал. Поверить не могу, что ты и их сохранил. — на словах «и их» Россия нащупал под рубашкой кольцо с морионом на цепочке (тоже подарок француза) и вздохнул. — Дай мне, пожалуйста, ручку и бумагу. — попросил он османа. Тот закатил глаза, все ещё не получив ответа на свой вопрос, но вышел из комнаты на пару минут и вернулся с запрошенным. Россия расписал ручку и бодро начал писать. Буквы складывались в слова, слова — в предложения, предложения — в строчки его стихотворения. На лице Российской Империи появилась искренняя улыбка: из-за войны он совсем перестал выражать чувства через бумагу. Закончив, он протянул лист осману. — Оставь себе. — Благодарю. — самодовольно улыбнулся Османская Империя, забирая стихотворение. В глазах русского он только что удостоился невиданной чести: Россия писал стихи лишь для Британской Империи, Французской Империи и Боснии с Сербией. — Это, кстати, ответ на твой вопрос. Османская Империя ещё больше заинтересовался и начал читать. По мере приближения к концу его глаза все больше расширялись, и в них отразился ужас. — Кто с тобой… Так обошёлся? — медленно спросил он, убирая листок бумаги в свой тайник. — Германская Империя. — нервно улыбнулся Россия. Глаза Османской Империи едва не вылезли на лоб.