утонуть в реке из слёз и печали

— Он сам ко мне пришел! Сам, понимаешь? — со второго этажа Босния услышал восторженную речь австрийца и чуть покраснел. Германская Империя небрежно фыркнул. — Иди уже. — Сейчас. — тут же сбавил тон Австро-Венгрия и перед уходом решил подняться в свой кабинет, возле которого и столкнулся с юношей. — Доброе утро, kincsem. — он нежно улыбнулся. — Меня сегодня весь день не будет, но я постараюсь вернуться как можно скорее. — в жесте извинения и прощания одновременно Австро-Венгрия поцеловал боснийца в макушку и слишком быстро ушёл, будто смутился. — Итак, — через несколько минут Босния спустился в гостиную и уселся на кресло напротив немца. — Я подумал, что я могу для тебя сделать. — Германская Империя протянул ему стопку документов, и босниец принял ее почти с благоговением. Наконец-то хоть какое-то занятие! — Что касается новостей… Разумеется, я помогу тебе. Российская Империя оценил бы. Если он, конечно, заговорит со мной. Знал бы он, как расстраивает меня своим безразличием… — тихо, больше для себя проговорил Германия. — Но… Не за просто так, разумеется. — голос немца заиграл уже почти привычным мурлыканьем. — Расскажи мне о Российской Империи. Что ему нравится, что ему не нравится, как он обычно проводит выходные, чем увлекается и так далее. Обещаю, он не узнает об этом. Босниец болезненно поморщился. Какой отвратительный выбор. — Российская Империя не хотел бы, чтобы я говорил об этом. — выпалил Босния, сжавшись под разочарованным взглядом немца. — Подумай ещё раз. — Ни за что. Лучше уж жить так, чем знать, что я потерял его доверие. — замотал головой босниец, уткнувшись в отчёты. Германская Империя неожиданно хохотнул. — С твоим отцом ничего нового не произошло, а территории Сербии мой брат и Болгария разделили между собой. Сам Сербия при этом исчез, и мы не видели его больше. — милостиво сообщил он, и Босния удивлённо поднял голову. Он же отказался? Затем до него дошел смысл сказанного, и он вспыхнул яростью. Австро-Венгрия сделал с территориями Сербии что?.. — Я узнаю о Российской Империи от кого-нибудь ещё. А твоя преданность ему… Похвальна. — пояснил свою реакцию немец, даже не взглянув на него. — Как же я хочу увидеть его хоть краем глаза… — Германия покачал головой и молча вышел из гостиной, оставив юношу в смешанных чувствах. Весь день Босния провел один. Но к вечеру, когда гнев на австрийца стих, он решил попробовать выяснить что-нибудь у него в последний раз. — Почему ты такой… Грустный? — осторожно спросил Австро-Венгрия, неловко прижав его к себе. БиГ вздохнул. — Тревога за семью не даёт мне спать. Я ни о чем другом думать не могу. — он не стал озвучивать очередную просьбу что-то рассказать, вместо этого лишь едва слышно всхлипнул. Австриец обнял его крепче и тоже вздохнул. — Османская Империя в порядке. А Сербию, увы, я не видел уже больше месяца. Российская Империя где-то его прячет. — таким голосом, будто каждое слово причиняло ему боль, наконец сказал Австро-Венгрия. Юноша через связь почувствовал, как тот винил себя за что-то. — Спасибо. — мягко улыбнулся Босния, кажется, впервые за последнее время обняв австрийца в ответ. Тот улыбнулся в ответ с лёгким недоверием, будто сомневался в реальности происходящего. И сейчас, ощущая руки боснийца у себя на спине и глядя в его счастливые глаза, Австро-Венгрия задался вопросом: так ли необходимо было держать его в неведении?

***

Французская Республика яростно выругался, с болезненным стоном выдернув из уже заживающей руки осколок снаряда. Собственное ругательство он услышал приглушённо: из-за постоянных взрывов снарядов закладывало уши. «Ещё легко отделался…» — мрачно подумал француз и осмотрелся. С ужасом заметил ещё несколько падающих замертво солдат. Все пошло совсем не так, как он планировал. Германская артиллерия уже несколько часов с особым удовольствием обстреливала его позиции, от первых двух линий обороны почти ничего не осталось, вокруг невыносимо пахло кровью, под ногами валялись тела солдат. У Франции на секунду закружилась голова. — Вот уж нет, этот германский выскочка не пройдет дальше! — с поразительным хладнокровием на лице рявкнул он и, перехватив поудобнее винтовку, направился вперёд, к своей пехоте. Уже начинало темнеть. Французская Республика вытащил очередной осколок снаряда из ноги, которую небрежно забинтовал — регенерация великой державы позволяла — и бросил личную упаковку бинтов раненому французскому солдату, сидящему рядом с ним. Поднявшись на ноги, он в бешенстве озвучил весь свой запас ругательств. На правом берегу реки появилась германская пехота. «Неудивительно… Первым линиям обороны, кажется, пришел конец…» — язвительно хмыкнул француз и, хромая, так быстро, как мог, направился вперёд. Франция, будучи великой державой, не мог не признать, что немец придумал отличную тактику. Разрушить позицию артиллерией и позволить пехоте занять ее было… Умно. Что ж, по крайней мере, этот ужасный артиллерийский обстрел закончился. Постоянные взрывы и предсмертные крики его солдат сводили француза с ума. Французская Республика отстранённо заметил, как изменился несчастный Верден за столь короткий срок. Ещё недавно это было прекрасное место (сейчас была зима, но летом здесь раскидывалась изумрудная зелень), а сейчас… Повсюду снаряды, кровь, пыль, грязь, трупы. Франция механически целился из винтовки в немецкую пехоту, механически нажимал на спусковой крючок, механически перезаряжал оружие — на войне он все делал механически, иначе ему снилось бы ещё больше кошмаров. Пока не увидел поблизости его. — Вы, заносчивый, высокомерный… — зашипел Французская Республика, но Германская Империя перед ним лишь хохотнул. — Я тоже рад вас видеть. Как дела на фронте? — вежливо поинтересовался немец. Секунду спустя ему пришлось резко выхватить саблю и отразить яростную атаку француза. Почти все воплощения стран предпочитали сражаться между собой по старинке: все единогласно находили фехтование изящным. Германская Империя инстинктивно отметил рану на запястье и ноге француза, его уставший вид (сам немец предпочитал не участвовать в боях лично, а потому выглядел так, будто только что пришел). Оценив свои шансы на победу довольно высоко, немец также отметил, что скоро совсем стемнеет, а потому решил остудить пыл француза как можно быстрее и нанес ответный удар. «И на что он рассчитывает? — снисходительно подумал Германская Империя, отражая быстрые яростные атаки французской сабли. — У него нет ни одного преимущества!» Небрежно осмотрев краем глаза мертвых солдат и осколки снарядов поблизости, немец начал неторопливо отходить туда, где место было свободнее — было бы неловко запнуться обо что-нибудь. Французская Республика последовал за ним, не сводя с немецкой сабли пристального взгляда — все искал момент для более удачной атаки, потому что все предыдущие Германская Империя отражал без особых усилий. Франция наносил рубящие удары под самыми нелогичными углами, да так, что немец на секунду забеспокоился — не мог контратаковать. Наконец выждав подходящий момент, Германия быстро уклонился от атаки и вонзил саблю в руку француза. Тот рефлекторно вскрикнул и выронил собственную саблю, и немец, выдернув свою, вонзил ее уже в живот. Франция немедленно выкашлял сгусток крови и пошатнулся, упав на немца, который пренебрежительно отпихнул его от себя. Француз остался лежать на земле, внимательно рассматривая пустым взглядом уже почти темное небо и зажимая живот рукой. Французская Республика дрожал, ему вдруг стало очень холодно, а ещё невыносимо захотелось пить. «Нужно просто дать регенерации сделать свое дело… Все будет хорошо…» Франция моргнул. Затем с ужасом осознал, что почему-то раны уже почти зажили, а часы, цифры на которых были хорошо видны из-за вновь начавшегося артиллерийского огня, показывали, что прошло уже несколько часов. С болезненным стоном француз с третьей попытки поднялся и, уже не хромая, медленно пошёл к своим войскам, по пути подхватив винтовку у солдата, которому она уже не пригодится. Почему-то сейчас это не вызывало у него такого яркого сожаления, как прежде. — Германские войска продвинулись на два километра, первая позиция нами потеряна. — отчитался ему один из солдат, когда француз спросил о событиях последних часов. Это вызвало у него ещё один болезненный стон. — Но есть и хорошая новость! К нам перебросят войска с других участков фронта. — попытался приободрить его солдат, и Франция действительно почувствовал себя лучше. Даже живот будто стал болеть меньше. Француз направился на поиски воды, решив, что разберётся со всем после того, как утолит жажду. На следующий день ситуация не улучшилась. Артиллерия снова обстреливала французские позиции, и Франция, не спавший всю ночь то из-за выстрелов, то из-за обсуждения дальнейших действий с высшими чинами армии, чувствовал себя ещё хуже, чем вчера. Теперь его тошнило от происходящего не только метафорически, но и буквально. Очередной снаряд упал достаточно близко, чтобы француз начал беспокоиться, но его не задело. Однако, когда пыль улеглась… Он заметил тела нескольких солдат. Они были ему хорошо знакомы, он даже знал их по именам, и… Господи, он говорил с ними полчаса назад! Это была дружная компания, не растерявшая своего самообладания даже в такой ситуации. Францию бросило в дрожь. У него снова закружилась голова, а мерзкий запах смерти и крови стал ощущаться в миллион раз сильнее. Он пошатнулся и нетвердой походкой добрался до укрытия. Дрожащими руками поднес к губам воду и пролил несколько капель. В глазах потемнело, француз уселся на испещренную осколками снарядов землю и понял, что не может сделать очередной вдох. Он запаниковал, отчаянно пытаясь вдохнуть, но у него ничего не получалось. Франция всхлипнул. А ведь это был только второй день… Он чувствовал себя таким… Слабым. Мысли путались и менялись между собой как в калейдоскопе, но за одну мысль француз все же смог зацепиться. Россия и Великобритания сказали бы, что он вправе испытывать такие эмоции. Франция знал, что им обоим снятся кошмары о разных их сражениях, а у них битв было намного больше, чем у него. Сейчас француз как никогда ощущал, насколько же он моложе обоих своих друзей. В самом начале войны его настрой был позитивным, а сейчас… Да, война затянулась. Затем француз осторожно прикоснулся к связи со своими колониями. Алжир, как всегда, был спокоен. Марокко о чем-то переживала. Мартиника была расстроена. Чад, кажется, веселилась. «Кажется, они ещё не знают о Вердене… Если только кто-то из них не проверил связь…» Быстро перебирая связь с другими колониями, француз медленно успокаивался. Откровенно нервничали только несколько его колоний, причем именно те, которые были больше всего дружны с колониями Великобритании. Может, Британская Империя им что-то рассказал? Французская Республика быстро вытер слёзы с глаз и, представляя вызывающее у него холодную ярость лицо Германской Империи, направился вперёд с винтовкой. Прошло еще три дня. За это время французские войска потеряли и вторую позицию, а Германская Империя наслаждался легко захваченными фортами, которых у самого Франции, к слову, осталось немного. Французская Республика чувствовал себя отвратительно как морально, так и физически. Он изо всех сил старался не показывать, что, мягко говоря, разочарован и недоволен ходом сражения, но какое это имело значение, когда он выглядел едва ли лучше мертвых солдат поблизости? За все эти четыре дня француз поспал меньше пяти часов, что было мало даже для одного дня. Помимо того, что он постоянно пытался что-то сделать, чтобы исправить ситуацию, артиллерийский огонь не прекращался ни днём, ни ночью — спать в таких условиях было невозможно. Тем более, вид и запах крови и множества мёртвых тел сводил его с ума. Все действия Французская Республика выполнял механически, а свой измученный разум он заставлял работать из последних сил любыми способами, лишь бы продержаться до прибытия подкрепления. Вот и сейчас француз затуманенным взором осматривал в бинокль германскую пехоту. Его руки дрожали, темные круги под глазами почти почернели, он был бледен и раздражителен: одна мысль о Германской Империи приводила его в ярость, но с другой стороны, на этой ярости он держался уже четвертый день без сна и отдыха под девизом «я великая держава, переживу». Рана на животе уже зажила и не беспокоила его, да и теперь француз был более осторожен в своих передвижениях: из-за такого недосыпа регенерация отказывалась работать как прежде. И тут случилось чудо, иначе француз назвать это не мог. Рядом показались новые французские войска с других фронтов, и это взбодрило его лучше ведра ледяной воды. Круглосуточное, бесконечное сражение оживилось, и Французская Республика с мрачным удовлетворением, которое уже едва осознавал, наблюдал, как его армия заполучает долгожданное преимущество. Наступление германской армии было наконец-то остановлено. Надолго ли? Франция не знал, да и не хотел знать. Его единственным желанием сейчас было отдохнуть. Он титаническими усилиями добрался до своей резиденции и открыл дверь собственным весом, не сумев на ощупь найти дверную ручку. Британская Империя и Россия смотрели на него с ужасом. — Я говорил, что он вернётся сегодня. — кажется, сказал британец. — Россия, пожалуйста, помоги мне с Верденом. Сил моих нет. — прохрипел Французская Республика и прямо в покрытой кровью и пылью одежде свалился на диван.