утонуть в реке из слёз и печали

Ничего не изменилось. Все стало только хуже. Британская Империя и Королевство Франция не ответили ни на одно из их писем, очевидно, наслаждаясь происходящим. Но право слово, сейчас было не до них. В один «прекрасный» день Французская Империя заболел. Страны не болеют просто так. Российская Империя добавил ложку мёда в стакан тёплого молока и тщательно размешал напиток, затем вернулся к своему супругу. В их спальне уже третий день пахло пихтой, и русский был на грани того, чтобы возненавидеть этот запах до конца жизни. Когда стакан молока с тихим звоном опустился на прикроватную тумбочку, из-под одеяла вынырнул француз. Он поставил глубокую чашу с горячей водой и пихтовым маслом рядом со стаканом. — Я буду ненавидеть запах пихты до конца своих дней. Даже несмотря на то, что мне от него меньше хочется кашлять. — хрипло пожаловался Франция и залпом выпил молоко. — Правда меньше? Наконец-то! — с облегчением выдохнул Россия, усевшись рядом с ним. Француз было заключил его в объятия, но через секунду отстранился. Раздался надсадный кашель. — Как ты? — Не знаю… Я бы правда хотел тебя обнадёжить, но что-то со мной не так. — голос Франции был мрачен как никогда. — Разумеется, с тобой что-то не так, ты заболел! — Кроме этого, mon amour. Понимаешь… — Французская Империя нахмурился и прикусил губу. — А что если это мой конец? — Не говори так! — совсем встревожился Российская Империя, смотря на супруга с изумлением и ужасом. — Я чувствую… Что-то такое… Знаешь, будто загробный мир тянет меня обратно к себе. Это сложно объяснить… — француз отвёл глаза, не в силах вынести встревоженного взгляда супруга. — Может, так и должно быть? Я спрошу у Царства Польского, не чувствует ли она чего-то такого. — сразу начал придумывать другое объяснение русский, но Франция покачал головой. — Не чувствует. Я уже спрашивал. Россия, я… Не хочу умирать. — русский впервые слышал в голосе француза такую тревогу. — Ты не умрёшь. Не умрёшь. — отрезал Российская Империя, не смотря на него. — Ты только вернулся, такая страна, как ты, не может уйти… Вот так. — но его тон сорвался на дрожь. — Я не хочу потерять тебя, mon cœur… — Я не хочу оставлять тебя. Ну все же было хорошо, почему мир так несправедлив к нам… — с отчаянием вздохнул Франция, положив подбородок на плечо русского. Их прервал стук на первом этаже. Россия спустился и вернулся через несколько минут. Он был бледен и дрожащими руками протянул французу письмо. Когда Французская узнал о предстоящей битве с седьмой коалицией, за окном громко закаркали вороны. Плохой знак. Очень плохой.

***

— Что ж, хотя бы линии обороны у тебя неплохие. — снизошёл до одобрения Германская Империя, неторопливо передвигаясь туда-сюда чуть поодаль от театра военных действий. Он крепко держал под руку Австро-Венгрию: на глазах того были повязки, и он чувствовал себя неуверенно в непривычной местности. За ними следовал Германская Новая Гвинея, колония немца. Его присутствие невероятно раздражало обоих братьев, но Германия справедливо рассудил, что Австро-Венгрии понадобится поддержка, если он сам куда-нибудь отлучится. — Благодарю. Думаешь, Российская Империя сможет прорвать такую оборону нынешними силами? — поинтересовался польщенный австриец будто бы с сомнением (вообще-то, он знал ответ), но немец и не возражал. — Маловероятно. — уверенно фыркнул Германия. Он остановился и внимательно осмотрел фронт. Да, маловероятно. Все будет хорошо. Но это было два дня назад. Сейчас, когда российская артиллерия с раннего утра с особым усердием обстреливала оборонительные сооружения, ни австриец, ни немец уже не были столь уверены. Однако, они ещё не беспокоились. — У русских недостаточно сил. — авторитетно заявил Германская Империя и был таков. Он все надеялся увидеть Российскую Империю, но удача ему пока не улыбалась. А артиллерия продолжала и продолжала работать, методично уничтожая линии обороны. На следующий день Австро-Венгерская Империя продолжал успокаивать себя собственным превосходством в артиллерии, которое медленно, но верно начинало исчезать. «Они что, вправду не собираются воспринимать это всерьёз? — искренне изумился Российская Империя, а затем резко поморщился и бросился зажимать уши — их постоянно закладывало от артиллерийского огня совсем рядом. Впрочем, точность, тактика и организованность его артиллерии вызывали у него одно восхищение, как и человек, придумавший план этой атаки. — Нет, мне же лучше, пусть и дальше игнорируют меня…» Россия сверился с часами и с планом атаки и напомнил себе, что артподготовка на этом участке близится к концу. Ещё через несколько минут он перехватил винтовку поудобнее и последовал за своей пехотой. Германская Империя тем временем бегло осматривает солдат русской императорской армии в попытках выцепить до боли привычный и знакомый мундир. Он не видел русского чуть больше месяца, и это ожидание было ещё более мучительным, чем в прошлый раз. Сегодня удача улыбается ему. Немец наконец-то замечает Российскую Империю с винтовкой в руках среди простых солдат. Его до дрожи злит то, что русский так легко общается с самыми обычными людьми невысокого звания, а его самого игнорирует. Германия с трудом терпел собственных генералов (и это было взаимно) и вряд ли бы обратил внимание на кого-то ниже чином, но это его сейчас не особо волновало. Он быстро направляется к русскому, который не замечает его или делает вид, что не замечает, и замирает рядом с ним. С благоговением всматривается в тёмные круги под глазами, ярко контрастирующие с бледной кожей, в чуть похудевшую фигуру, в блеклый взгляд… Стоп, взгляд? — Рад вас видеть, господин Российская Империя. — учтиво улыбается Германия, осознав, что его все же заметили. — Как вы себя чувствуете? — Вашими молитвами. — отвечает Россия холодно и резко. Он в знак предупреждения кладёт руку на эфес шпаги, но немец предпочитает игнорировать намёк и примирительно демонстрирует открытые ладони. Русский, знающий, что тот может выхватить саблю за секунду, ничуть не впечатляется. — Я просто хочу поговорить. — проясняет свои намерения Германская Империя деловитым тоном. — А я хочу не видеть вас больше никогда в жизни. — в тон ему цедит Россия и отворачивается, впрочем, краем глаза продолжая наблюдать за немцем. Тому не нравится такой расклад событий. — Пожалуйста, выслушайте меня, mein Herz. — уже знакомым русскому образом мурлычет Германия. Российская Империя без лишних церемоний выхватывает шпагу, когда он хочет подойти поближе. — Смело с вашей стороны надеяться, что я стану вас слушать после того, как вы убили Царство Польское. — тон русского совсем ледяной. Обжигающе ледяной. — Думаете, у меня нет способов заставить вас поговорить со мной? — насмешливо фыркает Германская Империя. Россия оставляет эти слова без ответа. — Рад, что вы уделили мне немного вашего бесценного времени. Прежде всего, я приношу вам свои извинения и, пожалуй, соболезнования. — Вы хоть понимаете, за что извиняетесь? — Российская Империя недоверчиво вскидывает бровь. Немец терпеливо вздыхает. — Разумеется, смерть Царства Польского исключительно ваша вина, и… — Нет. — резко перебивает его русский. Германия заинтересованно наклоняет голову вбок. — Что «нет»? — Это ваша вина. — Послушайте, вы могли просто рассказать мне то, что меня интересует. Но вы предпочли отказаться и позволить погибнуть вашей… Подруге. — последнее слово немец выплевывает с отвращением. — Причем тут я? — С вами бесполезно говорить. Бес-по-лез-но. — будто внезапно обессилев, произносит Российская Империя и качает головой, вновь отворачиваясь. — Просто вы глубоко в душе знаете, что я прав. — А вы глубоко в душе знаете, что плевать на меня хотели, равно как и на всех окружающих. Я ненавижу вас всем сердцем. — слетевшие с губ русского слова ранят немца сильнее, чем ожидалось: он даже забывает, что хотел сказать. Мягкая улыбка мгновенно пропадает с его лица, а серые глаза темнеют. В льдистых глазах России он не видит ни капли сожаления. — Ложь. — отрезает Германская Империя, и его хищный прищур начинает тревожить русского. — Вы не ненавидите меня. Я бы даже сказал, скорее, наоборот. Верно? — Я ненавижу вас, как уже говорил. — Я ведь пытался поговорить с вами по-хорошему, пытался быть обходительным с вами. Я ведь забочусь о вас, а вы вынуждаете так реагировать. — вежливо, будто бы с сожалением говорит Германия и перехватывает свою саблю поудобнее. — Я не в ответе за ваши эмоциональные реакции. — хмыкает Российская Империя, отражая удар немецкой сабли. Германская Империя втайне восхищён тем, как умело Россия использует оружие, больше подходящее для колющих ударов, столь необычным образом. Атаки немца более остры и отточенны, чем в прошлый раз, но русский не позволяет им случаться слишком часто. Инициатива в поединке довольно быстро переходит к нему, и вот уже Германия вынужден защищаться. Он выбирает зеркальную защиту — симметричные ответы на любые действия России. Российская Империя сражается уверенно, и немец отражает его атаки с трудом: они быстры и мощны. Ему стоит огромных трудов не выронить саблю от силы очередного удара, но Германия лишь ещё крепче цепляется за саблю побелевшими пальцами. Россия атакует чуть слабее, и немец настораживается. Тот точно что-то задумал! Он быстро подтверждает свои догадки. В следующее мгновение Российская Империя нападает справа. Лезвия холодного оружия с неприятным скрежетом соприкасаются, и все бы ничего, но… В эту же секунду русский использует всю свою силу. Немец не может держать саблю повреждённой от этого удара рукой (кажется, он вывихнул запястье), падающее оружие оцарапывает его ногу, а шпага России оказывается у него в груди, из-за этого от губ Германии начинает тянуться алая полоса крови. — Вы сегодня не в настроении, я полагаю. — хрипит Германская Империя, покачиваясь и пытаясь зажать рану, в которой по-прежнему находится оружие. Его пальцы слегка окрашиваются в бордовый. — Вам следовало подумать о моем настроении до того, как вы убили Царство Польское. — шипит Российская Империя. Его голос обжигает холодом, яростью, неприязнью, отвращением — всем, что Германия предпочёл бы никогда не слышать. Тело русского напряжено до предела, левая рука сжата в кулак, а правая — крепко стискивает оружие, медленно вытягивая его на себя. Немец полагает, что на нем только что выместили гнев и боль от потери. Да, Россия не ненавидит его. Он просто слегка расстроен. — Вы выглядите восхитительно, когда злитесь. — самозабвенно говорит Германия, любуясь глазами русского: они уже не смотрят блекло — в них горит огонь. Российская Империя комплимента не оценивает и резко выдергивает шпагу. Темная кровь пачкает одежду немца. С трудом дыша, он провожает русского взглядом. И всё-таки он его любит. Германская Империя оглядывается и уходит к одиноко стоящему дереву, к которому прислоняется спиной. Регенерация медленно, но верно затягивает рану, и у Германии есть время вернуться к сражению. Фронт прорван сразу на нескольких участках, русские солдаты берут в плен все больше и больше противников, захватывают орудия и слишком быстро продвигаются вперёд. Невиданное достижение для подобного рода войны. Германия отстранённо раздумывает, сколько дивизий он может перебросить с Вердена, потому что такими темпами Австро-Венгрия окажется на грани катастрофы, а немцу совсем не хочется тратить ресурсы ещё и на поддержание боеспособности брата — у него и без того хватает бесполезных союзников. Затем Германия вспоминает, что Французская Республика в это же время должен пытаться вернуть свой форт. «Кто его на это надоумил?» — фыркает немец, мысленно переключаясь на Верден. Сражения там становятся настоящей мясорубкой — уже слишком много жизней потеряно там, а особых результатов так и не наблюдается. К тому же на эту слишком долгую битву тратится слишком много денег. Надо бы как-нибудь побыстрее там закончить… Но это в другой раз. Дыхание Германской Империи выравнивается, и он с трудом встаёт и пробирается к своему брату. Австро-Венгрия не слишком далеко от него кричит на Новую Гвинею и на какого-то человека. Они оба не волнуют Германию — он быстро излагает брату варианты выхода из их пренеприятнейшего положения. Австро-Венгрия слушает его, периодически кивая или качая головой, соглашается на дополнительные германские дивизии и уходит к высшим чинам своей армии. Что ж, у них ещё есть время все исправить.