утонуть в реке из слёз и печали

— Здравствуй. Как самочувствие? — интересуется Британская Империя. Как и предполагал швейцарец, он заглянул раньше обычного — около пяти часов вечера. В его руках — две чашки ромашкового чая, которые быстро оказываются на прикроватной тумбочке. Есть ли шанс, что Швейцария уже что-то рассказал ему? — Уже хорошо. Только… Кошмары снятся. А у тебя что нового? — с напускной небрежностью отвечает Российская Империя, нервно поведя плечами. Британец набрасывает на них больничное белое одеяло и садится рядом. — Что тебе снится? — Да всякое. — отчего-то раздражённо фыркает русский, разом отпивая половину чашки. — Теперь его смерть разбавляется Германской Империей с его словами. Он мне отвратителен. Готов поспорить, что он ещё прилипнет ко мне со своими нелепыми извинениями. И извиняться наверняка будет только за то, что переборщил с наркотиками, а не за все остальное. — Я все ещё предлагаю тебе вернуться в мой дом, а не ждать пробуждения Франции. — без нажима напоминает Британская Империя, внимательно глядя в светло-голубые глаза России. — Я уже забрал к себе колоний Франции и убедил переехать к нам Швецию, Королевство Данию и Норвегию. И ворота у меня теперь все время закрыты, а мой высокий забор ты видел. И с колониями у меня дело на лад пошло. — последнее он прибавляет с иронией. — Швейцария, к слову, тоже находит твои занятия с колониями эксцентричными. — коротко хохочет Российская Империя, не желая возвращаться к теме о своих кошмарах. Британец закатывает глаза. — Вот от него не ожидал. Какое вам всем дело, чем я занимаюсь со своими колониями? Я и от них вопрос «зачем?» за эту неделю услышал больше, чем за всю свою жизнь. — Я понимаю, почему ты решил научить их пользоваться оружием. — поддерживает его Россия, на что Великобритания вскидывает бровь, мол, «да неужели?!». — Представляю, как твои колонии говорят что-то вроде «да мы даже не можем носить собственные шпаги, зачем нам уметь ими пользоваться?». — Да, именно так это и выглядит. — тепло смеётся британец, вспоминая свои последние попытки научить всех колоний фехтовать. — Но они ведь когда-нибудь заслужат собственные шпаги, сабли, шашки и так далее. Как США. — в его голосе мелькает горечь, как это обычно происходит, когда речь заходит об американце. — Ты… Так спокойно об этом думаешь. — удивлённо вздыхает русский. — Россия, помнишь, о чем мы говорили, когда ты в начале века сказал, что умираешь? — без особых эмоций, но со зловещим смирением отвечает Британская Империя. Русский беспокоится: они с британцем с того момента больше не поднимали эту тему. — Я знаю, что они все уйдут рано или поздно. Я знаю, что не доживу до конца века, пусть мне и осталось больше, чем тебе. Я знаю, что перестану быть колониальной державой. Я знаю, что слишком сильно связан с колониями и что их уход меня с большой вероятностью убьет. «Империя, над которой никогда не заходит солнце», верно? Как только солнце все же зайдет над моими землями, начнется и закат моей жизни. И если это предрешено, я сделаю все, чтобы все мои колонии были готовы к независимой жизни. Они в моих амбициях не виноваты. — Что ж, надеюсь, ты знаешь, что делаешь. — Российская Империя не отводит глаза, хотя очень хочется. Такой полный мрачной решимости взгляд Великобритании никогда не предвещал ничего хорошего. Последний раз он видел этот взгляд век назад, когда они скрестили шпаги в день смерти Французской Империи. — Не имею ни малейшего понятия. — неожиданно расслабленно фыркает британец, похлопав его по плечу. — Буду делать то, что должен, и будь что будет. Сейчас неясно, что делать и что нас ждёт завтра. — Обнадёжил. Мне сразу так спокойно стало. — язвит русский, положив голову на плечо Великобритании. — Вернёмся к тебе. Ты хочешь поговорить о своих снах или я должен просто принять это к сведению? — полушутливо уточняет Британская Империя. — Я не знаю. — вздыхает Россия, прикрыв глаза. — Я часто вижу во сне, как Германская Империя убивает моих близких и как забирает меня в свой дом. Не могу закрыть глаза — сразу вижу его и как наяву слышу его омерзительный голос. — Германская Империя заплатит высокую цену за свои поступки. Я обещаю это тебе и Франции. — Британская Империя крепко прижимает к себе русского, шепча все приходящие на ум слова поддержки, желая лишь убрать дрожь из ставшего родным за все эти годы голоса. — Я не смог вас защитить, но больше этого не повторится. Я клянусь. — Спасибо. — мягко откликается Российская Империя, и вправду успокоившись. Затем переводит взгляд на неподвижного француза на соседней кровати. — Он совсем не похож на отца. — совершенно некстати говорит русский, но британец сразу хватается за возможность перевести диалог в положительное русло. — Что ж, кого-то, похожего на Вторую Империю, ещё нужно поискать. И это далеко не комплимент. — беззлобно хохочет он, хоть его взгляд и полон боли и тоски. — Надеюсь, Франция скоро придет в себя. Швейцария сказал, что вряд ли он вспомнит свои последние дни с Германской Империей, да оно и к лучшему. Сложно представить, что он мог с ним сделать. — Как у Пруссии мог вырасти такой, как Германская Империя? — в сотый раз задаётся этим вопросом Российская Империя. Британец пожимает плечами. Он не собирается искать оправданий немцу. Они разговаривают ещё пару часов, не подозревая, что прогнозы России оправдаются. Ближе к вечеру русский чувствует себя лучше и даже помогает Швейцарии с бумажной и не только работой. Появляется лёгкая усталость, так что он быстро принимает душ и собирается пойти спать пораньше. Российская Империя спускается на первый этаж, в свою и Франции импровизированную палату, и собирается прикрыть распахнутое настежь окно на ночь (сегодня было очень душно и очень жарко). Он проскальзывает за плотные синие шторы и… — Добрый вечер, господин Российская Империя, прошу, не кричите и выслушайте меня. — Германия почти бережно накрывает его рот ладонью через витиеватые решетки на окнах, которые больше для красоты, чем для защиты. — У меня есть кое-что, что поможет Французской Республике, и я с радостью отдам вам это, если вы просто меня выслушаете. Хорошо? — спокойно, без единой угрожающей нотки интересуется он, но Россия отчаянно мотает головой, даже не слушая его слова. Немец это замечает. — Слушайте, мне жаль. Правда жаль. Я не имел никакого права подвергать ваше здоровье опасности. — говорит он совсем мягко и сбавляет тон. — Примите мои самые искренние извинения. — но дрожащие руки русского, протестующее мычание и полные паники глаза совсем не выражают готовности прощать. — Чш-ш, успокойтесь. Нас разделяет эта решетка на окне, и при всём моем желании я даже близко к вам не подойду. — успокаивающе мурлычет немец, но Российская Империя с силой вырывается и почти вскрикивает, однако Германия вовремя успевает это предотвратить. — Я напомню, что могу помочь Французской Республике. Вы ведь хотите, чтобы он пришел в себя? — Да, да, конечно. — наконец прислушивается к его словам русский и отворачивается, чтобы стереть пот со лба. Германия с любовью обводит взглядом дрожащие плечи и похудевшую фигуру. — Я принимаю ваши извинения. Это все, что вам нужно? — спрашивает он привычно холодно. Германия знает, что Россия сказал это только чтобы отделаться от него, а потому решает выпросить ещё кое-что. — Позвольте побыть с вами немного. — медовым голосом просит немец, кивая на узкий подоконник. Российская Империя усаживается на него, но на Германию даже не смотрит. Того это сейчас, впрочем, не особо волнует. Немец бережно держит его руку в перчатке в своей, неторопливо поглаживает, иногда целует, мучаясь от невозможности со всей нежностью прижать русского к себе и вкрадчивым уютным шепотом втолковать ему, что тот зря опасается его, что все произошедшее недавно — досадное недоразумение, что ему очень жаль, что он больше никогда не посмеет сделать что-то подобное, чтобы покрытое трещинами недоверия сердце любви всей его жизни исцелилось и вернуло теплое к нему отношение. Но в заострившихся от недомогания чертах лица лишь боль, недоверие, тревога, отвращение, гнев, ненависть. Германия верит, что все это временно. И совсем не злится в ответ — на сей раз он заслужил. Российская Империя и без того оказался достаточно снисходителен, чтобы позволить немного побыть подле себя. И немцу этого достаточно. Он наслаждается теплом, спокойствием, уютом, комфортом, которые дарит ему русский одним своим присутствием. Германия может быть проницательным, когда хочет, так что сегодня он быстро отмечает му́ку и усталость в любимых льдистых глазах. Россия по-прежнему на него не смотрит — отчего-то он решил удостоить своим взором Французскую Республику. Тот сейчас напоминает немцу омерзительную ледяную статую, которую так и хочется убрать с глаз подальше. Может, тогда и самого Германию одарят чарующим взглядом? — Господин Российская Империя. — мягко зовёт он русского, и тот с видимым усилием переводит взор на него. — Хотите, я оставлю вас на сегодня? — разум знает, что ответ будет положительным, но глупое израненное сердце мечтает о робкой просьбе остаться. — Хочу. — ожидаемо соглашается Россия, и немцу больно видеть облегчение в его глазах. Но он по-прежнему не злится: понимает, что его драгоценности сейчас стоит побыть одному. — Тогда хорошего вечера и приятных снов. — слабо улыбается Германская Империя и в последний раз целует его руку. В ближайшее время ему такой возможности не представится. Но перед уходом он делает ещё кое-что. — Возьмите. — он вкладывает в ладонь русского маленькую бутылочку. — Это поможет вашему… Другу. — последнее слово немец привычно выдавливает сквозь зубы, предпочитая, чтобы все эти друзья сгинули в ближайшем болоте и не мешали ему ухаживать за Российской Империей. — Благодарю. — неохотно кивает Россия, и Германия понимает, что тот не поверил ни одному его слову. — Это не яд или что-то в этом роде, клянусь вам. — настаивает немец, доверительно наклонившись ближе к русскому, вплотную к решетке. — Мне невыносимо смотреть, как вы тревожитесь из-за него. Он этого не заслужил. — Да, я верю вам. А теперь оставьте меня, пожалуйста. — срывающимся голосом почти молит Российская Империя, и Германия покорно отпускает его руку и уходит. Трава мнется под его ботинками, прямо как письмо немца в руках русского. Тот правда хотел его прочесть, но теперь он понимал, что не нужно ему знать содержание письма. Не нужно. Зато Германия итогами разговора был более чем доволен. Он повидал русского, извинился перед ним и помог его другу. И осознал, что сделал всё не так. Он провернул свою идею слишком быстро и резко, неудивительно, что все пошло не по плану. А с кем-то вроде Российской Империи нужно быть осторожным, деликатным, и ни в коем случае нельзя торопить события. Свой следующий план немец очень хорошо обдумает и подготовит все заранее. Торопиться некуда. А пока Германия будет наблюдать за русским издалека. Так, чтобы к его постоянному присутствию привыкли. Ещё нужно выяснить у плененных колоний о России как можно больше: его любимый цвет, привычки в быту и все в таком духе. Тогда можно будет обустроить идеальную комнату в своем доме специально для него. И, конечно, нужно аккуратно создать нужную обстановку, такую, чтобы у России не было выхода. Тогда Германия под шумок заберёт его к себе домой. И они будут счастливы. Да, этот план намного лучше. Одновременно с этим Британская Империя наконец прочёл дожидавшееся его с самого утра известие о начале артиллерийской подготовки на Сомме.