утонуть в реке из слёз и печали

Французская Империя перестал приходить. После всех этих свиданий, встреч, посиделок на крыше, совместных прогулок и ежедневных признаний в любви, Российская Империя надеялся, что восемьдесят дней, о которых Франции рассказал все тот же Уэссекс, — всего лишь глупая условность. Теперь он расплачивался за самообман всем, что у него было. Француженка первой заметила, что русский цветком вянет на глазах. Великие державы коллективно отвели его к Папской Области и сами засели за книги по психологии. Кто-то из них высказал упадническую мысль, что Французскую Империю никто из них не заменит, но ему тут же возразили. Нет нужды чем-то заменять его, когда России нужно научиться жить без него. Российская Империя не справлялся. Он снова начал бродить по Ватерлоо, замкнулся в себе и почти перестал говорить. Французский язык он не терпел и избавился от всей французской литературы в своем доме. Кроме сборника любимых стихов Французской Империи — сжечь его рука не поднялась. Русский много что выбросил за это время, о чем в будущем будет жалеть. Российская Империя честно ходил к Папской Области. Может, он до конца и не принял смерть Франции, но бесчувственным разумом понимал, что так продолжаться не может. Хотелось вернуться к жизни. Проблема была в том, что жизни без Французской Империи он больше не мыслил. Наверное, нехорошо, что он так сильно любил его, но… Они оба ведь были счастливы после всех трудностей. Российская Империя попробовал влиться в религию, но сколько бы он ни смотрел на иконы, сколько бы ни молился, сколько бы церквей не посетил — в сердце не получалось пробудить искреннюю веру. Впоследствии вера и вправду станет спасением России, да только вера в кое-что другое. Российская Империя иногда ненавидел себя за свои чувства. Точнее, за чувство. В его душе было пусто, и единственным чувством в ней была бесконечная вина. Перед великими державами — они так стараются, а Россия все не может прийти в себя. Перед Французской Империей — тот миллион раз заявлял, что не желает, чтобы русский утопил свою жизнь в реке из слёз и печали из-за него. Перед самим собой — да что с ним не так, почему он не может просто смириться и жить дальше? Российская Империя изменился внешне. Из очевидного: он исхудал ещё сильнее, чем прежде, и пруссак с австрийцем смотреть не могли на его выпирающие даже через одежду кости. Темные круги под глазами стали его вечными спутниками. Из менее очевидного: одежда русского стала светлее. Он ничем не объяснил внезапную любовь к бежевому, разве что сказал как-то, что этот цвет лёгкий и спокойный. Россия стал чаще говорить на немецком с Пруссией и Австрией. Те не совсем поняли, откуда это взялось, пока не заметили, что русский полюбил и любимый кофе пруссака. Для контекста: Россия ненавидел этот кофе всей душой прежде. Пруссия не был уверен, как на это реагировать. Плохо ли, что русский перенимает его привычки? Российская Империя перенял и много привычек Французской Империи. Стиль его отчётов стал больше напоминать стиль француза, со временем французская литература медленно вернулась на его книжные полки, любимая еда Франции тоже полюбилась России (она ему тоже не нравилась вместе с прусским кофе). На секунду великим державам даже показалось, что русский стал похож на Французскую Империю по характеру. Российская Империя правда старался. Но не справлялся. Однажды Великобритания случайно застал его в ванной с лезвием у окрашенного в алый запястья. Россия выглядел словно пойманный на месте преступления вор. Он боялся поднять глаза на британца, боясь увидеть там разочарование. И боялся вслушиваться в его слова, боясь услышать упрёки и крики. Но Британская Империя ничего не сказал. Он прижал русского к себе, молча забинтовал его руку, хоть рана и почти зажила, а в его глазах не было ничего, кроме тревоги и страха. Британец никогда не говорил об увиденном даже с Россией, и тот был благодарен. Российская Империя отчаянно не хотел встречаться со своей душевной болью. Он выяснил из книг, что его состояние называется диссоциацией. Что ж, русский и вправду чувствовал себя так, будто весь этот кошмар произошел не с ним. И чувствовал он себя как не в своем теле. Россия ничего не чувствовал и был почти доволен этим. Но великие державы и Папская Область почему-то упорно сталкивали его с его эмоциями. Их было слишком много и после каждого подобного самокопания русский проводил вечер в слезах. Он до сих пор не представлял, как вообще можно жить после смерти близкого человека. Время лечит? Россия был с этим не согласен. Российская Империя старался изображать нормальную жизнь. Подъем, завтрак, работа, разговоры, ещё работа, библиотека, неловкие занятия живописью (русский оказался не очень хорош в этом). Все это Россия делал по чёткому расписанию с безжизненным выражением лица. Это пугало. Российская Империя день за днём, месяц за месяцем и, к ужасу и сожалению, год за годом пытался смириться. Боль и вправду притупилась, и тогда Россия смог ощутить ее в полной мере, как бы парадоксально это ни звучало. Он снова выплакал все глаза и впервые ощутил облегчение. Прошло целых пять лет, и великие державы с таким же облегчением выдохнули. Результат! Российская Империя снова попробовал себя в творчестве. Ему вновь понравилось писать стихи, пусть и на первых порах они были, откровенно говоря, плохими. Но великие державы неустанно хвалили его и растроганно улыбались, когда Россия писал что-то лично для них. Российская Империя впервые за всё это время искренне рассмеялся. И кто бы мог подумать — над шуткой Швеции. — Как называют наступление чешских феодалов? — спросил швед однажды, поигрывая бровями. Россия вопросительно склонил голову. — Паническая атака! Половина великих держав не поняла эту шутку, но русский от всей души расхохотался над эдаким каламбуром. Российская Империя начал много говорить. Очень много. Россия начал чаще выбираться на природу, читал новые книги, писал стихи, пробовал себя в других видах творчества. И вечером с восторгом рассказывал об этом великим державам. Те с облегчением выдыхали и утирали воображаемый пот со лба. О да, они помогли русскому справиться! Российская Империя так и не избавился от кошмаров. Ни снотворные, ни травы, ни подозрительные лекарства от пруссака и австрийца не помогали ему. Кошмары лишь стали приходить раза два в неделю, что уже было большим прогрессом. Российская Империя так или иначе научился жить заново. Ему помогла в этом святая вера во встречу с французом. Все эти годы Россия будет жить лишь мыслью о том, что однажды увидит Французскую Империю, и они снова будут счастливы.

***

— Честно говоря, я так и не понял, зачем Германская Империя тогда приходил. — признался Босния австрийцу за завтраком. Тот пожал плечами, из-за чего с них едва не упало теплое шерстяное одеяло — после прихода в себя Австро-Венгрия постоянно мёрз. И не терпел закрытых дверей в комнатах, но это мешало ему намного меньше. — Ну, явно не ради меня, как он сам сказал. — Мне кажется, он подозрительно поглядывает на БиГ. — высказался Османская Империя, жаривший яичницу у плиты. — Германской Империи что-то от него нужно? — Что ему может быть нужно от Боснии? — не на шутку встревожился Австро-Венгрия, едва не выронив ложку. — Если это так, то у нас проблемы. Германия… Мягко говоря, настойчивый. — Да чтоб я знал, что ему нужно… — вздохнул осман, и его отвлек от яичницы телефонный звонок. Он вышел, а австриец сразу придвинулся к боснийцу. — Ты такой теплый… — восторженно прошептал Австро-Венгрия и крепко обнял его. — Volim te. — тихо прибавил он, и Босния смутился. Юноша пока не совсем понимал, как реагировать на возобновившиеся признания. Пресловутых бабочек в животе он вроде бы не чувствовал, но и отвращения, как сразу после аннексии, тоже не было. Такие слова были даже приятны, но босниец не торопился с ответом. Да и австриец не настаивал. Осман тем временем вернулся с самым скорбным выражением лица. — В чем дело? — опять забеспокоился Австро-Венгрия. — Германская Империя вызывает тебя на ковёр. — сообщил Османская Империя и как ни в чем не бывало вернулся к своему почти готовому завтраку. Австриец выругался, с сожалением отстранился от боснийца, быстро доел свой завтрак и ушёл. Осман поспешил сесть рядом с сыном. — Тебе нравится Австро-Венгрия? — без экивоков спросил он, и Босния закашлялся. — Не знаю. Правда не знаю. — пожал плечами босниец. — Он изменился, больше не стремится держать меня в своём доме, не настаивает на ответных чувствах, но… Я не знаю. — Не торопись с ответом. — попросил Османская Империя и продолжил. — Не буду скрывать, что Австро-Венгрия не очень нравится мне в качестве твоей пары. Отношения метрополий и зависимых территорий обычно не заканчиваются ничем хорошим. Вспомни хотя бы родителей Австро-Венгрии — разве Королевство Венгрия и Австрийская Империя были счастливы? — Так у них была другая ситуация. — Босния ни в коем случае не оправдывался, но история венгерки и старшего австрийца была известна всем. И она сильно отличалась от того, что было у них с Австро-Венгрией. — Да. Я и не говорю, что у вас ничего не выйдет. Может, вы оба будете счастливы друг с другом, может, он даже, — тут осман неприкрыто поморщился. — Поведёт тебя под венец. Откуда мне знать? Я могу не одобрять твой выбор, но я буду его уважать, если у тебя… Возникнут ответные чувства к Австро-Венгрии. — Спасибо. — неловко поблагодарил босниец, который во время речи отца краснел, бледнел, снова краснел, ерзал, нервничал и всячески смущался. — Наверное, ты простил его за то, что он удерживал тебя в своём доме, за его навязчивость после твоей аннексии. — продолжил Османская Империя. — Может, это и к лучшему. — он беспокойно дёрнул плечами. — Но я беспокоюсь за тебя. Если он как-то решит тебе навредить — обязательно скажи мне. — Разумеется. — пообещал Босния и уютно устроился в объятиях отца. Какая же всё-таки у них чудесная семья.

***

Австро-Венгрия быстро поднялся на второй этаж — заставлять Германию ждать никогда не было хорошей идеей — и зашёл в кабинет немца. Тот не был занят отчётами или чем-то ещё, а сразу же поднялся поприветствовать брата. — Проходи, рад тебя видеть. Хочешь чай или кофе? — спросил Германская Империя подозрительно тепло и осторожно подтолкнул австрийца к стулу около стола, прямо напротив кресла немца. — Чай, если тебя не затруднит. — вежливо попросил Австро-Венгрия и устроился на стуле. Не нравится ему подчёркнутая обходительность его брата. Не к добру это. — Конечно. — согласился немец, и через несколько минут поставил перед австрийцем чашку его любимого чая с идеальным количество сахара. — Так… Зачем ты меня позвал? — спросил Австро-Венгрия и отпил почти половину чашки. Германия уселся напротив него. — Скажи мне, Австро-Венгрия, — начал он, и австриец заранее встревожился. Он ненавидел этот тон немца, словно у отчитывающего ребенка родителя. — Ты ничего не хочешь мне рассказать? — Нет. — почти инстинктивно отозвался Австро-Венгрия, даже не успев обдумать свои слова. Он что-то не так написал в отчёте? У него неудачи на фронте, о которых он каким-то образом не знает? — Точно? Подумай ещё раз. — мягче поинтересовался Германская Империя и обошёл брата, остановившись у него за спиной, и положил руки ему на плечи. — Видишь ли, мне прекрасно известно, чем ты занимаешься с Болгарией и Османской Империей. — А чем я с ними занимаюсь? — нервно хохотнул австриец. Нет, немец блефует. Никто из них не мог рассказать Германии о переговорах. И немец не мог увидеть чего-то: после пары встреч в болгарской резиденции великие державы встречались в совершенно случайных местах и даже не на своих территориях. И приходили они туда по очереди в разное время. И Германия не был бы так спокоен, если бы правда что-то знал. — Ты скажи мне. — ответил Германская Империя и тяжело вздохнул. Его холодные руки сжались на дрожащих плечах австрийца. — Я же забочусь о тебе, Австро-Венгрия. — снова завёл шарманку немец, и Австро-Венгрия мысленно закатил глаза, стараясь не слушать вкрадчивый голос. — Ты ведь немного знаешь о жизни, а потому забрёл в плохую компанию. Конечно, я тебя не виню. Это я не уследил. Но ты бы очень помог мне, если бы рассказал все, что знаешь. Тогда я бы избавил тебя от… — Германия наигранно замялся, подбирая подходящее слово. — Расплаты за содеянное. Тебя и твою автономную территорию. Как там БиГ, к слову? — Хорошо. Что с ним может быть не так? — машинально откликнулся австриец. Может, немец всё-таки что-то знает? Звучит уверенно и убедительно. И угрожает. Но зачем великим державам и болгарину с боснийцем что-то рассказывать? Они все ведь заинтересованы в мире. — Почему ты спрашиваешь? И ты подозрительно посматриваешь на него в последнее время. — Австро-Венгрия почувствовал себя увереннее, когда сменилась тема, и поспешил обвинить брата. Тот неопределенно хмыкнул. — Я заинтересован в твоей автономной территории. Вот и присматриваюсь к нему. — Почему? — Нужно. — дал исчерпывающий ответ немец и сменил тему обратно. — Так что, расскажешь мне что-нибудь? Обещаю, я тебе ничего не сделаю, если сам признаешься. — ласково промурлыкал Германия, подвинул себе стул и уселся рядом. — Ты дрожишь. — Холодно. Постоянно мёрзну после… Лавины. — отмахнулся австриец, раздумывая над словами брата. Да не должен он знать ничего! Он просто блефует в надежде, что Австро-Венгрия что-нибудь расскажет! Германская Империя тем временем прижал его к себе. Теплее не стало, но австриец где-то очень глубоко в душе оценил попытку. — Мне нечего тебе сказать. — Ладно. — принял его ответ немец, но отпускать не спешил. — Как у тебя дела на фронте? Как отношения с Боснией? Давно мы с тобой не разговаривали по душам. Австро-Венгрия мысленно выругался. Вот ещё откровенничать с братом ему не хватало для полного счастья! Время односложных ответов! Германию его ответы, кажется, выводили из себя, и скоро он прогнал брата, а сам откинулся на спинку стула и вздохнул. Затем ушел в ту самую комнату в конце коридора, которую готовил для Российской Империи. Немец недавно вспомнил примерную обстановку в резиденции русского и пришел к выводу, что тот предпочитает минималистичный интерьер, где больше свободного пространства. Германия такой подход целиком и полностью разделял, что невероятно радовало его. Каждое сходство в его с Российской Империей взглядах наполняло его сердце восторгом. Комната уже давно была готова и только ждала, когда в нее заселятся. Германская Империя предчувствовал удачную возможность для этого, хоть и довольно печальную. Германия внимательно наблюдал за Российской Империей каждый день. Здоровье русского, очевидно, ухудшалось. Тот все бледнел и худел, вид его был почти измученным, а иногда, когда немец на собраниях проходил мимо, он слышал болезненные вздохи. К чести ненавистных Германии друзей русского, они тоже беспокоились о нём, но у немца это вызывало одну ревность. Германская Империя следил за новостями и чувствовал, что на территориях России скоро будет что-то… Масштабное. Наверное, это «что-то» закончится для него не слишком хорошо. Германия всей душой желал уберечь русского от этого. Желательно, спрятать его у себя в резиденции. Тогда немец со всей ответственностью позаботится о здоровье своей любви и о нем самом. Одно имя Российской Империи было для Германии путеводной звездой, и он хотел эту звезду во что бы то ни стало сохранить. Было бы здорово поговорить с Россией. Как раньше. Германская Империя начал бы разговор с чего-нибудь отвлечённого. Спросил бы о самочувствии, о делах военных, о политике. Пожаловался бы на свои трудности — в его собственной стране были большие проблемы с продовольствием. А потом бы обязательно попробовал снова убедить русского. Ему ведь будет лучше с ним, как он этого не понимает? В силах Германии обеспечить его всем, чего душа пожелает. А Россия все упрямится. Зачем он так? Немец с тоской рассматривал все ту же единственную фотографию Российской Империи. Он обязан уберечь его. От всего. Сердце было полно решимости.

***

— Опаздываете, господин Австро-Венгерская Империя. — с порога беззлобно упрекнул его Великобритания, когда австриец явился на очередное обсуждение почти на полчаса позже, чем планировалось. — Я был у Германии. — вздохнул Австро-Венгерская Империя с видом великомученика, опустившись на диван. Что ж, всем это все прояснило. — Мне кажется, что он что-то подозревает. — и пересказал странам свой разговор с немцем. Они, в свою очередь, дружно подтвердили, что даже не думали о том, чтобы что-то ему рассказывать. — Если мы хотим заключить мир, нужно сделать так, чтобы у Германской Империи не было рычагов давления, чтобы заставить вас отказаться. — высказал здравую мысль Российская Империя, потирая ноющие виски. — Первым делом нужно спрятать Боснию и Герцеговину так, чтобы он при всём желании не добрался до него. — Куда? — задался единственным вопросом Османская Империя, уже думавший об этом миллион раз. Боснию, который тоже был здесь, этот вопрос волновал больше остальных. — В мою резиденцию. — вновь заговорил Британская Империя. — Место очевидное, но надёжное. Или к Сербии. Не так очевидно, но и менее надежно. — Есть шанс, что Германская Империя знает, где Сербия. Просто он пока ему не нужен. Я бы не удивился. — не согласился с последним вариантом Французская Республика. Разговоры о немце тревожили его меньше после окончания битвы при Вердене. — Значит, в британскую резиденцию. — поддержал британца Российская Империя. — Дальше: Германская Империя достаточно умён и проницателен, чтобы и без Боснии найти подходящий именно для вас рычаг давления. Что делать будем? — Мы не можем скрыть факт заключения мирного договора. — с сожалением начал размышлять Австро-Венгерская Империя. — Но Германия узнает о нем прямо в момент заключения, может, немногим позже. У нас будет не так много времени, чтобы скрыться от его гнева. — И куда скрыться? Тоже в британскую резиденцию? — спросил Османская Империя. — Что, если Германская Империя предложит вам что-то, от чего вы не сможете отказаться? У него ведь есть ваши плененные колонии. — Своя рубашка к телу ближе. — заговорил молчавший до этого Болгарское Царство. — При всём уважении, я не сомневаюсь, что, если Германская Империя пригрозит убить колоний, вы выдадите ему кого угодно. — после его слов в воздухе повисла напряжённая и недоверчивая атмосфера. Как бы Антанте не хотелось этого признавать, но болгарин был прав. — И что тогда ты предлагаешь? — всплеснул руками Французская Республика. Ситуация теперь и вправду казалась безвыходной. Но разве они зря столько времени потратили на переговоры? Не может быть. — Зачем все усложнять? Мы просто исчезнем, никому не сказав. Германия не идиот и не будет цепляться к вам, если вы не сможете сообщить ему ничего полезного. — растерялся Австро-Венгрия, всерьёз задумавшись о таком исходе. — Он может потребовать от нас найти вас. Или согласится с нашими доводами и будет искать сам. — рассуждал Британская Империя. — Невозможно предсказать, что он сделает. — В таком случае я мог бы попытаться переубедить его. Есть шанс, что он послушает меня. — Россия будто бы был настроен оптимистично, хотя кислое выражение лица было весьма красноречиво. — Возможно. Какие тогда у Германской Империи будут варианты? — голос Болгарии был полон скептицизма. Великие державы задумались. Логичных вариантов, которые не нанесли бы сильного ущерба самому немцу, не было. Австриец был уверен, что им нужно рискнуть, если есть хоть какой-то шанс закончить весь этот кошмар, и на том и порешали. В самом конце декабря, пока Босния обустраивался в британской резиденции, страны прямо в зале собраний подписали договор, а затем сбежали. Каждый в заранее выбранное для себя место не на своих территориях. Этот план был довольно неплох. Но реакция главной проблемы всех стран не заставила себя ждать. Германская Империя не стал спрашивать про своих союзников у Антанты. Он не злился, не кричал. Немец был пугающе спокоен. И так же пугающе спокойно он ввёл свои войска на территории своих союзников, методично уничтожая все, что видел на своем пути. Хуже всего было то, что он просто вынуждал всех своих товарищей вернуться к нему. Добровольно. Иначе он бы не прекратил уничтожать их земли и их самих. Германия этим поступком вредил и себе, но его это совершенно не смущало. Антанта была растеряна и в ужасе: такого исхода они не предполагали. Как вообще можно предположить такую жажду мести, что страна ради нее причинит вред себе? Немец мог бы забрать продовольствие с территорий союзников, другие ресурсы, мог бы найти другой рычаг давления, но предпочёл медленно мучить каждого из них. Страны Антанты несколько раз в день звонили Германской Империи, но тот не отвечал. Первым не смог справиться Болгария. Он сам пришёл к Германии, раненый и измученный, с единственной просьбой прекратить. Немец с улыбкой выслушал все его оправдания, сочувственно покивал, а потом болгарина никто не видел. Османскую Империю Германия нашел сам, пусть тот и не был интересен ему. Осман с честью выдержал всё и приходить не собирался. Немцу пришлось с ним сразиться, и он победил откровенно нечестно. Но кто об этом узнает? Больше всего на свете Германская Империя ждал Австро-Венгрию. За ним он бегать не собирался: хотелось, чтобы любимый младший брат пришел по своей воле. Пришлось подождать достаточно, прежде чем он всё-таки появился на пороге. Появился австриец именно таким, каким желал его видеть немец: уязвленным. — Что, будешь меня мучить? — язвительно спросил австриец, и немец с умилением улыбнулся, крепко прижав его к себе. — Ты вернулся, братец. И уже не такой гордый, как прежде. Это замечательно. — промурлыкал Германская Империя и нежно погладил Австро-Венгрию по голове. Теперь он все исправит. Австрийца же перекосило от отвращения. — Ваша затея была очаровательно глупой. Никто никого не будет мучить. Я лишь объясню тебе, что ты был неправ. — Мы хотя бы пытались прекратить этот кошмар. — выплюнул Австро-Венгрия, когда немец, придерживая его под руку, повёл его в давно знакомое место. — Глупо, братец. Очень глупо. И чего вы этим добились? — покачал головой Германия, а затем с тоской вздохнул. — Эх, а я ведь дал тебе возможность рассказать все самому. Что ж ты ею не воспользовался? И Австро-Венгрию тоже никто не видел после этого. Год закончился не очень удачно.