***
Германская Империя нёс в руках аптечку с самой ласковой улыбкой. Разве возможность позаботиться о ближнем не достойная причина для радости? Немцу нравилось выхаживать младшего брата. Тот был молчалив и совсем не сопротивлялся. Может, потому что до сих пор не очнулся после произошедшего? Германия вошёл в комнату и устроился у изголовья кровати. Положил руку на лоб австрийца — тот оказался горячим, и немец со вздохом вколол брату жаропонижающее. Лихорадка ведь совершенно ненужное осложнение. Затем Германия спустился ниже. Рёбра уже были целыми, ушибы на спине и боках тоже прошли. Ещё ниже — неровные лодыжки. Немец осторожно ощупал их. Неровность было видно даже незнакомому с медициной человеку, но Германия снова сделал вывод, что кости там неправильно срослись. Почему-то эта мысль доставляла ему удовольствие. Наверное, теперь австрийцу будет больно ходить, однако немца это вполне устраивало. Его любимому младшему брату не помешает постоянное напоминание о его вине. Германская Империя почти с детским любопытством раздумывал, что ему скажет Австро-Венгрия, когда придёт в себя. Хотя… Зачем об этом думать? Очевидно, что теперь австриец всё понимает, а значит, будет благодарен. За лечение, за спасение его от плохой компании болгарина и османа, за подробное и доходчивое разъяснение его неправоты. Немец любовно поглаживал бессознательного Австро-Венгрию по волосам. Австриец сейчас напоминал фарфоровую куклу — бледный, холодный, хрупкий и безвольный. Германии он таким нравился больше, чем вспыльчивым и наглым. И излишне самостоятельным. Немец накрыл дрожащего брата ещё одним тёплым одеялом и вышел. Пусть отдохнёт. В кабинете Германской Империи как всегда звонил телефон: великие державы пытались связаться с ним с того самого момента, как немец взялся за воспитание брата. Но он им не отвечал — они могут подождать, в отличие от его любимого младшего брата. Звонки России Германия сбрасывал с сожалением: с ним до боли хотелось поговорить. Впрочем, почему бы сейчас не ответить? — Они живы? — без всяких церемоний спросил Российская Империя с тревогой. Полное тепла и нежности сердце немца болезненно сжалось. Ну вот, своими действиями он обеспокоил любимого русского. Ничего, тот поймёт: Германия ведь был занят заботой о брате. — Конечно. — поспешил успокоить его Германская Империя и мягко улыбнулся на полный облегчения вздох. Ему доверяют, как здорово! — Они… В порядке? — продолжил Россия настороженно. Ох, о нём бы русский так беспокоился. — Разумеется. — немец наконец опустился в любимое кресло. — Болгарию и Османскую Империю я и пальцем не тронул. — похвастался он в надежде, что впечатлит своего собеседника. — А вашего брата? — зацепился за его слова Российская Империя. Германия проигнорировал это: ему ведь и самому было что спросить. — Как вы себя чувствуете, mein Herz? — теперь и в голосе немца появилось беспокойство. Он надеялся, что здоровье его драгоценного не ухудшилось за эти несколько дней. — Вашими молитвами. — фыркнул русский, но тут же спохватился. — Неплохо. — уже вежливее ответил он. Германия выдохнул. Замечательно! — Приятно знать. Ваше здоровье очень волнует меня в последнее время. — доверительно сообщил немец. Он надеялся, что Россия оценит его заботу. — А спите вы хорошо? — Вполне. Что с Австро-Венгерской Империей? — вернулся к своим вопросам Российская Империя, и Германия вздохнул. Обидно, что о нем так не переживают. — Мой брат осознал, что был неправ, и теперь он будет в порядке. — это должно было успокоить Россию, но тот почему-то снова распереживался. — Что вы имеете в виду? — спросил он на тон холоднее. — Не забивайте этим вашу прекрасную голову, mein Herz. Когда-нибудь вы и сами все узнаете. — на этих словах немец завершил звонок и расслабленно откинулся на кресло, прикрыв глаза. Все складывалось как нельзя лучше. Австро-Венгрия теперь никуда не денется, а Россия будет искать беседы с ним, ведь никто, кроме Германии, не даст ему полезной информации. Чудесно, не так ли? Германская Империя снова заглянул к брату. Он не считал нужным сдерживать своё желание контролировать каждый его вздох, а потому иногда просто сидел рядом с ним час или два, наблюдая за слабым дыханием. Но сейчас, тихонько приоткрыв дверь, он увидел слёзы на впалых щеках брата и то, как австриец зажимает рот, чтобы его всхлипы не услышали. Когда он заметил немца, его глаза расширились от ужаса. — П-пож-жалуйс-с-та, н-не н-над-до больше! Я в-все п-понял, п-пож-жалуйста, не надо! — Австро-Венгрия попытался свернуться клубочком под одеялом, но оно было слишком тяжёлым для него, и он просто съежился и прикрылся руками. Улыбка пропала с лица немца, сменившись болью и сочувствием. Он зашагал к брату, но тот лишь с трудом сдерживал слёзы и прикрывал живот и голову. — Чш-ш, успокойся. Почему ты так напуган? — ласково спросил Германская Империя, прикоснувшись к дрожащему телу перед собой. — Не веди себя так, будто тебя больше недели пытали, а твоим и без того измученным союзникам пришлось на это смотреть без возможности что-то сделать. — без тени милосердия усмехнулся немец. Он выцепил руку Австро-Венгрии и бережно огладил каждую косточку на ней до запястья, где Германия проверил пульс. Австриец дрожал и пытался отстраниться, но немец держал его крепко, не позволяя сделать ни единого неугодного ему движения. — Н-не н-над-до… — в исступлении хрипел Австро-Венгрия. Он повторял эту фразу снова и снова то шепотом, то криком. Германская Империя нашёл это красивым. — Ну что «не надо»? — заворковал он, пытаясь притянуть австрийца к себе, но тот слишком крепко свернулся клубочком в жесте защиты. — Разве я что-то делаю? Разве тебе больно сейчас? — Да… — всхлипнул Австро-Венгрия и снова попытался отодвинуться. И снова потерпел неудачу. — Что болит? — спросил немец так, словно спрашивал о погоде. Без сочувствия, беспокойства, хотя бы даже интереса. — Н-ноги. И г-гол-лова. — выдавил австриец сквозь слёзы и съежился ещё больше. Германия на ощупь нашёл его лодыжки, вначале бережно погладил, в сотый раз ощущая, как неправильно срослись кости, а затем резко сжал, сорвав с уст брата истошный крик. — Тебе стоит привыкнуть к этому. Из-за твоей регенерации не вышло вправить кости как следует. Вот и срослись как попало. — пояснил Германская Империя таким тоном, каким любящие родители читают сказку на ночь свои детям. — Перелом и кое-что ещё вызвало осложнение в виде лихорадки, вот и голова болит. Пойду принесу тебе поесть. Тебе понадобятся силы. — Для чего? — тихо спросил Австро-Венгрия вслед уходящему брату, но тот хмыкнул и решил не отвечать. Австриец тихо всхлипнул. Он молил высшие силы о том, чтобы выйти из этого дома живым.***
— Отец? — Болгарское Царство с трудом оторвал голову от каменного пола и осмотрелся. Особого смысла в этом, впрочем, не было: в комнате было темно. Болгарин с болезненным стоном сел, ощупал голову, почувствовал уже застывшую кровь у виска и оперся на стену. Его спина не оценила таких перемещений и отозвалась резкой болью. — Отец? — ещё раз позвал он, и тревога забралась в его и без того напуганное сердце. — Отец? — вскрикнул Болгария, на ощупь изучая пространство вокруг себя. — Ты мёртвого разбудишь своими криками. — раздался едва слышный голос османа с противоположного конца комнаты. — Здесь я. — Как же я рад тебе! — с облегчением выдохнул болгарин и опять на ощупь двинулся в направлении звука. — Как ты? — спросил он, стараясь не звучать слишком обеспокоенно. — А ты как? — ответил вопросом на вопрос Османская Империя, и Болгария нервно хихикнул. Они могли продолжать это до бесконечности. — У меня все болит, но жить буду. Меня больше волнуешь ты. Тебя, знаешь ли, несколько дней пытали на моих глазах. А я ничего не мог сделать… — голос османа надломился, и он всхлипнул. Болгарское Царство наконец наткнулся на отца в темноте и устроился на полу рядом. На ощупь болгарин нашёл его руку и накрыл её своей. Стало будто бы безопаснее. — Жить буду. — с напускной бравадой повторил слова отца Болгария. — У меня есть несколько травм, но ничего слишком опасного. Моя регенерация справится. — Не справится, если Германская Империя не соизволит принести нам еды или воды. — Османская Империя не был настроен хоть сколько-нибудь оптимистично. Его тяжёлое и частое дыхание и слабый голос говорили, что он уже ощущает нехватку энергии. Болгарин пока не чувствовал подобное так остро, но осман был прав — ненадолго, если он не поест в ближайшем будущем. — Что-то меня в сон клонит. Нужно поспать… — зевнул Османская Империя и, наверное, прикрыл глаза. Болгария был солидарен с ним. До определенного момента. — Босния! — зашептал Болгарское Царство, резко сев и тут же болезненно вскрикнув. Осман выпрямился вслед за ним. — Мы оставили его у Антанты и ушли сами. — ещё тише, чем прежде, начал рассуждать осман, изо всех сил стараясь не поддаваться панике. — Германская Империя должен был предположить, что он ушел, как мы. Или нет… Не знаю, есть ли смысл искать в его действиях логику… — добавил он уже на грани слышимости. — Боснии тоже должно было быть плохо, но основной удар на себя все же взял Австро-Венгерская Империя. Германская Империя не сказал нам про БиГ ни слова, и его не было на пытках. Либо он оставил его в покое, либо держит отдельно для шантажа. — заключил Османская Империя и вздохнул. — И я не знаю, какая из этих версий правильная. Может, вообще ни одна. Болгария согласился с ним и задумался, как они могут узнать о состоянии его брата. Спать, разумеется, перехотелось.***
— Какая очаровательная семейная драма. — фыркнул Германская Империя, когда его колония пересказала ему подслушанную беседу болгарина и османа. — Ничего, мне торопиться некуда. Пусть и дальше валяются там. — он положил трубку и вернулся к брату в соседнюю комнату. Австриец с трудом держал дрожащей от слабости рукой ложку, которой черпал куриный бульон. При виде немца он начал есть быстрее, насколько это было возможно. Видимо, до этого он пытался подслушать его разговор с Новой Гвинеей. — Не торопись. — насмешливо сказал брату Германия и уселся на другой край кровати. Австро-Венгрия хотел бы что-нибудь у него спросить, но не стал. — Что, интересно, как там Болгария с Османской Империей? — однако немец догадался об этом. Австриец едва заметно кивнул. — Я их не трогал, они… Оставлены наедине с собой. — Австро-Венгрию так и тянуло язвительно спросить, почему тогда они оба были измучены к его появлению у брата, но снова не стал. — Ты же не игнорируешь меня? — вдруг нахмурился Германская Империя. — Н-нет… — австриец замотал головой и выронил ложку. — Замечательно. — вновь вернулся к благожелательному настрою немец. — Вы трое — просто чудесная возможность наладить отношения с Российской Империей. — Почему? — тихо спросил Австро-Венгрия, про себя решив, что русский, скорее всего, ненавидит его брата всей душой. — Я могу столько всего попросить у него в обмен на информацию! — воскликнул Германия, и австриец дёрнулся от громкого звука. — Может, мне отпустить Болгарию? А Российская Империя согласится снова встречаться раз в неделю, как до войны… — мечтательно тянул немец, улегшись на кровать. — Или, быть может… — он нахмурился и качнул головой. — Нет, слишком рано, я хочу быть деликатным с ним… Тогда… Нет, нужно подумать как следует. — бормотал Германская Империя, и Австро-Венгрия поежился. После таких размышлений его брат обычно делал что-то ужасное. Немец ушёл, продолжая думать вслух и не забрав уже пустую тарелку у австрийца. Австро-Венгрия осторожно устроился на подушках и всхлипнул. Затем его осенило. Босния! Что с ним? Австриец прикрыл глаза и немедленно потянулся к связи. — Életben van… — с облегчением прошептал он, а затем попытался понять, что сейчас чувствует юноша. Он был встревожен. Просто встревожен, не до безумия напуган, как сам Австро-Венгрия сейчас. Наверное, он в безопасности. Вряд ли Германия вспомнил про зависимую территорию его брата. Босния наверняка беспокоился за австрийца, и того это порадовало. Хоть что-то хорошее за последние несколько дней…