утонуть в реке из слёз и печали

Во время организации похорон Пруссия сблизился со Швейцарией. Они стали проводить вместе много времени, по-немецки обсуждая медицину, политику и какие-то бытовые проблемы. Так пруссак медленно, но верно справлялся со смертью брата. Австро-Венгрия не без помощи Германии потихоньку приходил в себя. Он не знал об этом, но Австрия и Венгрия поначалу периодически наблюдали за ним. Старший австриец и венгерка не могли не воспользоваться возможностью навестить мир живых, но сыну на глаза не показывались: не хотели сделать ему ещё больнее. Российская Империя смог принять смерть Австрии, пусть и далеко не сразу. Во всяком случае, смерть старшего австрийца далась ему проще, чем смерть Французской Империи. Но в кругу стран назревала новая проблема. — Этот идиот бросил вызов Королевству Пруссии… — глаза Британской Империи полезли на лоб, когда он увидел свежую новость в газете. Россия ограничился тем, что подавился чаем. Ему не нужно было уточнять, кого имел в виду британец — «этим идиотом» он звал только одну страну. — Пусть Второй Империи земля будет пухом. — пожал плечами Российская Империя и стащил из вазочки на столе Великобритании мармелад. — Представляю, с каким выражением лица Испанская Империя и Великое Герцогство Люксембург наблюдают за новым витком франко-прусской трагикомедии. — русский усмехнулся, догадываясь, что сейчас испанец и люксембурженка с жаром обсуждают эту новость. Впрочем, больше них всех франко-прусской войной интересовался Германия. Конечно, он молчал об этом, но за ходом событий внимательно следил. — Эй, Королевство Пруссия! — окликнул пруссака Вторая Империя, остановившись в воротах прусской резиденции. Пруссия бы с радостью продемонстрировал ему свой словарный запас немецкой нецензурщины, но это было неприлично. — Катись к чёрту, я отдыхаю. — тихо прошипел пруссак, продолжая лежать под июльским солнцем на своём шезлонге. — Что вам угодно, господин Вторая Французская Империя? — вежливо и громко уточнил Пруссия. — Кажется, я убедил свою кандидатуру отказаться от испанского престола. — Да, но теперь мне нужно, чтобы вы обязались запретить вашей кандидатуре когда-либо претендовать на испанский престол. — нагло заявил Вторая Империя, и пруссак закашлялся. «А он не обнаглел с такими требованиями?» — вот самая цензурная его мысль. — Боюсь, я не вправе давать подобных обязательств. — Королевство Пруссия наконец сел и нацепил самую вежливую улыбку. — Что-нибудь ещё? — Тогда дайте обязательство не покушаться на достоинство моей страны! — продолжал требовать Вторая Империя. — Выход из моей резиденции прямо за вами. — пруссак спокойно указал французу на ворота. Вторая Империя, недовольный тем, что ему велели убраться, все же ушёл. Пруссия потянулся к столику поблизости и взял лист бумаги. Щёлкнул ручкой и задумался. Потом начал писать французу письмо. Через пару минут краем глаза заметил стоящего в дверях дома Германию. — Ты всё слышал? — спросил у него Королевство Пруссия. Немец кивнул. — Что думаешь? — Его требование — вопиющая дерзость. — недовольно заметил Германия. — Вторая Империя явно хочет развязать войну. — Что ж, хотеть не вредно. — отмахнулся пруссак, дописывая письмо. — Отправь его Второй Империи чуть позже, пожалуйста. — попросил он сына. Немец взял у него письмо и вернулся в дом за конвертом. Затем задумался. Германии не нравилось, что его отец терпит унижения из-за нежелания вступать в войну. Пруссия в целом стал чересчур спокойным в последние годы. Впрочем, немец не видел в этом ничего подозрительного (а зря). Германия заглянул в кабинет отца и просмотрел последние отчёты о состоянии дел в стране. Конечно, немец и так знал об этом более чем достаточно, но ему нужно было лишний раз убедиться. Прусская армия была готова отразить любое нападение. К тому же на их стороне в случае чего выступят другие германские государства, с которыми Германия с одобрения пруссака сближался в последние годы. Немец перечитал письмо. В нем Королевство Пруссия обещал обсудить всё чуть позже. Германия ещё раз взвесил все за и против. А затем вычеркнул эти строки, чтобы вышло так, будто отец отказывается от любых обсуждений. Это заденет честь Второй Империи так сильно, что начнется война.

***

В девять часов утра обычно можно без труда пересечься с любой страной — к этому времени все обычно с ленцой тянутся во дворец по делам. Но сегодня Российская Империя замечает, что на улицах города стран подозрительно пусто и тихо. Прошла всего одна ночь, неужели Германская Империя успел что-то натворить за это время? Россия хмуро рассматривает резиденции, мимо которых проходит. Почти во всех окна зашторены, будто их владельцы ещё спят. Конечно, среди стран присутствовали «совы» до мозга костей, которые с большей охотой делали свою работу по ночам и вследствие этого просыпались позже остальных, но это не относилось к жителям данной улицы. Русскому неуютно идти по безжизненному городу, но он упрямо продолжает путь. Рука России все время лежит на эфесе шпаги, а пистолет можно выхватить за долю секунды, поэтому он относительно спокоен. По крайней мере, Россия так думает. Это не мешает ему вздрогнуть, когда он за три квартала до дворца натыкается на немецкую колонию. — Доброе утро, господин Российская Империя. — Восточная Африка кланяется ему, и русский задумывается кое о чем. Он никогда не замечал такого пиетета к себе со стороны колоний Германии. Россия замечает, что Африка по-прежнему выжидающе смотрит на него. — Где я могу найти Германскую Империю? — спрашивает он девушку. — Во дворце, в зале собраний. — даёт она вполне предсказуемый ответ. Российская Империя коротко благодарит её и продолжает идти во дворец. Он больше не встречает никого на улицах. Во дворце тоже тихо. Россия шагает по коридору к залу собраний. Ожидаемо, но здесь только немец и его колония, которую он отсылает жестом, как только видит русского. Весь стол Германии завален бумагами, но он с вопиющей небрежностью сдвигает их в сторону, освобождая немного места, и кивает России на стул возле себя. Тот не видит причин отказывать. — Где остальные? — спрашивает Российская Империя. Его голос в огромном пустом помещении отдаётся эхом. — Там, где им самое место. — дружелюбно отвечает Германия, не глядя на него. Это временно: немец дописывает какой-то документ, откладывает перьевую ручку в сторону и любовно рассматривает русского. — Разве нам с вами нужен кто-то ещё? — Германия фривольно улыбается, подпирая ладонью голову. Россия игнорирует неуместный флирт. — Я искал вас. — говорит он, сочтя такую формулировку наиболее угодной немцу. Тот лишь омерзительнее улыбается. — Я к вашим услугам, mein Herz. — и внимательно слушает. — Вы нарушили мирный договор с РСФСР. — тон Российской Империи пока что нейтрален, хотя ему хочется презрительно разбрасываться обвинениями. Германия кивает. — Я хотел бы добавить в наш новый договор одно условие. — Какое? — закономерно интересуется Россия, но немец не спешит отвечать. — Пусть это будет сюрпризом. — по лицу Германии Российская Империя догадывается, что тот задумал очередную подлость. — У вас есть ещё вопросы? — Что с Британской Империей? — русский пользуется благосклонностью немца, пока есть шанс. — Он жив только благодаря вам. — черты лица Германии ожесточились: кажется, британец в самом деле доставил ему множество проблем. — Если бы я не знал, что вас расстроит его смерть, я бы расчленил его в своём подвале. — и вновь ласковая улыбка, будто бы он говорит о чем-то хорошем. Россия прячет гнев за сочувственной маской. — Он ранил вас? — беспокойство русского о ранах немца непритворно, но он делает это не от светлых чувств, а из-за того, что собирается кое-что провернуть. — Вы так заботливы, mein Herz. — Германская Империя явно в восторге от слов России. Он ослабляет бдительность, и русскому это на руку. — Да, Британская Империя хорошо постарался… — задумчиво тянет немец. Он завороженно разглядывает кисти рук России в метре от себя. Не только потому, что отчаянно желает их коснуться. На них по-прежнему перчатки, но не те черные и шелковые, а белые и из ткани подешевле. Немцу интересны причины таких перемен. — Я как раз оказывал себе медицинскую помощь, когда вы позвонили. — Германия неохотно отводит взгляд от кистей рук своей драгоценности. Вот бы взять его руку в свою, прижать к сердцу, а потом… Немец дёргает плечами. Нужно сосредоточиться. — Спасибо за ответ. Но вернёмся к договору. — тон Российской Империи холоднее северных ветров, и Германия вздыхает. — Что за новое условие? — Подождите немного, и сами всё узнаете. — спокойно просит немец. Он на секунду переводит взгляд на часы. Сейчас как раз должно произойти то, что Германия задумал. Весьма удачно, что русский пришел к нему сам. Стоит немцу вернуть взгляд обратно, как он замечает, что Россия целится в него из пистолета. И когда он только успел? Разумеется, русский сразу собирается нажать на спусковой крючок. Германия не пытается ему помешать и лишь ждёт с мягкой улыбкой. Всё случается так, как он хотел. Пистолет медленно выскальзывает из изящных рук Российской Империи и падает на холодный пол. Сам русский задыхается, словно его со всей силы ударили под дых. Он пытается подняться. Пошатывается. Падает обратно на стул, больно ударяясь спиной. Бледнеет больше обычного. Сильно дрожит. Германия сочувственно качает головой и ждёт ещё немного. Должно быть, его драгоценности сейчас невыносимо больно — немец с каждым мгновением видит перед собой все больше симптомов болевого шока. Он сам не в восторге от необходимости проделать такое с русским, но… Ради собственного спокойствия приходится идти на жертвы. Хотя… Германская Империя вынужден признать, что не ожидал, что эффект будет настолько сильным. Наконец Российская Империя теряет сознание. Германия касается его шеи, чтобы проверить пульс. Сердце русского предсказуемо бьётся пугающе быстро, но немец знает, что это пройдет. Он оглядывается, чтобы убедиться, что их никто не видит, и аккуратно приобнимает Россию. Восхитительно. Конечно, жаль, что все закончилось так быстро, но… Германия и так задержался. — Я… — доносится громкий голос с порога, и Германская Империя предупреждающе шипит. Австро-Венгрия понимающе кивает и переходит на шепот. Для этого ему нужно подойти ближе, и немец по его походке замечает, что вчерашние раны брата тоже не зажили до конца. — Я закончил то, что ты просил. — отчитывается австриец, и Германия кивает с искренней благодарностью. Брат радует его последние пару дней. — И передал остальным нашим союзникам, что завтра мы встречаемся в два часа. Я так понимаю, — Австро-Венгрия тихо прокашливается, глядя на немца, нежно гладящего русского по волосам. — Тебе раньше будет не до нас. — О, ты прав как никогда, братец. — Германская Империя усмехается, рассматривая черты лица России. На этом разговор заканчивается, и австриец садится на стул чуть поодаль. Он должен сделать для немца кое-что ещё, а для этого нужно дождаться пробуждения русского. Германия отпускает Россию и возвращается к документам. Когда Российская Империя приходит в себя, у него ломит кости, болит, гудит и кружится голова и дрожат руки. Сверх того ему нестерпимо холодно. Россия прекрасно понимает, что и зачем сделал немец. Немец нарушил мирный договор, его армия перешла российскую границу, а армия РСФСР, ослабленная гражданской войной, не смогла оказать должного сопротивления. Это отразилось на состоянии России. Он ослаб, и теперь ему наверняка придется столкнуться с каким-то планом Германии. Потеря удачного шанса избавиться от немца добивает русского окончательно, и он чувствует острое желание вновь потерять сознание или хотя бы прилечь. Вместо этого Россия вынужден из последних сил отшатываться от тянущего к нему руки немца. Тот все равно касается его и нежно гладит руки. Краем глаза русский замечает, как кривится Австро-Венгрия в нескольких метрах от них. — Мне жаль. — просто говорит Германская Империя, но нотка удовольствия все равно проскальзывает в его голос. — Мне нужно увидеть мирный договор. — более требовательно, чем полагается проигравшему, просит Российская Империя. Немец раздражённо фыркает, но без возражений оборачивается и, не вставая, тянется за несколькими листами бумаги на столе, после — молча протягивает их русскому. Тот лихорадочно вчитывается, надеясь увидеть хоть что-то хорошее, но нет. Новые условия мирного договора ещё хуже, чем он предполагал. Буквы перед глазами расплываются, но Россия усилием воли с едва слышным болезненным стоном трёт переносицу, и его взгляд снова фокусируется. Что ж, Россия давно знает, что Германия захочет именно его, а потому не видит смысла унижаться и пытаться откупиться деньгами или территориями, тем более, что последних формально у него нет. И не будет. Боже, Германия и вправду хочет сделать его своей колонией. Какой кошмар. Россия представляет, как мерзко будет ощущать связь между ними. — Боюсь, вы не в том положении, чтобы ставить условия. Но мне жаль. Правда жаль. — говорит немец без доли сожаления, решив, что русский все же попытается выкрутиться вот так. На его губах играет обычная мягкая улыбка. — К слову… Куда делся ваш сын? Османская Империя оказался милосерден и забрал вашу дочь к себе, но… Мы так и не нашли Союза. — Союз в надёжном месте. — уклончиво отзывается Россия, мысленно делая заметку разобраться, почему осману позволили кого-то забрать. Вчера Россия на правах отца велел сыну убираться из города стран куда подальше. СССР долго спорил, но в конце концов исчез вместе с… Новоявленным секретом османа. Османская Империя и Российская Империя, как родители, вздохнули с облегчением. Единственное, о чем жалел русский — его дочь, будучи действующей страной, не могла покидать город надолго без серьезных последствий. — Что ж, — заговаривает немец, когда к ним ближе подходит австриец. — Помните, я говорил вам, что у меня есть мечта? — Германия обращается к ним обоим. — Самое время ее осуществить. — он недобро усмехается и тянет Россию за руку на себя. Российская Империя не может идти. Пожалуйста, ему нужно отдохнуть. Всего минутку. Ему слишком больно, чтобы даже думать, не то что идти. Германия игнорирует все попытки завести с ним разговор. Россия ещё стоит на ногах только потому, что немец крепко держит его под руку. В такой ситуации не до сопротивлений. Они выходят на улицу, и у Российской Империи кружится голова от свежего холодного воздуха, к тому же ему становится ещё холоднее, чем прежде. Германия все ещё не обращает на него внимание, ведя светскую беседу с братом. Он просто ведёт его под руку, и Россия пытается понять, куда. Голова по-прежнему невыносимо болит, как и все тело. Русский очень хочет упасть в обморок, чтобы хотя бы не чувствовать боли. Они сворачивают в один из районов, и голову России начинают посещать ещё более тревожные мысли. Они не идут к нему домой, не идут в резиденцию немца или австрийца. Может, его ведут к другим военнопленным? Но они должны быть в подвале дворца, а Германия сказал, что сейчас будет осуществлять свою мечту. Нет, Россия знает, что не отделается так просто. И тут они сворачивают на знакомую русскому улицу. До боли знакомую. Век назад он так же шел сюда под руку с другой страной. Россию посещает самая омерзительная из всех возможных догадка. — Мы идём к Ватикану? — спрашивает он, и немец, кажется, наслаждается первобытным ужасом в его голосе. — Вы как всегда проницательны, mein Herz. — с удовольствием подтверждает Германская Империя и возвращается к разговору с братом. Под ложечкой у русского невыносимо тянет, но… Нет, он не хочет верить, что Германия правда это сделает. Плевать, что здравый смысл подсказывает, что Германия сделает именно это. Россия проклинает себя за плохое самочувствие. Он все ещё на грани обморока, но пытается на ходу прийти в себя. Получается так себе. И вот они заходят в резиденцию Ватикана. Юноша не обращает на пришедших внимания. Австро-Венгрия останавливается на пороге. Германия под руку с русским проходит на середину комнаты и немного ждёт, но быстро теряет терпение. — Мне долго ждать? — презрительно спрашивает он. — Я готов поклясться, что отказал вам в вашем мерзком желании. — Ватикан учтиво кланяется немцу, но выражение его лица так и говорит, что он считает Германию безнадежным грешником. — Ради всего святого, Ватикан! — раздражённо гаркает немец, но ватиканец качает головой. — В вас есть что-то святое? Я удивлен. — Ватикан вдруг замечает тяжёлое состояние русского. — Если вы осмелились привести Российскую Империю в храм, то вам следовало бы утрудиться заботой о его самочувствии. Он берёт Россию за руку (Германия отпускает его крайне неохотно) и сажает на свой стул, после чего уходит в другую комнату. Вскоре Ватикан возвращается со стаканом воды. Русский принимает его с огромным счастьем. По странному привкусу Россия догадывается, что в воде растворено какое-то лекарство. Буквально через пару минут тошнота и боль медленно начинают отступать. Русский считает Ватикана святым. — Возвращаясь к вашей ситуации… — меланхолично говорит ватиканец, любовно водя кончиками пальцев по обложке Библии. Он откладывает священную книгу в сторону. — Вы же понимаете, что я не стану собственными руками обрекать Российскую Империю на брак с вами? — так вот, кто тогда отказал Германии… Россия получает подтверждение своим догадкам, и его сердце падает и разбивается вдребезги. Нет. Нет! Только не это! Полное осознание ситуации настигает его, и русский задыхается вновь. Мерзко жить с немцем под одной крышей. Мерзко, но терпимо. Но… Быть ему мужем при этом? Россию вновь тошнит. — Я буду пытать тебя в своём подвале, если ты не сделаешь то, о чем я прошу тебя уже пару месяцев. — холодно цедит Германская Империя, сделав шаг вперёд к ватиканцу. — Флаг вам в руки. — смеётся Ватикан, нисколько не испугавшись угрозы. — И кто сделает вам зло, если вы будете ревнителями доброго? Но если и страдаете за правду, то вы блаженны. — цитирует он с безмятежным видом. Германия хищно улыбается. — Австро-Венгрия, — зовёт он брата, который по-прежнему тенью стоит в дверном проёме. Россия видит, что тот не хочет быть здесь. — Позови Королевство Италию. Может, хоть она вправит мозги своему подчинённому? Австриец кивает и выходит. Германия продолжает спорить с Ватиканом. Российской Империи тем временем становится немного лучше. Он сверлит взглядом саблю на поясе немца. Идея приходит внезапно. Россия тихо подходит к Германии сзади. Резким движением выхватывает его саблю и вонзает ее в район сердца — русскому некогда целиться. Немец отвлекается на боль, и Россия вылетает из ватиканской резиденции. К сожалению, у ворот он сталкивается с Австро-Венгрией и Италией. Они не сговариваясь хватают его за руки и ведут обратно. — Поймите, господин Российская Империя, — вещает итальянка. — Мы сочувствуем вашему положению, но Германская Империя совсем с ума сойдёт, если вас не будет поблизости. Своя рубашка к телу ближе. — Босния недавно признался мне в любви. Я не хочу допускать ситуации, в которой Германия разозлится и навредит ему. — вторит ей австриец. Верно, своя рубашка к телу ближе… Россия собирает последние силы и вырывается. Он бежит по пустой улице, чувствуя, как подкашиваются ноги. Нужно срочно что-то придумать, иначе он… Русский не заканчивает свою мысль. Ему навстречу бегут две немецкие колонии. Россия сворачивает в узкий переулок. Кажется, сейчас он вновь упадёт в обморок. Его организм совсем измучился за последние пару часов. Так и происходит: русский чудом пробегает ещё два квартала и падает прямо на асфальт. Приходя в себя, Россия слышит над собой голоса, пока женская рука обтирает его лицо влажной салфеткой. — Что, решил поиграть в благородную страну, Австро-Венгрия? — язвит Королевство Италия. — Вот уж нет, сейчас я приведу будущего мужа Германской Империи в божеский вид, и мы отведём его обратно. Я лично поженю их, раз Ватикан заартачился. А ты, как хороший свидетель, подружка жениха или кем тебя там сделал Германская Империя, красиво подашь им кольца. — Всё равно мне не нравится, что он хочет взять Российскую Империю в мужья против воли. — вздыхает австриец, но итальянка возмущённо кричит на него. — Твой брат явно не в своем уме, ты хоть представляешь, что он сделает с другими странами? У меня между прочим тоже есть близкие, и я не позволю им пострадать из-за того, что у тебя вдруг проснулась совесть! — Я так понимаю, меня ждёт самое светлое будущее. — пытается пошутить Россия, осторожно открывая глаза и тут же жмурясь от солнца. Австро-Венгрия и Италия не отвечают. У России больше нет сил бегать. Хорошо, что и австриец, и итальянка — великие державы и могут без труда держать полностью оперевшегося на них русского. Когда они возвращаются, Германия застёгивает последнюю пуговицу новой, непокрытой кровью рубашки — неясно, откуда он взял её. Он приветливо улыбается России, будто бы совсем не злится, и берет его за руку. Ватикана в комнате нет, и его место занимает Италия. Она сразу переходит к делу. — Мы собрались здесь и сейчас дабы стать свидетелями вступления в брак Германской Империи и Российской Империи. — она ровным голосом читает с какого-то листочка. Россия с отвращением фыркает, на что Германия с силой сжимает его руку. — В брак не следует вступать необдуманно, а лишь благоговейно, осмотрительно и торжественно. В этом божественном храме судьбам двух стран суждено соединиться. Если кто-либо из присутствующих знает причины, по которым это не может произойти — пусть скажет сейчас или вечно хранит молчание. — заканчивает она первый пункт и с намёком смотрит на австрийца. Австро-Венгрия, единственный свидетель морального преступления своего брата, ничего не говорит. — Моё несогласие является весомой причиной? — с горькой иронией интересуется Российская Империя, уже зная ответ. Италия недовольно хмурится, но вместо неё отвечает немец. — Вы, разумеется, можете отказаться, mein Herz. Кто я такой, чтобы принуждать вас к чему-то? — говорит он будто бы ласково, но русский ожидает подвох. — Я всего лишь медленно и мучительно на ваших же глазах убью вашего подопечного, ваших союзников, ваших друзей, всех, кто вам дорог, если вы откажете мне. — голос немца мягок и ровен, будто бы он действительно дает выбор России. — Так вы согласны стать моим супругом? — Германия ласково усмехается, чуть сжимая руку русского в своей. Австро-Венгрия отводит взгляд. — Я проклинаю день, когда Королевство Пруссия представил вас мне и Австрийской Империи. — с горькой, вымученной улыбкой произносит Российская Империя, который в этот момент отчаянно желает исчезнуть подальше от всех стран, а ещё лучше к Французской Империи. Мысль о том, что будучи вечным супругом француза, он заключит брак с немцем, пусть и не по своей воле, сжигает русского изнутри, но снаружи он по-прежнему спокоен — гордость у него ещё осталась. Германская Империя на его слова лишь мягче улыбается. — Согласен. — Благодарю за оказанную мне честь, господин Российская Империя. — немец нежно целует костяшки пальцев русского, который неизменно в перчатках, но Германию это не смущает. Он бросает быстрый взгляд на австрийца, который наблюдает за ними с плохо скрываемым ужасом. — Если вам есть что сказать друг другу, прошу вас, скажите это сейчас. — хладнокровно продолжает Королевство Италия. Ватикан на ее месте рыдал бы от того, что обрекает кого-то на подобную участь, но итальянке абсолютно все равно. По крайней мере, внешне. — Позвольте мне начать, mein Herz. — бархатно просит немец, и ему не требуется ответ. — Я клянусь, что всегда буду оберегать вас. Клянусь, что вы будете счастливы в моем доме и не будете ни в чем нуждаться. Клянусь, что всегда буду рядом. Я ведь и прежде говорил, что всегда буду рядом. Мне жаль, что теперь вы воспринимаете это как угрозу, но ведь это ваша вина. — каждое слово Германии становится гвоздем в крышку гроба России. — В свою очередь, — слабо хрипит Российская Империя: ему становится только хуже, и он опирается руками на стол, где лежит их с немцем мирный договор. Ещё не подписанный, но это уже никак не поможет. Германская Империя смотрит на него выжидающе с бесконечно ласковой улыбкой, которая очень скоро сползает с его лица. — Я клянусь, что вы сами возненавидите наш брак в один прекрасный день. Клянусь, что омрачу каждый ваш момент радости и оставлю вас в минуту горя. Клянусь, что буду презирать вас всю жизнь. Надеюсь, что смерть скоро разлучит нас. — язвительно выплевывает Россия, вкладывая в клятвы всю свою ненависть к немцу. — Можете обменяться кольцами. — предлагает итальянка, и гнев быстро исчезает с лица Германии. Австро-Венгрия приближается к ним и протягивает по бархатным коробочкам. Германская Империя открывает свою первым и достаёт золотое кольцо с сапфиром. Синий сапфир — символ верности в браке, и русского буквально передёргивает от этого. Кольцо совершенно обычное, незапоминающееся — никто не обратил бы на него внимание, если бы увидел на витрине ювелирного магазина. Германия не теряет времени: он аккуратно надевает кольцо на безымянный палец России и замирает, любуясь.  — Безвкусица. — пренебрежительно шипит Российская Империя. Он ненавидит золото. Под предупреждающим взглядом немца он открывает свою коробочку и извлекает изящное, красивое кольцо с чёрным бриллиантом, наверняка стоящее баснословных денег. — Вы умудрились трижды унизить меня за один день. Я поражен. — русский меланхолично наблюдает, как драгоценный камень переливается на свету. — Что вы имеете в виду? — елейно смеётся Германская Империя, крепко держа его за руку. — Черные бриллианты приносят счастье только тем, у кого чистые намерения. Не сомневаюсь, что это не про вас. — Российская Империя игнорирует его и резко надевает кольцо на безымянный палец немца, кажется, поцарапав его. Германия качает головой и поворачивается к столу, где лежит их договор. Он первым ставит свою подпись и передаёт перьевую ручку России. Тот растерянно крутит ее в руках. «Что ж… Пока ещё я великая держава, а через секунду стану зависимой территорией Германской Империи. Одно радует — раз я формально не должен существовать, это не отразится на моей стране. Только на мне…» — думает он с горечью и резко расписывается, едва не порвав бумагу. Немец торжествующе улыбается и тянется к их связи. Он с блаженством в душе ощущает чувства русского. Увы, среди них нет ни одного положительного, но Германия это исправит. Он теперь все исправит. Они покидают резиденцию Ватикана. Австро-Венгрия сразу уходит в другую сторону, а Германия ведёт Россию в свой дом. Германская Империя слегка дрожит от предвкушения. Наконец-то Россия войдёт в его дом на правах законного супруга и останется! Ох, немец обожает своего мужа. Германия идёт с русским под руку и не собирается отпускать его даже тогда, когда они добираются до резиденции. Он неторопливо открывает дверь и собирается было отойти, чтобы учтиво пропустить Россию перед собой, но тот неожиданно тянет его за локоть на себя. — М? — с мягкой улыбкой оборачивается Германская Империя, но улыбка сразу же исчезает, стоит только ногам русского подкоситься, а ему самому упасть в руки немца. Тот придерживает его, усаживает на тумбочку в коридоре, закрывает дверь и только после этого относит Россию в гостиную. Немец усаживает его на купленное специально для него кресло, самого красивого оттенка бежевого, который совершенно не вписывается в интерьер гостиной, но ради русского он потерпит такие неудобства. Надо бы сходить за нашатырем, но немец не слишком торопится. Вместо этого он опускается на колени перед Российской Империей и устраивает подбородок на его колене, безумным взглядом рассматривая заострившиеся черты лица. Русский похудел, под его глазами залегли темноватые круги, а его кожа бледнее, чем обычно, но он всё равно выглядит так, словно сошёл с картины лучшего художника. Немцу хочется его поцеловать, но он по-прежнему должен принести нашатырь. Однако Россия болезненно стонет, приходя в себя, и Германия остаётся на своем месте. Русский ловит его влюбленный взгляд и вздрагивает. — Что же с вами произошло? — нараспев спрашивает Германия, пробегаясь пальцами по коленной чашечке. — Голова закружилась? Плохо позавтракали? Когда вы последний раз ели? — Вчера. — после пары минут молчания отвечает Россия. И как у немца хватает совести спрашивать, что с ним случилось? — Никуда не уходите, сейчас я приготовлю нам романтический ужин. — сообщает Германия, встаёт и уходит на кухню. Кружась вокруг плиты, немец краем глаза наблюдает, как Россия вначале прикрывает глаза и будто бы спит, а затем встаёт и начинает бродить по гостиной, касаясь прочных новеньких решёток на окнах. Про себя Германия усмехается. Входную дверь тоже не так-то просто открыть, он все предусмотрел. Ничего, надежда делает русского очаровательным. Немец красиво раскладывает по тарелкам еду. Спускается в винный погреб. Придирчиво выбирает самое вкусное вино. Возвращается и наполняет бокалы до половины. Убеждается, что на улице уже достаточно темно. Зажигает несколько свечей. Вставляет их в подсвечники. Ставит их по краям стола. И наконец зовёт русского. Германия с нежностью любуется Российской Империей. До сих пор не верится, что они наконец-то вместе. Немец с недовольством замечает, что русский цепляет кусочки мяса вилкой без особого энтузиазма. — Поешьте как следует, mein Herz. — внешне Германия спокоен. Он так счастлив, что вполне может и поуговаривать свою драгоценность. — Вам понадобятся силы. — Для чего? — тихо спрашивает Россия, потирая переносицу. Больнобольнобольнобольно. — Как же, сердце моё? — улыбка немца приторна. — У нас, как у молодоженов, должна быть первая брачная ночь. Российская Империя давится едой и кривится в таком отвращении, что Германия на секунду жалеет о своих словах. Но лишь на секунду. — Не переживайте. — успокаивает он своего мужа. — Я буду аккуратен и сделаю всё так, как вам понравится. — почему-то Россию такой аргумент не убеждает. Германия пожимает плечами, а потом вспоминает кое-что ещё. — И я наконец-то увижу вас без перчаток. Мне всегда было любопытно, что у вас под ними. — Руки. — лаконично откликается Российская Империя, не смотря на немца. Тот мотает головой. — В жизни не поверю, что вы бы стали скрывать ваши изящные руки под тканью. Впрочем, ночью разберемся. — отмахивается Германия и возвращается к еде. Русский с силой стискивает зубы, чтобы не вскрикнуть от боли. Ему хочется потерять сознание в четвертый раз за день. Внезапно России в голову приходит настолько великолепная идея, что боль ненадолго отступает. — Вы не сделали мне подарка на свадьбу. — говорит Российская Империя, все ещё не поднимая глаз от тарелки, и немец мягко улыбается. Да, он совсем забыл об этом, но так даже лучше: его любовь сама попросит то, что ей больше всего нужно. А он с радостью это выполнит. Наконец-то русский не сможет отказываться от его заботы. — Чего же вы желаете? — интересуется Германия, накрывая его руку, придерживающую тарелку, своей. Его голос мягок, но Россия вздрагивает, как от пощёчины. — Чтобы вы забыли про мои перчатки и чтобы не требовали делить с вами ложе. — быстро излагает русский и наконец поднимает холодный взгляд. Германия театрально задумывается. Он не может отказать супругу, раз уж забыл про свадебный подарок. Жаль. — Что ж, как скажете. С перчатками даже привычнее. — милостиво соглашается немец. — И ложе мы разделим тогда, когда вы будете готовы. Но спать мы все равно будем в одной кровати. — насмешливо добавляет он, и русский сдерживает ругательства титаническими усилиями. Около девяти часов вечера Германская Империя показывает своему мужу ванную комнату и выделяет ему самую мягкую и теплую пижаму. Русский должен был прийти к нему со своими вещами — немец же не зря просил его их собрать, — но так тоже неплохо. Германия все равно докупил ему одежду на свой вкус. Российская Империя моется мылом с запахом мяты. Потому что немец уверен, что от него должно прохладно веять мятой. Идти к Германии не хочется, поэтому Россия делает всё как можно медленнее. Стук в дверь и короткая угроза заставляют его поторопиться и прийти в спальню. России не нравится, как сидит на нем пижама, но это явно сейчас меньшая из его проблем. Зато немца всё устраивает, и он восхищённо приобнимает русского со спины. — Вы выглядите чудесно. — упоенно шепчет Германская Империя, вдыхая запах выбранного им же мыла и нежно касаясь боков и живота русского. Если бы он сейчас проверил связь, он бы узнал, что Россия на грани того, чтобы ударить его. После немец ведёт Российскую Империю к кровати и замирает, позволяя ему выбрать сторону. Русский обходит постель слева, ближе к окну, и едва ли не падает на шелковую простынь. Германия устраивается рядом. Немец с восторгом рассматривает его худое тело и осторожно касается рёбер, словно пересчитывая их. Затем поднимается выше, нежно проводит рукой по его волосам, тыльной стороной ладони гладит щёку, слегка нажимает на сонную артерию, указательным пальцем проводит от шеи до солнечного сплетения, касается живота, на ощупь находит торчащую тазовую кость, оглаживает бедро, чуть сжимает колено, растирает лодыжки и самыми кончиками пальцев касается стопы. Русский очаровательно дрожит под его прикосновениями, и Германия не выдерживает и целует его в макушку несколько раз. Отвратительноскверномерзкогадко. — Вы так прекрасны… Своей красотой вы затмеваете солнце. — мурлыкает немец ему на ухо, потираясь носом о шею, когда ложится рядом с ним. Он крепко обнимает Россию, практически вжимая его в себя, и восторженно вздыхает. — Как же я люблю вас. Люблю. Люблю всей душой. — шепчет Германия, блуждая руками по всему телу русского. — Наконец-то я могу говорить вам это когда угодно и наконец-то я могу касаться вас. Люблю вас. — Россия ему не отвечает, и немец расстроенно вздыхает. — Скажите хоть что-нибудь. Российская Империя хочет побыстрее отключиться. Ему невыносимо больно, и у него после такого долгого и тяжёлого дня нет сил отталкивать Германию. — Лучше бы я погиб во время революции. — равнодушно бросает русский. — Не говорите так, mein Herz. — ещё больше расстраивается Германия. — Нужно уметь приспосабливаться к новым реалиям. — ласково мурлычет он, обнимая его со спины и скрещивая свои руки у него на животе. — Благодаря моему влиянию вы свободны, в безопасности, сыты, ничем не заняты, и если вам чего-то не хватает, только попросите, и я с радостью достану все что угодно. Вам нужно моё влияние, а мне нужны вы. — Я? Свободен? — горько усмехается Российская Империя, стараясь завернуться в одеяло. И проигнорировать сомнительное утверждение немца. — Вы — мой супруг, и я бы точно не стал обходиться с вами столь жестоко. — снисходительно поясняет Германская Империя, самостоятельно укрывая русского. — Как только вы смиритесь и ответите на мои чувства, как только я буду уверен, что вы не оставите меня, вы сразу получите назад независимость и свои территории. А пока побудете здесь. Люблю вас. — он вновь целует русского в макушку и наконец собирается спать. Ему это удается не сразу. Германия никак не может налюбоваться мужем. Россия, напротив, устав от боли и тошноты, сразу сбегает от суровой реальности в объятия Морфея. Германия думает, что завтрашнее утро будет лучшим в его жизни.