утонуть в реке из слёз и печали

Германская Империя безмерно счастлив, несмотря на свежесть душевных ран от смерти отца. Немец вместе с Россией идёт во дворец. Конечно, он и раньше ходил с ним на работу. Но впервые он идёт подле него как равная ему великая держава. — Поможете мне с одним договором, господин Российская Империя? — вдруг вспоминает Германия. Отец оставил ему несколько торговых договоров с другими странами, и немец пока не сумел разобраться во всём этом. — Разумеется. — соглашается Россия с тёплой улыбкой. Немец приходит в восторг от осознания, что русский не обвинил его в смерти Пруссии и никак не осудил. Какое дело Германии до мнения других стран, если его поддержали Россия и Австро-Венгрия? Они входят в зал собраний и садятся за один из столов. Немец ощущает на себе косые взгляды других стран. Одна колония, сидящая за соседним столом, даже отсаживается. Германии всё равно. Русский с олимпийским спокойствием игнорировал шепотки и выложил на стол несколько своих отчётов. — Так с чем тебе помочь? — спрашивает Российская Империя, и немец сразу достаёт из дипломата тот самый договор. Русский объясняет ему один из пунктов, когда их спокойствие нарушает Испания, которому тоже всё равно на любые слухи. — Россия, помнишь, ты задолжал мне пару дней назад? — он берёт тот самый стул, где раньше сидела колония, и двигает его к столу. Германия умело скрывает раздражение за равнодушием. Его больше волнует, когда Российская Империя успел что-то задолжать испанцу. — Конечно, помню. — кивает русский. — Так вот, одна близкая мне страна хочет обсудить с тобой восстановление отношений, и… — Испания не договаривает: Германия перебивает его. — Каких ещё отношений? — спрашивает немец с недовольством. Испанец и русский смотрят на него с удивлением. — Дипломатических, Германия. Дипломатических. — усмехается Российская Империя и переводит взгляд на Испанию. — Да, я поговорю с ней. В этом и заключается твоя просьба? — Ага. — испанец уже встаёт со стула и двигает его обратно к соседнему столу. — Сам бы ты пришёл к этому лет через двадцать, а я просто ускоряю процесс. Неофициально. — Что это было, Германия? — интересуется Россия, как только Испания уходит обратно к Португалии. Немец невинно пожимает плечами. — А кого имел в виду Испанская Империя? — отвечает он вопросом на вопрос. — Мексику. — фыркает русский, всё ещё заинтригованный реакцией Германии на «отношения». — Наши с ней дипломатические отношения нарушились в свете последних событий. И тебе не помешало бы поговорить с ней. — добавляет он назидательно. — Я обязательно займусь этим. — обещает Германская Империя, тоже думая о своей реакции. Он и сам удивлён ею. Почему это его так взволновало то, что у Российской Империи могут быть с кем-то не просто деловые отношения? Немец уверяет себя, что это вполне нормально. Россия — великая держава. Он богат, невероятно красив, приятен в общении и вхож в дома других влиятельных стран. Разумеется, русский должен быть весьма привлекательным для остальных. Но все эти страны наверняка преследуют корыстные цели! Германия внимательно осматривает остальных стран. Может, Российская Империя действительно с кем-то в отношениях, просто скрывает это? Немец на мгновение пытается представить русского вместе с британцем, и его тошнит. Нет, лучше он не будет думать об этом. Но… Германия косится на Российскую Империю. Тот с самым безмятежным видом заполняет какой-то отчёт. Может ли он в этот момент мечтать о скором свидании? Немец искренне не понимает, почему он думает о личной жизни русского вместо работы, но прекратить не может. — Господин Российская Империя, — не выдерживает Германия. — А вы влюблены в кого-нибудь из современных стран? — немец надеется, что у них тот уровень отношений, когда можно задавать такие вопросы. — Нет. — без раздумий отвечает русский, не увидев ничего подозрительного в вопросе. — Мне не нужны отношения. Даже если бы кто-то мной заинтересовался, я бы отказал этой стране. Германия благодарит Россию за ответ и анализирует его. В каком смысле «даже если бы»? Неужели у Российской Империи нет поклонников? А почему ему не нужны отношения? Немец мотает головой и прогоняет все эти глупые мысли. Работать, ему нужно работать!

***

Германия вновь любуется изящными чертами русского. Ему никогда не надоест внимательно рассматривать это по-аристократически бледное лицо, светло-голубые глаза и спадающие на них мягкие пшеничные волосы. Немец недоволен лишь кошмарами, один из которых вот-вот разбудит русского, судя по тому, как беспокойно тот заворочался. Пока это утро почти ничем не отличается от предыдущих. Российская Империя выходит из спальни, не удостоив супруга и взглядом, минут десять или пятнадцать приводит себя в порядок и спускается на кухню, где молча ждёт завтрака. Суетясь вокруг плиты, Германия с улыбкой думает о том, как попросит русского приготовить завтрак. Несколько мгновений спустя он меняет своё мнение. Есть что-то невообразимо тёплое и домашнее в самостоятельном приготовлении завтрака для мужа. Россия спокойно терпит совместное времяпровождение с Германией. По крайней мере, тот скоро уйдёт. Немец зачем-то просит подождать его в кабинете, а сам уходит в ванную. Русский пока не видит смысла спорить, а потому поднимается на второй этаж и открывает дверь. Может, есть смысл позвонить Османской Империи, пока Германия в ванной? Россия сразу забывает о звонках, как только входит в кабинет. На него смотрят две пары детских глаз. Оба мальчика до ужаса напоминают Германскую Империю, что не оставляет сомнений в их происхождении. Русский не знает, стоит ли ему поговорить с детьми немца. Пока в его разуме молнией проносится только одна мысль: «Кажется, Германии недолго осталось…» — Anscheinend sind Sie nicht unser Vater. — вежливо замечает один из мальчиков. Он хочет подойти ближе, но его брат хватает его за рукав одежды и качает головой. — Wer bist du? — спрашивает он не столь дружелюбно. — Russisches Reich. — представляется русский. Его имя пока не слишком много говорит детям, так что он кое-что уточняет. — Ich bin der Gefangene deines Vaters. — Was für ein Unsinn? Er ist mein Ehemann. — в кабинет входит Германская Империя. С мягким смехом он прижимает Россию к себе. — Мы ещё поговорим об этом, mein Herz. — шепчет немец ему на ухо. После этого Германия внимательно рассматривает своих детей. Те смотрят на него в ответ, но не с любопытством, а с подозрением. — Das ist verdächtig. — решает мальчик, который первым заговорил с русским. Его брат кивает, не сводя с отца похолодевшего взгляда. — Ein glücklich verheiratetes Land würde sich nicht als deinen Gefangenen bezeichnen. — говорит он Германской Империи. Тот лишь усмехается и гладит русского по спине. — Зря ты запутал их своими словами. — он качает головой с притворным сожалением, а потом вновь переходит на немецкий. — Wie heißt du? — Drittes Reich. — пренебрежение в голосе мальчика растёт с каждой секундой. — Und das ist die Weimarer Republik. — указывает он на своего более вежливого брата. Германия кивает без особого интереса и наконец отпускает русского. — Тебе нравятся дети? — старший немец задаёт этот вопрос вроде бы ласково, но Россия чувствует в нём подвох. — Почему ты спрашиваешь? — настораживается он, на всякий случай делая шаг чуть в сторону. Отсюда он сможет ненадолго задержать Германию, если тот что-то задумал. Что ж, немец всегда оправдывает его ожидания — в следующее мгновение он достаёт из ближайшей тумбочки пистолет. — Видите ли, mein Herz, — медовым голосом тянет Германская Империя, перезаряжая пистолет. — Мне совсем не хочется, чтобы эти дети украли у меня ваше внимание. Вы и так не балуете меня им. — немец недовольно цокает, хотя его взгляд по-прежнему полон чего-то нежного. — Признаюсь, мне нравится перспектива воспитывать детей вместе с тобой, но… — он будто бы смущается, но русский не впечатлён этим. — Не сейчас. Тогда, когда я буду уверен, что ты не захочешь оставить меня при случае. — Ты же не собираешься убивать собственных наследников? — с опаской уточняет Российская Империя, краем глаза поглядывая на мальчиков. Те почувствовали неладное ещё до того, как увидели пистолет, несмотря на то, что не поняли разговора, и спрятались за столом. Германия мягко улыбается. — Разве нам с вами нужен кто-то лишний в доме? — немец всё ещё не сдвинулся с места, давая тем самым надежду на переговоры или на… Другие способы переубедить его. — Тем более у нас, как оказалось, трудности в отношениях. Кажется, вы даже за супруга меня не считаете. Последняя фраза Германии звучит издевательски, и Россия едва удерживает нейтральное выражение лица. Конечно, он с большим удовольствием откусит язык, чем даже в мыслях назовёт немца мужем. Но Германии знать об этом необязательно. — Германия, позволь мне поговорить с ними. — просит Российская Империя, осторожно касаясь руки немца, в которой тот держит пистолет. Германия, кажется, только этого и ждал: не проходит и секунды, как он откладывает пистолет и целует русского. Выглянувший из-за стола Рейх кривится и закрывает глаза себе и брату. Россия изо всех сил пытается не отталкивать немца. — Разговаривай с ними сколько угодно. — Германия отстраняется и довольно жмурится. Русский ждёт, когда за ним закроется дверь, и морщится от отвращения. Он достаёт коробку салфеток из шкафа и вытирает рот. Дети осторожно выглядывают и подходят к нему. — Er wird uns nicht töten, oder? — уточняет Веймарская Республика, пока русский бросает в мусор одну использованную салфетку за другой. — Noch nicht. — отвечает Российская Империя, немного успокоившись. Дети смотрят на него с сочувствием. — Ich kann euch einen sicheren Zuflucht bieten, weit weg von hier. Es ist unwahrscheinlich, dass euer Vater euch bleiben lässt. — упоминать Австро-Венгрию Россия не видит смысла. В его доме тоже небезопасно — немец часто туда заглядывает. — Wir bleiben trotzdem nicht, auch wenn er zustimmt. — фыркает Рейх, придирчиво рассматривая решётки на окнах. Кажется, его мнение об отце летит в тартарары. — Wie weit ist diese «Zuflucht»? — спрашивает он заметно дружелюбнее. — Weimar ist gesundheitlich angeschlagen, ich möchte ihm keine Unannehmlichkeiten bereiten. — прибавляет младший немец с долей раздражения. Российская Империя рассказывает им, как добраться до Османской Империи. После любопытные дети выспрашивают у него, как он оказался у Германии в доме, почему их отец оказался таким, есть ли у них другие родственники… Русский охотно рассказывает им почти всё, что их интересует. Дети внимательно слушают, строя какие-то свои планы. — Наговорились? — насмешливо спрашивает Германская Империя, заглянув в кабинет. Он снова тянется за пистолетом, и Россия подходит к нему. — Позволь им уйти. — устало вздыхает русский. Он начинает привыкать к тому, что нужно опасаться каждого движения немца и быть осторожным с каждым словом. Россия скучает по шутливым перепалкам с Великобританией и тёплым разговорам с Францией. И даже по вечным подколам Швеции. — Они ведь вернутся и будут нам мешать. — возражает Германия. — Я предпочитаю избавляться от проблем раз и навсегда. — Они не вернутся. Обещаю. — Российская Империя цепляет самую ласковую свою улыбку. Немец задумчиво рассматривает его черты лица. — Я отпущу их, если ты кое-что сделаешь для меня. — решает Германия, убирая пистолет. Он не сомневается, что Россия согласится исполнить его маленькую мечту. — Что? — Я скажу тебе вечером. — усмехается немец и выходит из кабинета, кивая детям. Он и вправду выпускает их из резиденции и провожает взглядом. Россия просит Германию ненадолго задержаться. На случай, если тот надумает убить мальчиков по дороге. Итак, Германия ждёт вечера для того, чтобы претворить ещё одну маленькую мечту в жизнь. Он заходит в спальню вместе с русским. Пока Германия снимает домашние тапочки и ставит подушку так, чтобы ему было удобно сидеть, ещё ни о чем не знающий Россия удобно устраивается под одеялом и собирается было отвернуться. Но немец берет его за руку. — Я бы хотел увидеть тебя без перчаток. — оповещает Германия русского. Российская Империя на глазах мрачнеет. Его лицо становится пугающе отстраненным и равнодушным, когда немец осторожно тянет ткань на себя. Германия не торопится и стягивает перчатку на левой руке как можно медленнее, наслаждаясь предвкушением. Что же он увидит под этим белым хло́пком? Немец не знает. Стянув перчатку до середины ладони, Германия замечает бледное пятно и не выдерживает. Российская Империя без особого желания поднимает в этот момент глаза и тут же проклинает себя за это. Немец удивлён лишь первые мгновения. Изумление на его лице сменяется сочувствием. — Кто же сотворил с вами такое, mein Herz? — бормочет он, рассматривая каждый шрам будто бы со сладострастием, от чего русского передёргивает. Немец зачарованно смотрит на кисть руки и осторожно, словно это хрупкий фарфор, касается холодной кожи. Услада на его лице сменяется чистым восторгом, но он всё ещё осторожничает. Ему приятно гладить шрамы самыми кончиками пальцев. Германия аккуратно подносит кисть руки к губам и невесомо целует, а потом жмётся к ней щекой. И тянется за правой рукой. Россия уходит в себя, чтобы не чувствовать этих отвратительных прикосновений. Немец гладит шрамы и на второй руке, сравнив их с теми, что с левой стороны. Он наслаждается тем, что наконец касается нагой кожи, а не этих давно надоевших перчаток. Эти бледные и холодные кисти рук давно не видели солнца и тепла. Германия согревает их в своих руках. — Как же вы прекрасны, сердце моё. — немец дрожит от восторга, вновь целуя кисти рук русского. — Эти шрамы только украшают вас. Но… Ох, не сомневаюсь, вы начали носить перчатки из-за того, что какая-то дрянная страна назвала ваши шрамы некрасивыми. — Германия упоенно касается каждого, даже самого мелкого шрама. Россия про себя фыркает. Он сам назвал свои шрамы уродливыми и сам скрыл их за перчатками. А слова немца кажутся ему изощрённой издёвкой. — Я люблю и ваши шрамы тоже. — ласково шепчет Германия, с силой сжимая руки русского — он не может сдержать восторга. Иногда немцу и вовсе хочется плакать от того, насколько он восхищён Российской Империей. В исступлении Германия целует кисти рук снова и снова. Русский прикусывает язык, чтобы ненароком не бросить немцу оскорбления. — Эти большие шрамы похожи на облака. А те, что поменьше, — на капли дождя. — шепчет Германия, не желая ни на секунду отрываться от желанных рук. Россию тошнит от этих омерзительных прикосновений. — Германия, пожалуйста, прекрати. — нервы русского уже не выдерживают. — Ещё минуту, mein Herz. — отмахивается немец. Минута растягивается на вечность. Утром, проснувшись от очередного кошмара, России приходится вырывать свои руки из рук немца, чтобы подойти к окну за порцией свежего воздуха. Придя в себя, русский хочет забрать у Германии свои перчатки, но тот с мягкой улыбкой качает головой. Россия не настаивает и быстро уходит в ванную, где остервенело трёт мочалкой кисти рук. Кожа уже болит от сильного трения, но русский всё равно чувствует свои руки грязными и испорченными. Российская Империя спускается на кухню без всякой надежды на личное пространство. Германия, сидящий за столом и ждущий, пока закипит вода в чайнике, неодобрительно рассматривает его покрасневшую кожу рук. — Что-то случилось, mein Herz? — любопытствует Германская Империя и тянется через стол, чтобы накрыть руки России своими. Тот вздрагивает на очередное прикосновение — теперь они не только неприятны, но и болезненны. Немец хмурится ещё больше. — Тебе больно? — Да. — не кривит душой русский. — Можешь вернуть мне перчатки? Германия недовольно щурится, но сдаётся и возвращает России его перчатки. Тот наконец чувствует себя полностью одетым. Немец и русский не разговаривают до конца завтрака. Германия уходит и оставляет вместо себя тех же двух колоний. Россия снова усердно игнорирует восхваления на заднем фоне, пока Новая Гвинея не шепчет заговорщически: — А вы уже проверяли вашу связь с Германской Империей? Российская Империя, несколько минут назад заваривший себе чай, давится им. Разумеется, он не трогал связь с самого её появления! Русский и думать не хотел о том, что к нему чувствует немец. — Но это пригодится вам! — возмущается в ответ на это Новая Гвинея. — Вы будете понимать чувства Германской Империи, а это обеспечит вам семейное благополучие! Россия в гробу видал Германскую Империю, его чувства и свою вынужденную «семейную жизнь», но его заинтересовывает кое-что другое. Он мог бы попробовать, ориентируясь на чувства немца, отговаривать его от дурных затей. Русский сам признаёт наивность такого мнения, но… Попытка не пытка. Россия успокаивается и ищет связь. Честно говоря, в этот момент он чувствует себя так, будто собирается копаться в куче мусора, но он твердо решил хотя бы попытаться, так что… Проходит время, прежде чем Российская Империя добирается до чувств немца. Русский сразу же жалеет об этом. Россия всегда считал любовь лёгким и светлым чувством, от которого приятно и спокойно на душе. Но в душе немца нет ничего подобного. Россия чувствует головную боль сразу же, как только натыкается на это чувство — назвать его любовью не поворачивается язык. Русский задерживается возле него на пару мгновений, и вот ему болезненно хочется остаться с немцем навсегда, позволить позаботиться о себе и никогда не видеть никого другого. Российская Империя вздрагивает от такого неприятного, чужеродного чувства. Оно тёмное, гнилое, затхлое, вязкое и обволакивающее. Как болото. И немец явно мечтает утопить его в нём. — Только не скажите это Германской Империи. — судя по реакции Новой Гвинеи, Россия высказал мысль про болото вслух. — Вы его расстроите. — говорит колония с искренним беспокойством. — И совсем это не болото… — едва слышно фыркает Новая Гвинея. — Скорее, как мёд. Россия, мягко говоря, озадачен его словами — ему бы никогда не пришло в голову сравнивать такую мерзость с мёдом. Он переводит взгляд на Самоа. Та качает головой. — Чувства Германской Империи действительно… Тяжелые и горькие. — говорит она с заминкой. — Не злитесь на него. — прибавляет Самоа, имея в виду Новую Гвинею. — Поверьте… У его поведения есть причина. Он раньше был совсем другим. Российская Империя не хочет знать эту причину. В ней наверняка замешан немец. Россия всё ещё чувствует себя отвратительно, когда Германия возвращается с работы. Немец сегодня подозрительно доволен. Русский тянется к связи из любопытства. Когда его вновь затягивают чувства Германии, России кажется, что он чувствует запах крови. Его тошнит. — Вы сегодня витаете в облаках, mein Herz? — слышит русский на задворках сознания мягкий смешок. Германия садится рядом с ним на диван. Россия мгновенно отпускает связь и отстраняется. Вовремя — немец уже потянул руки к его перчаткам. — Пожалуйста, сердце моё. Неужели тебе так сложно снять перчатки? — умоляюще тянет Германия, цепляясь за белую ткань. Российскую Империю его мольба мало интересует, и он отодвигается ещё дальше. — Ты всегда всё усложняешь. — произносит немец уже привычным картинно-сочувственным тоном. Конечно, он сразу угрожает русскому. Германия вновь с наслаждением касается аккуратных и красивых кистей рук своего мужа. Он ведь так долго этого ждал.