утонуть в реке из слёз и печали

— Я внимательно тебя слушаю. — Британская Империя сделал глоток очередного невероятно дорогого чая и внимательно взглянул на русского, сидящего возле него на диване. Россия пожал плечами. Он пока не был настроен на этот разговор. — Что ж, тогда я пожалуюсь тебе на Францию… Британец пустился в описание ошибок француза в военных действиях с немцем. Россия, конечно, прекрасно знал про них, но все равно послушал с интересом. — Германская Империя странно ведёт себя в последнее время. — всё же высказался о своих переживаниях русский. — Он часто просится в гости и задаривает меня подарками. — Я бы сказал, что ему что-то от тебя нужно, но… — Великобритания постучал кончиками пальцев по колену, раздумывая над словами друга. — Но вы в достаточно близких отношениях, чтобы он просил об одолжении прямо. — Да, но он всё не желает говорить, в чем дело. — вздохнул Российская Империя. Его чай закончился, и он потянулся было за маленьким чайником на столике, но британец на правах хозяина дома налил ему чаю сам. — Этих молодых стран не поймёшь. — Да-да, вот Франция недавно… — начал британец. Он долго мог говорить о французе: все же за эти годы Великобритания привязался к нему сильнее, чем думал. Но теперь Франция стал действующей страной и пытался делать все сам, героически отказываясь от помощи своего наставника. Русский и британец ещё немного поговорили, прежде чем последний предложил прогуляться по Лондону. Россия не видел причин отказывать, а потому с удовольствием надел верхнюю одежду и вместе с Великобританией вышел на заснеженную улицу. Наблюдающий за ними из-за сугроба Германия тихо выругался. Слишком близко! Русский и британец стоят слишком близко друг к другу! Когда Британская Империя панибратски похлопал Россию по плечу, немец до крови прикусил губу. Да что этот британец себе позволяет?! Германия быстро убежал, пока его не заметили. Вернувшись в свою резиденцию, он в очередной раз задумался. Почему его так волнуют отношения русского? Это все, конечно, не дело Германии, но британец совсем не подходит Российской Империи! Немец вздохнул. Россия был прекрасной страной, и он желал ему счастья. Германия всегда чувствовал себя спокойно рядом с русским. Он никогда не осуждал его, всегда помогал и поддерживал, в отличие от отца, заботился и даже встал на его сторону в последних сплетнях о смерти Пруссии! Ничего, немец скоро выяснит, кто пустил этот слух, и тогда… Кхм, что-то Германия отвлёкся. Так вот, Российская Империя был замечательной страной. Этот коварный британец наверняка тоже так думал. Немец мечтательно представил прекрасный образ русского. И почему они не могут проводить вместе больше времени? Германии казалось, что он что-то упускает в своих размышлениях. Но что именно?

***

Годы спустя, за пару дней до часа икс, Германия, сидя на кованой скамейке в оранжерее Российской Империи, обязательно спросит у него: — Вы тогда сделали это специально или просто… — у немца язык не повернётся сказать «сломались» или «не выдержали». Россия всё равно поймёт, что он имел в виду. — Я бы предпочел не отвечать на твой вопрос. — покачает головой Российская Империя с грустной улыбкой. Он присядет на корточки и придирчиво рассмотрит цветущие лиатрисы, после чего аккуратно польёт их из лейки и перейдёт к следующему растению. Германия бы с радостью помог русскому в его цветочном труде, но сам он в этом ничего не смыслит. Немец замолкнет и останется на скамейке, надёжно скрытый высокими и пышными кустами с мудреными названиями от любопытных глаз за панорамными окнами оранжереи. Через несколько минут Российская Империя вернётся из подсобки с маленькой лопаткой и снова устроится возле лиатрисов. Эти цветы неприхотливы, но очень популярны среди мёртвых стран, поэтому русский уделяет им особое внимание. Параллельно Германия и Россия продолжат свой разговор. Немцу ещё столько нужно рассказать, а час икс ведь неумолимо близится… Но сейчас, в настоящем, Германская Империя успешно игнорирует все тревожные звоночки (годы спустя он сам назовёт это преступной невнимательностью). Разумеется, перемены случаются не за один день. Но ослепленному собственной одержимостью немцу не хватило бы всего времени мира, чтобы что-то заметить до наступления последствий. И каких последствий! Всё начинается с треклятых перчаток. Германия замечает, как русский прячет обнаженные кисти рук в слишком длинных рукавах домашней рубашки или под накинутым на плечи одеялом, и это вызывает у него умиление. Но… Германия яростно скрипит зубами, стоит ему представить, как его колонии с любопытством разглядывают руки его мужа. Немец приходит к любимому портному и заказывает у него кое-что специально для России. Через пару дней Германия возвращается в дом с цветастым бумажным пакетом в руках. Он не может сказать, чем был занят русский до его прихода: тот сидит на диване в гостиной без всего в руках и даже не смотрит на вошедшего немца. Германию это не смущает. Он садится рядом с Россией и ставит пакет между ними. Русский все ещё не проявляет интереса ни к супругу, ни к его подаркам. Немец молча достаёт новые перчатки и сам надевает их на руки мужа. Перчатки не обычные, а вполне в стиле Германии — полупрозрачные. Такие, чтобы немец мог в любой момент насладиться видом этих прекрасных рук, но чтобы этого не делали посторонние. Россия не торопится благодарить его, но Германии не до этого: следом он достает фланелевую красную рубашку в клетку. Это ещё одна его маленькая мечта — его мужу идёт красный цвет. Немец просит русского примерить рубашку. Когда Россия возвращается из соседней комнаты и снова садится рядом, Германская Империя приходит в восторг. Красный идеально сочетается с бледной кожей, но, по скромному мнению немца, совсем не подходит льдистым глазам. — Ты выглядишь прекрасно. — шепчет Германия, взяв руки русского в свои. Немец осторожно гладит их, пока не замечает под темной тканью мелкие, едва различимые раны. Германия хмурится и внимательно рассматривает стёртую кожу. Он осторожно втирает крем в израненные руки и быстро выбрасывает ситуацию из головы. Следующим утром Российская Империя привычно просыпается от кошмара. Немец по наитию хватает его за руку в красивой полупрозрачной перчатке. Ему надоело, что его супруг каждый раз сбегает от него. Германия прижимает его к себе, пользуясь физическим превосходством, и пытается успокоить. Есть что-то чарующее в том, чтобы касаться русского руками, которыми он пару дней назад мучил других стран. Но Российская Империя продолжает задыхаться от окутавшего его ужаса и рыдать. Он что-то бормочет на родном языке, но так тихо, что Германия не может разобрать ни слова. Обычно русскому хватало пяти минут, чтобы полностью прийти в себя. Но в этот раз он не может успокоиться. Его сердце стучит так громко, что немец может слышать, как неестественно часто оно бьётся. Германия разговаривает с Россией негромко и ласково, но того, кажется, это встревоживает ещё больше. Проходит некоторое время, прежде чем немец признаёт, что русскому не стало спокойнее рядом с ним. Россия быстро уходит в ванную и задерживается там. Он не спускается на завтрак. Германия поднимается в спальню, чтобы проверить супруга, но тот, кажется, спит. Впрочем, русский открывает глаза, стоит немцу переступить порог комнаты. Германия тянется к связи. — Я не очень хорошо себя чувствую. — равнодушно поясняет Россия, не поворачиваясь. Немец понимающе кивает и садится рядом на кровать, чтобы нежно погладить его по голове, прежде чем уйти на работу. Вечером он снова застаёт русского в постели: кажется, тот даже не вставал. Еда в холодильнике стоит нетронутой. Когда история повторяется на следующий день, Германия не спешит сочувствовать. Его не покидает тревожное чувство, что его супруг делает это всё специально. Немец уходит на работу, не сказав русскому ни единого слова. Россия снова ничего не съедает, и Германия с чистой совестью наливает куриный суп в тарелку. — Ешь. — прохладно требует немец, поднявшись в спальню и усевшись с подносом рядом с мужем. — Иначе я наконец-то убью Британскую Империю. — прибавляет он, не увидев ожидаемой реакции. Россия, откровенно говоря, выглядит совсем плохо: неестественная бледность, дрожащие от слабости руки, измученное выражение лица, тусклый взгляд. Но Германия пока не обращает на это внимание и внимательно следит за незапланированным ужином русского. Конечно, того тошнит уже через несколько минут. Ночью немцу не удаётся отдохнуть: ближе к полуночи его супругу становится ещё хуже. Российская Империя плохо осознает происходящее: если верить показаниям градусника, у него слишком высоко поднялась температура. Русский в бреду зовёт кого-то на родном языке. Германия хочет верить, что зовут именно его — в шепоте он различает «душа моя». Немец старается сохранять спокойствие и вкалывает России жаропонижающее. Сидя на кровати подле своего супруга, Германия понимает, что красная рубашка была ужасной идеей: на ее фоне слишком заметна неестественная бледность кожи и давние тёмные круги под глазами. Утром немец измотан и обеспокоен состоянием своего мужа. На работу Германия, разумеется, не идёт. Температура у русского до сих пор не спадает, а ведь уже пора — пусть его регенерация в качестве колонии и замедлилась в десятки раз, но он все же страна, значит, должен быстро оправляться от подобных болезней. Немец старается не думать, что страны вообще не должны болеть. Проходит ещё несколько часов, и Германия, успевший задремать на кресле возле кровати, слышит плач. Россия снова зовёт кого-то, и немец снова мечтает услышать свое имя. Он механически измеряет температуру и пульс, а потом осознает, что рубашка русского насквозь промокла. Русскому наверняка некомфортно в мокрой одежде, так что Германия открывает стоящий тут же шкаф и цепляет с вешалки первую попавшуюся рубашку. Он хочет раздеть мужа, но тот смотрит на него почти осмысленно и вовремя хватает за руку. — Я сам. — бормочет Российская Империя на родном языке и с трудом поднимается. Шатаясь, он выходит из спальни. Германия следует за ним — русский выглядит так плохо, что кажется, будто он сейчас упадёт. Россия закрывается в ванной и даже принимает недолгий душ. Русский выглядит лучше, когда выходит в коридор, где его поджидает обеспокоенный немец. Россия делает пару шагов по направлению к спальне и все же теряет сознание. Германия не без удовольствия подхватывает его на руки и несёт обратно в постель. Тревогу немца немного успокаивает то, что он не чувствует на руках подозрительной лёгкости — значит, его супруг не исхудал. Российская Империя спит остаток дня. Германия устраивает голову русского у себя на груди и бережно перебирает его волосы. Он не может не думать о причинах происходящего. Российская Империя должен был погибнуть ещё в 1917, и это повод для беспокойства — может, высшие силы решили довести дело до конца? Немец не хочет думать об этом и ищет другие причины. Беспокойство за Британскую Империю? Германия не желает принимать то, что его бесценный супруг беспокоится о такой коварной стране. В целом измотанность из-за вечных кошмаров? Что ж, немец признаёт, что должен винить только себя — давно нужно было добавить в чай русского хорошее снотворное, а не лёгкие успокаивающие травы, от которых не было ни толку, ни пользы. А мог ли Российская Империя скрывать давнюю болезнь? Германия бы совсем не удивился. Всё рано или поздно заканчивается, и через пару дней Германская Империя радостно заключает, что его супруг здоров. Настолько радостно, что игнорирует ещё один тревожный звоночек. Тем же вечером Германия, мысленно извинившись перед русским, добавляет в ромашковый чай снотворное, несколько раз убедившись, что не ошибся с дозой. Россия крепко засыпает уже через полчаса. Немец тоже спокойно спит, прижав к себе любимого супруга. Становится ещё хуже. Видя, как русский отшатывается в ужасе от его рук, Германия качает головой. Что ж, нужно попробовать что-нибудь другое. Размышления о другом лекарстве портят немцу настроение, потому что он не уверен, подойдёт ли другое снотворное или тоже усилит имеющиеся кошмары. Это приводит к тому, что Германия не сдерживается и высказывает русскому давнюю претензию: ему не нравится, что тот не благодарит его за еду. Когда Россия равнодушно бросает «спасибо» после завтрака, немец приходит в восторг и тут же извиняется за свое недовольство. Он целует кисти рук своего супруга и обещает принести ему завтрак в постель. Российская Империя становится вежливым. Он встречает Германию на пороге после работы, благодарит за приготовленную еду, не критикует каждый поступок Германии и не кривится, когда тот угрожает ему страданиями друзей. И Германская Империя начинает что-то подозревать. «О чудо, » — язвительно прокомментирует свое «озарение» немец годы спустя. Почему язвительно? Потому, что он заподозрил совершенно не то, что должен был. Ещё и слишком поздно. — Если ты задумал сбежать, я запру тебя в подвале, а потом буду мучить всех твоих близких. — с ласковой улыбкой обещает Германия за завтраком, сидя напротив России. Тот не поднимает головы и спокойно отламывает вилкой кусочек запеканки. — Я не собираюсь сбегать. — качает головой Россия, но немец не верит ему. И продолжает пристально наблюдать за каждым шагом своего супруга. Колонии не докладывают ни о чем подозрительном, да и сам Германия ничего странного не замечает. Российская Империя ведёт себя как обычно. Почти. Он перестает избегать прикосновений немца. Германии больше не приходится хмурится на отвращение во взгляде русского, ведь такого больше не случается. Немец с удовольствием целует почему-то ставшие ледяными руки России. Неужели тот наконец-то понял, что ему будет хорошо с Германией? Германская Империя счастлив. Он дарит русскому множество подарков, одевает в самые дорогие и красивые одежды, проводит с ним все свободное время и не перестаёт обнимать. Немец ещё никогда не чувствовал себя таким счастливым, пусть его и терзают подозрения и сомнения: а вдруг Россия втирается ему в доверие, чтобы сбежать? Но однажды Германия кое-что понимает. Он ни разу не видел счастья на лице Российской Империи. — Тебе что-то не нравится, mein Herz? — вкрадчиво спрашивает немец, когда они вдвоем лежат в постели, настраиваясь на сон. Он не получает ответа. — Я ведь что угодно для тебя сделаю, ты только попроси… — безумно шепчет немец, целуя обнаженные руки русского. На лице его супруга по-прежнему равнодушное выражение. Германия не может вспомнить, когда последний раз видел его улыбку. Впрочем, он быстро откидывает подобные мысли. Наверняка колонии сегодня чем-нибудь расстроили русского. Не стоит рушить их семейное счастье размышлениями о подобном. Германия счастлив, и Россия тоже. «Отрадно предаться безумию там, где это уместно, » — писал один древнеримский поэт. Германия так и поступает: ситуации уместнее было не найти. Он берет ещё один отпуск и проводит с мужем каждое его мгновение. Немец плохо помнит это время. Годы спустя он вспомнит лишь момент, когда в безумии целует своего мужа, шепча такие же безумные, как он сам, признания в любви. Германская Империя счастлив. Его любовь взаимна, и он не сомневается в этом.