утонуть в реке из слёз и печали

Германия долго осознавал свои чувства. Очень долго. Но в очередной раз наблюдая за прогулками России и Великобритании, немец вдруг понял, что вдобавок к ревности его сердце трепетало, когда он представлял себя на месте британца. Такие наивные мечты вновь и вновь поднимали Германии настроение. Немец все сильнее хотел быть с русским, и только тогда он понял, что влюбился. Германия был удивлён, но доволен. За осознанием своих чувств обычно следует признание, и именно к нему немец готовился последнюю неделю. Россия обещал зайти к нему сегодня вечером, и Германия с самого утра готовил вкуснейшие блюда и выбирал в отцовском винном погребе самое качественное вино, чтобы ничто не испортило атмосферу. Немец к тому же надел новую белую рубашку и брюки, с трудом завязал галстук и уложил волосы. Когда в семь часов раздался стук в дверь, Германия успел продумать все возможные исходы своего разговора с русским и разнервничаться. Сделав глубокий вдох, немец резко распахнул входную дверь. — Добрый вечер, господин Российская Империя! — поприветствовал своего гостя Германия, стараясь не звучать слишком радостно. «Вести себя непринужденно, нужно вести себя непринужденно…» — повторял он в мыслях. — Добрый вечер. Как прошел день? — доброжелательно поинтересовался Россия, расстегивая пуговицы пальто перед вешалкой. Немец ответил что-то совсем невпопад, но русский не обратил на это внимание. Как и, к сожалению, на его нарядный внешний вид. Зато роскошный ужин Российская Империя оценил. Германия довольно улыбался и подливал русскому дорогое вино — ему казалось, что так завести разговор будет проще. Глянув на часы, немец заметил, что прошло уже сорок минут. Значит, пора признаться. — Господин Российская Империя, я бы хотел вам кое-что сказать. — произнёс Германия на одном дыхании. Россия благосклонно кивнул. Немцу понадобилось несколько секунд, чтобы собраться с силами. Конечно, он не сомневался, что ему ответят взаимностью, но все равно волновался. — Я люблю вас. — наконец выпалил Германия. — В… Романтическом смысле. — тут же прибавил он, опасаясь, что русский может списать это на дружеские или родственные чувства. Российская Империя, к ужасу немца, совсем не торопился признаваться в ответ. Он отставил бокал в сторону и вздохнул. — Прости, Германия, но я не могу принять твоих чувств. — мягко сказал русский, и Германия ошарашенно застыл. Такого варианта развития событий он не предвидел. — Я ведь говорил, что мне не интересны отношения. Я уже много лет люблю другую страну. — Это Британская Империя? — ледяным тоном уточнил немец, уже представляя, как позовет британца на дуэль. — Нет. Но это и неважно. — Россия не удивился поведению немца: что-то такое он и предполагал. — Я буду рад, если мы с тобой сможем остаться друзьями. Германия с удовольствием бы принял его предложение, но у него в душе неожиданно вспыхнула ярость. Чёртов британец всё испортил! — Я все равно добьюсь ваших чувств. — процедил немец, с неимоверным удовольствием представляя, как отомстит Великобритании. — Германия, я понимаю, что ты расстроен, но… — попытался успокоить его русский, но Германия и слышать не хотел его оправдания. — Кажется, Британская Империя возвращается домой поздно? — прошипел немец. — Я убью его. — и сам изумился собственным словам. Какое-то… Слишком радикальное решение. — Простите, я… — Германия, я могу понять твои чувства, но мне не нравится, что ты решил угрожать моему другу. — Россия выделил голосом слово «друг», намекая на далеко не романтические отношения между собой и британцем. Германия чертыхнулся. Кажется, он расстроил русского. — Думаю, сейчас мне лучше уйти. — заявил Россия. Немец не стал его останавливать, но прокричал вдогонку: — Мы всё равно будем вместе, хотите вы того или нет! Что ж, признание прошло не так, как планировал Германия.

***

Пару месяцев спустя после своей смерти Германия, вспомнив о событиях того времени, разругается в пух и прах с Боснией и Австро-Венгрией. Немец решит обвинить в своей неудаче их, но не себя. А потом о неосторожных действиях Германии прознает самая ужасная страна в городе мертвых (по скромному мнению немца), и его и без того невыносимая жизнь станет ещё хуже. Впрочем, несколько десятков лет спустя немец все же поймёт, что именно этот дуэт натолкнул его на нужные размышления. Германия даже будет благодарен за это. Но нынешний Германия об этом не подозревает, а потому холодно просит Боснию повторить его последнюю фразу. — Когда Российская Империя последний раз улыбался? С чего вы вообще взяли, что он счастлив? — спокойно повторяет босниец, пока австриец с едва слышным вздохом тянется за пистолетом (от греха подальше). Немец про себя фыркает. Он не собирается трогать автономную территорию своего брата. Босния все ещё должен отыграть свою роль в его плане, хоть и его выполнение несколько… Затягивается. Германская Империя глубоко задумывается над вопросом. Он точно знает, что Российская Империя счастлив с ним. Есть ли тогда разница в эмоциях на его лице? Немец в подтверждение своих слов хочет проверить связь, но не делает этого. Ему кажется крамольным касаться их с Россией связи в присутствии посторонних. Для Германии связь с супругом со дня своего появления была чем-то личным. Она даже вызывает у него священный трепет. — Довольно. Я позвал тебя не за этим. — Австро-Венгрия отвлекает брата от его размышлений. Австриец отодвигает кресло, встаёт и берет с подоконника высокую стопку бумаг. — Займись работой. — цедит Австро-Венгрия неожиданно холодно. Германия вскидывает бровь, а потом резко хмурится. А когда он последний раз занимался отчётами? Немец без возражений просматривает документы, ставит подписи, пишет отчёты и ужасается. Ситуация в его стране оказывается… Нестабильной. Как Германия сумел упустить это? Австро-Венгрия и Босния тихо переговариваются по-венгерски, пока немец анализирует ситуацию у себя в стране. Народ почему-то недоволен. Германия пытается вспоминать последние проблемы в своей стране, но в голове у него будто чистый лист. Немец косится на календарь на столе брата. Уже конец января. Германия едва не роняет отчёт. Поудобнее устроив документ на коленях, немец думает, что может сделать с ситуацией в стране. Но его разум против: мысли все время возвращаются к вопросу боснийца. Почему он вообще спросил об этом? Германия краем глаза наблюдает, как Австро-Венгрия и Босния ютятся в одном кресле за столом. Босниец нежно улыбается австрийцу и кладёт голову на его плечо, когда тот что-то говорит (немец, к своему сожалению, не понимает ни единого слова из их разговора). Австро-Венгрия ласково смеётся над каким-то замечанием своей автономной территории. Австриец даже приобнимает Боснию, и тот не равнодушно сидит в его руках без единого движения, как это делает русский, а сам льнёт ближе. Немца тошнит, и он отводит взгляд. — А что с твоими отчётами? — вдруг вспоминает Германия. Австро-Венгрия прежде отчитывался перед ним, а теперь немец и не знает, что творится на землях его брата. — Боюсь, это не твоё дело, Германия. — полуулыбка австрийца кажется колючей. Германская Империя никогда не думал, что заметит сходство Австро-Венгрии с отцом и матерью, но теперь он видит его чётко и ясно. Немец и не подозревал, что его брат может быть… Таким. — С каких это пор ты… — недовольно рычит Германия, но австриец надменно фыркает и перебивает его. — С тех самых пор как ты оставил меня наедине со своей работой! — бросает Австро-Венгрия с раздражением. — Ты постоянно пропадаешь дома, а твои колонии бегают ко мне с отчётами, чтобы я хоть что-то сделал с ситуацией в твоей стране! И у тебя хватает дерзости спрашивать что-то? Германия вздыхает. Почему Австро-Венгрия не может просто оставить его в покое и не мешать его новообретенному счастью? Немец молча встаёт и уходит, в очередной раз забывая про отчёты. Право слово, лучше бы он вообще не приходил. Какое ему дело до австрийца с его нотациями? Германская Империя как всегда спешит домой. Он привык, что теперь его ждёт не пустая холодная резиденция, а действительно родной дом с любимым супругом. Российская Империя сидит на диване, завернувшись в одеяло, и смотрит в одну точку, словно не замечая появления Германии. Немец привык к такой реакции. Ему вполне достаточно, что русский по-прежнему с ним. Германия садится в ногах русского на мягкий ковер и кладёт голову ему на колени. — С тобой я становлюсь мягче, mein Herz. — с иронией замечает немец. — Австро-Венгрия теперь смеет повышать на меня голос. Он говорит, что я провожу с тобой слишком много времени. Но… — Германия смеётся. — Как я могу променять тебя на работу? — немец ласково целует ледяные руки русского, выглядывающие из-под одеяла. — Но тебе не о чем беспокоиться. Австро-Венгрия никогда не осмелеет настолько, чтобы серьезно помешать мне. — Германия всматривается в лицо своего супруга и действительно не замечает ни тени улыбки, облегчения, радости или ещё какой-нибудь реакции на свои слова. Немец тянется к связи. Его взгляд неожиданно проясняется, а на губах появляется хищная улыбка, как и всегда, когда ему казалось, что их счастью что-то угрожает. Германия через связь не почувствовал ничего. Совсем. Немец раздумывает о причинах. Он проверяет связь с колониями. Преданность, равнодушие, отвращение, презрение, ненависть, одобрение… Германия легко определяет чувства каждой из своих колоний, прежде чем вернуться к русскому. Но их связь по-прежнему пуста. Немец вновь рассматривает бесстрастное лицо своего супруга, и его пробирает дрожь. В далёком детстве Германия тянулся к Австрийской Империи, и Россия тогда предположил, что это из-за излишней эмоциональности старшего австрийца. Немец согласился с ним: ему действительно нравились эмоциональные, живые страны. Но теперь, глядя на такого холодного и безразличного русского, Германия задумывается: мог ли тот, зная об этом, притворяться равнодушным специально? Специально, чтобы причинить ему боль? Специально, чтобы немец отпустил его, потеряв интерес? Или, быть может… Нет, Германия совсем не хочет думать об этом. Быть может, русский не выдержал жизни взаперти, вдали от дома и тех, кого он незаслуженно звал друзьями, и сломался? Но… Этого не может быть! Немец ведь всегда внимателен и ласков к супругу! Он же так старается, чтобы Россия чувствовал себя счастливым, любимым и нужным! — А вы неблагодарны, mein Herz. — холодно замечает Германская Империя, сжимая запястья русского до синяков. Конечно, немец сразу отметает второй вариант. Он был аккуратен с супругом и никогда не сломал бы его, как делал это с другими странами. Значит… Россия всего лишь притворяется хорошим мужем, пользуясь любовью немца. — Полагаю, в подвале вам нравилось больше, если вы решили обойтись со мной столь жестоко. — Германия неаккуратно тянет русского в подвал за руку, но тот осторожно касается его плеча. Немец мгновенно успокаивается и заинтересовывается. Неужели его супруг решил проявить инициативу? — Разве ты не этого хотел? — тихо спрашивает Российская Империя. Впервые за долгое время он заговорил с немцем первым, а не поддерживал беседу односложными ответами. Германия нежно улыбается и кладёт руки на плечи русского. — Конечно, нет. — заверяет его немец с жаром. — Я хочу, чтобы ты был счастлив. Хочу каждый день видеть твою улыбку. Хочу, чтобы у нас было больше общего. Хочу… Россия в ответ на это цепляет обходительную улыбку, которой немцу хватит всего лишь на пару дней. Германия думает, что он будет счастлив теперь. Его супруг светится от радости, значит, и немец тоже. Обрадованный Германия даже предлагает супругу прогуляться вокруг дома — все равно за крепким высоким забором русского никто не увидит. Россия рассматривает солнце со странным выражением лица, хотя приклеенная улыбка не пропадает с его губ. Немец замечает, как щёки русского румянятся от мороза, и с радостью отмечает, что тот теперь снова кажется живым. Германия проверяет связь, не сомневаясь, что почувствует через нее положительные эмоции. Увы, он вновь не чувствует ничего. Но… Русский ведь так естественно улыбается на его слова?.. Немец наблюдает за ним ещё пару дней. Германия не нашел бы изъяна в поведении своего мужа при всём желании. Россия оставлял ему право выбора в еде, книгах или настольных играх, все время говоря «как хочешь». Он всегда тепло и живо улыбался. И не избегал прикосновений. Но… Немца мучило дурное предчувствие. Он точно упускал что-то из виду. Помимо пустой связи, конечно же. Сомнения ещё сильнее терзают и без того разлаженный разум, и Германия чувствует себя ещё хуже, чем прежде. Русский цепляет на лицо беспокойство, как и полагается. Немцу не верится, что хоть одна из этих эмоций настоящая. Германию лихорадит. Он проводит в беспамятстве несколько дней и, что для него ещё хуже, не может сказать, пытался ли русский помочь ему. В те редкие моменты, когда немец приходил в себя, он неизменно оказывался в пустой спальне. Германия не отходил от постели супруга, когда тот заболел, но делал ли Россия то же самое для него? Немец почему-то сомневается. Германия титаническими усилиями поднимается с кровати и спускается на кухню, цепляясь за дверные ручки, перила, шкафы и все остальное на своём пути. Русского он встречает на кухне. Тот сидит у окна с тарелкой с самым равнодушным выражением лица, которое сразу сменяется беспокойством и сочувствием, как только Германия входит в комнату. Каждая эмоция России отдаёт столь явной фальшью, что немца начинает тошнить. Ему ведь хочется, чтобы русский был искренен с ним. И счастлив. — Ты счастлив со мной? — спрашивает Германия за обедом, с трудом удерживая ослабевшими после внезапной болезни руками тарелку куриного супа, приготовленного русским. Российская Империя сидит рядом с приторной улыбкой, но его глаза кажутся немцу пустыми, когда он едва заметно кивает. Германия ненадолго успокаивается. Может, его подозрения не оправдаются? Немец вместо сна ломает над этим голову полночи, прежде чем с раздражением приходит к выводу: не стоит забивать голову лишними мыслями. Россия всё равно останется с ним. Так Германия думал ещё несколько дней. «С чего вы вообще взяли, что он счастлив?» — крутятся в голове немца слова Боснии. Германия всегда воспринимал счастье русского рядом с собой как аксиому и старался делать всё, чтобы он наконец остался с ним. Немцу даже в голову не приходило, что русский может быть несчастен с ним. Но теперь, наблюдая за стеклянными глазами своего супруга, Германия сомневается в этом. Так ли он представлял себе счастье Российской Империи? Немец наконец понимает, что именно не устраивает его в нынешней ситуации. Русский больше не был собой. Он перестал вечно спорить с Германией, был покорен, потерял волю к жизни, не интересовался друзьями (возможно, даже не верил, что они ещё живы), не пытался сбежать. Германия совсем не узнает прежнего Россию, и это медленно начинает пугать его. — Твои друзья в порядке. Я давно у них не был. — сообщает немец перед сном, аккуратно — аккуратно, а не до хруста рёбер, как обычно, — обнимая русского. Тот по-прежнему реагирует вяло, будто бы ему совсем нет дела до его близких. Ослепленный собственной одержимостью, Германия все это время игнорировал странное поведение России. Но сейчас… Сейчас немец понимает: что-то пошло не так. Впрочем, у него есть идея, как привести супруга в чувства. — Хочешь, я верну тебе независимость? — спрашивает Германская Империя. Это спонтанная идея, и ему тут же хочется забрать свои слова обратно. Как он сможет удержать русского, если тот вернёт себе прежнюю силу? Отчего-то у немца даже не возникает мысли, что Россия останется с ним добровольно. — Как хочешь. — пожимает плечами Россия, отстраненно глядя в книгу. Германии кажется, что он даже не читает, а просто делает вид. Немец теряет дар речи. — Тебе… Совсем не важна твоя свобода? — недоуменно переспрашивает он, полагая, что ослышался: его супруг ведь всегда ценил свободу и независимость. Русский снова пожимает плечами. — Ты ведь этого и хотел. — говорит он безразлично. — Я хотел не этого! — кричит Германия в ужасе. — Не этого… Я хотел, чтобы ты был счастлив, но… — он опускает голову и всхлипывает. Признать истину неожиданно легко. Увы, но жизнь с Российской Империей — прежним Российской Империей — оказывается очередной несбыточной мечтой. Немец не сразу осознает, что по его щекам стекают слёзы и что русский смотрит на это совершенно равнодушно. Германия с обидой думает, что он сам, едва увидев слёзы супруга, тут же бы изменил всё по его желанию и уж точно не стал бы смотреть на это так спокойно. В конце концов, немец видел слезы просыпающегося от кошмаров русского каждое утро. Германия всегда старался успокоить супруга и как-то помочь ему. Немец чувствует себя чужим в собственном доме и выбегает на тёмную улицу. Он думает пойти к Австро-Венгрии, но… Понимает, что и своему брату он тоже не нужен. И это вина Германии и ничья больше. Немец не хочет быть один и перебирает все возможные варианты, но ему просто некуда пойти. Нет такого места, где ему были бы рады. Никто не поддержит Германию в столь трудную для него минуту, никто не успокоит его, никто не приютит, никто не нальет чашку ромашкового чая, никто не встанет на его сторону. Никто и никогда. Немец не может вспомнить, когда последний раз плакал, но теперь он рыдает от всей души. Никогда прежде он не чувствовал себя таким одиноким. Имя Российской Империи, некогда бывшее путеводной звездой Германии, теперь оборачивается ошейником из колючей проволоки. Чувства к русскому теперь кажутся немцу чем-то… Неправильным. Но… Германия искренне любил Россию много лет. Ему тяжело принять тот факт, что даже сейчас его не полюбили в ответ. Как говорят в стране русского? Насильно мил не будешь? Что ж, немец лично убедился в этом. Немец проводит на первой попавшейся скамейке всю ночь, размышляя о своих отношениях с русским. Германия искренне любит его. Он всегда мечтал о тёплых и ласковых отношениях с русским, хоть и в его жизни не было ни единого примера подобных отношений. Немец мечтал создать семью. Немец мечтал, что кто-то будет ждать его в резиденции по вечерам. Германия считал свои мечты прозаичными, но не хотел отказываться от них. Он чувствовал себя нужным рядом с Россией, но это вновь оказался лишь самообман. Русский ни разу не солгал за предыдущие годы — ему действительно не было дела до немца. Германии больно даже думать об этом. Немец неохотно признаёт, что русскому действительно было достаточно лишь сделать то, что Германия от него хотел. Стать таким, каким он хотел видеть своего супруга. Это причинило немцу столько боли, это так долго терзало его, что теперь он возненавидел день, когда привел Россию в свой дом. Германия ведь хотел создать семью с прежним русским, которым восхищался большую часть жизни. Не с таким безвольным и… Сломанным. А он действительно сломался? Немец теперь готов поверить, что Россия просто искусно притворяется. Впрочем, Германия никогда не узнает ответ. Немец думает и о своей жизни. В чем теперь ее смысл? Германия много лет пытался добиться от русского ответных чувств, и это было целью всей его жизни, а теперь, когда он испортил все собственными руками… Для чего немец жил все эти годы? Каким бы он был, если бы не полюбил Российскую Империю? Может, после стольких лет Германия все ещё был бы кому-то нужен, а все страны не отвернулись от него? Немец уверен, что должен злиться на русского, но у него не выходит. Германия чувствует себя усталым. Ему неприятно осознавать, что Россия, скорее всего, не бросил его только из-за угроз. Стоила ли того недолгая совместная жизнь? Светает, и немец возвращается в свою резиденцию. Он ищет русского, чтобы поговорить с ним. О чем? Германия сам не знает, но чувствует, что им обоим это нужно. Немец заглядывает на кухню, в библиотеку и в их спальню, но Россия в итоге обнаруживается в «своей» комнате. Он так спокойно спит, что Германия сразу забывает все, что хотел сказать. Немец обращает внимание на стрелки на часах. Русский в это время обычно просыпается от очередного кошмара. Но сегодня всё по-другому. Он медленно садится в постели и с удовольствием потягивается, смотря в окно, чтобы узнать погоду. Германия цепенеет. Неужели и кошмары России были из-за него? Мог ли русский видеть его в своих кошмарах? Немец незаметно скрывается за дверью своего кабинета и ищет проклятый договор с русским, который лишил его независимости. Найдя его в ящике стола, Германия в исступлении рвёт тонкую бумагу на мелкие кусочки, которые без сожаления бросает в урну. Потом, не теряя ни минуты, немец выбегает на первый этаж, в гостиную. Российская Империя ожидаемо замирает у самой входной двери, явно удивлённый вернувшимся статусом. Впрочем, остановившийся в метре от него Германия его не интересует. — Господин Российская Империя, не уходите! — взмаливается немец, титаническими усилиями сдержав желание схватить Россию за рукав его верхней одежды. — Я… — я буду мучить ваших близких? Я не смогу без вас? Мне будет плохо? Германия не хочет говорить ничего из этого. Он не верит, что сможет остановить русского сейчас. Да и… Германия сейчас не в состоянии осуществить свои угрозы. — У меня больше нет ни одной причины оставаться здесь. — холодно бросает Российская Империя, скрестив руки на груди. Немец смотрит на него растерянно, и на глазах снова появляются слёзы. Даже если русский был с ним телом, душой он всегда был далеко от Германии, иначе бы не ушел. — Почему… Почему вы обошлись так со мной? Неужели я не заслужил ваших чувств? — тихо спрашивает немец. Был ли у него шанс хоть когда-то? — Моё сердце всегда принадлежало другой стране. — раздражённо вздыхает Россия. — Не вам. Я ведь миллион раз говорил, что люблю другую страну. И… — русский вдруг солнечно улыбается, так искренне, как никогда не улыбался немцу. — Я совсем скоро встречусь с этой страной. — Я никогда не видел вас в слишком близких отношениях с кем-либо, кроме Антанты. — Германия все ещё не может в это поверить. — Кто же эта страна? — вопрошает он отчаянно. — Эта страна погибла век назад, вы с ней не знакомы. — Россия, кажется, совсем не расстраивается от своих слов. Он продолжает легко улыбаться, словно ему больше не о чем жалеть и переживать, хотя его глаза полны боли и усталости. Немец мгновенно сопоставляет «эта страна погибла» и «я скоро с ней встречусь». — Это связано с вашей недавней болезнью? — пытается предположить Германия. Его руки дрожат, как только перед глазами встаёт образ бездыханного тела русского. Если бы он жил дальше, немец мог бы хоть издалека наблюдать за ним, но если Россия уйдёт навсегда… Германия не уверен, что найдет причину жить дальше. — Нет. Во время болезни я лишь понял, что мне осталось недолго. — Российская Империя качает головой с лёгкой грустью. — Именно это помогло мне продержаться у вас столько времени. Однако, я в любом случае не дожил бы до конца этого месяца. У меня осталась лишь неделя или две, чтобы уладить последние дела. — Вы… И вы так спокойно об этом говорите? — изумляется Германия. Он краем глаза замечает, что кольцо русского лежит на столике в гостиной. Конечно. Немец и не сомневался, что его уже бывший супруг не захочет его оставить. — Я жду этого уже много лет. — Россия небрежно пожимает плечами. — Вы и сами спокойны насчёт своей смерти, так почему упрекаете меня за это? — Я не умираю. — Германия позволяет себе лёгкую усмешку. — Вы так решили только из-за появления наследников? — Разумеется, нет. — фыркает русский. — Я похоронил собственными руками слишком много близких, чтобы не знать, как ведут себя умирающие страны. — это звучит безразлично, но немец чувствует до сих пор не прошедшую горечь в этих словах. — Вы и сами должны чувствовать, что что-то не в порядке. Сомневаюсь, что вы бы отпустили меня, если бы были уверены в своих силах. Ваше безумие было особенно сильно последние месяцы, а теперь… Вы ведь чувствуете себя лучше? — Скорее да, чем нет. — неуверенно соглашается Германия. За исключением душевной боли от потери русского, он чувствует себя неплохо. И мысли прояснились, иначе он вряд ли бы обратил внимание на поведение России. Немец полагает, что ведёт себя как Австрийская Империя. По рассказам Австро-Венгрии, последние несколько месяцев перед смертью тот был невероятно вспыльчив, зато в последние недели обзавёлся почти олимпийским спокойствием. — Это я и имел в виду. — кивает Российская Империя и крутит между пальцами ключ от одного из замков на двери. — Надеюсь, я ответил на все ваши вопросы. А теперь… Мне пора. Германия подходит ближе к нему и открывает все замки собственными руками. Провожая русского взглядом, немец снова думает, что уничтожил свое счастье собственными руками. Утонув в реке из слёз и печали, Германия утянул с собой любовь всей своей жизни. Было ли этому оправдание? Что ж, по крайней мере немец сделал хоть что-то хорошее и позволил русскому всплыть, хоть и сам остался на дне реки. Российская Империя теперь свободен. И на этот раз точно счастлив. — Простите меня. — без надежды кричит Германская Империя вдогонку, но, увы, Россия теперь навсегда останется глух к его мольбам о прощении. И даже в час икс в далёком будущем немец не услышит долгожданного прощения.