утонуть в реке из слёз и печали

Германская Империя просыпается ни свет ни заря. Это странно: он лёг спать поздно, потому как весь вечер и почти всю ночь просидел за столом в кабинете, рассматривая фотографию русского. Теперь немец без труда может перечислить наизусть каждый признак страха на фотографии. Он все ещё не может поверить, что столько времени любовался… Чем-то подобным. Германия пытается заснуть снова, но у него не выходит. Он нервно ворочается в постели и думает только о том, что ему стоит поторопиться. Куда? Пока неясно. Немец собирается спуститься на кухню, но задерживается в других комнатах: он с болезненным наслаждением терзает душу видом всего, что может напомнить ему про русского. Вновь запертая дверь в комнату, которую Германия столько времени старательно обустраивал для него. Одежда, которую русский явно ненавидел. Уютный уголок в библиотеке, где Россия часто прятался проводил время. Вторая зубная щётка и приятно пахнущее мятой мыло в ванной. И, конечно, красивое золотое кольцо с сапфиром, которое для русского было сродни тяжелейшим оковам (своё кольцо немец так и не снял). О том, что Российская Империя когда-то здесь жил, теперь напоминают только вещи. Даже не его вещи — это все подарки самого немца. Германия уже не хочет есть или пить. Он возвращается в опустевшую спальню и сверлит бездумным взглядом оба обручальных кольца. Быть может, когда-нибудь у него будет шанс снова надеть их на себя и русского? А пока немец прячет кольца в жестяную коробочку. Потом спускается на первый этаж, надевает пальто и убирает её во внутренний карман. Мгновение спустя Германия уходит из резиденции. Немец бродит среди разрушенных домов. Каждая страна старалась сделать свою резиденцию самой красивой и запоминающейся, а он руками колоний (и своими тоже) лишил город всех его достопримечательностей. Дольше всего немец стоит у резиденции России. Внешне та цела: Германия не смог уничтожить место, где русский прожил столько веков. Изнутри же дом… Не в лучшем состоянии. Не нужно заходить в него, чтобы увидеть разбросанные на полу вещи, сломанную мебель, рваные книги, разбитую посуду, испорченные картины… Немец не пожалел ничего, пока пытался найти что-то достаточно важное для русского. Что-то, что можно было бы использовать для шантажа. Как мог он желать сотворить подобное с тем, кого любит? Разве хотел он, чтобы русскому было больно и страшно? Германия вздыхает. Ему тяжело осознавать, что он испортил всё собственными руками. Ноги сами несут немца к османской резиденции (у него нет даже малейших сомнений, что Россия здесь). Германия не останавливается у дома османа — он продолжает бродить в окрестностях среди руин чьих-то домов. Впрочем, бездумный взгляд немца то и дело возвращается к единственному неприкрытому занавеской окну. И не зря: через, наверное, целую вечность Российская Империя выходит из дома османа. Он спокоен: кажется, у него осталось слишком мало времени, чтобы бояться. Русский даже не оглядывается по сторонам и не нервничает. Он лишь куда-то торопится. Прямо как сам немец, сердце которого болезненно сжимается от осознания предстоящей разлуки. Германия не совсем осознанно следует за Россией окольными путями. — Даже в мой смертный час вы не хотите оставить меня в покое. — бесконечно устало замечает Российская Империя через пару минут. Немец наконец встаёт напротив него. — Мне жаль. — просто говорит Германия. Более изящные и точные слова отказываются приходить в голову. Он правда хочет оставить русского в покое. Но не может. Только не сейчас. — Почему вы одни? — немец явно подразумевает что-то вроде «ваши так называемые друзья отвратительно заботятся о вас». — Так получилось. — вздыхает Россия, постоянно поглядывая на часы. — Мне нужно во дворец. Прямо сейчас. — и он едва ли не бегом направляется как раз в ту сторону. Ох, кажется, Германия знает, зачем русскому нужно во дворец. Он следует за ним на почтительном расстоянии. — Конечно, вы хотите увидеть своих «друзей». — немец прикрывает глаза и горько усмехается. — Разумеется. — шепчет он, сжимая руки в кулаки. — Вы всегда выбираете их. — его глаза застилают слёзы. Неужели Германия не заслужил, чтобы выбрали его хотя бы один раз? Даже сейчас русский смотрит лишь с равнодушием и усталостью, но не с сочувствием или хотя бы пониманием. Немец преграждает ему дорогу. — Я отпустил вас. Но… Я не могу отказаться от своих чувств. Если бы… Если бы вы побыли со мной хотя бы несколько минут, я… Был бы так счастлив. — Германия постоянно запинается, потому что хочет разрыдаться. Он не сомневается, что Российская Империя откажет ему в его последней просьбе. Но… Ведь так хочется надеяться, что и он погибнет счастливым. — Мне нужно идти. — предсказуемо заявляет русский. Немец хватается за рукав его пальто. — Только не сейчас. — взмаливается Германия в последний раз. Россия снова качает головой и с намёком тянется за шпагой. Немец даже не пытается помешать ему. Германия легко может увернуться и уйти. Но… Если Российская Империя желает забрать его жизнь, какое немец имеет право мешать ему после всего им содеянного? Немец смотрит на шпагу у своей груди равнодушно. Зато русского он рассматривает с любопытством и нежностью. Ему хочется в последний раз коснуться его прекрасной бледной кожи, в последний раз погладить по светлым волосам, в последний раз прижать к себе… Что ж, Германия не раздумывает слишком долго. Он без тени сомнения подаётся вперёд и сжимает русского в объятиях, пока лезвие шпаги разрывает его кожу и внутренности. — Всегда знал, что страна, ставшая моей жизнью, когда-нибудь обернется и смертью. — шепчет Германская Империя с усталой улыбкой. Он проводит дрожащими пальцами по лезвию и плавно отстраняется, от чего из раны течёт тёмная кровь. — Надеюсь, вы счастливы, mein Herz. — рана немца даже не собирается заживать, и он понимает: это конец. — Каждый раз, когда я думаю, что вы не можете совершить ещё более безумный поступок, вы спешите переубедить меня. — по выражению лица России сложно сказать, о чем он сейчас думает. Русский молча стряхивает капли крови со шпаги и убирает её в ножны. А Германия лишь смеётся. — Неужели вы действительно считаете, что у меня найдется хоть одна причина жить, если вас не будет рядом? — в глазах Германии стоят слёзы, но он не обращает на них внимание. Он уже потерял Россию, но… По крайней мере, немец сможет быть неподалёку. Любоваться тем, как счастлив русский, и рыдать от осознания того, что он упустил свой шанс стать частью этого счастья. Германия чувствует себя самой несчастной страной из всех. Российская Империя точно хочет что-то сказать, но не делает этого и молча идёт дальше. Германия тенью следует за ним. Он очарован мыслью, что делит с русским свой смертный час. К удивлению немца, он все же почти добирается до дворца. Он выглядит скверно от непрекращающейся кровопотери, а в один момент и вовсе почти теряет сознание, но вовремя хватается за ближайший фонарный столб и тяжело дышит, пытаясь собраться с силами. Все это не мешает ему любоваться Российской Империей. Тот, кажется, ушёл глубоко в свои мысли. Немец хочет верить, что тот размышляет над их отношениями. Когда до дворца остаётся всего лишь два квартала, Германия ускоряет шаг, насколько это возможно. Из-за этого кровотечение усиливается, но немца это мало волнует. Оставив на земле несколько лужиц крови, он останавливается подле русского. Россия оборачивается и уже собирается поинтересоваться, что ещё нужно Германии, но тот уже выхватывает саблю и ранит русского в живот. Одной рукой немец придерживает пошатнувшегося Россию, другой — зажимает его рану. — Я не могу отпустить вас. Простите, mein Herz. — Германская Империя усмехается с болезненной нежностью и прижимает русского к себе. Немец не сомневается, что сумел задеть артерию саблей, а потому России осталось совсем немного. Наверное, ещё меньше, чем тот полагал. — Вы обещали, что никогда не навредите мне. И что в итоге? — на лице Российской Империи не видно гнева; он лишь легко улыбается. — Простите, mein Herz, я… — начинает было Германия, а потом едва заметно фыркает. Есть ли сейчас смысл в его оправданиях? — Мне жаль. Простите меня. — повторяет он как заведённый. Немец морщится от боли. Наслаждаясь своими последними мгновениями рядом с любовью всей своей жизни, он совсем забывает про собственную рану. Она по-прежнему не заживает, и Германия заливает кровью землю, свою одежду, одежду русского. Вместе с кровью из немца утекает и его жизнь. — Простите… Простите… Простите… — хрипит снова и снова Германская Империя, чувствуя, что слабеет. — Простите… — его покидают последние силы, и дрожащие пальцы наконец отпускают Россию. Немец медленно оседает на землю. — Простите. — успевает прошептать Германская Империя перед тем, как потерять сознание. Льдистые глаза русского оказываются последним, что он видит в своей жизни. Россия по наитию зажимает свою рану, растерянно глядя на бездыханное тело немца. Он с болезненным стоном опускается на корточки и свободной рукой проверяет пульс. Сердце Германии действительно больше не бьётся. Русский не уверен, что должен чувствовать по этому поводу. Российская Империя машинально продолжает путь. Осталось совсем немного. Он сможет дойти. С ним ведь случалось и худшее. Так он думает, пока едва не падает в обморок возле дворца. Было бы замечательно, если бы он наткнулся на кого-нибудь у дверей, но этого не происходит. Русский с ругательством поднимается по ступеням, забредает в зал собраний и падает на первый попавшийся стул. — Господи, как вас так угораздило?.. — восклицает Австро-Венгрия, едва завидев его на пороге. Босниец подле него роняет на пол стопку отчётов. Они оба подбегают к России и обеспокоенно рассматривают рану на его животе. — Германская Империя погиб. — оповещает их русский. Австриец замирает на несколько мгновений. Новость о смерти брата его ничуть не радует, несмотря на все, что тот натворил. — Надеюсь, он будет покоиться с миром. — вздыхает Австро-Венгрия, отвернувшись. — Думаю, вы бы хотели увидеть своих друзей напоследок. Я схожу за ними. — говорит австриец России подчёркнуто спокойно, хотя его выдают бегающий взгляд и дрожащий голос, и бежит к выходу. — Почему вы не пошли с отцом? — спрашивает Босния, протягивая русскому пачку бинтов из своего кармана. Тот пожимает плечами. — Он вместе с РСФСР ушёл ещё утром на… Территории Германской Империи. Я не сумел его дождаться. — Россия горько усмехается. Он знал, что ему нужно было торопиться, и предчувствие не обмануло. Босниец собирается сказать что-то ещё, но из коридора доносится грохот. — Šta je bilo? — выглядывает Босния в коридор. Испуганный взгляд и искаженные му́кой черты лица австрийца красноречивее тысячи слов говорят ему, что что-то не так. — Szív. Élesen fájt. — цедит Австро-Венгрия хрипло, сползая по стене на пол возле упавшей вешалки. Кажется, будто ему не хватает воздуха. — Hozd a gyógyszert. — просит он боснийца, и тот бегом возвращается к столу, где они сидели несколько минут назад. Достаёт из сумки под столом какую-то бутылочку. Наливает воду в стакан из стоящего тут же кувшина. Добавляет в воду часть содержимого бутылочки и возвращается к австрийцу так быстро, как может. Тот выпивает стакан воды залпом. — Как ты? — встревоженно уточняет Босния, взяв его за руку. Австро-Венгрия кашляет. — Пока лучше не становится. Наверное, нужно немного подождать. — нарочито легкомысленно заявляет австриец. Но в его разум начинают прокрадываться подозрения. — Проверь, как там Российская Империя. — просит он боснийца. Тот без возражений уходит, а сам австриец лихорадочно прислушивается к себе. Уж не настал ли его конец? Конечно, думать о таком не хочется, но… Австро-Венгрия почувствовал себя странно ещё вчера вечером. Он рассказал об этом Боснии, и они вместе спросили совета у Швейцарии. Швейцарец осмотрел австрийца и посоветовал ему лекарство. Наверное, он бы сказал, если бы был серьезный повод для беспокойства. Или… Повод появился только сейчас? — Он… Тоже погиб. — из зала возвращается потерянный Босния. Перед его глазами стоит образ умершего с улыбкой на лице Российской Империи. Австро-Венгрия прижимает боснийца к себе. — Тебе… Страшно? — вдруг спрашивает Босния. Кажется, он проверил связь. Австриец пожимает плечами и в очередной раз шипит от боли. — А что если… Я умираю? — Австро-Венгрия размышляет вслух как можно беззаботнее. Он не хочет верить в такое развитие событий. Не теперь, когда у них с Боснией наконец-то всё наладилось! Босниец заражается его паникой. — Почему ты так думаешь? — испуганно уточняет он. Но австрийцу нечего сказать. Он и сам не знает, как такое могло прийти ему в голову. — Нужно немного подождать. Лекарство скоро подействует. — выдыхает Австро-Венгрия с болезненным стоном. Лекарство не действует. — Наверное, это всё?.. — несмело предполагает австриец некоторое время спустя. Он бледен, с его лба стекает холодный пот, а дыхание частое и рваное. Уже нет смысла чего-то ждать. Босния в ужасе молчит. — Volim te,kincsem. — Ты… Не можешь умереть вот так! — всхлипывает босниец после его слов. Австро-Венгрия молча целует его в макушку. — Если это всё же случится… — босниец пытается улыбаться сквозь слёзы, но у него не слишком хорошо получается. — Я дождусь нашей встречи. Даже если мои чувства вдруг угаснут, я полюблю тебя снова. — Я люблю тебя, kincsem. — шепчет Австро-Венгрия, обнимая юношу. Его клонит в сон. Австро-Венгрия засыпает вечным сном на руках у рыдающего Боснии в одном из многочисленных коридоров дворца.

***

— Когда он очнётся? — Французская Империя крутится вокруг скамейки на главной площади, на которой лежит русский. — Угомонись, не всё сразу. — закатывает глаза Пруссия, успевая подавать старшему австрийцу нужные ему хирургические инструменты. Сам Австрия тем временем зашивает глубокую рану на животе русского. Пятнадцать или двадцать минут назад он проделал ту же процедуру и с Германией. У него с пруссаком за это время появился вагон и маленькая тележка вопросов, но пока некому было на них ответить. Австриец едва успевает закончить с раной русского, как у стелы в самом центре площади появляется третья страна. Австрийская Империя с ужасом признает в ней собственного сына. — Иди, позаботься о нем. — пруссак легонько подталкивает в спину застывшего австрийца. — Я присмотрю за Россией. — обещает он, а потом переводит взгляд на француза. — А ты попроси какую-нибудь страну позвать Королевство Венгрию. — велит Пруссия, указывая на дорогу в нескольких метрах от площади. По ней весьма удачно прогуливается Империя Цин, и Франция неохотно отходит от русского, чтобы выполнить просьбу. Когда Пруссия и Австрия заканчивают осматривать всех трёх новоприбывших великих держав, им остаётся только ждать. Пруссак болтает с вернувшимся Французской Империей, Австрийская Империя обсуждает состояние сына с Венгрией. Всем им кажется подозрительной одновременная смерть стольких стран. Первым в себя приходит Австро-Венгрия. Старший австриец выдыхает с заметным облегчением, когда слышит болезненный стон рядом. Голова его сына покоится на коленях Венгрии, и та ласково перебирает его волосы. Австро-Венгрия блаженно улыбается. Австрийская Империя украдкой делает то же самое, прежде чем броситься проверять состояние сына. Он не спешит забрасывать его вопросами. Лучше дождаться, пока все новоприбывшие страны придут в себя. Следующий на очереди — Германская Империя. Он гордо отказывается от любой помощи отца, рассматривает зашитую рану на груди со всем возможным скептицизмом и разглядывает Французскую Империю с раздражением. Француз на правах законного супруга не отходит от русского ни на мгновение и ласково касается его волос, рук, головы, плеч. Немец задыхается от ревности и требует у отца объяснений. У Германии есть одно предположение, и оно ему совсем не нравится… — Не твоё дело, кто я. — холодно бросает Франция вместо пруссака. Он прекрасно помнит рассказы Царства Польского об отношении немца к русскому. Но… Француз ещё не знает, что Германия с того момента зашёл намного дальше. А немец и не спешит распространяться об этом. Он лишь спокойно интересуется здоровьем России. Но Пруссия отвечает уклончиво. Он тоже относится к сыну со здравой долей опасения. К вящей радости Германской Империи, француз, окончательно разнервничавшись из-за долгого пробуждения русского, уходит наматывать круги вокруг площади. Но пристальный взгляд Пруссии всё равно не позволяет немцу подойти поближе к России. Франция уходит на, наверное, миллионный круг вокруг площади, когда русский наконец приходит в себя. Германия любуется растерянным Российской Империей, пока Пруссия интересуется его самочувствием. — Рад тебя видеть, Пруссия. И тебя, Австрия. — тепло улыбается им Россия, расписав своё самочувствие в мельчайших подробностях. — Я скучал. — негромко говорит пруссак, касаясь руки русского. Та даже спустя годы скрыта шёлковой перчаткой, что вызывает у Пруссии чувство ностальгии. — Я тоже. — менее охотно признаётся Австрия, больше заинтересованный сыном. Русский осматривается по сторонам, стараясь игнорировать нежную улыбку немца. — А Франция?.. — полувопросительно уточняет Российская Империя. Пруссак усмехается, уже представляя их момент встречи. — Сейчас вернётся. Он перенервничал, пока ждал тебя. — В каких вы отношениях с этим… Французской Империей? — одновременно с отцом спрашивает Германия, недобро сощурившись. Русский хмурится. Кажется, в немце что-то изменилось. — Мы женаты. — коротко отвечает Россия и отворачивается. Лицо Германии застывает в жуткой гримасе. — У вас восхитительное чувство юмора, mei… Господин Российская Империя. Пожалуйста, ответьте честно. — ласково тянет немец, и русский вздрагивает. Но от дальнейших расспросов его избавляет появление француза. Французская Империя возвращается на площадь, угрюмо смотря себе под ноги. Пруссия с намёком прокашливается, и француз тут же поднимает голову. — Франция… — вопреки дрожащим рукам, на губах России расцветает неуверенная улыбка, и он шагает навстречу французу, слегка пошатываясь. Тот лишь задорно смеётся, выдохнув с заметным облегчением. — Давно не виделись, mon amour. — и разводит руки в стороны, приглашая русского обняться. Конечно, Россия так и поступает. Он цепляется за Францию так, будто тот может исчезнуть в любое мгновение. — Mon Dieu, tu m'as tellement manqué, tellement manqué… Nous nous sommes enfin rencontrés, mon cœur. — французские слова после векового перерыва ложатся на язык неохотно, и у русского даже проскальзывает сильный акцент, но это не волнует ни его, ни француза. — Tout ira bien maintenant. — растроганно шепчет Французская Империя, крепко сжимая Россию в объятиях. Он медленно наклоняется к русскому, но тот первым придвигается ближе и целует супруга, который охотно отвечает тем же. Их радость встречи ожидаемо разрушает Германия. — А мы ведь клялись друг другу в верности в доме Ватикана… — немец мягко укоряет Россию, картинно качая головой. Его подозрительно спокойный вид скорее всего означает, что он в ярости. Русский вздрагивает. Он бы в жизни не подумал поклясться в верности кому-то, вроде Германии. Более того, в своей клятве Россия обещал совсем другое. — Что ты имеешь в виду? — хмурится Королевство Пруссия, кажется, начиная о чем-то догадываться. — Должно быть, это недоразумение. — отмахивается от слов немца Французская Империя, крепче прижимая к себе супруга. — Mon amour, поясни, пожалуйста, что он имеет в виду. — тон француза спокоен и безмятежен: у него не возникает даже мысли, что русский мог захотеть пойти под венец с Германией. Россия вздыхает. Все, включая немца, с замиранием сердца ждут его ответа. А ему совсем не хочется признаваться в произошедшем. Но… Это ведь Франция. Он не осудит. — Когда Германская Империя выиграл войну, он угрозами и шантажом принудил меня заключить с ним брак. — медленно произносит русский, внимательно следя за реакциями всех присутствующих. На площади повисает тишина. — Ч-что он сделал? — переспрашивает Французская Империя в ужасе. Россия повторяет свои слова как можно равнодушнее. Немец самодовольно усмехается на его реакцию. — У нас с Российской Империей была чудесная супружеская жизнь последние несколько месяцев, а уж каким был супружеский д… — как бы невзначай роняет Германия, смотря прямо в глаза французу. Кажется, он рассчитывает рассорить его и Россию. Французская Империя не даёт ему договорить и хватается за шпагу. Немец относительно успешно защищается, пока в дело не вступает пруссак. — Какого чёрта ты натворил, Германия? — Пруссия в ярости замахивается саблей на немца. — Я лишь пытался стать счастливым. — отмахивается Германия, не сводя глаз с русского. — Так и будете стоять и смотреть? — усмехается немец. — Франция, мы можем уйти? — Российская Империя не желает оставаться рядом с Германией ни единого лишнего мгновения. Француз неохотно прислушивается к его словам и убирает шпагу. — Нам тоже пора. — заявляет старший австриец и машет рукой пруссаку. Он и венгерка по привычке быстро шагают вперёд. — Вы можете идти помедленнее? — спокойно просит Австро-Венгрия. Он до сих пор не исправил… Созданную Германией проблему с его ногами. Младшему австрийцу не нравится даже мысль, что ему придется рассказать об этом отцу, но… — Что ты там плетёшься? — Австрия оборачивается и останавливается, дожидаясь, пока Австро-Венгрия их догонит. Венгерка взглядом указывает на хромоту младшего австрийца, на что старший хмурится. У него уже появилась догадка, что произошло с его сыном. — Германия пару лет назад сломал мне ноги, а кости неправильно срослись. Я сам тогда был… Слегка не в форме, а потому не смог что-то исправить. — легкомысленно поясняет Австро-Венгрия. Он привык к постоянным просьбам Боснии сходить к Швейцарии с этой проблемой, и даже почти согласился, но после победы немца навалилось столько проблем, что было уже не до походов к швейцарцу. Увы, Австрию и Венгрию такое объяснение не успокаивает, судя по их шокированным лицам. — Не переживайте, я уже привык. Почти не болит. — спешит добавить Австро-Венгрия с улыбкой. Старший австриец и венгерка переглядываются. — Я убью его. — шипит Австрийская Империя, хватаясь за шпагу и быстро шагая к немцу. Ни Венгрия, ни Пруссия не пытаются его остановить. Австро-Венгрия лишь отводит взгляд. И без того раненому Германии сложно противопоставить что-то разъяренным великим державам. Первый удар австрийца он не успевает отразить. Все последующие — тем более. — Оставь его здесь. — бросает Пруссии Австрия, уходя. — Есть страна, которая разберётся с ним куда лучше нас всех. Пруссак кивает. Он смотрит на сына с сожалением, и даже на мгновение хочет помочь ему, но в итоге просто уходит в другую сторону. — Почему ты сразу не сказал? Давай, обопрись на меня. Поверить не могу, что ты так ходил столько времени. — слышит Пруссия за спиной ворчание старшего австрийца.

***

Германия не знает, как долго он лежит на все той же площади без сознания. Немец чувствует себя омерзительно. Сейчас у него только два желания: узнать, что сейчас с Россией, и попить. Германия с трудом встаёт на ноги и сразу хватается за ближайшее дерево: в глазах резко темнеет, а голова неожиданно кружится. Постояв так минуту или две, немец идёт вперёд. Он надеется, что куда-нибудь выйдет. От площади идёт широкая дорога со множеством ответвлений, и Германия идёт по ней прямо. Это оказывается верным решением. Германская Империя натыкается на роскошную резиденцию. Его внимание привлекает табличка «Часы работы: с 9 до 18, без перерывов и выходных» на воротах. Немец приходит к выводу, что это не жилой дом, а какое-нибудь государственное учреждение (на магазин или место развлечения эта резиденция даже издалека не походит). Он решает заглянуть и поинтересоваться, что ему делать дальше. Входная дверь открыта, и Германия смело заходит. Он оказывается в гостиной. В самом её центре располагается длинный диван, на котором сидят две страны, мужчина и женщина. — Какие страны почтили мой дом своим присутствием. — язвительно бросает мужчина, первым заметивший незваного гостя. Немцу не нравится, что эта страна явно знает о нём достаточно, когда он сам пребывает в неведении. — Садись, не стой в дверях. — Германия вскидывает бровь. Почему какая-то незнакомая страна обращается к нему так фамильярно? — Кто вы? — немец садится слева от женщины и выжидающе смотрит на них обоих. Мужчина откидывается на подушки и скрещивает кончики пальцев. — Меня зовут Королевство Уэссекс. Я и мои близкие занимаемся организационными вопросами в этом городе. — представляется он. Германия кивает. Значит, он пришёл по адресу. — Я — отец Британской Империи. — после этих сказанных с гордостью слов немец понимает: кажется, он не дождётся ни ответов на свои вопросы, ни помощи, ни чего-то ещё. — Приятно познакомиться. — выдавливает Германия, мысленно проклянув британца. Даже на том свете он умудряется портить ему жизнь! — А мне — нет. — хмыкает Уэссекс, из-за чего женщина рядом с ним вздыхает. — Предлагаю перейти к делу. Моя должность требует, чтобы я выделил тебе дом и предложил работу. — Так сделайте это. — пожимает плечами немец. Интересно, что за работа может быть в этом городе? Она точно не связана с политикой — формально ведь у мертвых стран нет территорий. — Конечно, я это сделаю. — соглашается Уэссекс и хмуро косится на стопку каких-то бумаг на столе. — Но… — он морщится как от головной боли, пока пытается подобрать слова. — Обычно страны, имевшие с кем-то конфликты при жизни, в состоянии уладить их самостоятельно. — вдруг заговаривает женщина. — Но ты перешёл дорогу всем, кому мог. На месте Уэссекса я бы избавилась от тебя прямо сейчас. — на ее лице нет ни гнева, ни отвращения, ни чего-то в этом роде. На ее лице лишь застывшая ледяная маска, будто бы ее совсем не волнует тема их беседы. — Не ты первый, не ты последний, к сожалению. Я видел стран намного хуже тебя. — Уэссекс тщательно подбирает каждое слово. Германии совсем не нравится этот тон: у него плохое предчувствие. — И у меня был способ справиться со всеми ними. Иначе как бы я поддерживал порядок в этом городе? — Не тяните. — требует Германская Империя с бравадой. — Почему я вообще должен прислушиваться к вам? — Конечно, ты не обязан. Но, поверь на слово, тебе лучше прислушиваться ко мне и моим близким. — на лице Уэссекса на мгновение мелькает пугающая улыбка. Впрочем, недостаточно пугающая, чтобы обеспокоить немца. — Итак, вот ключи от твоего дома и карта, чтобы ты до него добрался. — Уэссекс выхватывает из середины стопки лист бумаги и протягивает его Германии. — Загляни ко мне завтра утром. — И с чего бы мне это делать? — насмешливо уточняет немец. Нет уж, завтра утром он попытается разыскать Российскую Империю. И Австро-Венгрию. — К тому же вы так и не сказали, что меня ждёт. — Не переживай, скоро узнаешь. — заверяет его женщина. — Скорее, чем ты думаешь. — Пока ваши угрозы совсем не впечатляют меня. — качает головой Германия, рассматривая карту. Далековато от дома Уэссекса его поселили… Хотя, это даже лучше. Вдруг он наткнется на дом России по пути? — Мы просто не хотим портить тебе интригу. — женщина холодно улыбается на пару мгновений, но тут же возвращает привычное выражение лица. — Ладно, Королевство Уэссекс — отец Британской Империи. Неудивительно, что он заранее возненавидел меня. А у вас какая причина? — Германия едва не закатывает глаза. Этот цирк начинает ему надоедать. — Французская Империя и Третья Республика — мои потомки. — поясняет женщина. Немцу остаётся только вздыхать. Разумеется, сначала Великобритания, теперь Франция. Удивляться нечему. — Конечно, мы не ладим, но они по-прежнему моя семья. Это важно для меня. — Франкское Государство права. — подтверждает Уэссекс, даже не смотря на немца. Германии ещё только предстоит узнать причину. — Великобритания хотел бы, чтобы я занялся этой проблемой и обеспечил спокойную жизнь его другу. — Я и не рассчитывал на непредвзятое отношение с вашей стороны. — фыркает Германия и наконец решает уйти. Ему нужно столько всего успеть до конца дня. Немец даже не подозревает, что его ждёт.