утонуть в реке из слёз и печали

Как только за прикрытым фанерой окном раздался подозрительный шорох, Босния на автомате схватился за лежащую на полу шпагу и бесшумно вскочил на ноги, готовый защищаться. Прошло несколько секунд, прежде чем босниец осознал происходящее, оценил потенциальную угрозу и медленно опустился обратно на матрас, временно заменяющий ему место для сна. — За окном три страны. — шёпотом оповестил он немца, заметив в пробивающемся сквозь шторы на целом окне свете луны его открытые глаза. — Я знаю. — тоже шёпотом отозвался Германская Империя с дивана, не став комментировать чрезмерную реакцию юноши. — Они заинтересовались тобой, ничего удивительного. — немец зевнул и продолжил прислушиваться к шороху за окном. Босниец не стал удивляться тому, что здесь набег на чужой дом посреди ночи — это не что-то из ряда вон выходящее. Вместо этого он порадовался, что не пошёл в свой новоявленный дом и согласился остаться ночевать у Германии. К тому же немцу явно польстило, что босниец чувствует себя безопаснее рядом с ним. — Что мы будем делать? — поинтересовался Босния, вслушиваясь в тихие разговоры за окном. Он никак не мог понять, что это за страны и на каком языке они говорили. — Ждать. — пожал плечами Германия. — Может, у них хватит ума уйти. А у нас будут проблемы, если мы попытаемся избавиться от них до прямой угрозы. Босния догадался, что это ещё одно бессмысленное местное правило. Но сейчас он не хотел рассуждать о несправедливости, так что вновь вслушался в незнакомую речь, иногда переглядываясь с Германией. Внезапно раздался глухой стук и вскрик. Шёпот и шорох за окном стихли. Босниец и немец одновременно напряглись, пытаясь понять, что случилось с незваными гостями. Вряд ли такие личности могли просто передумать и оставить их в покое. Но как только Германия тихо поднялся с дивана, чтобы выйти на улицу и проверить, за окном раздалось пение. Голос этой страны был нежным и мягким, каким впору петь колыбельные, но на лице Боснии отразился чистый ужас. — Ak je dugo tvrdo spala, jača hoće bit, ak je sada u snu mala, će se prostranit. — обладатель ласкового голоса легко тянул каждую гласную, постукивая чем-то по стене дома, прежде чем остановиться у самого окна. — Я знаю, что ты не спишь, moje najdragocjenije blago. — фыркнул он снисходительно. — Впусти меня, пожалуйста. — вполне вежливая фраза в его устах прозвучала зловеще. Босния вновь поднялся на ноги, но тут же сел обратно и растерянно взглянул на немца. Германская Империя хотел бы задать ему миллион вопросов, но решил отложить их на потом и сразу уточнил: — Он опасен для тебя? — к его сожалению, Босния медленно кивнул. — Настолько, что я бы с большим удовольствием предпочёл компанию Рейха. А он трижды пытался убить меня. — пояснил босниец как можно небрежнее, но беглые взгляды на окно выдавали его с головой. Германская Империя задумался, как им стоит поступить, но его размышления прервал сильный удар в и без того хлипкую входную дверь. — А тебе по-прежнему нравится испытывать моё терпение. — картинный вздох. — Ничего, не торопись. Я ведь обещал, что больше не оставлю тебя. У немца появилось нехорошее предчувствие насчёт отношений боснийца и незваного гостя, но он ничего не спросил, стараясь побыстрее что-нибудь придумать. — Он просто выломает дверь, если я не открою. И он все равно не уйдёт. Нужно открыть. — пробормотал Босния с таким несчастным видом, что Германская Империя ещё больше разуверился в необходимости открыть дверь. — Ты уверен? — неохотно уточнил немец. Босниец — уже давно взрослая и независимая страна, и он в состоянии самостоятельно принять решение. А сам Германия будет поблизости и вмешается, если незваный гость позволит себе лишнего. — Нет. — пожал дрогнувшими плечами Босния, медленно отпирая дверь. Стоило Боснии щёлкнуть замками на двери, как Независимое Государство Хорватия тут же оказался у порога и вошёл в дом. Босниец сделал резкий шаг назад, но хорват пока не торопился приближаться к нему. Он лишь молча смотрел на Боснию так, как обычно изголодавшийся человек смотрит на тарелку самой свежей и вкусной еды. — Nedostajao si mi, moje najdragocjenije blago. — проворковал Хорватия, одним движением сократив расстояние между ними и притянув боснийца к себе. — Хотя ты, наверное, предпочитаешь, чтобы тебя звали сокровищем только по-венгерски. — посмеялся хорват, невесомо оглаживая запястья Боснии. — Прости, ничего не могу с собой поделать. Кто ты для нашей страны, если не бесценное сокровище? — Нет никакой «нашей» страны. — вяло возразил Босния, стараясь не кривиться от отвращения, пока холодные подушечки пальцев проходились по его шрамам на руках. — Ты хорват, я босниец. У нас нет ничего общего. — А я надеялся, что за столько лет ты успел выбросить из головы эти глупости… — разочарованно вздохнул Хорватия. — Ты был, есть и будешь хорватом. Просто с другой религией. Я всё понимаю. Ты лишь хотел хоть как-то отделиться от этого проклятого серба. — будто бы успокаивал он Боснию. Ислам в страну боснийца принес Османская Империя ещё несколько веков назад, когда ни самого юноши, ни Сербии ещё даже в ничьих мыслях не было, но хорват игнорировал этот факт с бараньим упрямством. — Я не сомневаюсь в своей национальной идентичности. — процедил Босния, со всей силы оттолкнув Хорватию. Тот нахмурился на пару секунд, но быстро вернул доброжелательную улыбку и вновь подошёл ближе. — Ты остался прежним. — протянул хорват с ностальгией. — Ничего, это поправимо. Теперь, когда ничто не сдерживает меня, я смогу изменить куда больше, чем тогда. — его улыбка стала мечтательной, и босниец быстро решил, что даже думать не хочет про то, что собрался менять его «старый знакомый». — Итак… — Хорватия бегло осмотрел мелкие предметы на полках. — Тебе нужно забрать какие-нибудь вещи, прежде чем ты пойдёшь со мной? — Ne idem nigde. — Босния крепко скрестил руки на груди, чтобы не было заметно, как они дрожат. Хорват посерьёзнел и задумался. — Žao mi je, teško mi je razumjeti nagovještaje. — сказал он после долгой паузы. — Hoćeš da još inzistiram? — Ne, želim da odeš i da mi više nikad ne dođeš. — терпеливо пояснил босниец и покосился на немца, чтобы убедиться, что тот внимательно следит за их разговором. — Sve je to zbog Austro-Ugarske, zar ne? — сделал свои выводы Хорватия. — On nije Hrvat i nikad ti neće biti dostojan par. — недовольно заметил он с искренним возмущением на лице. — Ali ja ga volim i želim da provedem ostatak života sa njim. — без всякого смущения заявил Босния, из-за чего хорват пренебрежительно скривился. — Вижу, ты не настроен на теплые разговоры. — Хорватия нахмурился, прежде чем вернуть обманчивую улыбку. — Но ты сам убедился, что здесь опасно. Ты ведь не хочешь каждый день засыпать и переживать, проберётся ли кто-то в твой дом ночью? Пойдём со мной. Я могу предложить кое-что получше этой промерзшей и полуразвалившейся хибары. — хорват взял боснийца за руку и внимательно посмотрел на него, своим пугающим взглядом намекнув на желаемый ответ. В это время немец только закатил глаза. Разумеется, он знал, что его дом не в идеальном состоянии. Но дом Хорватии никак не мог быть лучше — все дома здесь были примерно одинаковыми. Чем мог похвастаться хорват? Стеклом в окне вместо фанеры? Что ж, Германия теперь не настолько богат, чтобы каждый раз чинить разбитые окна, а неприятности с ними случались стабильно. И Хорватия точно не был в числе любимчиков Эссекса, чтобы иметь у себя дома горячую воду или отопление. — Я не для того несколько раз сбегал от тебя, а потом много месяцев скрывался за пределами города стран, убив этим собственное здоровье, чтобы куда-то идти с тобой. — Босния и без этих знаний брезгливо отдернул руку и отошёл на пару шагов назад. Немец же оторопел. Любой стране было известно, что покидать город надолго — худшая из всех возможных идея. Насколько же ужасен был хорват, если Босния предпочёл рискнуть жизнью и не стал искать защиты у Британской Империи или будущей Четвёртой Французской Республики? СССР? США? Любого другого из союзников? — Верно, ты сбегал. — раздражённо признал Хорватия, скрестив руки на груди. Ход разговора ему не нравился: он рассчитывал быстро забрать боснийца и уйти. — Но я всегда находил тебя! Да и разве моя метка на твоём теле не лучшее доказательство того, что ты всегда был предназначен мне? — Не понимаю, о чем ты. — пожал плечами Босния, скрыв довольную улыбку. Хорват снисходительно усмехнулся, придвинулся как можно ближе к боснийцу и медленно отодвинул воротник его рубашки вбок, обнажая ключицу. — Koji vrag? — взъярился Хорватия, не увидев ожидаемого. Босния не повел и бровью. — Ещё в восьмидесятые стало возможным вылечить шрамы лазером. — рассказал об очередном новшестве босниец. Германия задумался: а воспользовался бы подобной услугой Российская Империя? Как бы он поступил со шрамом от немецкой сабли? — Я сразу же избавился от каждого оставленного тобой шрама. — Koliko su ti ovi slavenski idioti isprali mozak da se sramiš našeg odnosa? — хорват сразу же перестал злиться и теперь глядел с сочувствием. — Sada te samo moram pokupiti… — Već sam rekao da ne idem nigde. — повысил голос Босния и, прежде чем Хорватия успел возразить, подхватил лежащую неподалеку шпагу. — Izađi i ne vraćaj se. — Босния, мне больно видеть, как ты злишься на меня. Чем я тебя так обидел? — потерянный хорват едва ли не заламывал руки, но босниец был слишком хорошо знаком с тем, как искусно тот может изображать раскаяние. — Я больше не поведусь на твои угрозы и манипуляции. — отрезал Босния, лишь крепче сжав шпагу. — Я слишком долго боялся тебя. Больше не хочу. — Ты же не собираешься ранить меня? — ничуть не забеспокоился Хорватия. Он был настолько в себе уверен, что даже не сдвинулся с места, хотя лезвие шпаги застыло совсем рядом. — В этой части города тяжело с лекарствами. Я могу погибнуть от любой царапины. Неужели ты допустишь это? — босниец действительно замер в нерешительности, и хорват потянул его за руку к двери. — Я знал, что кто-то настолько добрый никогда не допустит такой несправедливости. — довольно заметил Хорватия и вместе с Боснией вышел на крыльцо. Немец хотел было пойти за ними, но этого не понадобилось: после короткого вскрика босниец вбежал в дом с запачканной в крови шпагой и закрыл дверь на замок. — Разве твоя рука дрогнула, когда я умолял тебя не мучить меня, мою семью, других людей и стран? Так почему должен колебаться я? — сквозь зубы вопросил Босния, продолжая крепко сжимать шпагу. За дверью послышался лишь мягкий смех. — Zaslužili su, moje najdragocjenije blago. — голос хорвата звучал так, будто он обращался к ничего не понимающему ребёнку. — Ничего. Завтра без Германской Империи ты уже не будешь таким смелым. Я готов подождать ещё немного. — прибавил Хорватия уже серьёзнее и медленно побрёл к своему дому, оставляя на снегу маленькие пятна крови. Босния неподвижно стоял у единственного целого окна несколько минут, чтобы собственными глазами убедиться, что Хорватия действительно ушёл. Германия ещё раз проверил замки на двери и, подойдя к боснийцу, положил руку ему на плечо. — Хочешь поговорить о нём? — спросил немец без нажима. Босния столько раз слушал его потоки мыслей, что Германии хотелось отплатить той же монетой. Босниец сначала неясно повёл плечами, но через несколько минут всё же заговорил. Немец оторопело слушал его. Он попытался представить, как собственными руками ломает кости голодающего русского, и его затошнило. Теперь, когда Германия понимал, что творил раньше, подобные ситуации казались ему особенно отвратительными. Но это он ещё не дослушал до конца. Потом немец представил русского лишённым зрения и слуха и умоляющим о помощи. Остальное Германия решил даже не пытаться вообразить — настолько омерзительно он почувствовал себя. Босния в его руках уже давно всхлипывал, и немец только бережнее приобнял его. Швейцария много раз повторял боснийцу, что при длительной сенсорной депривации, что и проделал с ним хорват, совершенно нормально испытывать беспричинную тревогу, апатию, невозможность сосредоточиться. Германская Империя повторил это снова и подробно объяснил почему, когда Босния признался, что до сих пор иногда стыдится того, что не выдержал тогда. Босния рассказал, что первое время после своего побега боялся спать без света и в тишине, поэтому обзавелся ночником и радио, которое включал каждую ночь на минимальную громкость. Босния рассказал, как долгие годы вздрагивал от звуков хорватской речи (очень похожей на его собственную, но все же слегка отличающейся). Босния рассказал, что до сих пор ненавидит горячий шоколад, потому что хорват всегда приносил ему чашку, когда обнаруживал, что босниец не сбежал, несмотря на незапертую дверь. Босния рассказал, что не представляет, как признается во всём этом Австро-Венгрии и отцу. Германская Империя мог только качать головой и напоминать боснийцу, что тот ни в чем не виноват. Ни одного подходящего слова не приходило в голову. Как только Хорватии хватило дерзости заявиться к Боснии и потребовать пойти с ним после всего, что он натворил? Лучшее, что сумел сделать немец, — оставить свет включенным и рассказывать что-то боснийцу, пока тот не заснул. Боснию это действительно успокоило. Германия же так и не заснул. Он до утра обдумывал историю боснийца и снова и снова ужасался. Немец знал, что и сам делал ужасные вещи, но… Даже его действия хорвата потрясли до глубины души, особенно теперь, после пережитых сожалений. Наступило утро, и не выспавшийся Германия со вздохом поднялся с дивана и заварил себе кофе. Отметив на календаре «49 дней до часа икс», немец задумался. Он не мог остаться с Боснией на весь день, и хорват прекрасно об этом знал. Значит, боснийцу стоит пойти к стране, с которой ему будет безопаснее. Но к кому?