— Ничего, мне немного осталось. — Британская Империя не находит в себе сил улыбнуться хотя бы вымученно. Угасающий на глазах британец мог бы испугать кого-нибудь постороннего, но Босния уже привык за все то время, что жил у него. Да и как смог бы он показывать свой ужас, когда Великобритания оказался единственным, кто приютил его с дочерью, когда их с Сербией отношения, мягко говоря, пошатнулись? — Будь моя воля, я бы ни за что не стал цепляться за свою последнюю колонию. Увы, статус обязывает.
— Эх, помню, как мы с ним хорошо проводили время у Дойранского озера, а потом он звал к себе моего генерала… — сразу окунулся в ностальгию Болгарское Царство. — Все же… Жаль, что ему суждено было пережить всех своих близких.— Мне не хватает тебя. — дочь боснийца старается не показывать ему своей тоски. — Надеюсь, там ты будешь счастлив. Ты ведь заслужил хорошего отдыха после… Всего недавно произошедшего. — и Босния, и его дочь стараются не называть войну и военные преступления в их стране своими именами.
— А у моей дочери как дела? — нетерпеливо спросил Болгария, едва дождавшись конца рассказа. Босниец, ударившийся в болезненные воспоминания, услышал вопрос не сразу.
— Да, я сделал то, в чем ты меня столь яростно обвиняешь. И что? — Сербия смотрит на него до боли спокойно и до ужаса понимающе. — Я могу даже кое-что добавить. Ты не упомянул, что я разрушил твою резиденцию. Но разве это то, ради чего ты сюда пришел, Босния?
— Да чтоб я знал, зачем сюда пришёл. — разъяренно цедит босниец, жалея, что не может взаимодействовать с окружающим миром. Или это сейчас на пользу ему?
— В таком случае присядь и успокойся. — Сербия отодвигается к краю кожаного дивана, освобождая место, но Босния не спешит устраиваться рядом. Серб пожимает плечами, поправляет повязку, закрывающую то, что некогда было его правым глазом, и вновь берется за отчёты: их он отложил при появлении брата.
— Меня раздражает, что ты ведёшь себя так, будто бы ничего не сделал. — шипит босниец, все же усевшись на диван. Сербия, едва подписав один документ, снова откладывает стопку и внимательно смотрит на Боснию левым глазом.
— И как же я должен себя вести? — спрашивает он не насмешливо, а раздражающе безмятежно. — Ты все ещё мой брат. Даже если тебе взбрело в голову оставить Югославию, спутаться с предателем славянских народов Болгарией и договориться с остальными нашими… Бывшими товарищами. — серб выделяет слово «бывшими» с особым удовольствием.
— То, что ты со мной сделал, даже хуже, чем то, что сделал НГХ. — вздыхает босниец обессиленно. От равнодушия Сербии хочется не то злиться, не то рыдать.
— Ох, НГХ. — понимающе кивает серб, пропустив его слова мимо ушей. — Он уже захотел увидеться с тобой?
— Болгария плохой, Болгария предал славянские народы, Болгария не вернул Сербии двадцать югославских динаров… — передразнил серба болгарин, совершенно не чувствуя себя виноватым. — И что, Сербия стал раздавать тебе советы? — уточнил он не то с удивлением, не то с иронией. — Советы в своем стиле. — скривившись, подтвердил босниец.— Тебе не нужно избегать его. — менторским тоном заявил Сербия. Заметив, что изумленный Босния уже собрался возразить, он жестом попросил его помолчать. — Я не предлагаю тебе вешаться к нему на шею, я предлагаю не сопротивляться его попыткам наладить контакт. Согласись на пару встреч и скажи, что тебе нужно время, нужно привыкнуть, подумать, вспомнить былое… Он заинтересован в твоей благожелательности, и ты сможешь достаточно тянуть время.
— А это не даст ему надежду? — голос и взгляд Боснии были полны скептицизма.
— Конечно, даст. — невозмутимо кивнул серб. — Но у любой ситуации есть свои минусы. Хорватии, например, нужен ты. Он может запросто похитить тебя. Возненавидишь ли ты его? Да. Проблема ли это? Тоже да. Стоит ли твое похищение того? Все ещё да. Иногда плюсы перевешивают минусы, Босния.
— А потом он сказал, что на моем месте решил бы проблему раз и навсегда. — босниец передёрнул плечами. — «Иногда нужно уметь пачкать руки, Босния». — он тоже передразнил брата и недовольно замолчал. А болгарин вдруг задумался. — Его совет не лишен смысла, если честно. — осторожно заметил Болгария под укоризненным взглядом брата. — Я имел в виду совет тянуть время, а не убить Хорватию. — Давай сменим тему. — помолчав, вздохнул Босния. Впрочем, этого не потребовалось: за разговором они не заметили, как дошли до дома боснийца, где уже несколько минут кое-что происходило. — Я только начал, в каком это смысле ты рассказал мне про свое ведение хозяйства всё, что мог? — донёсся из кухни будто бы возмущенный голос османа, но Босния явственно чувствовал в нем беззлобную усмешку. — Отец, оставь моего будущего супруга в покое. — попросил его босниец к огромному облегчению Австро-Венгрии. Тот сразу же обнял возлюбленного, напрочь забыв про все венгерские традиции. — Я просто соблюдал традиции. — Османская Империя едва не закатил глаза, глядя на них. Он чуть выглянул из кухни, чтобы убедиться, что болгарин в порядке: тот почему-то затих в коридоре, пока перебирал бумажные пакеты. Почувствовав на себе взгляд отца, Болгария тут же взбодрился и также вошёл на кухню. — Мы с БиГ тоже соблюдали традиции. — заговорщически шепнул осману болгарин, подмигнув брату. — Ему повезло, что у меня совершенно случайно оказалась бочка с ракией. Что бы он без меня делал? — а это Болгария сказал на полтона громче, чтобы босниец услышал. — Купил бы ракию в магазине? — пожал плечами австриец. Он не видел в этом большой проблемы, в отличие от Болгарии, который скривился так, будто услышал самые мерзкие слова в своей жизни. — Пить ракию из бутылок — настоящее святотатство. — болгарин скрестил руки на груди и отвернулся к окну, всем своим видом изображая оскорбленного жителя Балкан. — Кто не пил хорошую ракию из хорошей деревянной бочки, тот ничего не знает о Балканах. — а Болгария считал себя особенным знатоком: по одной из версий ракия возникла как раз в его стране. — Боюсь, мы, европейцы, и без этого слишком хорошо знакомы со своей пороховой бочкой. — как бы невзначай заметил австриец на правах страны, регулярно страдавшей от происходящего на Балканах. — Эта пороховая бочка удивительно поладила, когда захотела расширить территории за мой счёт. — тем же тоном добавил Османская Империя, глядя исключительно на Австро-Венгрию. — И утвердить влияние Российской Империи, а не мое, в том регионе. — подтвердил тот. — Я в этом не участвовал. — пожал плечами босниец. Он был занят тем, что перекладывал атласные цветы всех оттенков их с австрийцем любимого цвета в красивую коробку с узором. — Если бы не Российская Империя, я бы не стал подписывать договор с Сербией. — болгарин присоединился к брату, сделав вид, что его сейчас не волнует ничего, кроме атласных цветов. — К тому же я сполна поплатился за своё участие. — Кто старое помянет… — махнул рукой осман и посмотрел на часы. — Босния, не мог бы ты оставить нас буквально на пару минут? Я должен сказать твоему будущему супругу своё родительское напутствие. — Я пока схожу за твоими любимыми пирожными. — пообещал босниец, заметив умоляющий взгляд австрийца. — Я скоро вернусь. Босния за пару недель жизни здесь привык, что натыкается на старых знакомых в самых неожиданных местах города, а потому он мог только гадать, кто работает в местной кондитерской (сам он ещё ни разу там не был, хотя проходил мимо каждый день). Удивительно, но одно из его предположений вот-вот собиралось оправдаться. — Здравствуй, Босния. Пришел за чем-то конкретным? — поинтересовался Третья Республика, появившись из комнаты за прилавком с вафельным полотенцем, которым вытирал руки. — Очень советую вот эти пирожные. А те — не советую, их отец испёк. — Поменьше слушайте моего сына, господин Республика Босния и Герцеговина. — из той же комнаты появился Вторая Империя с кислым выражением лица, держа в руках свежий букет полосатых гвоздик. — Прекрати дарить мне неприличные веники. — недовольно бросил он младшему французу, ставя букет в вазу на прилавке. — Si tu étais une fleur, ce serait un géranium. — Et tu serais un oeillet jaune. — не остался в долгу Третья Республика. — Но те пирожные правда невкусные. — суфлёрским шепотом поведал он боснийцу. — Мне стоит поговорить с Уэссексом, чтобы он послал тебя работать в другое место? — вскинул бровь Вторая Империя, слегка толкнув младшего француза в бок. — С каждым годом ты становишься все невыносимее. Хорошо, что я мало видел тебя в детстве. — Каждый раз, когда я думаю, что мы поладили, ты говоришь что-нибудь идиотское. — возмутился Третья Республика, бросив полотенце на комод поблизости. — Как в тот раз, когда… — Вторая Империя накрыл его рот рукой и с доброжелательной улыбкой наконец повернулся к боснийцу. Тот не знал, как реагировать на увиденное. — Прошу прощения за эту сцену. — прохладно произнёс старший француз, смущённый публичной ссорой. — Наши с сыном родственные связи снова оказались слишком хрупки. — А кто в этом виноват? — отдельные слова с трудом угадывались в мычании Третьей Республики, которого Вторая Империя по-прежнему крепко держал. — Что вам угодно? — поинтересовался старший француз у Боснии подчёркнуто вежливо, из-за чего тот почувствовал себя лишним и поторопился сделать заказ, чтобы поскорее вернуться домой. — Видишь ли, mon cher fils, — обратился Вторая Империя к сыну с такой интонацией, что если бы босниец не знал немного французский, то подумал бы, что это было оскорбление или ругательство. — Я считаю, что для хорошего воспитания ребенка нужно три вещи. — Вторая Империя сложил в бежевую коробочку несколько пирожных и перевязал ее лентой. Для этого он наконец отпустил Третью Республику. — Во-первых, деньги, чтобы ни ты сам, ни твой ребенок не росли в нищете. Во-вторых, моральная зрелость. Чему ты научишь своего ребёнка, если сам не вырос? И в третьих, хоть какая-нибудь любовь к детям. Я не представляю, как без нее можно терпеть постоянные детские капризы. И из всего этого я мог дать тебе только деньги. — старший француз картинно развёл руками и не глядя протянул коробку боснийцу. — Мне не нравится, что наследники у нас появляются вне зависимости от наших желаний. Конечно, тогда наши страны точно не останутся без воплощений. Но сколько из них таким образом оказываются нежеланными детьми? Британская Империя оказался куда лучшим отцом, чем я. Радуйся, что он не выгнал тебя тогда. — Да, но сейчас… — попытался возразить Третья Республика. Вторая Империя жестом велел ему замолчать. — А сейчас ты ведёшь себя так же незрело, как я в своё время. — строго заметил он. — Нет нужды напрашиваться на ссору со мной, Troisième République. Британская Империя этому тебя учил? Я знаю, что нет. — Я пойду, хорошего дня… — забормотал босниец, оставив деньги на прилавке. С каждой секундой у него все усиливалось чувство, будто он видел то, что не должен был. — Одну минуту. — к его ужасу, Вторая Империя окликнул его. — Слышал, вы скоро выйдете замуж. — старший француз наклонился так, чтобы босниец не почувствовал себя некомфортно от вмешательства в его личное пространство, и коснулся его руки, держащей коробку с пирожными. — Я могу организовать званый ужин на вашу свадьбу. С хорошей скидкой. — Но не за просто так? — Босния насторожился, как и запланировал Вторая Империя. — Конечно. — ласково улыбнулся старший француз. — Я лишь хочу быть уверен, что вы пригласите моего сына на ваше торжество. — Я подумаю об этом. — пообещал ему босниец. Он чувствовал какой-то подвох в этом предложении, а потому решил рассказать о нем Австро-Венгрии — тот вполне мог заметить что-то, что сам Босния упустил из виду. Вторая Империя благожелательно кивнул и отстранился. Он принёс на витрину новые пирожные взамен купленных, одновременно не переставая наблюдать за уходящим боснийцем. — Я был достаточно убедителен? — как ни в чем не бывало спросил Вторая Империя у сына, когда босниец скрылся за поворотом. Младший француз покачал головой, даже не взглянув на отца. Вторая Империя лишь вздохнул. Он был готов поклясться, что Третья Республика ответил бы отрицательно вне зависимости от своего настоящего мнения. — Je suis désolé. — с видимым усилием выдохнул младший француз, подняв глаза на отца. — Heureux de l'entendre. — нарочито небрежно отозвался Вторая Империя, убирая деньги подальше. — Я знаю, что сильно обидел тебя недавно. Я признал свою вину и принес тебе извинения. Ты принял их. У нас есть ещё какие-то проблемы? Проясни-ка мне свое поведение, я не гадалка на Сен-Лазаре. — Если БиГ спросит Австрийскую Империю, тому не составит труда догадаться, почему ты хочешь поучаствовать в мероприятии, на котором будет Королевство Пруссия. — ответил Третья Республика на прошлый вопрос отца вместо нынешнего. — Я не настолько ужасен, чтобы портить Пруссии день, когда его племянник выходит замуж. — картинно оскорбился Вторая Империя, хотя про себя идею оценил и признал: это было бы в его стиле. — Ты неверно понял мои намерения, Troisième République. — Ты испортишь ему следующий день? — невесело пошутил младший француз. — И там наверняка будет Германская Империя. — Вторая Империя встал напротив сына и оперся спиной на стену. — Помнишь, с чего началось твоё правление? Он провозгласил свою дрянную страну в твоём Версале. И это только начало его отвратительных поступков. Он мне нравится куда меньше, чем его отец, если ты так хочешь поговорить об этом. — Они точно не пригласят Германскую Империю. — с ужасом замотал головой Третья Республика. — Пригласят, вот увидишь. — не согласился Вторая Империя. — Но что-то мы отвлеклись. У нас есть проблемы? — Да, у нас есть проблемы. — излишне резко бросил Третья Республика, выпрямившись. Старший француз невозмутимо вышел из-за прилавка и запер входную дверь, чтобы на этот раз им точно никто не помешал.***
— Они всегда так? — выпалил босниец, едва вернувшись домой. Осман, прерванный посреди своей вдохновенной речи, быстро оценил ситуацию и налил ему воды. Никому из присутствующих не понадобилось уточнять, кого Босния имеет в виду. — Постоянно. — кивнул Османская Империя, усевшись на стул. — Но им полезно ссориться. У них за годы накопилось слишком много невысказанных обид и претензий, а в ссорах они оба постепенно учатся слушать и понимать друг друга. Ты бы видел их лет десять назад — тогда каждый их разговор заканчивался едва ли не дракой. Сейчас они… Стали терпимее друг к другу. Ты мог не заметить этого сразу, но они правда стараются поладить. Нет ничего плохого в том, что у них случаются ошибки на этом сложном пути. — осман минуту задумчиво молчал, будто что-то вспоминал. — Я это к чему? В любой семейной жизни иногда бывают ссоры. Пожалуйста, не держите все в себе и говорите друг с другом. — закончил он нарочито весело. — А на этой ноте мы с Болгарией оставим вас наедине. Да, Болгария? — окликнул он другого сына уже из коридора. Австро-Венгрия положил голову на колени боснийца и взял его за руку. Поза была не самой удобной — они оба по-прежнему были на кухне с жёсткими деревянными стульями, — но отсюда он мог любоваться задумчивым видом своего будущего супруга. И спокойно обдумать свои собственные мысли. Австриец нервничал перед свадьбой. Честно говоря, до сих пор не верилось — кажется, будто ещё вчера Босния, узнав об аннексии, сказал, что ненавидит его, а сегодня они помолвлены и скоро станут законными супругами. Поразительно, как все обернулось! Австро-Венгрия покачал головой, вспоминая свои неудачные попытки наладить отношения и защитить БиГ от ужасов политики. Даже Германия назвал одну из них чрезмерной (не прямо, конечно, но…), а это ведь о чем-то говорит! К слову о Германии. Австриец сгорал от любопытства, размышляя про отношения между своим будущим супругом и своим братом. Австро-Венгрии было известно, почему немец всегда относился к Боснии с долей снисхождения (когда Российская Империя смирился бы со своим браком с Германией, тот больше не собирался запирать его в доме, но при этом БиГ был единственной страной, которую немец мог терпеть рядом с русским без удушающих приступов ревности). Более того, БиГ тоже знал об уготованной ему в случае победы немца в войне роли с того самого дня, как тот велел ему подумать над причиной его интереса к нему, если не раньше. И это было логично — большая часть тогдашних поступков Германии в той или иной мере обосновывалась его чувствами к русскому. Но для Австро-Венгрии было загадкой, почему БиГ понимающе относился к поступкам немца сейчас и не дрожал от ужаса тогда. Босниец на его вопросы только пожимал плечами, а Германия не хотел этим интересоваться — и без того слишком мало стран чувствовали себя спокойно рядом с ним. Последнее оказалось большой проблемой для свадьбы. БиГ первым заговорил о возможности пригласить на неё немца. Его идею никто не поддержал, кроме самого австрийца — тот не смог оставить будущего супруга наедине с возмущенный отцом, обеспокоенной матерью и недовольным дядей. Да и сам Австро-Венгрия думал, что Германия заслуживает быть с ним в этот день. Но его семья так не считала, и они едва не разругались. К какому-то решению они до сих пор не пришли, увы. Самого Германскую Империю это мало волновало. Он заранее был готов к тому, что его не пригласят, а потому сосредоточился на насущных делах. До долгожданного часа икс оставалось всего 35 дней — чуть больше месяца. Немец сказал бы, что томится ожиданием, но это было бы ложью. Он начал отсчёт год назад и сомневался, метался и переживал лишь в самом начале. Сейчас его разум был чист и спокоен и служил Германии хорошую службу: тот сидел возле обогревателя и пытался придумать письмо. В мусорной корзине уже валялся десяток смятых листов бумаги, но зато нынешний, одиннадцатый, был именно таким, каким немец хотел его видеть. Но это было только начало — таких писем Германия планировал написать ещё несколько штук. Около десяти? Может, чуть меньше? Немец пока не знал. Как и не был уверен, что отправит хотя бы половину из них. Впрочем, у него ещё было время подумать.