***
Известие о смерти брата застала Чонгука на внеплановом совете. В помещение врывается возбуждённый Баджи и, забыв о нормах приветствия, бросается к Чонгуку, которого поведение альфы пугает. — Мой господин, — начинает он дрогнувшим голосом, — ваш брат… — Чонгук будто предчувствовал, что весть будет нежеланной и режущей, а сегодня Чон Чонгук броню надеть забыл. — Что, мой брат? — сквозь стиснутые зубы спрашивает тот, а сам верит, надеется, как глупец, что ничего страшного в словах Баджи не услышит. — Вашего брата убили, — Чонгук мгновенно меняется. Он хватает Баджи за шею и вбивает в стену. Ложь. Его брата не могли просто так убить. Нет, это же Хосок, который постоянно выходит победителем, который отменный полководец, который ни за что не оставит его, Чонгука, одного. Ярость брызжет из глазниц Чонгука. Он не может поверить в услышанное. Ведь это тот самый Хосок, который брата ненавидел больше смерти и всегда был готов был назло именно ему не умереть. А как же Юнги, ради которого Хосок жил? Неужели он их всех бросил… Баджи задыхается от сомкнутого на шее хвата. Он точно сегодня отправится на покой. Чонгук слишком остро воспринял известие. Неужели в этом Монстре живут чувства. Он сильнее сжимает свою руку на белой, фарфоровой коже, а после отпускает, и тело валится прямо к его ногам. — Я не поверю, пока лично не проверю, поэтому я отправляюсь на границу, — и без лишних слов Чонгук выбегает из комнаты и уже бегающими глазами ищёт хотя бы Намджуна, который остался бы вместо него на какое время. Но вместо брата его встречает Чимин, который, казалось, не меньше перепуган, но вряд ли из-за брата, скорее всего, из-за Юнги. Чонгук останавливается напротив и смотрит на еле сдерживающегося омегу. Медлить нельзя, нужно срочно ехать к брату, чтобы убедиться в ложности слов. Чимин проходит мимо альфы, лишь бросая ему, даже не оборачиваясь: — Верни его живым, — и омега убегает. Чонгуку показалось, что он увидел лишь призрак Чимина, который попросил его об услуге. Альфа даже не успевает сказать короткое «да», потому что реальность бьёт. Его брат точно жив. Его сердце бьётся. И он, Чон Чонгук, ни за что не позволит этому сердцу закончиться биться, поэтому он спешно раздаёт распоряжение и уже взбирается на коня, когда видит, что к нему бежит перепуганный Намджун. — Какого чёрта, Чонгук? Что за шутки по поводу Хосока? — Вот мы сейчас и посмотрим, что это. Ты временно главный, младшенький, — и Чонгук исчезает. Намджун так и остаётся стоять и смотреть в даль удаляющемуся Чонгуку. Весть о смерти брата застала Намджуна тогда, когда он решил с омегой наконец-то поесть. Тогда к нему ворвались в покои и сообщили весть. Он не стал ждать, поэтому кинув Джину быстрое: «жди здесь», уходит искать брата. Ну и нашёл его, а в итоге ничего не узнал. Теперь он вообще временно заменяет Чонгука, что представить себе невозможно. Если бы это был не Чонгук, то Намджун бы понял, но тот, кто свою власть с родным братом даже не стал делить, то здесь просто в голове не укладывается. Но сейчас альфа и думать не хочет, он верит, что Чонгук вернётся вместе с братом, потому что не может Хосок оставить их.***
Новость о смерти сына застала Ли в его покоях. Он несколько раз переспрашивает, ибо тот не может поверить в реальность этих слов. Его Хосок мёртв. Да нет, видимо, это какая-то ошибка, кто-то точно решил пустить ложную информацию. Ведь омега только вчера видел сына, который заходил и заверял его, что вернётся в скором времени и просил, чтобы тот присматривал за Юнги, потому что его омега восприимчивый до безумия. Первое, что он делает, — отрицает. Он никогда бы не подумал, что тот, кто со смертью почти за руку вступает, наконец-то вложит свою ладонь. Нет. Только не Хосок, ведь он тот мальчик, которого Ли навсегда запечатлел в своём сознании. Постоянно плачущий от ударов брата, боящийся лишнего шума и шороха, всегда бегущий во время грозы к папе. Сейчас в голове уже другой образ, повзрослевший. Хосок возмужал и стал менее открытым и приветливым, годы изгнаний и постоянные военные конфликты оставили на нём свой след. Он стал закрыт и смирён. Но только не перед одним омегой. Только перед Юнги Хосок становился собой, и Ли это явно ощущал и видел. Только с ним его ребёнок поистине счастлив и чувствует себя обычным Хосоком, которым был когда-то, когда-то, пока его жизнь кардинально не поменяли. Ли сдерживается, чтобы порывы гнева и отчаяния не взяли своё. Он умеет контролировать своё состояние, поэтому просто смотрит перед собой пустым взглядом и молится, он верит, что его сын, его первенец, который был подобен солнцу, абсолютно живой и ему больше ничего не угрожает. Увы, человек так устроен, что он будет придумывать любые оправдания, чтобы быть уверенным в своей правоте. Ведь всегда больного, когда теряешь близкого тебе человека. Ты стараешься выстроить идеальную картину, где всё прекрасно, где идёт преобладание лишь ярких цветов, но всё в один момент может быть перечёркнуто толстым слоём чёрной краски. Печальный лепесток падёт тебе под ноги с кровью твоего ребёнка, и ты, беря его, прикладываешь к своему сердце, молча пропитываясь уходящей энергией того, кто ещё днями ранее тебе улыбкой день озарял, а сейчас он заснул вечным сном и не внемлет твоим молитвам. Тяжёлая утрата, которую не по силе вынести родитель. Ли слишком любит своего Хосока, он не посмеет верить в то, что он бросил горячо любимого папу. Хосок не умеет делать больно близким, а уж тем более после того, как тот пообещал тем, кем дорожит, что вернётся без единой царапинки. Так оно и вышло, но только не вернулся и не с царапиной, а с дырой ниже сердца. Терять свою кровь — поистине тяжелая и непосильная ноша, но он, Ли Дон Ук, не позволит мрачным мыслям терзать свой разум, потому что пока лично не убедится, не поверит. Поэтому и садится на софу и устремляет свой взгляд далеко вперед. Туда, где виднеется скакун Чонгука, а следом и широкая спина альфы пропадает. Он вернёт его сына, он вернёт брата, потому что Чонгук любит и дорожит своими братьями. Он не посмеет расстроить папу.***
Прохладный ветер и снег летят в лицо и обжигают его, но Чонгук не обращает внимание на жгучую боль, поэтому не перестаёт гнать своего коня. Тяжело пробираться в такую погоду, но когда там, на границе, где-то лежит обессиленный брат, истекающий собственной кровью и вторящее одно «Юнги», силы берутся сами, почти из неоткуда. Несколько жалких километров, метров, которые разделяют его от собственной крови. Впервые Чонгук так боится, боится, что сможет не успеть и сможет потерять свою родню. Он просит Хосока не бросать его, он выговаривает только слово «Живи». Пока Чонгук не доберётся до брата он не перестанет произносить это, он не устанет с закрытыми глазами говорить одно и тоже. Несмотря на всю свою неприязнь, на всю свою ненависть к брату, Чонгук бы никогда не решился на братоубийство, потому что уже говорил, что сильно привязан к этим двоим. Они для него родная кровь, даже если он выказывает свое неуважение и лютую ненависть. Уберечь хотел. Отдалить от себя. Никогда не помышлял смертью, потому что они — единственное, что у него осталось. Он не простит себя, если опоздает. Он камня на камне не оставит, он заставит небеса и ад пробудиться, его меч пробудет в кровавом танце, пока полностью не будет напоён. Чонгук потерял своего папу, сокрушил отца, но братьев он лишится просто не может, потому что именно они дают ему силы. Чонгук удивляется храбрости Хосока, его поражает мудрость и смекалка Намджуна. В них есть всё, чего нет в самом Чонгуке. Они справились, несмотря на тяжкую судьбу, что даровал им брат. Они никогда не бросали друг друга, всегда готовы были прийти на выручку. Пусть лучше его будут ненавидеть, но тем самым он не только их сплотит, но и от себя отдалит, значит, убережёт. «Твой свет и теплота для нас, как лето. Забери и отведи нас до розового сада. Приди. Приди. Без такой благодати сухая земля прорастет. Пусть могилы станут тюльпановыми садами. Пусть незрелые грозди поспеют, виноградом станут. Пусть готовится хлеб. Не оставляй меня, не сейчас, не время. Не оставляй меня…» Пока Чонгук считает секунды и проклинает несчастную погоду, пытаясь прорваться через нежелательные и почти непроходимые сугробы, потому что решил скоротать своё время, чтобы добраться как можно быстрее, Хосок открывает глаза и сразу же жмурится. Отчего тут всё бело? — сразу возникает в голове у него. Он встаёт и осматривается. Красивые весенние сады, похожие были в его империи. Обычно там они прогуливались вместе с Юнги, потому что тому нравился запах цветущих трав. Например, его фаворитом был жасмин, который тот мог нюхать часами и потом ещё заплетать цветы в волосы Хосока. Но сейчас он не понимает, что здесь делает, почему на нём белое одеяние и почему он босой. Трава под ногами приятно щекочет и пробирается меж пальцев. Тёплое солнце падает на смуглое лицо и заставляет зажмуриться. Не его время, не Хосока, ибо оно больше подходит Юнги, потому что в нём только может жить весеннее солнце. Альфа прикрывается рукой от навязчивого солнца и начинает свой путь. Такое ощущение, что он попал в самое удалённое место в раю. Но это никак не могло уложиться в голове Хосока, поэтому эту мысль он прогоняет. Он пытается найти хоть одну живую душу, ибо повсюду царит тишина, которая давит и заставляет быть начеку. Он делает ещё пару шагов и пугается. Пугается того, что никого рядом нет, что он в этом проклятом месте совершенно один, что, несмотря на всю красоту здешнего пейзажа, ему не понять этого. Ему бы бежать отсюда, но ноги будто были прикованы к земле, будто ему говорят, что нужно чего-то ждать, а вот что, Хосок бы с радостью узнал. Но он не он, если не пойдёт до конца, поэтому он всё равно вступает, идёт дальше, потому что ему необходимо понять, что здесь творится. Альфа проходит дальше в сад и удивляется, что он в точности такой же, как и у него. Но проблема в том, что он никогда его один не посещал. Значит ли это, что где-то рядом будет Юнги. А может это значит, что Хосок совершенно сошёл с ума. Страх. Он снова пробуждается в Хосоке, и тогда он подрывается. Кто за ним гонится? Почему он, как последний трус, бежит? Потому что не для него, не для Хосока, это тишина, этот вид, это роскошные сады, не для него созданы, поэтому и бежит от этого, поэтому и пытается укрыться, чтобы не видеть то, что напоминает о его омеге. Любая веточка его империи принадлежала именно Юнги. Каждый новый фрукт или ягода, выращенный новый вид дерева или цветка принадлежали именно Юнги. Да само сердце Змея было именно Юнги. Поэтому, даже если он сейчас умирает и у него агония, то это самая невыносимая пытка, которую он когда-либо испытывал. Невыносимо умирать с мыслью, что ты оставляешь своё самое драгоценное сокровище совершенно одно. И Хосок срывается. Он останавливается возле маленького бегущего ручейка, зарывается в его дно пальцами, становится на колени и, запрокинув голову, начинает неистово кричать. Если бы в этом мире были птицы, то они бы содрогнулись и улетели, если бы в этом мире был человек, то он обязательно услышал это отчаяние. Боль давит на грудную клетку. Казалось, что Хосока раздавит под этим напором, что нет ему спасения, от того и мука усиливается, а крик становится громче и ужаснее. Не так он хотел закончить свою жизнь, не так хотел бросить свою омегу, не так… Хосок не замечает, что все его руки в крови, а вода давно стало алой и теперь ручей пускает не прозрачную воду, а с большой лёгкостью уносит хосоковы страдания и боль. Если над смертью Хосока решили поиздеваться, то это самый лучший выбор, потому страшнее этой муки нельзя придумать. Он убежал, он взывал к небу. Но это было глупо, потому что небо всегда глухо. Никто оттуда за тобой не смотрит, а даже если и смотрит, то самый настоящий урод, потому что видит он все страдания и муки людские. Видит, как простая грешная жизнь страдает и, переступив через свои верования, воззвал он спасение, но не своём, а тот, кто погибает из-за него. Привязывая к себе людей, помните, что потом они может поплатиться за эту самую связь. Юнги поплатился своей любовью, а Хосок привязанностью к маленькому, хрупкому существу. Альфа начинает избавляться от крови на руках, пытается привести себя в порядок. Поэтому, спустя несколько долгих мучительных минут, он сидит возле всё того же ручья и слушает его бег. Зачем его прислали сюда, Хосок уже понял. Для того, чтобы он и после смерти покоя не нашёл, чтобы мучался всю свою жизнь, за совершенные злодеяния и зверства. Но глуп тот, кто заправляет небесами, потому что он не просто Хосок, он червь династии Чон, он император целой империи, он Змей, что смыкает свои руки на чужих шеях и душит. Он тот, кто подчинит себе самого непокорного, он тот, кто не посмеет так издеваться над собой. Если это его наказание, то он понесёт от него лишь пользу и не станет надрывать израненную душу. Да, так бы и сделал Хосок, пока чья-то белоснежная рука не коснулась его плеча. Альфа мгновенно реагирует, но не ломает руку, как обычно это делал тем, кто подходит со спины, обычно он разрешал делать это только одному человеку, он оборачивается и, кажется, совершенно выпадает даже из этого мира. Юнги. Его Юнги стоит перед с ним в таком же белоснежном наряде, что и Хосок. Он не может поверить, что видит его перед собой, что он касается его своей рукой. Хосок хочет приблизиться, но Юнги указательный палец прикладывает к губам, в знак того, чтобы тот помолчал и повременил с касаниями. Омега сам берёт его за руку и ведёт за собой. Красивый. Именно такой и есть Юнги. На его волосах покоится связанный венок, который точно связал не он, а его ненаглядный друг. Альфа следует за Юнги и поражается быстроте того. Как он плывёт, он словно летит, будто под его ногами нет земли, а только гладь бесконечно убывающего озера, зовущегося небом. Широкие рукава рубашки омеги, словно крылья, на которые заворожённо смотрит Хосок и оторваться не может. Ему всегда было непонятно, почему Юнги выпало наказание в виде греха. Этот непорочный и чистый омега точно не подходит этому званию. Но, видимо, сущность лени заключается не на поверхности и не у всех она имеет яркое применение. Кто-то её подкармливает и живёт с ней, а кто-то избавляется и живёт с мыслью о её избавлении. Юнги выбрал ни первое, ни второе. Он просто доверился. И благодаря этому доверию его лень не процветала более. Юнги приводит его на обрыв, который будто взялся из неоткуда. Хосок смотрит по сторонам и видит внизу скалы и синее море. Для чего его омега привёл сюда? Почему именно это место? Вечно в его голове творится неразбериха, которая приводит к подобному. Хосок снова пытается подойти к молчащему Юнги, но тот руки вытягивает, снова запрещая. — Да что с тобой? — вырывается у Хосока. Ему не нравится подобная ситуация. — Что со мной? — этот голос. О, какой приятной истомой разносится он по всему телу. Как самый сладкий мёд столицы проникает в тело, заставляя то содрогнуться от сладости и вкусноты. — Я должен был задать этот вопрос именно тебе, Хосок, — Юнги становится к нему спиной, кидая свой взор на синего бушующего бога моря. — Приобретаешь весь мир, а всё одна смерть похитит тебя. Жизнь наша суетная течёт так скоро — один песок. Всё мёртво в памяти: не сама вещь, а тень от вещи, и отрада безотрадна, и страх не страшен. А горе всё больше и больше. Смерть похитила супруга моего, а предательство ближнего — отняло свет. Так чего теперь ждёте, если не тьмы беспросветной? И будет вам тьма. Будет, — Юнги заканчивает свой монолог и вновь оборачивается к Хосоку, смотря ему прямо в лицо, словно хочет сказать, что тот самый предатель — альфа и есть. — Ты не умрёшь, Чон Хосок, слышишь? Ты будешь жить, а если нет, то помни, что можешь сделать один неверный шаг и упасть с обрыва, где уже никакой Мин Юнги или Чон Чонгук тебе не помогут. Очнись, Чон Хосок, давай же, — Хосок жмурится и не хочет более слушать это. Слишком правильно звучат слова его омеги, слишком больно режут сознание. Лезвие так врывается в свежую плоть, что заставляет Хосока зажмуриться и заскулить, прося пощадить. Альфа распахивает глаза и видит перед собой тёмную бездну. Чонгук. Он сидит перед ним на коленях и просит не покидать его. Из его уст даже слетает «Чон», что поражает. Брат, весь испачканный в крови, сидит прижимает к себе своего брата. — Чон Хосок, я запрещаю тебе умирать. Слышишь, ты ещё мне нужен, — кричит на него Чонгук и потом резко подхватывает на руки. — Тебе ещё ума хватило рану перевязать, хоть так немного кровь приостановил, — Хосок не сразу осознает, что происходит. Он смотрит на свою рану, которая действительно перевязана, но он точно не мог этого сделать, ибо даже рукой пошевелить не в силах. А сейчас Чонгук несёт его на своих руках к повозке, на которой его в скором времени доставят в столицу. Неужели он выжил? Да как такое возможно, если он потерял столько крови. Как его брат оказался в скором времени здесь. Почему столько вопросов, но не один из них не выходит из Хосока. Только одно и может тот произнести: — А Юнги? — Чонгук, забираясь на коня, улыбается уголком губ. — Всё в порядке с твоим омегой. За ним смотрит Чимин. — Тогда нам нужно поторопиться, ибо больше дня в таком состоянии, в котором прибывает Юнги, не позволю твоему сидеть с моим, — Чон Хосок вернулся и теперь снова ненавидит Чимина, но мысленно благодарит того, что он не покидал Юнги. — Ну, он пока не мой, — грустно отвечает брат, и ловит удивление на лице Хосока. — Ты снова его довёл, идиот. Тебя ни одна омега не выдержит, — бросает ему Хосок, получая недовольство со стороны Чонгука. — А Намджун? — О, я оставил его за старшего. Пусть малыш поиграет в настоящего правителя, — Хосок закатывает глаза и отворачивается от смеющегося брата. Кажется, что так и должна выглядеть семья. Дорога назад не занимает столько времени, поэтому уже к вечеру они приезжают. То, что Хосок выжил, никак нельзя объяснить. Можно назвать это чудом и разойтись, потому что потеряв столько крови, он должен давно кормить червей. Но, видимо, нужен он ещё этой грешной земле. Она ещё содрогнётся от Гнева. Всю дорогу Чонгук не отходил от брата, и сам проклинал себя за чрезмерную опеку. Уж слишком он проявил свою братскую любовь, которая была высмеяна Хосоком, за что тот сразу же и понёс. Рана начала сочиться и болеть. Хосок уже и не надеялся доехать до столицы, но когда они были уже у главных ворот, то благодарит все высшие силы. Город встретил его холодно и тускло. Нигде не горел ни фитиль, ни свеча, ни лампадка. Царила гробовая тишина. Чонгук со спокойствием в голосе объяснил, что для жителей столицы Хосок умер, на что альфа хотел возмутиться, но серьёзное ранение ему помешало, поэтому он смиренно лежал и вслушивался в писк сверчков на дороге. Скоро уже свидится с Юнги. Удивит каждого своим внезапным воскрешением. Хосок запретил себе помогать, поэтому, оперевшись на плечо Чонгука, сам пошёл по дворцу. Каждый, кто их встречал громко вскрикивал и рот рукой прикрывал. Змея даже смерть не победит. Но шёл Хосок далеко не в лазарет или туда, где ему окажут помощь, он мчался к одному омеги, который точно от горя разум потерял. Чонгук пытается остановить возбуждённого брата, как вдруг ему на помощь приходит Чимин, который снова взялся из-под земли. — Чон Хосок, я запрещаю тебе наведываться к Юнги сейчас! — приказ. Хосок только что получил его от маленького, ничего из себя не представляющего омеги. Он был выбит этим твёрдым заявлением и не сразу нашёл нужные слова. — Кто ты такой, чтоб… — Я тот, кого Праведником нарекают. Я чёрт этой империи, я омега твоего брата, — от этих слов Чонгук сам выпал из реальности происходящего. Только что его чёрт сам назвал себя его омегой. Как же правильно выходят эти слова из его уст. Казалось, что так и должно было быть всегда. Но Чимин ещё не закончил. — Я друг Юнги, который пообещал тебе, что присмотрит за ним, что я сейчас и делаю. Юнги спит, он отдыхает после пережитого стресса, а ты, — он тыкает в грудь пальцем Хосоку, — ступай и хорошенько подлечись, — омега Чонгука совершенно потеряла страх ко всему. — Ты не можешь… — альфа замолкает и принюхивается. Ему кажется, что он сошёл с ума, потому что явно ощущает запах своего течного омеги. Хосок ехидно улыбается и собирается идти, потому что его малыш зовёт его, он молит со слезами на глазёнках прийти альфу, а Хосок… А Хосоку запрещают, потому что рана слишком свежая, потому что Хосок чуть не умер. — Он течёт, — только говорит это не Хосок, а Чонгук, смотря на Чимина, который коротко кивает в знак согласия. — Хосок, — уже более мягче обращается к нему омега, — пожалуйста, ты нужен ему живым, поэтому приведи себя в порядок, — Чимин касается плеча того и уходит, потому что друга одного оставлять не желает. Чимин не знает, откуда у него взялось столько смелости. Ибо за то, что он перечил Змею, его точно должны наказать, но ничего пока не последовало, поэтому надо пользоваться моментом и быстрее дойти до друга. Сколько всего навалилось на Юнги, Чимину даже стыдно, что его оставлял и в своём горе плавал. У друга пострашнее будет, поэтому Чимину надо приложить максимум усилий, чтобы поддержать его. Как же всё-таки хорошо, что Хосок жив, то, узнав о его точной смерти, следом за ним отправился бы Чимин, ибо страданий друга не перенёс. Чимин заходит в комнату к Юнги, который весь сгорает от боли. Он полуживой лежит на кровати, в одной белой рубашке и жалобно скулит. Бедный уже всю постель разворошил и подушки понакидал на пол. Он жалобно скулит и взывает к Хосоку. Его тело горит огнём, его разум затуманен. Он пытается внюхаться и найти запах Хосока, хотя бы частичку его, чтобы хоть как-то облегчить свою участь, но всё тщетно, потому что для него Хосок мёртв. Внизу уже так мокро, а тот, кто бы помог справится, сейчас отсутствует, поэтому Юнги помогает сам себе. Он касается возбуждённого органа рукой и слегка надавливает. Не то, не те ощущение, которые давал ему Хосок. Ему нужен именно он, конкретно его альфа. Хочется почувствовать его тепло, его нежные и аккуратные движения. Только от одной картины, где Юнги стонет под ним, внизу что-то сворачивается и давит. Юнги не такой сильный, чтобы всё стерпеть. Никогда он не проводил свою течку без альфы, Хосок всегда был рядом, а если нет, то обязательно бы примчался и помог омеге. Но его нет, хотя, скорее всего, Юнги кажется, что он чувствует едва уловимый запах альфы. Он уже так по нему соскучился, что уже всякое кажется. Юнги ложится на спину и притягивает к себе подушку. Нет, он окончательно обезумел, ему точно кажется, что его альфа рядом. Либо он умер, либо сошёл с ума. Юнги не рассматривает третий вариант. Ему противно от самого себя, от того, что он помогает себе то рукой, то подушкой, то стонет, но так неестественно. Хочется к Хосоку до безумия. Образ альфы стоит перед затуманенными глазами. В горле пересохло, губы треснули, сил, чтобы самому справиться, уже тоже нет. Лучше уже умереть, чем вот так вот страдать и взывать непонятно к чему и кому. Юнги благодарен Чимину, который почти не покидает его, который выполняет любое поручение омеги. Странно, что Юнги на несколько лет старше, но сейчас Чимин выглядит намного взрослее и сильнее, чем Юнги. Он вытирает пот со лба Юнги, заставляет того умыться и прочее. А тот так жалок. Забавно, что Хосок думал также, когда его чуть не убили. Юнги не перестаёт стонать и чуть ли не трясётся от принесённых чувств. Паршиво. Мерзко. Грязно. Он прекрасно понимает, что запросто мог позвать Намджуна, который бы не телом поделился, зато боль облегчил, но Юнги никого к себе не подпустит, кроме Хосока, который точно придёт, который обещал вернуться. Пока Юнги не умрёт, он будет верить в это, поэтому лишь тёплые мысли о муже помогают ему немного расслабиться, но только на пару минут. Низ тянет, словно самый жестокий палач решил поглумиться и поиздеваться над Юнги, обильное количество смазки вытекает из сочащейся дырочки. Чертовски плохо, имея альфу, не ощущать его. Юнги только коснётся своей возбуждённой плоти, так сразу корчится. Он уже не помнил, сколько раз кончал и сколько раз Чимин помогал ему. От собственной слабости тошно, от ничтожества рвать начинает. Облегчить боль поможет только он, поэтому Юнги пойдёт к нему. Но только Юнги идёт по зову, а не по словам друга, что Хосок жив. Да, Чимин, который снова пришёл к нему попросил не волноваться, потому что всё благополучно закончилось, а главное, что Хосок жив и сейчас в лазарете. Юнги знал. Знал, потому что альфа никогда не нарушает свои обещания, поэтому сейчас, не слушая крики друга, вырываясь из его хватки и грозя смертью, он буквально вылетает из покоев и бежит в сторону лазарета. Ему плевать, что окружающие скажут на его вид. Ему далеко всё равно, что дворец полон альф, которые были бы не против вкусить этот плод, но никто его не тронет, потому что он омега Змея. Он не смог бороться с собой, как Хосок, который решил сегодня не навещать омегу, поэтому уже вламывается в двери несчастного лазарета, где лежит его альфа. На глазах мгновенно выступают слёзы, ноги начинают подкашиваться и кажется, что они сами ведут их к Хосоку. А тот такой бледный и больно выглядящий, он, завидев омегу, орёт на всех присутствующим, среди которых был Чонгук, который чуть не задохнулся от едкого запаха омеги, поэтому первый и вышел. Это ему не любимый горький шоколад. Намджун с Джином, которые сразу узнав о внезапном спасении Хосока решили убедиться в правдивости слов. Намджун, новость которого настигла в самый прекрасный момент, готов был лично добить Хосока за его неосторожность. Вот именно поэтому Намджун предпочитает решать вопросы словом, а не маханием оружия. Юнги никого не видел, он даже оттолкнул папу Хосока и улёгся рядом с ним, получая долгожданное родное тепло. — Хосок-а, — простонал он прямо над ухом. Хосок просит всех убраться и немедленно, потому что его омега почти голый, а лишние глаза ему ни к чему. Альфа плюёт на советы лекарей и уже орёт на своих родных. С этим омегой он снова силы почувствовал, боль отступает на второй план. Сейчас Хосоку интересен лишь этот комочек, что жалобно пищит и трётся о него, возбуждённо постанывая и скуля. Из-за собственной слабости Хосок не может даже повернуться и поцеловать его. Но Юнги, действуя благодаря своим инстинктам, но как можно меньше принося боли, привстаёт и нависает сверху, словно сегодня он выполняет роль альфы. Он медленно, но верно, клонится к губам мужа и начинает оттягивать нижнюю губу. Сегодня Хосок позволит ему руководить процессом из-за своего состояния, но несколькими днями позже, он точно повеселится с омегой. Юнги начинает мокро и смачно целовать губы, он словно рвал их, он не мог напиться ими, немного треснувшиеся губы рвутся, а кровь начинает попадать на язык Юнги, который ловко проникал в рот альфы. Хосок сдерживает свои руки, чтобы те не прижали омегу к себе и не начали бы искать слабые места, но сегодня он держится, а может и нет. Юнги спускается в шее и начинает покусывать её и посасывать, оставляя на ней свои отметены, делая Хосока только своим, показывая, что делиться он не намерен. Альфе тяжело сдерживать свой порыв и возбуждение, в штанах неприятно зудит, а из-за раны он даже дышать нормально не может, но пытается выровнять дыхание и не причинять себе больший вред. Свободной рукой он всё же касается Юнги и зарывается в его шелковистые пряди, он поглаживает, он играет, он мучает и себя, и омегу, но на большее сейчас он не способен. Хотя, учитывая тот факт, что Хосок не отличается особой сдержанностью, он проводит двумя пальцами меж ягодиц и собирает на них липкую смазку. Из-за подобных махинаций Юнги издаёт протяжный стон прямо над ухом. Он чувствует, что Хосок начинает вводить пальцы один за другим, из-за чего полностью теряется. Он откидывает голову и насаживается на пальцы, упираясь о бёдра альфы, при этом долго и пошло стоня. — Я знал, — прерывисто проговаривает Юнги, не слезая с несчастных пальцев, — что ты выживешь. Ведь ты, — он вдруг останавливается и наклоняется к лицу, специально задевая своим членом возбуждение альфы, — ты никогда мне не врал и не предавал, — и Хосок срывается. От такого Юнги ему по-особенному плохо. Ему плевать на сочащуюся рану, сейчас необходимо помочь своему омеге. Он кладёт его на живот и отдаётся своему внутреннему зверю. Он достаточно растянул Юнги, поэтому достаёт свой член и сразу входит одним толчком. Он наклоняется к шее омеги и кусает в линию роста волос, после он проделывает дорожку из громких поцелуев по всему позвоночнику, при этом не забывая размашисто двигаться, принося как можно больше наслаждения Юнги, который уткнулся носом в подушку Хосока и, не стесняясь посторонних ушей, вовсю стонет. Долго. Тягуче. Пошло. Хосок оглаживает упругую попку своего мужа и слегка сжимает половинки, он чувствует, как муж внутри специально сжимает его, вызывая у него новый приступ страсти и возбуждения. Шлепки двух тел заполнили комнату, крики-стоны Юнги, вырывающиеся в моменты дикого удовольствия, утробный рык Хосока, — всё это было только для них. Всё это принадлежало им. Любое касание альфы, вызывало в теле Юнги переворот. Он изгибался и просил ещё. Он даже на минуту забывает о ране альфы, но тот просит даже о ней не думать, хотя та до безумия щиплет и колет. Вот, что значит воссоединение со своей любовью, со своим глотком воздуха, которого так не хватало несколько дней. Юнги его личный спаситель, он даже из непробудного сна вернул его только одним своим присутствием. Он ни за что его не выпустит, не оставит, потому что его малыш посчитает его предателем, если он не вернётся. Хосок поворачивает Юнги к себе лицом и долго любуется пусть уставшим и измотанным, но счастливым парнем. Он льнёт к нему, ласки требует, своей мордой тычется, подобны тому котёнку, которого подобрал Юнги. Хосок всего себя отдаёт ему, пытается всё сделать безболезненно и приятно. Он плюёт на собственную слабость и ноющую рану, что так саднит и буквально раздирает. Но он не скажет своему омеге, что тому плохо или рана приносит несусветную боль. Нет, он хочет помочь ему, только ему. Чувствуя, что он уже на пределе, Хосок слегка ускоряет темп, а потом изливается в омегу, заполняя его своей спермой. Он ещё пару минут не отпускает его, а Юнги чувствует, что внутри него член Хосока набухает. Но он не корчится от боли, а только позволяет сну забрать себя. Хосок, полностью обессилевший, валится рядом с Юнги, притянув его к себе. Какой же Юнги прекрасный, даже если такой грязный и похабный. Но Змей знает, что его «волчонок» идеален во всём. После того, как Юнги, обняв руку альфы, засыпает, Хосок аккуратно снимает его с себя и укладывает поудобнее. Он встаёт и снимает свою повязку, оценивая масштаб катастрофы, который несомненно велик, поэтому, пока омега не обнаружил пропажу, Хосок наносит мазь сквозь стиснутые зубы перевязывает рану. Как только омега начал корчиться и неудовлетворенно стонать, Хосок сразу же ложится обратно, притянув к себе тельце. Он целует того в макушку и, не думая о ужасном адовом пламени, что горит под сердцем, засыпает. Хосок засыпает счастливым. Утром, уже осознавая, что Юнги наделал, он начинает сразу краснеть и зарываться под одеяло. Хосок, услышав шебуршание рядом, приоткрывает глаза и видит, что одеяло, которым накрылся омега, трясётся. — Юнги, ты чего это, — решается начать первым разговор Хосок, как дверь распахивается и в проёме появляется улыбающийся Намджун. — Фу, от такого запаха мне дурно, — прикрывает нос рукой брат, а другой начинает махать, будто пробираясь сквозь дым. — Так выйди, я не заставляю тебя стоять здесь. Да и вообще, я никого не приглашал, — Намджун пожимает плечами и садится на кровать, как вдруг мгновенно подрывается. Он на кого-то сел. — Намджун, — орёт на него Хосок, а Юнги, который вылез из-под одеяла, испуганно смотрит на покрасневшего Намджуна и на своего злого альфу. Хосок притягивает к себе трясущегося и пунцового Юнги, при этом ударив вновь подошедшего Намджуна пяткой. — Выйди, — не перестаёт кричать на брата тот. — Или зайди, стой, — останавливает его у самой двери, — а где Чонгук? — Мы не знаем. Нет ни его, ни Чимина, но мне кажется, что он наконец-то решил разобраться со своим омегой. Их отношения воистину можно считать самыми тяжёлыми и режущими.***
Как только Чонгук вышёл из лазарета, то он сразу же направился искать конкретного человека, чтобы начать тот нелёгкий разговор, который должен был с ними произойти. Но обойдя все возможные места во дворце, Чонгук не находит Чимина, поэтому решается поискать его на улице. Только выйдя в ночные просторы, он услышал ржание коней и сразу понял, где находится его омега. Он не теряет ни минуты, поэтому мгновенно оказывается возле конюшни, но подойти вплотную к Чимину он не решается, поэтому остаётся наблюдать какое-то время. Чимин окружён лошадьми, он радостно гладит каждого и угощает их припрятанным сахаром, а кто-то даже ухватил дольку яблока. Омега такой домашний, такой настоящий, потому что сейчас он не играет, не скрывает своих настоящих эмоций. Забавно потирает нос и чихает, вызывая ржание у животных. Чимин так тепло одет, что его почти не заметно под этой толщей одежды. Но омега красив в любом образе и наряде. Как хочется подойти к нему и прижать к себе, шепча на ухо, что больше не отпустит, что навсегда в их саду будет весна. Он смешно укладывает свои волосы после того, как в нему в лицо мордой ткнулся конь Чонгука. — Ну, Харон, весь ты в своего хозяина. Хотя, — вдруг задумался Чимин, а Чонгук стал ещё острее прислушиваться. — Ты точно не сделаешь мне больно, да? — улыбаясь говорит тот, и начинает трепать Харона по гриве. А тот в ответ кивает и пытается залезть в карман. — Эй, вы в ненасытности похожи. Всё, ступай, я более не хочу тебя видеть, — он машет рукой, но Харон толкает его в плечо и недовольно кивает головой. — Харон, — Чимин сразу же оборачивается и видит его. Он пугающий, но злобой от него не веет. Чимин гладит по морде рядом стоящую лошадь и не перестаёт смотреть на бездну чонгуковых глаз. Он всё ближе, и по мере его приближения Чимину дурно становится. Он нарочно отворачивается и начинает разговор далеко не с альфой. — Вы знали, что если один раз откроешь дверь жестокости, то больше не сможешь её закрыть. А я из-за своей смелости и ума только и терплю одни муки. Справедливо? — он обращается к одному животному. — Ну, если сам Чон Чонгук решит по-другому, то так оно и будет, поэтому и страдают все. Ох, если бы вы только знали, как я люблю этого безумца, но не могу я просто так переваривать все его пытки. Ведь всему есть предел, да? А Чонгук любит издеваться, всегда больнее делает. И это всё за мою любовь. Правду говорят, что она убивает, вот только я почему жив? Салютем морте, — выдыхая, произносит омега и устало трёт нос. — Смерть — есть спасение. Значит, — он оборачивается к Чонгуку, — я нашёл её в тебе, — Чонгук внимательно слушал речь омеги и теперь настала его очередь признаваться: — Я принёс тебе слишком много боли, прекрасно осознавая это. Я никогда не контролирую свои эмоции, поэтому страдают мои близкие. Но вчера, когда я узнал о смерти брата, я почувствовал, что в груди что-то начало сжиматься. Я никогда не испытывал подобного чувства. Мысль о потери близкого человека выбила меня из равновесия. Но лишь на минуту я приставил, пока мчался на границу, что будет со мной, если я вдруг потеряю тебя, — щеки омеги покраснели от холода, руки также замерзли, поэтому их Чонгук берёт в свои горячие ладони и подносит к губам. Чимин рук не отбирает. — Ты давал мне столько шансов, но ни одним я не пользовался по назначению. Я просто прошу, чтобы ты не бросал меня, Чимин. Знаешь, для Хосока Юнги — это воздух, Джин для Намджуна — самая большая зависимость. Но ты для меня — моё сердце, а если не будет тебя, то и жизни моей не будет. Твоё право: считать правдивы ли мои слова, или нет. Но я говорю искренне, чертёнок, — сокрушился. Этот омега только что сокрушил настоящего Монстра. Чимин думает, что ему можно сказать, поэтому, немного помолчав, он всё-таки решается на ответ: — Каждый раз песчинок нашей любви всё меньше и меньше. — И сколько их осталось? — А разве я не сказал, что на первом шансе их не осталось вовсе? — Чонгук подходит ближе к Чимину и утыкается лбом в его. — Я же говорил, что ты мой, что ты всегда будешь моим. Но чертёнок, я больше не… — …не принесу тебе боли, вреда. Да, Чонгук, я знаю, ты уже… — но омегу затыкают неожиданным поцелуем. Он так и не узнает, что действительно хотел сказать ему альфа. Чимин хочет отойти, пытается отбиться от Чонгука, но не в силах противостоять этому напору. Чимин начинает плакать, потому что слишком горько от постоянной веры в лучший исход, обидно за свою слепоту, больна из-за свежих ран. Горячие слёзы скатываются на страстный поцелуй двух совершенно обезумевших от непонятной, но поистине великой любви. Чимин сжимает руки Чонгука, которые покрыты перчатками. Он специально кусает, ударяет, но не остраняется. В один момент, не рассчитав силу, Чимин валится на Чона, и оба они оказываются в снегу, но альфу это никак не остановит, поэтому он продолжает целовать сломанного и плачущего. Заберёт его боль, не заставит его больше страдать. Он клянётся, что себе больше вреда причинит, нежели этому хрупкому существу. — Ненавижу тебя. Гори в аду, Чон Чонгук, — говорит Чимин, наконец-то вырвавшийся из хватки Чона. — Ты и есть мой личный ад, чертёнок, — и снова он валит желающего подняться Чимина на землю. Их история любви только начинается.***
Дракен сидит в закрытой бане и молча пьёт вино. Сколько произошло за эти ужасные дни, сколько всего наложилось на всех окружающих. Мысль, что Хосок мог умереть, не могла уложится в разуме Дракена. Хосок ему словно брат, поэтому бы и его потерю он с трудом бы перенёс. Видит каждый, что он пытался найти виновника, который оказался причиной нападения, но ничего. Он полностью поменял своё окружение, но найти источник, который передавал сведения, оказалось тяжело. Дракен, да ты чего? Ну, у тебя один предатель во дворце ходит. Ты, считай, с ним связан. Голос, который никак не покидает альфу и постоянно находится рядом с ним. Чаще всего он игнорирует его, но сегодня иной случай. — Ну, что ты имеешь ввиду? — тень садится напротив подвыпившего альфы и начинает объяснять. Да как что?! Ты держишь змею на своей груди. Ну, ещё не понял? Так я подскажу. Хм, он красив, статен, хитёр и умён. Он ненавидит свою тень, потому что считает, что та станет ему помехой. Он тот, кто лишил Юнги ребёнка, он тот, кто не остановится ни перед чем. Он готов разорвать тебя в клочья. — Ты думаешь, что это… — Дракен осёкся, потому что его глаза накрыли красивые, тонкие пальчики. — Я лично ничего не думаю, — шепчет Баджи на ухо Дракену и кусает то, но на это тот никак не реагирует. — Эй, ты меня пугаешь, Дракен. — Оставь меня, я хочу… — Ну уж нет, — Баджи становится напротив альфы и заставляет того посмотреть на себя, — я не из тех омег, что будут слушаться твоего приказа. Запомни, что я не подчиняюсь. Я не могу разобрать, что тебя мучает, потому что ты молчишь. Скажи мне уже, что тебя гнетёт, что заставляет тебя не спать ночами и вечно прибывать не здесь. Я требую, Дракен, чтобы ты ответил на мои вопросы, — терпение альфы на исходе. Он подрывается с места, бросая бутылку в стену, а сам, направившись на изумлённого Баджи, содрагает его своей речью: — Скажи, ты готов простить предательство? Баджи сразу же отвечает, что… — Нет.