Праведник

Баджи тупо смотрит на истеричного Дракена, который смеётся от сказанных слов. Дракен резко хватает альфу за волосы и тянет на себя, от неожиданности и боли Баджи шикает и пытается оторваться от крепкого захвата, но Дракен не умолим, он лишь сильнее руку сжимает, стонами боли наслаждаясь. — Да пусти, Дракен, — но тот смотрит на него обезумевшим взглядом и в лоб Баджи упирается. — Слушай, слушай внимательнее, Баджи, — каждое слово, словно шипение змеи, любое сказанное им слово будет ядом для сердца. А Баджи противоядие забыл, поэтому будет умирать в страшных муках. — Ты не прощаешь и не поощряешь предательств, Баджи. Но сможешь ли ты простить предательство того, кого любишь? — Баджи не может понять реакции того, что напало вдруг на Дракена, отчего он сделался таким безумным. — Дракен, я не понимаю твоих слов. Ты делаешь мне больно, — как можно твёрже говорит Баджи и вырывается из злосчастного захвата. Он с силой толкает Дракена в плечо, прижимая того к стене. — Ну, говори, я требую, — в ответ он получает суровый взор и ехидную улыбку, а следом Баджи уже оказывается припечатанным к полу. Дракен набрасывается на израненные им же ранее губы и начинает высасывать из них столько, сколько Баджи может дать. Он не даёт тому даже выбраться из-под себя, он садится на бёдра альфы и за шкирку к себе притягивает. Ненасытный безумец сейчас далеко не Баджи, тот вообще не понимает, что происходит, почему Дракен вдруг сделался таким странным и сумасшедшим. Кажется, сегодня откроется тайна, которая ой как не понравится Баджи. Альфа начинает ласкать его, вгрызаться в шею, ловя приятные душе стоны. Дракен придерживает Баджи за поясницу и начинает сдирать с него штаны. Сегодня он более ненасытен, чем обычно, и это ощущается. Баджи пытается приостановить альфу, выяснить причину внезапной страсти, но не подвластен он силе и напору Дракена. Тот начинает приятно покрывать тело альфы мокрыми поцелуями и ноги сильнее разводит. Баджи взгляд отводит, только бы на Дракена не смотреть, от чего-то не вмочь его взора выдержать, тот словно дикий зверь, что настиг свою жертву. Он целует сначала щиколотку и добирается горячими поцелуями до внутренней стороны бедра альфы. Он щекочет и водит своим языком. Дракен выцеловывает каждый сантиметр желанного тела, вытягивая и насыщаясь страхом, потому именно им веет от Баджи, тот боится внезапного преображения, поэтому и взгляд уводит, и колени пытается свести, но не получится, ибо полюбив Дракона, он обрёк себя на вечные цепи вокруг шеи, за которые его всё время дёргают и возвращают в реальность. В реальность, где есть Дракен, который ласкает его, который приносит удовольствие, проталкивая первые два пальца. Он не церемонится или мешкает, потому что не любит. Его движения быстры, его темп не подвластен чужому. Дракен наклоняется и буквально рвёт чужие губы, питаясь сладкой кровью. Именно сладкой, потому что Баджи на вкус, как самое сахарное лакомство. Вечно холодный и безумный, он горяч и страстен. Баджи, возвращаясь из туманного царства, решается принять участие. Он вцепляется также грубо, как раньше это делал Дракен, в его волосы и прижимает к себе. Сам всё чаще и чаще дыша. Дракена мало, он должен пропитать каждую частичку его кожи. Альфа наконец-то избавляется от своих штанов и достаёт стоящий член, истекающий смазкой. Он пару разу проводит по нему рукой, а после пристраивает свою головку к сочащейся дырочке Баджи и входит одним плавным толчком. Он сразу переходит на грубые и размашистые толчки, а Баджи упирается в массивные плечи альфы, сам насаживаясь на немалые размеры Дракена. Его спина уже исполосована, потому что его втрахивают в пол, а у Дракена спина красная от следов когтей. Он утробно рычит, ускоряя темп, а Баджи в свою очередь скрещивает ноги на торсе, но ненадолго. Дракен переворачивает израненного на живот и продолжает свои махинации. Он намеренно давит на поясницу, чтобы тот выгнулся как можно сильнее, а за неповиновение наказывает больным шлепком по ягодице, которая сразу же перенимает отметину ладони альфы и расцветает алым цветом. Красивое зрелище, которое только тот увидеть и может, другим запрещено, потому что безумец подвластен и принадлежит только Дракону. Он заставляет Баджи повернуть голову и снова набрасывается на кровоточащие губы, вылизывая каждую капельку, принося себе наслаждением тёплым железным привкусом, но сам себя обманывает, ибо тот сладок. Дракен носом водит по шее, целует уже более нежно линию роста волос и зарывается в эти белоснежные волосы. Когда-то они были заплетены в тугую косу или хвост, но после гнева Чона от них ничего не осталось, но своей красоты и редкости они не потеряли. Баджи уже все коленки да локти изранил, но не перестаёт насаживать на член и в такт движениям альфы касаться своего набухшего члена, но сразу получает по рукам за непослушание, поэтому попытки облегчить свою участь не увенчались успехом. Невозможный вкус, непередаваемые ощущение, что они испытывают друг к другу, но это не просто влечение, это вовсе не любовь. Это просто результат скрещивания безумия с агрессией, терпения со вспыльчивостью, верности с предательством. Оба псы своих господ, но совершенно разные переплетающие судьбы. Баджи резко подхватывают и к себе притягивают. Дракен зарывается носом в ключицу и начинает грызть ту, кусать и лизать, не переставая насаживать альфу на себя. Он не нежен, он не груб, он делает всё так, как сам желает. С особым желанием и страстью, с приятной болью и безумным наслаждением. Вдруг Дракен начинает сбавлять темп и, прерывисто дыша, шепчет на ухо разгорячённому и измотанному Баджи, который пытается уловить каждый звук, сказанный альфой: — Помнишь, — один грубый вход, вызывающий крик боли и хриплый стон, — случай с Юнги? — Дракен не перестаёт это делать, он снова и снова насаживает на себя, заставляя до крови изодрать внутреннюю сторону щеки. На слова альфы он кидает протяжное «да» и ждёт продолжения. — Мой хороший, а знаешь, — толчок, — ли ты, — толчок, — что я храню за тайну? — толчок. — Так вот знай, что я знаю ту гадюку, что отравила Юнги и оклеветала Чимина, — заключительный толчок и альфа изливается в Баджи, который также получил разрядку из-за задетых мест, что спровоцировали облегчающий оргазм. Не успевает Баджи отойти от него, как быстро начинает переваривать информацию. Дракен знает, кто смог опуститься до отравления, он всё это время знал истину, но молчал. Невероятно. Он скрывал от него эту правду, лгал прямо в лицо, ложью затмевал разум ещё в тот день, когда началось следствие. Невольные слёзы наворачивается на глазах и с особой горестью падают на кровавый пол. Он разбит. Баджи только что пырнули в сердце его излюбленными кинжалы, из его лука выпущена кровавая стрела, напоённая ядом слов. Он не может отойти от услышанного, он так и продолжает сидеть голым на полу, пока альфа одевается. Как он мог так поступить, как смог предать не только Баджи, но и всю Империю? Баджи истерично смеётся и подбирает под себя ноги. Он не в силах выдержать ту режущую боль, что только что испытал. Ему тяжело дышать, ком горести застрял в глотке. Его нужно вырвать, вырезать так, как это нужно сделать с Дракеном, который смог обвести его вокруг пальца, который просто нагло пользовался им. Не чувства двигали им, а просто страх быть узнанным и пойманным. Он великий трус, лжец и предатель. Ненависть переплетается с обидой. Альфа поднимает на Дракена заплаканный взгляд, но он мгновенно убирает следы слабости, поэтому, дотянувшись до своей одежды, он быстро её надевает и уже обращается к недругу. Они столько лет ненавидели друг друга, столько лет изводили себя лишь одним своим вздохом, столько лет Баджи пытался скрыть сумасшедшие чувства по альфе, но только раскрывшись, он понял, что лучше бы держал их при себе и не являл миру, потому что больнее, чем сейчас, ему ещё никогда не было, никогда ещё лезвие не проходило так глубоко и не заседало. Но Дракен отменный палач, раз смог так наглумиться, истерзать и душу вырвать. Баджи не понимал омег, которые страдали от своих альф, он не понимал боли Чимина, которую тот получал от его господина. Но сейчас он подобен им, потому что чувствует, что в груди что-то сжимается и уже не бьётся. Раньше там было пусто, но со временем его душа приобрела краски, а сейчас… сейчас там одна ночь. Та самая ночь, когда Баджи угостил Дракена небольшими вкусностями. — Ты, — вставая говорит альфа и зло смотря на усмехающегося Дракена. Он уже не тот, это не тот альфа, которого помнил Баджи, теперь перед ним настоящий зверь, чудище, подобное тем, каким пугают детей. — Ты зачем мне это говоришь? Чего ты этим добиваешься? — Дракен устало трёт шею и протягивает руку Баджи, которую тот не принимает. — Баджи, — начинает Дракен, но Баджи делает знак рукой, чтобы тот помолчал, ибо сейчас он говорит. — Ты пользовался мной, ты нагло врал мне в лицо. Ты не только меня предал, но и своего господина. Я хочу посмотреть на лицо Змея, когда он узнает, что ты, которого он братом считает, оказался предателем! — ярость распирает Дракена изнутри. Он с силой сжимает кулаки, чтобы не занести один из них над Баджи. Но ведь правильно всё говорит. Слова осадком ложатся на израненного Дракена и пропитывают своей болью. — Баджи, — как можно тише говорит Дракен, но сегодня он точно не выскажется. — Я ненавижу тебя, Дракен. Если раньше моя ненависть к тебе была всего лишь игрой, но сейчас она самая, что ни наесть настоящая, настоящая ненависть. Такая лютая, пропитанная твоими лживыми фразами, ядовитая и противная, — невыносимо видеть Баджи таким, нет сил, чтобы вынести эти слова от него. Слишком больно, слишком глубоко проникают они в сознание. Хочется всё объяснить, рассказать, почему он так поступил, но не может, потому что не такой сильный, не такой храбрый, не такой уверенный, как безумец с горящими от слёз глазами и отметенными на теле. Верил. А ведь он действительно ему верил и цедил это каждый раз. А Дракен врал ему, так подло и нагло. Сейчас первый раз в жизни Дракена, когда он хочет, чтобы его убили. Ой, не будь таким жалким, Дракен. Посмотри на него, — тень указывает на Баджи, что ждёт реакции от него, — что он ждёт? Ведь ничего не добьётся. Ты обречён только на меня, на свою тень. Брось, тебя не возьмут эти слёзы, потому что ты уже предал. Понимаешь, предал?! — голос прямо над ухом орёт и своим мерзким пальцем тычет в альфу. Прогони его, скажи, что спал с ним только потому, что хотел избавиться от угрызения собственной совести. Он стал твоей подстилкой, шлюхой, о которую ты ноги вытирал. Ты все эти годы люто его ненавидел, а за один день понял, что он твоя судьба. Не смеши меня, Дракен. Избавься от чувств, пока они только завязываются, вырви те с корнем и не возвращайся впредь к таким глупым вещам, — голос затихает. Дракен резко раскрывает глаза и тяжело дышит. В горле пересохло, а перед глазами ужасная картина. Он поднимает голову и понимает, что находится в своей спальне, где на его груди мирно посапывает Баджи. Это был всего лишь сон, но такой реальный, что пот выступил на лбу. Баджи недовольно ворочится и открывает глаза, всматриваясь в встревоженное лицо альфы. — Дракен, что случилось? — он касается холодными пальцами щеки Дракена и слегка проводит по ней. Вид того пугает. — Ничего, — Дракен ловит руку и к губам своим подносит, нежно целуя, — просто кошмар приснился. Ты спи, не тревожься. — Может, тебе воды принести, чтобы легче стало? Легче уже не станет никогда. — Нет, ложись уже, — и он силой укладывает Баджи в исходное положение. Тот обнимает его и утыкается носом в вздымающую грудь. Дракен начинает неспешно проводить меж прядей волос и невольно прикрывает глаза, вспоминая свой недавний кошмар. Правда вскроется, и она не понравится Баджи. Дракен навсегда потеряет своего безумца. Странно, но не хочется с вечно холодным расставаться, потому что… потому что они сплелись в странный плющ под смешным названием — «любовь». Это не любовь, Дракен, а смерть. Я предупредил тебя, чтобы на корню, как подобно измене, ты вырвал свои чувства. Откажись, а то больнее будет. Но Дракен не слушает проклятый голос и засыпает с неким осадком на душе, зато в обнимку с Баджи, который уже его всего слюнями измазал.

***

Джин подтягивается на постели и подставляет своё тело взошедшему солнцу. Он поворачивается и обнимает уже остывшее место рядом. Намджун снова предательски сбежал после ночи, что очень начинает бесить Джина. Подушка давно остыла, зато запах остался, поэтому Джин подбирает её под себя и продолжает пробуждаться ото сна. Он абсолютно голый подтягивается на просторной кровати и громко вздыхает. Лучи солнца падают на стройное тело и ласкают его своим теплом. Джин не хочет избавляться от них, поэтому подольше держит свое тельце под их заботой. Омега прекрасно проводит время в этом дворце, нашёл язык с каждым и смог расположить к себе как можно больше людей. Но Чонгук никак не может выбить чёртов договор из него, а омега специально медлит, потому что желает получить максимальную выгоду от него. Пока альфа не пойдёт на условия, которые требует Джин, то не видать ему союзника в его лице. Пусть медлит, потому что не его империи угрожают, не он спешно собирает всех возможных союзников. Хотя странно, что, имея под боком двух могущественных братьев, он хочет ещё чего-то от Джина. Неужели Инуя такой сильный, каким его рисуют. Ну, если омега согласится на условия договора, то узнает это. Джин последний раз подтягивается на кровати и наконец-то присаживается, жмурясь от разгоревшегося светилы. Он медленно трёт глаза и ненадолго их прикрывает, чтобы хоть на минутку вспомнить произошедшую ночь. Приятные мурашки пробегают по телу, от чего омега невольно вздрагивает. Чёртов Намджун, который въелся в него. Чтобы не думать об альфе, Джин пытается найти свою одежду и привести себя в порядок. Как вдруг двери открываются и в проёме появляется несколько слуг. Джин сразу же подобрал под себя одеяло, чтобы не глазели, и тупо уставился на них. — Вам чего? — как можно твёрже интересуется тот. — Господин, вам было велено передать это, — и слуга кому-то кивает, а Джин не успевать спросить, что именно передать, как в покои заносят большие корзины с цветами. Джин смотрит на вошедших и слово не молвит, потому что не понимает от кого этот знак доброй милости. Он сразу же интересуется у слуг, кто отдал приказ, на что ему отвечают, что «Господин Ким». Омега благодарит за информацию и продолжает сидеть на кровати, смотря на море цветов перед собой. Точно сумасшедшим родился Намджун, от чего столько проявлений ухаживаний. Джин не тот омега, которому нужны всякие цветочки. Хороший меч да заострённая стрела — вот, что лучше бы подарил. Он недовольно качает головой и натягивает на себя штаны. И с оголённым торсом осматривает дары. Ещё бы шёлка или украшения подарил, чтобы Джин точно скипел. Но нельзя говорить, что Джин был вовсе недоволен, нет, в душе ему льстило внимание альфы, но просто тот, кто никогда его не получал искренне, немного одичал от подобных подношений. Он проходит меж прекрасно благоухающих цветов и слегка касается их пальцами. Проводит по хрупкому лепестку и осознает, что те холодные, а на бутон некоторых и вовсе остался снежок. Как бы не хотел Джин признавать свою омежью сущность, но он радуется неожиданному подарку и наклоняется, чтобы прочувствовать прекрасных запах. Впервые кто-то оказывает такие простые знаки внимания. Невыносимо приятно. Хочется визжать, словно ребёнок, и каждый лепесточек исцеловать, потому что их велел принести его альфа. Да, Джин уже считал его своим, но он точно не был уверен, что Намджун не принесёт новую порцию боли. Но хочется хоть немножечко побыть в прекрасном мире с любящим альфой. Поэтому Джин стоит ещё несколько минут и отрывается от прекрасного зрелища. Необходимо умыться и переодеться. Омега только повернулся спиной и последовал к крану, чтобы освежить лицо, как на его голову сыпется знакомый писк. К нему пришёл радостный Юнги. Джин поворачивается к нему и видит сияющего парня. Ещё неделю назад, когда у того была течка, Юнги краской покрывался, смотреть ни на кого не мог, ибо стыдился. Он так долго извинялся перед папой Хосока, что тот уже рот рукой его затыкал, чтобы тот перестал постоянно, при любой возможности приносить свои извинения. Юнги в глаза Джину, а особенно Намджуну, смотреть не мог, вызывая приступ смеха у того. Юнги еле пришёл в себя, несколько дней весь дворец слушал его рваные стоны-крики, а Хосок, который должен был от раны лечится, вынужден был помогать своему омегу во что бы то не стало, поэтому с заживлением раны возникли некоторые трудности. Но довольное лицо Хосока видел каждый, поэтому вопросы о ране переходили на второй план. Юнги неспешно подходит к другу, осматриваясь вокруг. Он не мог поверить своим глазам, потому что точно в море цветов попал. Он обходит тяжёлые корзины и касается плеча друга. — Джин-а, а что это такое? — он указывает рукой на подарок, на что Джин лишь хмыкает. — Знак доброй воли от нашего господина Кима, — корчит смешную рожицу омега и приступает к утренним процедурам. Юнги располагается на удобной софе рядом и, положив свою голову на подлокотник той, начинает расспрашивать. — Он меняется, это явно ощущается, Джин-а, — тянет омега и пытается рукой до метки достать. У Джина она сбоку и весьма забавная. Если у других метка в ровном кругу, то у него очертание неровное, а сам рисунок смазан. Так как он чревоугодие, то по-хорошему, там должен быть рисунок зверя, кого именно понять нельзя, потому что зверь у каждого разный, и он поедает нависшую над ним луну. Ненасытный зверь, который добрался до самого неба. — Ты так смотришь на мою метку, — прикладывая полотенце к лицу, говорит Джин, — она тебя удивляет? У тебя у самого на бедре спящий волк. — Да знаю, но почему она у тебя неровная? — Посмотри внимательнее на всё мое тело, — Джин поворачивается теперь всем телом к омеге и показывает сначала на свою грудь, после ключицы, даже на шею. — Ты весь в ранах, Джин-а, — тот лишь кивает. — Да, а метка у меня такая, потому что нежеланная пуля никого не щадит, — спокойно объясняет Джин и тянется к свежей рубашке, мгновенно ту надевая. — А насчёт Намджуна, то кто знает, — пожимая плечами бубнит он и поправляет волосы, что торчали в разные стороны. — Боишься снова понести горечь от этого союза, — Джин не может согласиться, ведь правда в словах Юнги присутствует. — Да, Юнги-я, но я привык быть сильным. Ты, как никто другой, должен понимать меня, — тяжело выдыхает омега и ищёт что-то глазами. — Ну, будем смотреть и наслаждаться нежностью этого дурака, — улыбаясь уголком губ, произносит Джин, и встаёт с кровати, чтобы надеть остальную одежду. — А где Чимин, почему он не пришёл с тобой? — прицепляя широкий пояс на кафтан цвета моря, интересуется Джин. — Что-то с ним случилось? А то ни на ужинах, ни на прогулках я его не вижу, — теперь очередь Юнги тяжело вздыхать. Он принимает сидячее положение и устремляет глаза в пол. — Я не понимаю, что с ним творится. Он не хочет никого видеть, от него веет недовольством. Когда я решил его навестить, то он прогнал меня. И, — запнулся Юнги и чрез несколько секунд продолжил, — я не знаю, что делать. Я очень переживаю за него, ведь он не должен так кончить свою жизнь, прибывая в вечной боли и замкнутости. — Была бы моя воля, то я бы Чонгука лично придушил, — Джин наконец-то покончил с нарядом и уже надевает накидку, продолжая внимательно слушать Юнги. — Когда Чимин прибыл во дворец, то я подумал, что именно он образумит Чонгука, он станет его тенью, что помогает. Но, кажется, я ошибся. — Омега моего брата просто не может ошибиться из-за своего склада ума, — омеги оборачиваются и видят Намджуна, что так довольно улыбается и оценивает масштаб своего небольшого подарка. Он отрывается от двери и подходит ближе, даже не заботясь, что может задеть прекрасные цветы. В его душе таится главный цветок, который сейчас злой взор на него бросает и испепелить готов. — А подслушивать плохо, Намджун-а, — первый подаёт голос Джин, потому что Юнги снова берёт неловкость из-за недавней ситуации. — Да я только под конец пришёл. Но знаете, что я вам посоветую, — омеги сразу же обратили на него своё внимание, даже Юнги, краска с которого ещё не сошла. — Не вмешивайтесь в эту войну, если уже наперёд знаете, что проиграете. Дайте событиям протекать так, как они и происходят. Нарушив одно звено, вы разрубите всю цепь. — Вот и нужно разорвать цепи этого безумия, — кричит на альфу Джин, за что получает полный серьёзности взгляд. — Не ты ковал эти цепи, Джин-а, и не тебе их ломать. Это их война, на которой вам делать нечего. Вступите на поле боя, как сразу же словите пулю или стрелу в самое сердце. — Я от тебя каждый день стрелы получаю, мой дорогой лирик. — Намджун лишь усмехается и руки в стороны разводит. Что поделать, если он прирождённый лучник. — Я просто даю вам совет. А сейчас ты идёшь со мной завтракать, — указывает альфа на Джина и уже тянется к его руке. — А ты, — теперь он обращается к Юнги, — можешь уже навестить моего брата, ему сделали все необходимые меры. И ещё, Юнги, перестань краснеть передо мной. Ты не первый течный омега в моей жизни. Поверь, я видел и похуже, — Юнги часто-часто закивал и решил убраться отсюда, чтобы взглядом больше не пересекаться с этим альфой. Он наконец-то может навестить Хосока, к которому ему ограничили доступ на какое-то время, из-за подобного альфа грозился голову всем поотрубать, если ещё раз омегу не впустят, но тут в защиту людей вступился Юнги. Он сказал, что действительно нужно время, чтобы рана затянулась, а для этого нужно сделать необходимые процедуры. Ну и Хосок сдался под напором своего омеги. Юнги неспеша шёл по лабиринтам дворца, поэтому получал максимум удовольствия. Сейчас он придёт к Хосоку и снова прижмёт к себе, потому что за час успел соскучиться. Омега лавирует коридоры и нападает на самую неприятную фигуру этого дворца. Тэхён снова по его душу. Юнги прошёл бы мимо и не обратил даже внимание на глупую ухмылку и косой взгляд в свою сторону. Не хочется быть в центре внимания, потому что Юнги к этому не привык. Он, держа голову как можно выше, проходит мимо Тэхёна, который бросает вслед: — Змея даже оружие не берёт. Юнги-я, может, ты знаешь секрет нескольких жизней Хосока, — он привлекает внимание. Заинтересованные глаза и уши уже появились, поэтому Юнги никуда не деться. Но можно просто уйти от конфликта, но не сейчас, когда затронули имя твоего мужа. Поэтому Юнги еле слышно выдыхает и, повернувшись к Тэхёну, что так и пропитан был ядом, слегка поддаётся вперед, надвигаясь на него. — А ты бойся, Тэхён. Потому что твою жизнь можно оборвать в один момент, а у моего мужа их сотни, — омега сверлит того взглядом, не переставая говорить себе, чтобы далеко это не заходило. Если разозлить Юнги, то пожалеет каждый. Всё время прибывающий в смирении станет вторым приходом Гнева. — Ты смеешь мне угрожать? — выгнув бровь, интересуется Тэхён, мускул которого даже не дёрнулся. — Да как я могу угрожать такому, как Вы, господин Тэхён, — специально язвит Юнги и уже собирается уйти, как слышит себе вслед то, что выбило его. — Ты смел, потому что за тобой стоит Змей. Но ты навсегда для всех будешь его подстилкой, потому что ты испорчен, Юнги-я, ты просто его персональная шлюха, — по слогам произносит Тэхён, любуясь болью в чужих глазах. Он умеет бить по почти затянувшимся ранам. — Только представь, как ему противно прикасаться к тебе, как противно трогать того, кого грязные и чужие руки имели, — Юнги начинает чаще дышать, а на глазах подкатываются горькие слёзы, который обжигают. Тэхён прав, хоть и не хочется это признавать. Своё прошлое Юнги тщательно старается забыть, а в этом ему помогает Хосок, который ни на минуту не бросает свой комочек. Он его любит… точно любит… — Он с тобой лишь из жалости, смирись, потому что сердце Змея отравлено, но не тобой, — дальше происходит неожиданное, все присутствующие не сразу осознали, что произошло, но уже после, видя, как кровь расползается по белому мрамору, начали приходить в себя. Тэхёна валят на пол. А после его начинают бить лицом о пол, зверски крича над ухом. — Кто, — удар, — ты, — удар, — мразь такая, — снова удар, — чтобы так обращаться с моим другом? — Чимин в ярости, она пылает в его сердце, в глазах виднеется злой пожар, а руки сильнее сжимают волосы несчастного. Чимин поворачивает его лицо к себе и встряхивает. Он достаточно слушал нелестные высказывания в адрес друга. Ладно, он готов вынести их в свой адрес, но когда оскорбляют Юнги. Того, кто сам по себе чист и невинен, того, кто подобен самому высшему созданию, того, кто омегой Змея является, Чимин не может. Он не терпит вредителей, поэтому привык от них избавляться. Ярость, что вспыхнула в его груди, была подпитана и недавними событиями с Чонгуком. Он не станет жалеть, нет, он уничтожит эту нахальную улыбку в чёртовых губ и сожжёт до пепла это тело. Такие, как Тэхён, не достойны даже вступать на Землю, поэтому Чимин поможет ему поскорее отойти от мирской суеты. Но убить не позволяет лишь мысль, что свою жизни заберут за наказание, а ею Чимин дорожит потому, что ещё не выполнил главное своё призвание, как Праведника. Поэтому он за грудки поднимает Тэхёна, заставляя всех присутствующих ужаснуться силе чёрта. Никто не может разнять того, кто злобой пропитан с ног до головы. Даже стражники, что призваны охранять покой, встали в ступор от обезумевшего омеги. — Ты сейчас же попросишь у Юнги прощение, — орёт Чимин в лицо избитому Тэхёну, который чудом сознание не потерял. Чимин бросает его к ногам друга и, взяв волосы Тэхёна, задирает его голову, чтобы тот в глаза Юнги смотрел. — Чимин, не надо, — молит Юнги, но его друг не слышит. Он ослеплён. Вот к чему приводит общение с Чонгуком, вот результат нескольких шансов, вот итог их взаимодействия. — Проси, тварь, прощение, — орёт над ухом Чимин и сильнее волосы сжимает, заставляя Тэхёна зажмуриться. Тот только собирался что-то сказать, как по всему залу разносится холодное, пробирающее до мозга костей, вызывающие табун мурашек по всему телу. — Чимин, — но омега даже не оборачивается, а продолжает требовать, чтобы Тэхён извинился перед Юнги. Что ему Чонгук, когда он вершит правосудие, когда он делает добро своему другу. Он не слышит его голос, но явно ощущает, что запах стал удушливее, что тьма поглотила округу и сейчас сам Чон Чонгук идёт по его душу. Альфа резко дёргает омегу на себя, прося слуг помочь Тэхёну. — Пусти меня, — барахтается в руках омега и больно бьёт Чонгука, пытаясь вырваться, — я накажу эту мразь, покажу ему его место, — Чонгук сильнее сжимает в себя омегу, который совершенно свихнулся. Перепуганный Юнги глазами ищет свою защиту и мгновенно находит её. Хосок, которому запрещено хоть как-то передвигаться, без рубашки, с голым торсом бежит, зло ряча на лекарей, что шли следом, потому что тому требовалась срочная перевязка, ибо рана начала сочиться. Но альфа идёт и ничего перед собой не видит, кроме одной маленькой цели, что сжавшись стоит и рукава блузы теребит. Его малыша надо защитить, не позволит кому-то обидеть его. Он в несколько шагов оказывается возле Юнги и прижимает во всю плачущего к себе. Юнги твердит только одно: «Хосок». Сегодня каждый смог яснее и даже вблизи рассмотреть того самого Змея, что покоится на спине Хосока. Он красными глазами смотрит на каждого да к шее Хосока тянется. Неимоверное количество шрамов на теле альфы пугает, поэтому не каждый выдерживает этот вид. Сегодня они узнают, что не только ядом брызжет он, но и своё сокровище может защищать. Не будет смертей, пока у Змея не будет покоя за омегу, поэтому солнце будет светить обыкновенно. Но это до первого взмаха меча Гнева. — Всё, котёнок, всё, теперь я здесь. Пожалуйста, не плачь, — Хосок свободной рукой поглаживает подрагивающее рядом тельце, которое сильнее к нему льнёт и руками обвивает. Он целует его в макушку и пытается отодвинуть его от себя, чтобы слёзы убрать и нежно поцеловать, но омега вцепился мёртвой хваткой в него и лицо своё прячет от посторонних глаз. Плевал Хосок на рану, сейчас нужно сделать так, чтобы его котёнку ничего не угрожало и не заставляло пуще прежнего реветь, поэтому он подхватывает Юнги на руки и уносит, бросив на Чонгука злой взгляд, который ничего хорошего не предвещал. Он готов разразить любые войны ради своего омеги, он не потерпит нелестные высказывание по отношению к нему. Чонгук провожает рассерженного брата взглядом и ещё несколько минут стоит и пытается унять бешеного омегу, а после, поняв, что это практически невозможно, силой уводит от места происшествия. Он тянет того за собой и просит наконец-то успокоиться, но Чимин не умолим. Теперь он злится не на Тэхёна, а уже на Чонгука, который так бесстыдно и нагло оторвал его от совершения наказания. Чонгук проводит омегу в свои покои и закрывает двери. Разговор предстоит тяжёлый. Чимин становится по центру комнаты и руки на груди скрещивает. Напротив него, небыстрым шагом, приближается Чонгук, который готов разорвать его на кусочки, но сегодня Чимин жертвой не станет. Он гордо поднимает голову и своего полного решимости взгляда не отводит от бездны напротив. Чонгук схож с пантерой, это уже Чимин понял ранее, когда те дрались на мечах. Он так плавно и еле слышно крадётся, слегка скалится и когти готовит, чтобы на очередную добычу напасть. Но сегодня он поголодает, потому что перед ним пусть и слабый, но окрепший зверь, готовый дать отпор. Чимин не двигается с места, когда Чонгук подходит очень близко. Глаз омега не поднимает и держит их на уровне груди альфы. Он мысленно просит себя взять в руки и не дрожать, потому что страха нет, потому что страх… …это Чон Чонгук. — Что ты там устроил? — он очень зол, и это хорошо прослеживается. Он из последних сил сдерживается, чтобы эту шейку руками не перехватить и не сжать. — Я творил правосудие, пока ты не пришёл и не помешал мне, — теперь Чимин глаза поднимает и всматривается в лицо альфы. Тот губы в тонкую линию выстроил и глаза сощурил. — Правосудие с помощью жестокости решил построить? — Чимин издаёт смешок. — Тебе это больше известно. Ты строишь империю на крови, Чонгук. Иногда нужно поднимать меч жестокости, чтобы подчинить себе неверных, которые под страхом под этим самым мечом ходили бы. Иногда милосердие к одному ведёт к смерти сотен. Но есть лишь один определяющий критерий — совесть. Что сейчас она тебе говорит, Чонгук? Неужели ты спустишь с рук то, что натворил Тэхён. Закроешь на то глаза? — Чонгук молчит и взглядом омегу прожигает, который опьянён своей яростью, которая ещё пуще стала. — А что, если Тэхён сказал, что я твоя подстилка? Что бы ты сделал на этом месте? — Наказал бы, — не отводя своего взора на уже слезившееся глаза. Хочется смахнуть их, прикоснуться к огненным щекам, но Чимин сам их вытирает и грозно смотреть продолжает. — Так давай, наказывай, иди. Поверь, это не первое брошенное оскорбление от него, — орёт на альфу омега и в один момент понимает, что в глазах начинает чернеть, а голова кружится. Он слегка отшатывается и облокачивается на близ стоящую кровать. Чонгук мгновенно реагирует и перехватывает омегу, потянув на себя. — Избавься, избавься от этой твари, — последнее, что говорит омега, цепляясь пальцами за пуговицы кафтана, и теряет сознание. Чонгук подхватывает Чимина и укладывает на кровать, а сам просит стражу, чтобы те привели лекаря и немедленно, а то сотни голов полетять, если сию минуту сюда не прибудет врач. Чонгук начинает раздевать омегу, чтобы меньше мороки врачам пришлось. Он чувствует, что тело того горит, на лбу появляются капли пота. Чимин жмурится и поскуливает, его руки начинают сдирать с себя одежду, продолжая стонать. Чонгук помогает несчастному избавиться от туники и трясущимися руками волосы назад зачёсывает. Лекари приходят на удивление быстро, хотя под страхом смерти любой ускорится. Они просят Чонгука отойти в сторону и принимаются за обессилевшего омегу. Чонгук идёт на балкон, чтобы немного освежиться. Животный страх подпирает и начинает скрестись. Он даже причину состоянии омеги не смог понять, сам себя сдерживал, чтобы больнее не сделать, а тут такое. Чонгук сильнее сжимает пальцы в кулаке. Из-за перстней, что были на том надеты, вниз начинают капать капли крови. Чонгук не замечает этой боли, сейчас то, что занимает его голову — омега, который жалобно стонет и хныкает. Когда Чонгук перешёл черту, когда стал худшей копией себя. Когда? Он поднимает глаза на небо, словно ища там ответа, но оно глухо, как и всегда, поэтому, усмехнувшись, он погружается в себя. С самого детства он был таким, всегда ненавидимый окружаемыми, но любим себе. Подпитывая изо дня в день свою ненависть, своего личного монстра, свою Гордыню, он родил лучший образ себя. Всадник на чёрном коне, являющийся людям в ночных кошмарах. Император с булавой в руке и мечом в другой. Кровавый правитель. Сколько боли и страданий он приносит всем окружающим, но никогда не ощущал её на себе. Но сейчас, когда этот омега потерял сознание, тогда Чонгук понял, что есть тот, кем он действительно, по-настоящему, дорожит. Он не умеет быть нежным, как Хосок, он не умеет оказывать своё внимание, как Намджун, он приносит только боль. Ты приносишь только боль, Чонгук. Омега прав. Ведь всегда он только это и делал. Но сейчас он почувствовал на себе, что это такое. Если весть о потере брата была лишь началом, то возможность потерять омегу — смерть. А он хоть и имеет с ней дружеские отношения, но Чимина не отдаст. А зачем тогда он ему нужен? Чтобы заставлять того ещё больше страдать? Достаточно, тот и так достаточно изведал все мучения, что обрушились на него в этом проклятом дворце. Чонгук прикрывает глаза и проклинает каждое своё действие, что заставило омегу так мучится. Сгорать заживо больно, но ещё больнее любить огонь. А Чонгук полюбил, со всей своей тьмой и монстрами смог полюбить. Сумасшествие, но впервые именно с этим омегой он начал что-то чувствовать (?) Он надеется, что Чимин просто устал, и это именно из-за неё он свалился в обморок, потому что сейчас не время покидать этот мир, пока ничего не увидел, пока… …новую боль от Чонгука не понёс. Вдруг на балкон выходит один из врачей и окликает Чонгука, который так крепко вжался в перила балкона. Он разжимает руки и не обращает внимание, что те все искромсаны. Он смотрит на спокойного лекаря, и спрашивает о состоянии Чимина. — С омегой ничего страшного не произошло, мой господин. Из-за недостатка сна и нерегулярного приёма пищи ему сделалось дурно, — объясняет врач, когда кто-то жалобно простонал «Чонгук». Альфа подрывается с места и видит измученное тело перед собой. Врачи сделали всё необходимое, теперь нужно ждать, чтобы организм омеги сам начал бороться. Чонгук благодарит лекарей и ложится рядом с Чимином, при этом не нарушая его покоя. Впервые он действует с особой осторожностью и трепетом. Не он силён, а именно Чимин, не ему подвластны многие народы, а ему, весь мир принадлежит не Чон Чонгуку, а этому омеге. Всё, начиная с мелкого камня этой империи и заканчивая самой драгоценной вещью, всё принадлежит лишь ему, потому что только его сила, склад ума и настойчивость достойны этого. Теперь Чонгук своё счастье не отпустит, как можно крепче к себе прижмёт и всех врагов выкинет, но покоя не потревожит. Будет в кошмарах являться, чтобы уберечь. Будет ранки любые целовать, но убережёт. Будет своим личным палачом, если ещё раз причинит боль, но сможет уберечь. А может, и нет.

***

Чимин не помнит, что с ним произошло, но точно знает, что ничего хорошего, потому что голова предательски трещит и слегка кружится, поэтому лучше не вставать. Он выдыхает и протирает глаза, приходя немного в себя. Хочется дико пить, но нет сил, чтобы добраться до кувшина с водой. Ладно, этим он займётся позже. Сейчас надо оценить обстановку, и где сейчас он лежит. Чимин поворачивает голову и видит, что, сидя на кровати, прямо в одежде, спит Чонгук. Вид у того не из лучших. Руки отчего-то в крови, что заставляет сердце омеги сжаться. Он почти невесомо касается их и накрывает своими. Чонгук во сне невольно морщится. Что снова натворил этот альфа, а главное, скольким людям он снёс головы, — вот, что вертелось в голове у Чимина. Превозмогая лёгкое головокружение, омега привстаёт и всё-таки решается налить себе стакан воды, но его руки мгновенно хватает чужая, более сильная, рука. Чонгук часто моргая, чтобы прийти в себя, начинает потихоньку притягивать к себе омегу, чтобы тот лёг. — Я не хочу лежать, — отрезает Чимин и из-за захвата вырывается, не встречая сопротивления. Ничего, Чонгук понаблюдает, как он сейчас свалится. Альфа лишь пожимает плечами и издаёт смешок, мол говоря, что давай, ты всё равно проиграешь. Но нужно же потешить свою гордость, показать, что, несмотря на немощь в теле, он всё равно сможет, продемонстрирует, на что способен. Встать Чимину удалось, но с трудом. Останавливаться он не намерен, поэтому уже подходит к столу, на котором стоит кувшин. Всё это время Чонгук только наблюдал, но был готов броситься к омеге, если то потребуется. Чимин, подойдя к столу, трясущимися руками наливает воду, демонстративно показывает альфе, что только что смог сделать, на это Чонгук только кивает и слабо улыбается. Но снова голова начала кружиться и тошнота комом подкатывала к горлу. Стакан, который он держал в руке, с шумом падает на пол, а следом сильные руки уже несут его обратно на кровать. — Упёртый какой, а ведь мог просто попросить, — Чонгук укладывает омегу, который не доволен тем, что эту битву проиграл. Альфа подходит и наливает новый стакан воды и подаёт его Чимину, который не хочет его брать. — Ладно, тогда вообще не получишь воды, — и Чонгук уже уносит стакан, когда слышит еле слышное «нет». Омега тянет руки к желанному стакану, который альфа мгновенно даёт. Он специально не помогает ему, потому что понимает, что если окажет её, то получит полный призрения взгляд. Чимин, жадно выпивший всё содержимое, со звуком облегчения валится на кровать и в наслаждении прикрывает глаза. Он смог напиться, что может быть ещё лучше. Чонгук, ставя стакан, хмыкает под нос и садится рядом, из-за чего Чимин зло на него смотрит и специально в сторону отползает. Бороться Чонгук с этим не станет, потому что тот сам ещё к нему прильнёт. Чимин демонстративно оторачивается и накрывается с головой одеялом. Он пытается унять дрожь внутри себя, а может это и вовсе раздражение было из-за внезапной заботы со стороны. Только Чимин не привык его получать, а особенно от Чон Чонгука, поэтому он будет дуться на него из-за всего на свете, даже, если тот не будет этому причиной. Чонгук, страх и переживания которого сошли на нет, когда этот злобный чёрт проснулся, забирается под укрытие Чимина и притягивает того к себе ближе, прижимая к самой груди. Он утыкается носом в плечо омеги и еле слышно дышит. А Чимин и вовсе не дышит, потому что нежеланная желанная рука коснулась его впало живота и начала поглаживать. Омега своей рукой её накрывает, говоря таким образом, чтобы тот остановился, но не остановить того, кто по чёрту зависим. Чонгук начинает лизать шею Чимину, от чего тот шипит и начинает барахтаться. Альфа идёт дальше и начинает пробираться рукой в намокшие штаны парня. Он проводит пальцами меж ягодиц и окольцовывает колечко мышц, проводя неспеша пальцами. Чонгук вводит один палец, ловя прекрасный слуху стон. Чимин, у которого вся болезнь разом сошла, начинает получать удовольствие. Он чувствует палец Чона внутри себя, поэтому специально насаживается на него, трётся. Когда другая рука Чонгука касается его возбужденного органа, то ему становится дурно от переизбытка эмоций. Этот альфа сам посланник Дьявола, хотя нет, он и есть сам Дьявол. Чонгук прерывисто дышит и активнее работает уже двумя пальцами. Он целует вспотевшего омегу в шею, слизывает его капельки пота и слегка покусывает хрящик уха. Ему так нравится изводить это тельце, вырывать у него долгие, протяжные стоны при каждом новом входе. Он не прикасается к его губам, а только выцеловывает плечи, шею. Хочет, чтобы Чимин сам потянулся к нему, чтобы тоже со своей гордостью боролся. Так оно и выходит, потому что Чимин соскучился по этим губам и уже льнёт к ним, чуть шею не сворачивает, но ищет и находит. Чонгук вынимает пальцы из растраханной дырочки и хватает лицо Чимина в свои цепи, переворачивает его к себе и наваливается сверху. Одеяло уже давно на полу, как и одежда Чонгука. Он не перестаёт целовать нежное тело. Везде, где касается его рука, будто пожар случился. Чимин скулит из-за него и жмурится. Чонгук неспеша целует ключицы, потом спускает к твёрдым соскам и начинает из посасывать, вызывая новую порцию стонов от Чимина. Чонгук водит носом по вздымающей груди, попутно разводя омеге ноги. Он пристраивается и входит плавным толчком. Он закидывает ноги Чимина на свои плечи и продолжает вдалбливаться в податливое тело, в наслаждении запрокинув голову и в один голос мыча с омегой. Почему в этот момент, когда он выбивает из Чимина эти хрипы, когда он как можно глубже входит, то он вспоминает слова, которые когда-то ему сказал один очень мудрый человек: «Дыши, Чонгук, вдохни этот запах крови. Всё, что должна понимать твоя душа тут, в запахе этой крови, а именно, — в страхе. Чего ты боишься, Чонгук? Смерть? Оттого кого она придёт и в каком виде? Что тебя больше всего пугает? Потерять своих подданных, свою силу и быть бесчеловечно казнённым своим же народом? Или сойти с ума в четырёх стенах? Усвой урок, Чонгук, если не хочешь повторить судьбу своих предков, учись на их ошибках. Будь всегда начеку, не полагайся на любовь. От любви до ненависти — один шаг. Однажды любовь приходит, и самый любимый превращается во врага. Преданность ты найдёшь не в том, кто любит тебя, а в том, кто тебя боится. Это самый преданный человек. Его ты не теряй, Чонгук. Не жди преданной любви без страха. Лично стань для них воплощением силы и страха» Чонгук наклоняется к уху омеги и шепчет: — Ты боишься меня? — Чимин, который сквозь пелену свои слёз, глаза приоткрывает и заставляет Чонгука на себя посмотреть. — Я боюсь не тебя, а то, что сидит в тебе. Я люблю Чонгука, но я ненавижу императора Чон Чонгука, — альфа вновь прикован к этим губам и теперь долго и смачно целует их, не переставая активно двигать бёдрами. Он услышал его, он понял, что омега силён, но трясётся от его внутреннего «Чонгука». От того самого с окровавленным мечом в руках и на вороном коне. Он не может видеть заплаканные глаза омеги, поэтому страстно выцеловывает их, пропитывая себя горечью и отравляя свою и так гнилую душу. Альфа придерживает его за бёдра и снова и снова насаживает на себя, получая в поцелуй долгий стон. Нравится. Чимину нравится, когда его берут так грубо и жёстко трахают. Чонгук всего себя в него отдаёт, всю свою энергию вливает в это тельце. Единственное, что хотел добавить Чонгук в эту картину, — следы своих зубов. Но не может так подло поступить. Когда омега захочет этого сам, то он радостно сомкнёт на его кожице своих клыки. Понимая, что разрядка грозит им обоим, Чонгук ускоряет темп и в итоге изливается в омегу с долгим стоном. Он делает ещё пару точков, чтобы его семя задержалось подольше в омеге, а после валится на кровать и притягивает к себе уставшего Чимина, не забыв поцеловать его в макушку, который обнимает его руками и закидывает одну ногу сверху. Они ещё оба не могут привести дыхание в порядок, поэтому спустя лишь несколько минут приходят в себя. — Как твоё состояние сейчас? — Ты серьёзно? У меня сил никаких нет, а тут ещё ты с внезапным возбуждением, — пищит на него омега. Чонгук укладывает руку на взмокшую спину и начинает водить неизвестные узоры. — Мог не соглашаться, — пожимает плечами альфа, за что получает укус в бок. — Мог, но не хотел, — признаёт очередное поражение омега. Они лежат ещё пару минут в тишине, пока в голову Чимину не приходят внезапные вопросы. — Чонгук? — Ну? — ничего хорошего не сулит начало, Чонгук точно знает. — Что ты будешь делать с этим инцидентом? — Чон думает, что на это ответить, а после, тяжело выдохнув, начинает свою речь: — Я поговорю с Тэхёном. — И всё? — Чимин приподнимается и смотрит на вполне серьёзного Чонгука. — Ты бы слышал, что он Юнги сказал! Придушил бы, — Чимин делает движения руками, показывая, как будет душить Тэхёна. — Ты вообще его избил, поэтому я должен наказать тебя, — глаза омеги округляются, а руки сразу же опускаются. Он отползает подальше от альфы и берёт в свои руки подушку, отчуждённо смотря на невозмутимого Чонгука. — Боишься? — Чимин молчит. — Ну, ты чего, не мол… — прямо в лицо прилетела подушка, а следом и слабые удары по груди и избиение ног. Чонгук от неожиданного нападения немного растерялся, но когда руки омеги нависают над его лицом, то он те перехватывает и сильнее сжимает. — Я не позволю тебе так просто с этим разобраться, я... — Чонгук, сидя на коленях и закинув свои руки и Чимина, снова врывается в этот рот, сосёт эти губы. — Мгх… Чонгук, — стонет омега и пытается отодвинуть того от себя. — Чонг... — Ещё немного, — шепчет прямо в губы альфа и резко тянет Чимина на себя. Он переворачивает его на спину. Чонгук с силой сжимает ягодицу того и слегка ударяет, получая писк боли. Кричать Чимин будет только от удовольствия и от Чонгука внутри, поэтому тот не ждёт ни минуты и снова входит в омегу. Чимин чувствует себя, как во время течки, где альфа и проходу не даёт. Но вот проблема, ведь её то нет, тогда объяснить такой аппетит можно просто… просто существованием Чимина. Омега со стоном переворачивается на бок и смотрит на Чонгука, который подложил руки под подушку, и теперь тихо сопит. Чимин слабо улыбается и кладёт свою руку на щеку альфы. Он легко поглаживает её и плавно ведёт к торчащим волосам. Он зарывается в них и пропускает их через пальцы. Он выпутывает свою руку и внюхивается. Любимый орех, который так ясно слышится. Чимин вдруг решается развернуться и лечь спиной к альфе, чтобы касаться его тепла и слушать размеренное биение сердца. — Третий шанс дан, Чон Чонгук, — шепчет губами Чимин, а в ответ Чонгук обнимает его и сильнее в себя вжимает.

***

Хосок отнёс Юнги в свои покои и, расположив того на слегка холодном шёлке, начинает хлопотать над ним. Он садится напротив, наплевав за свою собственную боль, потому что главное его страдание — перед глазами сидит и в подушку уткнулось. Альфа гладит его по спине и просит успокоится, но в ответ получает лишь новый всхлип. Юнги сильный, но он очень устал бороться, поэтому временно он капитулировал. И Хосок это принимает, он лично возглавит операцию по уходу. Хосок наспех перевязывает рану, чтобы назойливые лекари отстали, и ложится рядом с Юнги, прямо на ту подушку, которая пропитана слезами. Хосок ближе к тельцу жмётся и голову на плечо укладывает. От тепла альфы Юнги успокаивается и уже через несколько часов перестаёт плакать. Теперь он начинает отходить и вдруг, резко поднявшись, требует. — Я хочу локму, но только с карамелью, а не мёдом, — Хосок пару минут переваривает просьбу омеги, а потом отдаёт нужные распоряжения. Когда принесли вкусности, то Юнги, сев по-турецки, начинает с особым удовольствием уплетать шарики в карамели. Хосок пугается, потому недавно у омеги была дикая истерика, а сейчас он со спокойным, пусть и опухшим, лицом сидит и поедает локму. Он протягивает один шарик Хосоку, а тот неправе отказаться, поэтому съедает его. — Я вижу непонимание в твои глазах, Хосок. Я сам не понимаю, что со мной, но мне просто резко захотелось локмы, — отправляя лакомство в свой рот, объясняет Юнги. — Да, — с набитым ртом продолжает тот, повернувшись к Хосоку, — да, Тэхёну удалось задеть за больное. Но сейчас, после нескольких часов дикой истерики, я наконец-то понял, что моё прошлое останется в прошлом, я живу настоящим, а уже сейчас начинаю строит своё будущее. Но, — омега запинается и отставляет тарелку с лакомствами, — но сложно забыть то, что творилось с тобой столько времени. Я благодарен тебе, потому что ты всё время меня спасаешь, но я думаю, что я не достоин тебя, потому что… — Юнги, — жёстко обрубает его Хосок, потому что смысл до этого момента был, а продолжения последнего предложения он знать не хочет, поэтому и прервал, сейчас его время говорить. — Я уже говорил, что это не так, много раз я твержу тебе об этом и не перестану говорить это снова и снова. Неважно, куда я пойду, какой долгий бы поход у меня не был, но моей конечной целью будешь ты, именно благодаря тебе я ещё жив, потому что мысли о моём котёнке не покидают меня, — Хосок стирает большим пальцем стекающую слезу омеги и тянет того на себя. Юнги укладывается на колени альфы, который продолжает говорить. — Знаешь, в следующий раз я разрешаю тебе избить противника, ну или убить. — Нет, Хосок-а, — потянул омега и привстал. — Я не уподоблюсь... …тебе — Ну, молчишь, потому что боишься стать таким же, как я. Да? — Хосок усмехается и треплет омегу по макушке, из-за чего тот морщится и бурчит недовольно — Хосок… — Да ладно тебе, — смеясь говорит Хосок, — я не лучший образец. Лучше будь самим собой, а ещё немного посмотри на Чимина, который умеет махать кулаками. — Ого, ты его по имени назвал. Кстати, надо Чимину спасибо сказать, что защитить пытался. — Не беспокойся, я позабочусь об этом, — Юнги, кажется, забыл, как нужно разговаривать. Только что Хосок прямо сказал, что поговорит с Чимином. С тем самым, которого он столько времени от него отдалить пытался. Как же он быстро поменялся. И омега надеется, что это надолго. — Хосок, не пугай. Ты по имени его назвал, а теперь о прощении помышляешь. Это точно ты? — смеясь, заявляет Юнги. — Сам в шоке, — пожимает плечами альфа и притягивает Юнги к своим губам.

***

Джин вывел Намджуна на охоту. Он таким образом хотел отблагодарить альфу за внезапный подарок. У Джина красивый чёрно-белый скакун породы Шайр, Намджун себе не изменяет, поэтому у него, как и своих братьев, красавец вороной конь. Он ударяет его по бокам и специально отрывается от Джина, чтобы посмотреть на раздражённое лицо того. Омега старается его догнать, подгоняет своего скакуна. После нескольких попыток это удаётся. Кататься по снегу тяжеловато, но Джин не перестаёт радоваться. Победив Намджуна, он спрыгивает с коня и просто бежит по заснеженному то ли полю, то ли лугу. Он вдыхает усладительный запах и аромат ближайшего леса. Он собирает снег в руки и подкидывает над головой, пропускает различные нотки через себя, подставляет своё лицо дневному свету и радуется моменту, проведённому вместе с Намджуном. Тот в свою очередь наблюдает за ребячеством омеги и тоже спрыгивает с коня, чтобы поскорее догнать смеющегося Джина и впиться в его пухлые губы страстным поцелуем. Да, они приехали на охоту, но уже через пару часов забыли про неё и отдались веселью. Намджун получает снегом прямо в лицо. Он приоткрывает рот и удивлённо смотрит на довольного омегу. Он не решает убрать снег, поэтому так и идёт суровым ледником на Джина, который не может найти пути выхода. Только он хотел отбежать, как его ловят сильные руки и тянут на себя. Джин мгновенно хватает альфу за шею и, подпрыгнув, обвивает его торс ногами. Намджун придерживает его за бёдра и с укоризной в глазах смотрит на беспечного омегу, который вдоволь повеселился и вывел альфу из себя. Он слегка приоткрывает свои губы и наклоняется, чтобы поцеловать, но Намджун оказывается проворнее и первый набрасывается на любимые, сладкие, винные губы. Он целует долго, слегка оттягивая и пробуя на вкус. Сейчас Намджун может с точностью сказать, что он познал счастье. Если раньше для него не было ничего важнее, кроме как хорошей выпивки, красивых омег, то сейчас, находясь здесь, рядом с Джином, он отбрасывает на второй план все заботы и суету и полностью посвящает себя омеге. Он не может уложить мысль, что он смог полюбить Джина. Того, кого столько лет игнорировал, того, кого он видеть не мог, того, кого он оскорбил в день свадьбы. И он корит себя за это, люто ненавидит. Но его наказание — это те года, которые он провёл в собственном разврате и гнилых мыслях, касаемых омеги. Наконец-то альфа отстраняется от израненных губ и ставит омегу на землю. Тот сразу же хватает его за руку и просто ведёт куда-то вдаль. Снова сущность омеги даёт о себе знать, Намджун постоянно её подкармливает. По итогу, когда Джин уедет из этой империи, то точно сделается обычным гаремным омегой, который будет вечно сплетни распускать и альфу своего трогать по пустякам. Нет, он не превратится в них, ведь тогда пропадёт его уникальность. Пара снова взбирается на коней и уже устраивают новые соревнования, но вдруг конь Джина резко останавливается. Намджун вопросительно смотрит на внезапно остановившегося омегу. — Намджун, — обращается тот к нему и куда-то пальцем указывает, — что это там? — Ты вернись, а я проверю, — Намджун натягивает поводья и уже собирается сдвинуться с места, но упрямый омега его опережает. Джин выбивается вперед. Вот вечно тот на рожон лезет, не задумываясь о своей безопасности. Альфа старается не отставать от омеги, потому что ещё не ведает, что сулит им даль. Но подойдя ближе, они увидели ужасное. Джин невольное морщится и от шока руку к губам подносит. Белый коридор из моря трупов. Вся земля пропитана алой кровью. Группа воинов, лица да и тела которых были изуродованы, лежат красным ковром перед ними. Поистине ужасное зрелище, которое не каждый вынесет. Не понятно, кто это и для чего это сделал, но Намджун знает точно, что ярости брата не будет предела. Здесь воины их империй. У воинов Намджуна отрублены ноги, у воинов Хосока — головы, у воинов Чонгука — проткнуты сердца. Намджун слезает с коня и подходит к тому воину, который был посажен на острие копья. В его глазницах покоилось две стрелы. Джин спешно подходит к альфе и хватает того за руку. Намджун выдёргивает стрелы, из глазниц доносится неприятное хлюпанье, а сам альфа слегка забрызгивает себя кровью. Он отдаёт Джину пустую стрелу, а себе берёт ту, к которой прикреплено письмо. Он раскрывает его и читает вслух: Убив Похоть, я смогу поставить мир на колени. Убив Гнев, я заполучу голову мира. Но убив Гордыню, я буду править всем миром. Намджун не верит в написание данных слов, поэтому даёт Джину, который ещё раз перечитывает их. — Намджун, — он касается плеча альфы, пытаясь хоть как-то унять дрожь в его теле. — Это прямое объявление войны, Джин-а. Срочно возвращаемся во дворец, быстро.