Снов осколки

      В неуютно обставленной игрушками комнате постепенно меркнет свеча. Криво сшитые плюшевые медведи и кролики скачут по часовой стрелке, наполняя пространство слегка безумным смехом. Часы, висящие на самом верху, медленно отсчитывают минуты.        Кевин не знает, сколько здесь находится. И ему, честно говоря, уже ни капли не жутко; долгие месяцы в Бездне и её суровом климате дали о себе знать. Он бессмысленно рассматривает стены, проводит ладонью по волосам, надеется, что в конце мелькнет спасительный свет и не окажется галлюцинацией.       Кевину не больно, хотя за такой долгий срок он должен давно умереть от жажды и голода. Его тело призрачно скользит по белоснежному полу, пока игрушки зловеще шепчут, двигаясь сами по себе:       — Он пришёл. Она будет так рада... Так рада...       — Нет, это не он, посмотрите. Это не тот, кого она ждала.        И снова, снова повторение тех фраз, что хочется наконец разрезать их на куски. Если его не сведёт с ума бесконечное скитание в темноте, то это сделают голоса.        (Не)спасительный свет мелькает вдали, и он поднимает голову. Хрупкая белая фигура, облаченная лунным светом, невесомо ступает сквозь пол. На её лице написано спокойствие — совсем не такое, как у той, кого он клялся некогда защищать — и длинные волосы почти касаются пола.       Кевин понимает, что не двинется с места — ноги прирастают к земле, а руки заметно охладевают — но при возможности ему бы не хотелось уйти. Она аккуратно подскальзывает к нему, пытается казаться чуть выше, чтобы обхватить чужое лицо, и её руки, пожалуй, единственное тепло, которое он чувствует за время в Бездне.       Нежные фиалковые глаза смотрят сквозь оболочку-тело, на самом деле вскрывают в душу. Регнард слышал сквозь стену между ними, что она о чём-то говорит. Кричит. Тонет в своём беспросветном одиночестве — всего лишь девочка, которую на него обрекли — и от этого ненавидит. Сложно кого-то любить, когда тебя отрезают от мира. Кевин понимает её лучше, чем кто-либо.        Он не чувствует боли, когда она выкалывает ему глаз — от скуки — но страшнее, что не испытывает ни капли обиды. Ему не на такое приходилось идти.       — Я всегда была тенью, — медленно произносит девушка, со странной аккуратностью приглаживая его волосы, — мне не позволено даже видеть внешний мир. И ты наверняка сейчас тоже думаешь, что я какая-то твоя неудачная копия, но...        Она поднимает на него глаза, полные слез отчаяния. Кевин зажимает свой — точнее, что осталось — мигом пропитавшейся кровью рукой.       — ...я больше не хочу быть Волей Бездны.       Её хрупкий, неустойчивый мир рушится под напором слез — здесь всё горит холодным пламенем, разделяясь на части. Кевин чувствует, как его встрясывает. И снова. И снова. Исполненный желанием оборвать наконец эти пытки, он хватает её за руку. Разрывает оковы. И произносит, аккуратно касаясь ладонью прядей невозможно-белых волос:       — Доверься мне.