Петь не может то, что не болит

      На грани слышимости, навязчиво повторяясь, маячил какой-то звук – пронзительный и зовущий, раздувающий тлеющие угли чувств. Этот звук, беспокоящий, тревожный, но все равно неопределимый ввинчивался в виски, нарастал, становился громче и ближе. Еще ближе. Совсем немного и он ухватит его, сможет разобрать... Геральт распахнул глаза.       Тонкий лен влажной от пота, подушки холодил шею под волосами. Сердце гулко бухалось в ребра с почти болезненным ожесточением отдаваясь в горло и кончики пальцев. В глазницах остро клубилась сухая боль, то ли от ночных бессонниц, то ли из-за неясного кошмара.       Что выдернуло его из зыбкого подобия сна? Что на этот раз? Привычный вставать рывком, Геральт потер лицо, чутко ища признаки опасности, огляделся, в поисках источника звука, мерещившегося во сне, но тесная комната хостела, где ему довелось заночевать была пуста и тиха. Даже ветер не трогал тонкой ситцевой занавеси у неплотно прикрытого окна. Ночные просторы, видимые в окно, в столь поздний час являли собой эталон умиротворения и покоя.       Геральт сделал пару дыхательных упражнений, смиряя головную боль и запустил ладонь в волосы, с силой проводя ногтями по коже, но тут же вздрогнул, отдергивая руку. Снова потянувшись он перебрал несколько прядей в поисках инородного предмета. В пальцах остался изрядно поджухший цветок. Измятый и несущий в себе едва уловимый травянистый запах с легкой нотой гнильцы, он казался холодным и чужеродным в грубых пальцах. Сломанный стебелек длиной в мизинец уже не сочился соком, а венчик изрядно поредел. В темноте сложно было разобрать цвет оставшихся лепестков, но Геральт не сомневался, что он истошно-желтый. Медальон не дрожал, но коснувшись его Геральт почувствовал словно эхо вибрации, засевшее глубоко внутри металла.       Прокатившиеся по коже мурашки заставили мелкие волоски вздыбится: тревожный след сна оставил зябкую скованность в мышцах. Захотелось встать, выйти в ночь, и пробежать десяток кругов вокруг здания чтобы хоть так прогнать зуд из костей и тяжесть из мускулов.       Цветок (Геральт не собирался называть его по имени) должно быть застрял в волосах, когда он перекатывался по поляне, избегая когтей накеров. Просто Геральт не заметил. И никого другого не было чтобы заметить. Некому было ощупать его тревожным взглядом по возвращению, попросить местную хозяйку не выключать газовую колонку, чтобы вернувшийся ведьмак мог помыться. Никто не трещал все дневное время без умолку, не сопел тихонько по ночам, не оставлял задержавшемуся на охоте Геральту бутылку топленого молока и половину хлебной краюхи с вяленым мясом под льняным полотенцем.       Геральт откладывает цветок – он справляется. Всегда справлялся, так почему не должен теперь? Минуло уже несколько месяцев с охоты на дракона и стало не легче, но привычней. Грядет зима в компании других ведьмаков Каэр Морхена, такие зимы лечат не только тело. Оборванные связи еще ноют, но Геральт убеждает себя, что это урок-напоминание: «не привязывайся».       Геральт идет вперед, каждый день открывает глаза в предрассветные сумерки, с болезненным тщанием заботится о Плотве (мотоцикл буквально лоснится от объема заботы), сглатывает дурной комок в горле каждый раз, когда в придорожных кафешках, слышит гитарный перебор и странный спазм сдавливает сердце, когда оказывается, что это радио.       Геральт движется не останавливаясь и не оглядываясь, выжимая и физические и духовные силы чтобы ночью, вместо хорошо уже знакомой бессонницы провалиться в черное забытье кошмаров.