Одна беременность на двоих

Календарные дни за окном сменялись быстрее моих календарных страничек на мониторе. В понедельник я едва дотащилась до подушки, но зато во вторник у меня начали пробиваться крылья, потому что преподаватель одобрил мои фотографии и карандашные эскизы вёрстки. Оставалось приклеить одно место к стулу дня на три, чтобы потом взмыть к небесам. Нам выставили оценки за все сданные проекты, и впервые я не потеряла ни одного балла. Весь интенсив прошёл в бреду, и я из последних сил вытягивала себя вверх, стыдясь результатов прошлого семестра. Сейчас я парила высоко над проблемами, чтобы их пары не испортили рабочего настроя. В четверг курс завершался обещанным обедом в кубинском ресторане, и нам давалась отсрочка до следующего вторника, чтобы отослать преподавателю файл календаря. С каждым часом этот срок всё больше начинал казаться неимоверно близким, руки неуклюжими, глаза слепыми… Для меня. Аманда наоборот являла собой воплощение спокойствия. Вставив в уши наушники, она даже что-то мурлыкала под нос, весело тормоша на коврике мышку. Работа над календарём позволяла молчать, и я уже не особо ругала себя за то, что утаила от Аманды не только разговор с отцом, но и беспокойство Стива. В понедельник я ещё пыталась улучить минутку для разговора, боясь, что Стив не выдержит и всё же решит обсудить с названной сестрой сложившуюся ситуацию. Однако Аманда была слишком поглощена изучением содержимого привезённой мной коробки, что реально не слышала моих жалких потуг начать разговор о матери. Лишь во вторник утром, когда Аманда решила разбудить соседей соковыжималкой, я сумела выговорить: — Твоя мать, когда звонила отцу, чётко заявила, что ты переезжаешь к ней сразу после родов. Ты сказала ей, что это не так? Я встала в позу детектива, уперев руки в бока и прищурив глаза. Аманда продолжила спокойно процеживать сок и, лишь когда протянула мне стакан, ответила: — Пока это так. В её голосе напрочь отсутствовали эмоции, будто не было того истерического крика в машине, когда она сообщила мне о предложении матери. Я вновь лишилась дара речи, и если бы сама Аманда не решила продолжить разговор, на нём можно было бы ставить крест. Она отхлебнула из стакана и, вернув его на стойку бара, произнесла: — Я не хочу ехать, но пока у меня нет выбора. Возможно, я сумею выиграть неделю, не сообщив ей, что уже родила, но потом она приедет. Я могу тянуть сколь угодно долго, даже до июня, если ты согласишься терпеть меня и ребёнка, но потом я либо должна повернуться к матери спиной, либо выполнить то, что она требует. Я пока не знаю, как сделать первое. Даже если найти удалёнку, если даже уехать куда-то из долины и снять дешёвую студию, мне не хватит на жизнь. До конца августа я не имею доступа к своему счёту, и я понятия не имею, сколько оставил мне отец. Я в лоб спрашивала мать, и она специально молчит. Аманда вновь подняла стакан с соком. Мой оставался нетронутым. — Пей, — приказала она, когда я уже начала говорить, но я не замолчала: — Отец не хочет, чтобы я жила одна, и если мы его попросим… — О чём? — не дала мне договорить Аманда и демонстративно распахнула дверцу холодильника. — Чтобы он сказал твоей матери, чтобы ты осталась здесь, со мной. Аманда на мгновение замерла перед раскрытым холодильником, потом, так и не достав ничего, медленно прикрыла дверцу. — С какой стати моя мать будет слушать твоего отца? Я не знала, что ответить, и уткнулась в стакан. Сок был слишком терпким, и я отчего-то почувствовала прежние рвотные позывы. — Кейти, я считала, что девять месяцев — это так много, что я что-то обязательно придумаю. Или мир изменится, как в сказке. Но ничего не происходит. Нет никакой нормальной удалёнки, даже базы данных хотят, чтобы заполняли из офиса… И… Она махнула рукой и отвернулась. Я решила молчать, боясь, что любое моё слово помешает Аманде справиться с подступившими слезами. Иначе чего она отвернулась. На пустой стене не появилось ничего нового. Я достала из дуршлага виноград и, очистив от веточек, упаковала в коробочку. В сумке-холодильнике уже лежали крекеры, сыр, имбирный чай в термосе и два готовых салата. Оставалось не больше десяти минут, чтобы засунуть в себя остатки хлопьев и выйти. Уже вряд ли удастся избежать пробки. Я постаралась как можно громче закрыть молнию на сумке, чтобы вернуть Аманду к реальности. С блестящими глазами она взяла ложку и опустила в молоко. Я нарушила молчание только в машине. Под тихую классическую музыку говорить о наболевшем было легче. Я порадовалась отсрочке разговора с отцом. Я ведь даже не спросила Аманду, хочет ли она жить в нашем доме. — Зачем я нужна твоему отцу со своим ребёнком? Холодный и колючий голос дарил мало надежды на согласие, но Аманда не увеличила громкость музыки. Значит, разговору быть! — Почему бы ему не помочь тебе, ведь это такая мелочь… — Мелочь?! — Аманда перекричала бы литавры, играй те на самом пределе. Я даже вжалась в кресло — какая же я дура, что снова промахнулась с правильной формулировкой! — Кейти, ребёнок — это бессонные ночи, это развешанные по дому подгузники… — Ну подгузниками ты можешь поступиться! — я не собиралась перебивать, слова сами вылетели изо рта. И Аманда замолчала, только хватка на руле стала жёстче. Ну разве я не права? Подчиниться матери или купить пачку «Памперсов» и жить отдельно, неужели такой сложный выбор! — Твой отец уже поменял в моей машине масло, ты не понимаешь? Аманда выплюнула слова в лобовое стекло, и я даже удивилась, что по тому не расползлась капля её слюны. — Ну он и в моей меняет. Даже колёса сам переставляет! — Ты ему дочь, а я — никто. Он просто считает себя обязанным мне помогать, потому что я женщина и потому что я беременна. А это значит, что он не будет спать ночью. Он будет возиться с ребёнком будто собственным внуком из чувства долга. Потому что он мужчина. — Аманда… Я просто хотела, чтобы она не продолжала. Её голос дрогнул, и я боялась, что вместо слюней сейчас забрызжут слёзы. — Не перебивай! И не смей даже заикаться об этом. Джим согласится, когда ты даже просьбы не окончишь. Потому что не сможет отказать. Он будет всё сносить, как и собаку. — Ему собака нравится! — я вновь едва успела закончить фразу. — Откуда ты знаешь?! Откуда ты можешь знать! Он ведь не скажет тебе, что я была дура и заставила его взять собаку! Помнишь его фразу про надежду? Да, он дал её собаке и не заберёт. Он даст её мне и будет мучиться, но терпеть меня и ребёнка. Нельзя так делать. Нельзя. Думаешь, чего я Стива посылаю? Да если я возьму у него хоть цент, он будет чувствовать себя обязанным помогать мне всю жизнь. Он прямо сказал, что мог бы предотвратить аварию, если бы не тянул с разговором. Если бы сказал Майку о ребёнке по телефону. Я не стала поддакивать, хотя не могла забыть отчаянье в голосе Стива, когда он говорил мне то же самое. — Он обвинил себя во всех грехах и теперь желает искупить их через моего ребёнка, понимаешь? У него такой же комплекс ответственности, что и у твоего отца. Они очень похожи, ты не замечала? Стив и отец? Да, какого чёрта, Аманда, я стану сравнивать этого идиота с собственным отцом. Но я сдержалась. Аманда не даст мне и слова сказать против Стива. Да и мне лучше молчать и даже не думать о нём. Я уже взялась за ручку мысленной двери и шарахну ей прямо ему в лицо. Мне плевать, какой он белый и пушистый с другими! Мы попали в пробку. В конце каждой фразы Аманда ставила жирную точку нажатием на педаль тормоза. И всякий раз, когда машина дёргалась, мне казалось, нас ударят сзади. Я проклинала себя за начатый разговор. Я знала, какой он для Аманды болезненный. Даже в экзаменационных вопросах написано, что нельзя садиться за руль во взвинченном состоянии и, тем более, доводить того, кто за рулём. Надо было срочно перевести разговор в другое русло. При очередном торможении на заднем сиденье что-то бухнуло. Я обернулась и поняла, что совершенно забыла про автокресло. Отец порывался его установить, но Аманда твёрдо заявила, что поедет к пожарным. Сейчас оно болталось на ремне безопасности. — Ты позвонила пожарному инспектору на счёт кресла? Аманда вновь затормозила, и я выдохнула, когда в нас никто не впилился. — Я оставила сообщение. Он не перезвонил ещё. На том и оставили разговор. Занятия у нас почти не было. Каждый работал над своим проектом, поочерёдно подходя к преподавателю за одобрением. Он посетовал на то, что не в праве отпустить нас с урока. Мы обязаны отсидеть положенные часы и сегодня, и завтра, зато в четверг он договорился, что мы можем сходить в ресторан во время учебного времени. Ободрённая оценками и похвалой, я сумела не думать ни об отце, ни о Стиве, ни о миссис OʼКоннер, ни о слишком уж реальном возвращении Аманды в Рино — я обрабатывала снимки в «Фотошопе» и подняла от экрана глаза лишь на фразу «Все свободны». Аманда тоже просидела на стуле, не вставая, почти три часа, и сейчас слишком медленно брела по коридору. Мои глаза болели не меньше её спины, и мне не хотелось возвращаться к компьютеру, но и ехать домой на пару часов казалось глупостью. — Может, погуляем где-нибудь? — спросила я, с тоской глядя на стеклянное здание библиотеки. Аманда не успела ответить, у неё запищал телефон. Инспектор прислал СМС с датами, которые мы могли бы выбрать. — Он встречается со всеми перед Стэнфордской больницей. Мы вообще-то можем успеть даже сегодня перед курсами. Нам ведь по пути. Она отзвонилась инспектору, и мы решили перед встречей прогуляться в парке, расположенном подле НАСА. На дорожке вдоль океана было ветрено, и мы жалели об отсутствии капюшонов, но удаляться от берега к полям для гольфа не хотелось — там не было скамеек. То ли от долгого сидения в аудитории, то ли от нервов, Аманда вдруг начала ощущать тяжесть живота, и мы прогуливались от скамейки к скамейке, где подъедали остатки винограда. Вдоль дорожки тянулся ручеёк, по которому чинно плавали семейства уток во главе с папами, которые держались от выводка на небольшом расстоянии. От нечего делать, мы считали утят. И вдруг вдалеке заметили зайца — он пару раз выпрыгнул из-за холмиков и пропал. Мы только зря пропялились на поле в надежде на его возвращение. И вдруг Аманда схватила меня за руку, и я сначала даже не сообразила, что случилось — уши заложило, земля резкими толчками начала уходить из-под ног. Дрожь перешла в коленки. Я увидела раскрытый рот Аманды, но не расслышала и звука. Если бы мы стояли у подножия горы, я бы подумала, что начался обвал. Аманда продолжала бесшумно открывать рот, тыкая пальцем мне за спину. Я с трудом сумела обернуться — земля продолжала скользить под ногами, словно я пыталась удержаться на льду. За спиной высились ангары, на которые я никогда прежде не обращала внимания. Перед одним из них чернел истребитель. С трудом верилось, что это от его работающих двигателей дрожит под ногами земля. Наконец он взлетел, но перепонки продолжали дрожать, когда дорожка под ногами уже перестала извиваться. Аманда одной рукой держалась за меня, другой — за живот. — Пойдём к скамейке. К счастью, до неё оставалось шагов двадцать. Аманда сгорбилась и тяжело дышала. Я зажала стиснутые руки между коленками, чтобы не обнять её. Каждый раз, когда она сгибалась над каменеющим животом, сразу превращалась в маленькую девочку. Ресницы её дрожали, как в первое публичное выступление в школе. — Ванда говорит, что надо с тридцати шести недель возить в машине не только автокресло, но и сумку с вещами для госпиталя, — начала она монотонно, отдышавшись, и я как-то сразу перестала её жалеть, разозлившись за возвращение к беременным разговорам, но тут Аманда улыбнулась и щедро сдобрила голос смешинками: — Она отчего-то не упомянула про сумку со сменным бельём. Я не улыбнулась в ответ, не поняв шутки. Губы Аманды сжались, между бровей залегла морщинка. — Ну что? — насупилась она. — Тебе прямым текстом надо говорить, что у меня трусы мокрые! — Ты испугалась, что это землетрясение? — слишком серьёзно переспросила я, сильнее стиснув коленки. Что таить, я тоже не подумала на истребитель. Быть может, если бы я видела, как он выехал из ангара, то приготовилась бы к тряске — ведь у нас в квартире стёкла дрожат, когда они пролетают мимо. — Нет, я видела самолёт. А вот ребёнок ничего не видел, и у меня схватило живот. Что делать-то? — Поехали в магазин, — я вытащила телефон, чтобы проверить время. — Если мы поторопимся, то выиграем целый час. Аманда не особо могла торопиться. После брекстонов она стала идти ещё медленнее, не отнимая от поясницы руки. Я забрала её рюкзачок и то и дело предлагала воду. К стоянке вела ухабистая грунтовка. Никаких скамеек здесь не было, и Аманда стоически доковыляла до машины. Мне самой жутко захотелось в туалет, но, открыв дверцу пластмассовой кабинки, я тут же её закрыла — теперь на каждый резкий запах меня тошнило. Аманда объясняла это психологической зависимостью — я до сих пор не порвала связь со своей ложной беременностью. В торговом центре я тут же отлучилась в туалет и ожидала по возвращении увидеть Аманду у касс, подгоняемую желанием переодеться в сухое, но она беззаботно стояла подле разряженных манекенов, перебирая платья. Не беременные! Даже беременные кофты натянулись слишком сильно на её подросшем животе — должно быть, подсели во время сушки. Ей бы прикупить пару футболок со вставками, а не заботиться о послебеременном гардеробе. В её драгоценных журналах написано, что месяца три после родов можно спокойно донашивать беременные вещи. Я обернулась к очереди — работали лишь две кассы, что грозило потерей, по крайней мере, четверти часа, а у нас каждая минута была на счету. — Аманда! Я подошла к ней со спины. Она испуганно обернулась, и я уже хотела извиниться, но не успела. Аманда затрясла перед моим носом платьем. — Что так долго! Гляди, тебе подойдёт. И оно на скидке. Я даже не стала разглядывать платье, потому что не планировала ничего покупать, но Аманда ткнула вешалкой мне прямо в грудь. Я с трудом не ахнула от боли, но она даже не заметила, занятая распластыванием платья по моему уставшему телу. — Твой размер. Я сначала испугалась, что ты не влезешь. Это что, намёк на полноту и отказ от утренних пробежек? И всё же я ухватилась за кинутую соломинку: — Я действительно не влезу, — я вывернула этикетку. — Это даже не «петит», это «экстра-смол»! — Примерь! — не унималась Аманда. — Оно кажется большим. Я оглянулась к кассам и схватилась за последнюю соломинку: — Смотри, какая очередь! Пошли трусы купим и бегом к госпиталю. — Я встану в очередь, а ты иди примерь. Я схватила вешалку и побежала в примерочную. Увесистый рюкзак колотил по спине. Я думала лишь сымитировать примерку, но когда девушка, протягивая мне номерок, заявила, что это платье просто супер, я решилась примерить его. За лишнюю двадцатку отец не станет ругать меня. И всё же, чтобы сэкономить время, я скинула лишь кофту и натянула платье поверх джинсов. Пришлось ужаться и на мгновение перевоплотиться в скользкую змею. Платье сдалось без особого боя, лишь слегка оцарапало шею этикеткой. Размер действительно был не моим. Ткань топорщилась не только поверх джинсов, но и жутко стягивала грудь. Покупать платье я не стану, хотя теперь оно мне нравилось, но даже пробежки не ужмут меня до «экстра-смол». Сжавшись, я потянула платье наверх и замерла, услышав, как оно затрещало по швам. Вторая попытка прошла под тот же аккомпанемент. О том, чтобы сначала вытащить одну руку, речи вообще не шло. Платье прилипло к груди. Мне не хотелось даже мысленно озвучивать правду — я в нём застряла, как Пух в двери. Только у меня нет в запасе месяца, чтобы превратиться в скелет. На платье ни молнии, ни разреза. Оно было трикотажным, но не настолько, чтобы растянуться на два недостающих размера. Как я вообще умудрилась в него влезть! Моё отражение собралось расплакаться. Я сжала губы и с трудом добралась до джинсов, чтобы стянуть их. Запихав одежду в рюкзак, я шагнула к выходу и дрожащей рукой вернула номерок. — А кассир сможет на мне просканировать цену? — спросила я каменным голосом, едва сдерживая слёзы. Девушка утвердительно кивнула, потом недоуменно пожала плечами. — А ты не замёрзнешь? Я мотнула головой. Девушка взяла ножницы и протянула мне срезанный ценник. Я побежала в торговый зал. — Оно тебе маловато, — выдала Аманда, будто я вышла, чтобы спросить её оценки. — Знаю. Я снять его не могу, — прошептала я, чувствуя, что нахожусь на пределе. — Как не можешь? — заморгала Аманда, зажимая трусы в кулак. — А вот так. Я в нём застряла. — И? — Что, и? Сейчас куплю его и дома ножницами разрежу. — Сумасшедшая! Аманда выкрикнула это достаточно громко, но я всё равно прошептала, ведь на обиду не оставалось времени: — А что делать… Действительно, что? Я кажется додумалась до единственного возможного варианта. — Идём! Аманда потащила меня из очереди обратно в примерочную. Девушка молча протянула нам жетон на одну вещь. Крохотная кабинка едва вмещала нас двоих. Аманда заставила меня поднять руки, но даже игнорируя рвущиеся нитки, она не сумела высвободить меня из платья. — Жди тут! Что она придумала? А ничего. Аманда вернулась с ножницами. Либо ткань была слишком плотной, либо ножницы тупыми, но только она больше царапала мою подмышку, чем резала ткань. — Слушай, я заплачу. Это была моя дурацкая идея. Аманда накрутила на руку несчастное платье. — Нет, это я, дура, решила, что влезу, и влезла! Девушка приняла назад номерок и ножницы. — А что с платьем? — в голосе её звучало слишком много заинтересованности. Аманда растянула ткань и улыбнулась: — Слишком маленький размер. — Мы за него заплатим, — тут же добавила я. К нам обернулась другая работница и протянула руку к платью со словами: — Не надо ничего платить. Оно ведь не подошло. Если бы я даже захотела улыбнуться, то не смогла. Шутка была несмешной. Я чувствовала себя дурой. С трудом поблагодарив, мы поплелись обратно на кассу, чтобы заплатить за дурацкие трусы, а потом я ещё ждала, пока Аманда сходит в туалет переодеться. — Я мокрые выкинула. Слишком пахнут. Могла бы не сообщать подробности. Я хотела купить кофе. В кошельке лежала подаренная отцом карта в «Старбакс», но у нас не осталось время не то, что на кофе, а даже для того, чтобы нестись на парковку не бегом. Мы действительно запыхались. Даже у меня сердце прыгало в горле. К счастью инспектор, которого мы заметили уже на повороте к госпиталю, всё ещё занимался предыдущей парой. Машина уже была закрыта, но он продолжал что-то разъяснять будущим родителям, прижимая к груди пластмассового пупса. Наконец, очередь дошла и до нас. Он вещал про безопасность, но я не слушала. Я прикидывала размеры настоящего ребёнка и зажатой подмышкой куклы. Как такого кроху вообще пристегнуть в автокресло? Я даже не заметила, как пупс оказался в руках Аманды. Лишь увидела спину инспектора, когда тот нагнулся в машину. Аманда выглядела бледнее обычного, и губы её были предательски сжаты. Испугавшись, что у неё вновь окаменел живот, я протянула руки, чтобы забрать куклу, но она не отдала пупса. Что же в словах инспектора могло её так сильно расстроить, и как я опять выпала из жизни, рассматривая чёртову куклу! Аманда продолжала молчать, даже когда дядька вылез из машины и направился к своей, чтобы открыть багажник. Возвращение инспектора с пенопластовой макарониной для плаванья озадачило меня ещё больше. — Гляди, — поманил он Аманду, и оба полностью закрыли от меня машину, но я хотя бы пыталась поймать слова: — Этот указатель всегда должен быть на зелёной отметке. Если подкручивание колёсика не помогает, ты подкладываешь сзади пенопласт, пока кресло не поднимется до безопасного уровня. Сейчас отдай куклу. Вот, гляди, как правильно затягивать ремни — между грудью и ремнём зазор не должен превышать мои пальцы. Поняла? Потом инспектор нарезал макаронину на кусочки, чтобы оставить Аманде парочку, выдал справку о проведённой инспекции, пожелал лёгких родов, и мы поехали… К счастью, в «Старбакс», потому что теперь мне уже просто до безумия хотелось кофе с карамелькой. До начала занятий оставалось меньше часа, но мы не должны были опоздать. Да если бы и опоздали, то не велика беда. Мы долго ждали, когда соберутся приглашённые пары. Их было меньше, чем нас — не все смогли выбраться да ещё и принести детей. Автокресла стояли в ряд. Кто-то подкачивал их, чтобы малыши продолжили спать. Я признала такое же кресло, как ребята подарили Аманде. Рассматривание расцветок одеяльцев, накинутых на ручки кресел, чтобы защитить малышей от света, отвлекло от бесконечных рассказов о родах — кто сколько часов мучился, как кричал и прочего, что только сильнее умаляло мою веру в собственные силы. Я очнулась всего на нескольких фразах. Индуска сообщила, что взяла на роды маму, и та помогла ей больше, чем муж, который почти всё забыл с курсов, даже блокнот. И всё, что делала мать, — это массаж и разговор. Возможно, это не составит для меня особого труда, если я прокручу раз десять ролик на Ютюбе. Другой новоявленный отец возмутился вероломностью больничного персонала, мерящего давление по часам, не обращая внимание на то, что мать только-только с трудом заснула. Но окончательно включиться в происходящее я сумела лишь во время рассказа той самой пары, у которой было автокресло Аманды. Женщина почувствовала схватки в тридцать шесть недель — первый час она ещё сомневалась, но когда интервал стал в пятнадцать минут, позвонила врачу. Дело было утром, и тот предложил ей поехать погулять в торговый центр и отправиться в госпиталь, когда схватки будут каждые пять минут или слишком болезненными. Он предложил зайти в ресторан, купить что-то красивое, чтобы настроить себя на роды, и не спешить и не волноваться — бессмысленно торчать в больнице. Они с мужем гуляли так часа три или даже четыре, а потом в госпитале родили меньше чем за два часа. Ребёнок в тридцать шесть недель оказался уже весом в семь фунтов, полностью здоровым, и их выписали на четвёртый день, когда закончили все проверки. — Я вообще-то рассчитывала сегодня ещё ходить с животом, — закончила рассказ женщина и традиционно пожелала всем лёгких родов. Собственно ничего толкового Ванда в этот раз не рассказала. Лишь то, что чаще всего роды начинаются с отхождением вод, поэтому некоторые довольно рано прекращают ходить в бассейн, чтобы не пропустить момент. Она назвала это глупостью, потому что спутать отход вод с мокрым купальником не получится. Однако на следующий день Аманда как-то слишком пассивно делала все упражнения. Я сначала испугалась, что у неё что-то заболело, но на неё просто слишком сильно подействовал рассказ о родах в тридцать шесть недель. Она даже воду в душе сделала такой прохладной, что я с трудом зашла в кабинку после неё и выскочила, толком даже не намылившись, отчего-то не сообразив пустить побольше горячей воды. Подле Аманды стояли две старушки — рука одной чуть ли не касалась беременного живота, но она сдерживала себя. — Всё-таки славно, что вы теперь такие свободные… Я замерла с полотенцем, проклиная, что закрыла ухо и пропустила начало фразы. Что Аманда успела наплести ей? Неужели про нас? — Нам врачи всё запрещали. Какой там бассейн, ходить-то вредным считалось, — рассмеялась старушка, и я облегчённо выдохнула. Не про меня, Слава Богу! И разговор пустяковый. После каменного лица Аманды во время встречи с пожарным инспектором, я боялась любого комментария. Он сказал, что машина маловата для такого кресла, но потом всё же воспользовался пенопластом. Зачем было вообще заикаться о подобном при беременной! Хорошо ещё по возвращении домой мы нашли под дверью две посылки — одна из Перу, другая — со слингами. Хоть какая-то радость! Хотя после своей неудачи с платьями, я опасалась, что Аманда тоже может не влезть в сарафан, потому что подобрать нормальный размер по меркам слишком сложно. Но она влезла даже без моей помощи! Сарафан просто был свободным, потому задрался впереди, но при верном ракурсе такая асимметрия подола могла сойти за фасон. — Раньше вообще беременной одежды не было, — начала Аманда, будто оправдываясь, хотя я и словом не обмолвилась о сарафане. — Они просто шнуровку ослабляли. Только к середине девятнадцатого века стали думать о женщине — продавали корсеты без косточек впереди и на юбках делали много складочек, чтобы живот в глаза не бросался, да и на юбках была возможность поднимать талию всё выше и выше… — Ну и ты купила совсем небеременный сарафан, — вставила я зачем-то, рассматривая слинги. Ткань была мягкой, яркой и очень длинной. Я с трудом представляла, как можно закрутить это на себя. — Был бы у нас сейчас пупс, — размечталась Аманда. — Подошёл бы и мой медвежонок. — А это идея! Давай в комиссионке купим игрушку, чтобы потренироваться, а? За пару баксов… Это не было вопросом. Только я сумела уговорить её повременить до четверга и хоть немного поработать над календарём. Ура, я выиграла среду. После занятий мы поехали напрямую домой. Я уже приучила себя работать на барной стойке, отдав стол Аманде в полное распоряжение. С каждым движением курсора я понимала, как далека от финала, а в субботу, кроме фотосессии, был ещё спектакль, насладиться которым не получится, зная, что вторник слишком близок. О среде я просто не хотела думать. Может, Стив ещё и не придёт.